ТАТАРИНОВ А.

КИТАЙСКАЯ МЕДИЦИНА

ВВЕДЕНИЕ.

(Здесь, по недостатку места, помещено лишь введение к статье г. Татаринова, заключающее в себе общие сведения о положении в Китае медицины и врачей.)

Имея целию представить сколько возможно подробное и полное понятие о Медицине у Китайцев, прежде всего должно бы было проследить исторически, как первоначальное развитие, так и постепенное усовершенствование этой отрасли Китайских познаний. Такого способа изложения требует как самая полнота предмета, так и легкость, удобнопонятность, с которыми бы можно было перейти от медицины древней к медицине позднейшего времени.

Повидимому, нигде легче, как в Китае, сохранившем во всей целости свою древнюю историю, не льзя находить верных исторических сведений по разным частям человеческих познаний. Но такое [360] предположение, справедливое может быть в отношении к другим предметам, трудно-выполнимо в отношении к медицине. Правда, литература Китайской медицины весьма богата сочинениями, между которыми многие восходят до глубокой древности; но из всех них мало можно занять касающегося до Истории Медицины в Китае. Причиною сего частию недостаточность сведений, находящихся в этих сочинениях, а отчасти — самый способ изложения оных. В Китае книги пишутся совершенно особым складом, даже можно сказать — без строгой логики. Здесь разумеются только книги медицинские. В каждой из них то, что излагается в начале, для лучшей последовательности должно бы находиться в конце, или на оборот. От этого излагаемый предмет делается не ясным и надобно прочесть большую часть сочинения, чтобы составить о нем сколько нибудь верное понятие. Кроме того, общий недостаток Китайских медицинских книг состоит еще в том, что каждая из них повторяет почти одно и тоже без всякой перемены, или только с переставкою места. Исключений из этого общего недостатка найдется немного и все они состоят лишь в прибавке какого нибудь нового, необыкновенно счастливого исцеления какой либо болезни, особенным, загадочным способом, или в умножении [361] числа рецептов, выписываемых всегда из других книг и т. п.

Сколько удалось мне пересмотреть Китайских медицинских книг, все они состоять из статей, взятых у разных авторов и поставленных одна подле другой без всякой связи и последовательности. После выписки из того, или другого сочинения (иногда до пяти и более), автор книги прибавляет, что он (такой-то), по глупости своей (обыкновенная фраза Китайских ученых, когда они хотят высказать свое мнение) думает, что мнение ученого автора такой-то книги весьма основательно и справедливо, и с своей стороны прибавляет только, что кашель, например, не всегда означает страдание легких и т. п. Весь спор, вся критика, ограничиваются всегда подобными замечаниями, касающимися более припадков, или распознавания болезней — двух предметов, всегда так сбивчиво, так разнообразно описываемых в Китайских медицинских книгах. До сих пор еще никто из Китайских врачей не отваживался разбирать прочность и справедливость основных положений своей медицины и доказывать могущую произойти пользу от изменения оных. Все сказанное в древних медицинских книгах признавалось всегда и везде за непреложную истину, не следовать которой значило бы, во всяком случае, подвергать свои [362] мнения осуждению, как нелепые. Таково у них уважение к древнему! — Полное образование Китайца состоит в познании всего древнего и он знает только то, что знали его предки за двести, за тысячу лет пред тем. После этого ничего нет удивительного, что Китайская медицина не подалась ни на шаг вперед с тех пор, как правила, положения ее были начертаны императором Хуан-ди. Китай доказывает собою противное принятому мнению, что человеческом знаниям суждено постепенное усовершенствование. Он, если нейдет назад в своем нравственном и физическом образовании, то остановился на той степени, до которой достиг уже давно!

Убедившись, что Китайские медицинские книги пишутся по одному и тому же образцу, следуя до последнего слова определению древних, для нас исчезает необходимость иметь отдельные понятия о книгах позднейшего происхождения и о книгах старинных. В тех и других не найдем ничего особенного, отличительного, тем более не узнаем первоначального состояния и постепенного усовершенствования Китайской медицины. Все ее положения и главные основания представятся нам в том же самом виде и в книгах за 200, за 300 лет до сего составленных, и в книгах, весьма близких к настоящему времени. Для тех и других служил один и тот [363] же источник: книга императора Хуан-ди, Нэй-цзин. Следовательно, говоря о медицине в Китае в настоящее время, нет необходимости говорить отдельно о медицине в древности.

По такому плану составлена и предлагаемая мною здесь статья о Китайской медицине. Смею думать, что для любопытства наших соотечественников, не имевших до сих пор точных сведений по этому предмету, и мой труд, во всех отношениях слабый и недостаточный, будет отчасти удовлетворителен, как начало, требующее дальнейшего усовершенствования, какого можно ожидать от людей, которым случай позволит иметь больший против меня досуг и лучшие познания в Китайском языке и в Китайской медицине в особенности! [364] [365]

НАЧАЛО МЕДИЦИНЫ В КИТАЕ

Нет сомнения, что все народы и в первобытном своем состояние умели врачевать болезни. Человек, одаренный разумом, и потому стоящий выше всех животных в нравственном отношении, далеко уступает им в крепости тела и в способности переносить страдания физические. Человеку, по этому, суждено от рождения бороться с физическими влияниями, которые во всяком случае и на здоровье совершенное, при известных условиях, должны действовать неблагоприятно, производить в нем перемены, болезнь. Тот же разум учил человека, как противостоять неблагоприятным влияниям природы и как уничтожать в себе те вредные последствия, которые могли произойти от этих влияний. У всех народов природа была общим, первоначальным наставником, и если бы [366] можно было читать историю первобытного состояния каждого поколения; то мы нашли бы самые разнообразные, самые удивительные средства, которые избирал человек для своего самосохранения.

Ни один, может быть, народ не представляет такого счастливого примера своей исторической самобытности, как Китайцы. Их история, признанная за несомненную, восходит до 2357 года до Р. X., а по другим — до 2637 года, т. е. до 61 года царствования императора Хуан-ди. Как в истории других народов, так и в истории Китайцев, первобытные времена рассказываются сбивчиво, недостоверно. По незнанию письменности, события переходили от одного поколения к другому в изустных преданиях и сохранялись в таком виде до изобретения букв, когда эти события были рассказаны уже письменно но без связи и так, что представляют больше невероятного, сказочного, нежели действительного и истинного. Кун-цзы, единственный историк древнего Китая, начал историю его с 2277 года до Р. X., отвергнув все сказания о временах, до сего периода бывших, как неосновательные. Хотя в классических книгах, прописываемых преданием кисти Кун-фу-цзы, или его учеников, упоминается об именах пяти императоров и трех князей; но время существования их остается неизвестным, и только уже [367] историк Сы-ма-цянь, живший во II веке до Р. X., написал Китайскою историю по преданиям, начав оную с 61 года царствования императора Хуан-ди, т. е. с 2637 года до Р. X. и доведши до 140 года пред Р. X.

В этой истории нельзя отыскать ничего касательно истории медицины в Китае, и собственно только в древних медицинских книгах, именно в книге: Хуань-ди-нэй-цзин, вопрос этот может быть пояснен отчасти. Судя по названию, показывающему имя сочинителя, и по тому, что Китайские врачи единогласно признают императора Хуан-ди составителем книги Нэй-цзин, выходит, что медицина в Китае древнее самой истории его. Но следовать убеждению Китайских врачей и согласиться вместе с ними приписывать сочинение книги Нэй-цзин императору Хуан-ди или его времени, нельзя потому, что Хуан-ди жил слишком давно, в те времена еще, когда Китайский народ стоял на низкой степени гражданского и умственного образования, которому трудно приписать те довольно полные и подробные медицинские познания, какие содержатся в книге Хуан-ди-нэй-цзин. Скорее всего можно предположить, что понятия о строении человеческого тела и лечении его болезней, передававшиеся изустно от поколения к поколению, собраны в известном порядке гораздо [368] позже Хуан-ди, когда письменность сделалась более общею и приняла лучшие правила, и что составитель книги Хуан-ди-нэй-цзин, только воспользовавшись страстью Китайцев уважать все древнее, непреложно верить только сказанному древними, относить начало всего ко времени императора Хуан-ди и приписывать ему изобретение всех искусств, приставил к своей книге Нэй-цзин имя императора Хуан-ди, с целию, посредством этого названия, придать ей древнейшее происхождение и заставить уважать, как подлинное произведение императора Хуан-ди.

Не придавая большой важности открытию настоящего имени составителя книги Хуан-ди-Нэй-цзин, мы отдадим полное уважение древности медицинских познаний Китайцев, если, не указывая гадательно на год выхода этой книги, отнесем появление оной к двум последним векам пред Р. X. или к двум первым столетиям после Р. X. Подтверждение такого предположения можно найти и в исторических книгах, именно, что при второй (младшей) Ханьской династии, царствовавшей между 23 и 226 годами по Р. X., существовала уже книга Хуан-ди-Нэй-цзин и врач Бин, сделав на нее толкование, издал неизвестно в каком именно году книгу под названием: Хуан-ди-Нэй-цзин Су-вынь (т. е. Нэй-цзин в разговорах). Кроме [369] того находим еще замечание, что при династии Тан, царствовавшей между 618 и 907 годами no Р. X., известна была книга Нэй-цзин, состоящая из 19 тетрадей.

Как бы ни были ничтожны и недостоверны источники, свидетельствующие о начале медицины в Китае, надобно согласиться, что Китайцы имели достаточные сведения о строений человеческого тела и лечении его болезней еще в те времена, когда образованность других народов стояла на низкой степени.

Некоторого рода система, принятая в Китайской медицине, отчасти дает повод предполагать: не из Индии ли, вместе с Брахманскою религиею, или с учением секты Даосов, перешли в Китай медицинские познания? — Известно, что у Китайцев и доселе ни одна отрасль познаний не имеет никакой системы. Последователи Брахманской религии в Китае — Дао-ши, около времени Р. X., славились при дворе своим волшебством, а многие из них Искусством врачевания; в учении Даосов тот же Хуан-ди, которому приписывают изложение медицинских понятий, играет важную роль. Искусство врачевания и волшебство, гадание, которым в особенности отличались Дао-ши, в прежние времена считались в Китае за одно; что доказывает исключение медицинских книг, вместе с астрологическими, из определения сжечь [370] все книги, обнародованного императором Ши-хуан-ди в 213 году по Р. X.

Но подобные, слабые догадки о происхождения Китайской медицины из Индии могут быть опровергнуты самыми основными началами Китайской медицины, взятыми из начал Китайской философии, послу жившей основанием Китайской религии — Конфуцианства (Жу-цзяо).

Во всяком случае, однако, давность медицины в Китае останется несомненною, как несомненно и то, что она во все времена мало изменялась и остается на одной и той же степени. Можно доказать примерами, что медицинские познания Китайцов давно уже не двигаются вперед. Большая часть медицинских книг, какие я имел под руками, вышли в свет за 100, 200 и более лет до настоящего времени, если не брать во внимание многократного перепечатывания их без всякой перемены в продолжении последнего столетия, или последних 50, 60 лет. Во всех этих книгах, как я заметил выше, не говоря о главных основаниях медицины, описывается почти одно и тоже. Чем ближе издание книги к настоящему времени, тем слабее в ней пояснения древних положений медицины и тем менее даже самых примеров счастливых исцелений.

Самая древнейшая медицинская книга есть Хуан-ди [371] Нэй-цзин, или иначе: Хуан-ди, Нэй-цзин, Су-вынь (т. е. Нэй-цзин в разговорах). Кроме первого объяснения на оную, сделанного врачем Бин, жившим во II веке по Р. X., — во время Минской династии, на 24 году правления Ван ли, т. е. в 1594 году, некто Чжан-тао издал книгу Нэй-цзин с примечаниями некоторого Ву-кунь. Может быть выходило много других изданий книги Нэй-цзина; но о них не сохранилось никаких указаний. Кажется, бывшее при Минской династии, в 1594 году, издании Нэй-цзина есть последнее, перепечатанное в последствии несколько раз.

После Нэй-цзина древнейшая медицинская книга есть Нань-цзин — толкование важнейших (трудных) частей врачебной науки, состоящее из 81 статья. Книга эта была в первый раз издана во время многоцарствия в Китае (Ле-го), в III веке до Р. X., некиим Цинь-ио-жэнь; а при династии Сун, в IV веке по Р. X., перепечатана вновь Чжан-ши-сяйем. После чего перепечатание ее предпринималось много раз и всегда без всяких изменений.

Чжун-цзин-шан-хань-лун (о простудной лихорадке) врача Чжан-чжун-цзина, жившего в I веке по Р. X. при первой (старшей) Ханьской династии. Книга эта много раз перепечатывалась и издавалась с разными пояснениями. В первый раз сделаны были [372] примечания на оную Вам-шу-хэ, жившим в III веке по Р. X.; потом Гао-цзи-чун, жавшим в IX столетии по Р. X. при династии Сун; далее — в X столетии по Р. X. пояснял эту книгу Чэн-у-и. При настоящей Маньчжурской династии, царствующей в Китае, в правление Кан-си, в 1680 году, составитель книги И-минь-фа-люй снова делал примечания на книгу врача Чжан-чжун-цзина о простудной лихорадке. Несмотря на множество пояснений на эту книгу, главные положения ее всегда оставались одни и теже и до сих пор признаются за лучшие. Отличительная черта книги Чжан-чжун-цзин о простудной лихорадке состоит в постепенном перечислении лихорадочных припадков, сообразно ходу главных кровеносных сосудов по телу.

Мы назовем самые замечательные из медицинских книг, изданных в Китае до XVII столетия.

Цзин-ио-цюань-шу — полный курс Китайской медицины, составленный ученым Чжан-цзе-бин, в XVI столетии, во времена Минской династии, и напечатанный племянником его Жу-хой. Это есть одна из лучших книг, какие я только знаю, пользующаяся по сие время славою между Китайскими врачами. Нигде нельзя встретить столько основательности в изложении, как в книге Цзинь-ио-цюань-шу. Если можно в чем упрекнуть составителя ее, так это — [373] в излишнем пристрастии к лекарствам укрепляющим и к произведению всех почти болезней от причин ослабляющих, угнетающих.

Дун-и-бао-цзянь — курс медицины, составленный в Корее ученым Корейцем Сюй-цзюнь, перепечатанный без всякого изменения в Китае сначала при Минской династии в правление Ван ли, т. е. около 1500 года, ученым Пан-юй; потом при настоящей Маньчжурской династии, на 31 году правления Цян-лун, т. е. в 1766 году. Представленные в этом сочинении медицинские понятия сходны с излагаемыми в медицинских книгах, изданных в Китае. Отличие состоит в объяснении некоторых физиологических и патологических явлений по началам Даоской (Индо-брахманской) религии. Как на недостаток этой книги, можно указать на преобладание рецептов против подробности описания болезней и на излишнюю веру в лекарства, находящиеся под влиянием духов. Книга эта до сих пор славится, как одно из лучших медицинских сочинений, и издается в Корее особенным форматом, на особенной бумаге, приготовляемой из коры brousraneticae papyriferae. Издание китайское схоже с обыкновенными китайскими книгами.

Чжан-ши-лэй-цзин — курс медицины, составленный при Минской династии, на 4 году правления [374] Тянь-ци, т. е. в 1624 году, ученым Чжан-цзе-бин, автором книги Цзинь-ю-цюань-шу. Сочинение это после выхода своего было многократно перепечатываемо без всякого изменения. Главное отличие его состоит в особенном направлении — разделять все болезни на болезни с излишеством и на болезни с ослаблением, считая последние одним из чистейших зол, убивающих людей, и приписывая укрепляющим лекарствам всю заслугу в исцелении болезней.

Шоу-ши-бао-юань — руководство к медицине, изданное между XV и XVI столетиями при Минской династии ученым Гун-юнь-линь и перепечатанное без всякого изменения в последних двух столетиях, при настоящей Маньчжурской династии. Сочинение это в большом употреблении у теперешних Китайских врачей, как самое удобное, по своей краткости, для первоначального изучения медицины.

Ли-пинь-ху-мо-цзё — о пульсе, ученого Ли-ши-чжэнь. Книга эта составлена по понятиям о пульсе, кои предложены отцем сочинителя, Юе-си, и издана при Минской династии, на 43 году правления Цзя-цзин, т. е. в 1564 году. В последствий она была несколько раз перепечатываема без всяких изменений. Сочинение Ли-ши-чжэня о пульсе почитается образцовым, и никто лучше его не разбирал [375] с такою подробностию и основательностию различия биений пульса, и не показал важность этого различия при распознавание болезней в назначения лекарств.

Янь-кэ-лунь-му-лунь — окулистика, составленная Чжу-си-гуй и напечатанная иждивением Ван-вынь при Минской династии, на 3 году правления Вань ли, т. е. в 1575 году. Как сочинение, заключающее в себе отдельную часть медицины, книга эта может быть одобрена только за обширное собрание рецептов и разных глазных болезней, ими излечиваемых; главный же понятия, о медицине вообще и об анатомии глаза в частности, остались в ней теже самые, какие преподаются в древнейших медицинских книгах.

Янь-кэ-да-цюань — окулистика, составленная Фу-жэнь-юй, жившим при конце Минской династии, на 17 году правления Чун-чжэн, т. е. в 1644 году. Книга эта ничем особенно не отличается от показанной выше окулистики.

Доу-тай-гун-цюань-шу — наружные болезни, сочинения Доу-юй-цзинь, жившего в начале IX столетия при династии Сун. Книга эта служила образцом для сочинений о наружных болезнях, издаваемых в последующее время, и кроме полноты, которою она отличается от сочинений подобного рода, в ней можно находить лучший порядок в описании признаков болезней. При настоящей Маньчжурской [376] династии, на 56 году правления Кан-си, т. е. в 1717 году, сочинение это было перепечатано Хунь-чжань-янь и Чэнь-ю-гунь и издано с рисунками, отличающимися особенным безобразием представляемого предмета и неясностью.

Ню-ма-цзин — ветеринарная Китайская медицина, заключающая описание болезней домашнего скота, преимущественно же лошадей и рогатого скота. В предисловий этого сочинения сказано, что оно было издано при Минской династии (между XV и XVI столетиями) двумя братьями — Юй-бэнь-юань и Юй-бэнь-хэнь в перепечатано в последний раз при настоящей Маньчжурской династии, в первый год правления Цян-лун, т. е. 1736 года. Это есть единственная книга по части ветеринарной медицины. Ни прежде, ни после ее не издавалось ничего в этом роде. Изложенные в ней понятия сходны с понятиями древнейшей медицинской книги: Хуан-ди-нэй-цзин. Важнейшую часть ее составляет описание болезней домашнего рогатого скота, включая сюда буйвола, называемого водяным быком, и болезней верблюда и лошади. Краткость и бессвязность изложения, разногласие в неточность в названиях болезней, встречаются на каждой странице этой книги, хотя при начале описания каждой болезни приложено изображение животного, показывающее [377] отличительный наружный признак описываемого недуга, взятый с положения тела, принимаемого животным при известной болезни. Китай, по физическому положению особенно южной его части, и по образу жизни своего народа, никогда не мог быть страною, в которой бы процветало скотоводство; а потому неудивительно, что ветеринарная медицина его была во все времена на низкой степени и сохранилась в одном только сочинении — Ню-ма-цзин.

Говорят, что подлинный составитель книги — Ню-ма-цзин был знаменитый врач живший во времена троецарствия в Китае (Сань-го), т. е. между 221 и 265 годами по Р. X. и известный как отличный хирург того времени. Он же будто бы написал книгу о человеческих болезнях, но которая не дошла до настоящего времени по следующей причине. — Известный полководец времен Троецарствия (Сань-го) по имени Цао-цао, страдавший часто головною болью, много раз с успехом пользовался пособием Хуа-то; но когда в последствии болезнь перестала уступать прежним средствам, то Хуа-то предложил Цао-цао — вскрыть (!) череп, дабы удалить из головы его причину болезни. Такой способ лечения почли покушением на жизнь знаменитого полководца, и Хуа-то сначала заключили в тюрьму, а потом приговорили к смертной казни. [378]

За ласковое обращение тюремного стража Хуа-то отдал ему перед смертию писанные свои свитка о болезнях и лечении их у человека и домашних животных. Получивши такой подарок, страж отдал свитки на сохранение жене своей, как драгоценность, могущую их обогатить. Когда наступил день казни Хуа-то, жена стража, боясь, что и ее муж подвергнется подобной же участи за лечение болезней по способу Хуа-то, бросила в огонь полученные от него свитки, откуда на ту пору возвратившийся домой муж ее мог спасти один только свиток, именно — о лечение болезней домашних животных, т. е. Ню-ма-цзин; другой же — о лечении болезней человека, сгорел. Таков рассказ об участи сочинений Хуа-то,за достоверность которого ручаться не смею!

Бэнь-цао-ган-му: естественная история с приложением ее к медицине, составленная знаменитым Китайским ученым — Ли-ши-чжэнь, жившим во время Минской династии, на 24 году правления Ван ли, т. е. 1596 года, и перепечатанная потом при настоящей Маньчжурской династии, на 12 году правления Шунь-чжи, т. е. 1655 года, некоторым Ву-юй-чан. В этой книге описываются как употребляемые, так и не употребляемые в медицине средства из трех царств природы, их вкус, [379] врачебное свойство и болезни, ими излечиваемые. Бэнь-цао-ган-му отличается от других подобного рода книг точностию описания наружного вида растений и животных, и этим достоинством она обязана сочинителю своему Ли-ши-чжэнь, который, зная многое сам, по части естественных предметов, все ненужное, хотя и признанное в других сочинениях, отделил от истинного и представил в своей книги под особою статьею, дав тем возможность отыскивать, скоро и безошибочно, самое нужное между ненужным и ложным. Я не знаю ничего лучше из китайских книг, по части естественной истории, этой книги Ли-ши-чжэнь. В ней находится также собрание множества рецептов, испытанных в разное время при лечении болезней, способ и время собирания растений, назначаемых для медицинского употребления.

Книги, вышедшие в последние два столетия, при настоящей Маньчжурской династии, суть:

И-цзун-цзинь-цзянь — зерцало, или полный курс медицины, составленный при медицинском приказе (Тай-и-юань) по повелению Китайского императора и изданный на казенный счет в 4 году правления Цян-лун, т. е. в 1739 году. Главное участие в составлении этой книги принимал Ву-цян, имевший помощниками нескольких врачей, состоявших в [380] придворной службе. Большую часть этого сочинения занимают трактаты о простудной лихорадке, выписанные со всею подробностию из других сочинений. Замечателен его упрощенный способ — запоминать лечение болезней: вместо описания припадков болезни и средства лечения их, выставляется название декокта, порошка, или пилюль, излечивающих ту или другую болезнь, под которыми должно разуметь все те припадки, которыми характеризуется известная болезнь. Это сколько затруднительно для памяти изучающего медицину, столько же утомительно для читающего, поставленного в необходимость, почти на каждой странице, отыскивать, какие именно припадки и какая болезнь разумеются под таким-то декоктом, пилюлями и т. д. С большею подробностию описаны в книге И-цзун-цзинь-цзянь наружные болезни, представленные в рисунках. В отделении наружных болезней прибавлен трактат о переломах и лечении их, чего нельзя найти ни в одном из полных курсов медицины. Лекарства, предлагаемые в книг И-цзун-цзинь-цзянь для излечения болезней, принадлежат к легким, не героическим: равно как и прием этих лекарств означен умеренный, если уже не слишком малый, сравнительно с приемом лекарств, принятым в частной практике. Назначение простых лекарств и малого приема оных — [381] в книге И-цзун-цзинь-цзянь зависит, вероятно, от того, что эта книга назначалась первоначально для руководства врачам, занимающимся придворною практикою, в которой должно соблюдать большую осторожность при выборе лекарств и назначении их приема. Несмотря на это, книга И-цзун-цзинь-цзянь не в большем ходу между частными, практикующими врачами; чему причиною, отчасти, и самая дороговизна ее. Общими понятиями и положениями книга И-цзун-цзинь-цзянь не отличается от других медицинских книг.

Цзи-инь-ган-му: о женских болезнях, составленная при настоящей Маньчжурской династии, на 6 году правления Юн-чжэн, т. е. 1728 года, некоторым Ву-сю-цин. Довольно не полное сочинение, ограничивающееся описанием одних болезней женщин, не касаясь периода зачатия, родов и после-родового состояния.

Вынь-и-тяо-бянь — о горячках. Книга, вышедшая также при настоящей Маньчжурской династии, на 18 году правления Цзя-цин, т. е. 1813 года. Сочинитель ее есть некто By-тан. Взгляд на горячечные болезни, предложенный в этом сочинении, довольно односторонен и мало отступает от изложенного врачом Чжан-чжун-цзин, в его книге о простудной лихорадке. [382]

И-лин-гай-цо: поправки ошибок медицины. Небольшая книга, вышедшая на 10 году правления Дао-гу-ан, т. е. в 1830 году. Сочинитель ее есть Ван-цин-жэнь, правитель одного уезда. И-лин-гай-цо есть одна из самых новых медицинских книг и притом самых дурных. Сочинитель ее, желая поправить несообразности в анатомических понятиях, издавна принятых, впал еще в большие ошибки и, вместо пояснения, дал худшие понятия о строении человеческого тела. Чтобы придать более вероятия своим поправкам, сочинитель замечает, что они не есть его выдумка: а что он сам действительно видел строение внутренностей человека, на трупах детей, умерших оспою и оставленных за городскою стеною. Кроме анатомических сведений, в конце книги прибавлена статья о лечении паралича. Не смотря на нелепости, рассказываемые в этой книге, многие врачи в Китае верят словам ее.

Чжэнь-цзю-да-чэн: иглоукалывание и мокса, составленная неизвестно в какое время некоторым Цзинь-сянь и перепечатанная, неизвестно в котором году, чиновником Лю-юе-гуй, бывшим на должности прокурора при доставлении сарачинского пшена по императорскому каналу, с юга в Пекин, в губерния Цзянь-си. Судя по должности издателя, надобно полагать, что Чжэнь-цзю-да-чэн была перепечатала уже [383] при настоящей Маньчжурской династии. Главные медицинские положения в этой книге остаются теже самые, какие были в древнее время и какие преподаются во всех медицинских книгах. Самые правила иглоукалывания и приставления моксы отличаются от содержащихся в книге Хуан-ди-Нэй-цзин только большими ссылками на другие сочинения, а не лучшею подробностию и тем менее своею особенностию. Но вообще книга Чжэнь-цзю-да-чэн, есть одно из полнейших руководств для занимающихся иглоукалыванием. В конце книги прибавлены способы лечения детских болезней, особенно же разных видов сухотки, посредством трений, прижиманий и других ручных приемов.

Доу-чжэнь-хой-тун: о кори и оспе — книга, составленная при настоящей Маньчжурской династии, на 51 году правления Цян-лун, т. е. в 1786 году, некоторым Тянь-дин-сянь.

Доу-чжэнь-дин-лунь; о кори и оспе, небольшая книга, изданная в 15 году правления т. е. в 1835 году, Чэнь-ши-юнь.

Это только два сочинения о кори и осле, на многих подобного рода книг, изданных в рваное время. Китайские врачи, как будто видя жестокие опустошения, причиняемые оспою, обратили особенное внимание на эту болезнь и старались умножением [384] сочинений об оспе помочь беде. Но кажется эти намерения не всегда достигали цело. Во всех книгах об оспе, как новых, так и старых, ничего особенного не предлагается для лечения этой болезни, и даже ни в одной из них нельзя найти хорошего и полного описания наружных признаков ее. Оспа до сих пор, по прежнему, существует и до тех пор будет убавлять Китайское народонаселение, пока обнародованный Англичанами, лет за 15 пред сим, на Китайском языке способ прививания коровьей оспы не сделается всеобщим в Китае, и пока Китайцы не поверят возможности предотвратить им появление натуральной оспы.

К сожалению, изданная Англичанами брошюра сделалась теперь редка и мне не удалось получить оной.

Да-шэн-пянь: наставление беременным и родильницам, изданное некоторым Ни, неизвестно в какое время. Эта небольшая книжечка, написанная легким, удобопонятным языком, составляет необходимую принадлежность во всяком порядочном, семейном доме, и была уже много раз перепечатываема сострадательными людьми на собственный счет, и раздается безденежно кому угодно.

Кроме показанных медицинских сочинений, можно бы было выставить еще несколько им подобных, [385] находящихся в большем или меньшем употреблении между Китайскими врачами; но число в этом случае мало бы отвечало за качество и не пояснило бы лучше и более главных оснований Китайской медицины. Прежде я заметил уже, что старые и новые книги в Китае (медицинские, должен я прибавить) мало различаются между собою, как в отношении полноты объяснения излагаемого предмета, так и в отношении различия понятий об этом предмете. В Китае как будто всему определено вечно существовать в одном и том же неизменном виде! Что же касается до критического взгляда на предмет, до поверки оставшихся от древности понятий, до замены их новыми; то ни один еще из сочинителей позднейшего времени не доходил до такого намерения, почитая его посягательством на уважаемую древность, или вернее излишним, после тех медицинских познаний, какие он почерпнул из переданного ему отцем, дедом, руководства медицины. И для нас, поэтому, исчезает как разность между древними и новыми медицинскими книгами, так и необходимость знать содержание многих из них, особенно последнего рода; тем более, как я сказал выше, что основные положения медицины остаются всюду одни и теже, без всякого изменения, будет ли книга принадлежать древнему, или новейшему времени, содержать в себе отдельную [386] какую нибудь часть медицины, или составлять полный курс ее.

СОСЛОВИЕ КИТАЙСКИХ ВРАЧЕЙ И ИХ ОБРАЗОВАНИЕ.

Медицинское образование, как надобно полагать, отставало во все времена от так называемого знания китайской словесности, древних классических книг, просвещения собственно, как стали понимать его Китайцы в последующие времена. Это видно из настоящего положения того и другого, из того участия, какое принимало китайское правительство в распространении знания китайской словесности, и из совершенного равнодушия к знанию медицины. Во все времена, в Китае существовали особые правила и учреждения, руководствовавшие занимающихся изучением отечественной словесности; медицина же всегда оставалась свободным искусством, не принадлежа ни какой особенной касте людей, не подчиняясь никаким особенным уставам. Умеющий врачевать, вместе с тем мог быть и служащим человеком, занимать какую нибудь должность в государстве, военную или гражданскую; как это видим, читая предисловия многих медицинских книг, сочинители коих были: или правители какого нибудь уезда, или состояли на должности в каком нибудь [387] высшем правительственном месте, в столице. Так, например: знаменитый в истории медицины Цзинь-е, сочинитель книги: Цзинь-е-цюань-шу, был гражданский чиновник и писал медицинские книги, лечил больных, по собственному признанию, не быв врачем. Славный Ли-ши-чжэнь, сделавший так много для китайской медицины, в особенности же изданием естественной истории и сочинения о пульсе, был также собственно не врач. Кореец Сюй-цзюнь, написавший полный курс медицины, под заглавием Дун-и-бао-цзянь, был известен в своем государстве более как ученый, нежели как врач. Тоже видим и теперь. Для занимающихся китайскою словесностию, древними классическими книгами, написаны правительством подробные правила и уставы, касающиеся до получения той, или другой ученой степени. Ничего подобного не существует для занимающихся медициною. Первым предоставлены права получения должностей, сообразно приобретенной по экзамену ученой степени, и дальнейшее повышение на службе; для занимающихся медициною подобных прав не существует. Так ведется издавна. Только в последствия, при Минской династии, за два с небольшим столетия до сего, был учрежден медицинский приказ (тай-и-юань), открывший врачам дорогу для поступления на службу. По первоначальному [388] учреждению этого приказа, всякий желающий поступить в оный на службу должен был сначала выдержать экзамен, состоящий в написании довольно правильного рассуждения, по заданной теме, о какой нибудь болезни и ее лечении. Получивший удовлетворительные отметки мог зачисляться в состав врачей при медицинском приказе, не имея никакой прямой обязанности, которая предоставляется уже по прошествии нескольких лет, и то только тем из числящихся при медицинском приказе врачам, которые снова выдержут удовлетворительный экзамен. Получившие лучшие отметки, по второму экзамену, переводятся в придворную службу и состоят врачами или при особе Китайского Императора, или придворного штата. Так было прежде; но со времени усиления злоупотреблений в Китае экзамены делаются только для вида и придворные вакансии раздаются по проискам.

Влияние медицинского приказа распространяется только на врачей, находящихся в придворной службе; звание же частного врача, как в прежнее время, так и теперь предоставлено каждому желающему и вот почему можно встретить между практикующими частными врачами людей всякого звания: и чиновников, разжалованных и с потерею должности лишившихся средств к пропитанию, и сидельцев аптекарских лавок, получивших от [389] долговременной продажи лекарств некоторый навык прописывать рецепты, и живописцев, которым не посчастливилось в своем ремесле, а равно деревенских грамотных мужиков, особенно же между иглоукалывателями, которым показалось легче и удобнее заработывать насущный хлеб с иглою в руке, нежели с заступом, и т. д. Правительство никогда не издавало особых постановлений, определяющих право вступления в звание вольно-практикующего врача. По этому нет ничего удивительного, что при многолюдстве в Китае, при большом числе рук, устремленных к одному ремеслу и мало вознаграждаемых за труд свой, много находится желающих заниматься лечением болезней. В самом деле, в Китае ничего не может быть лучше для прикрытия своего невежества, как звание врача, позволяющее легко и без труда улучшить свое состояние, при замечательной наклонности Китайского народа — от всего и у всех лечиться, было б только дёшево.

Что в Китае много врачей, доказывает нам Пекин. Идите по любой улице его, большой или малой, вам представятся по обеим сторонам десятки разноцветных вывесок: висящих над окнами и над дверями домов. То с прозванием врача, то с льстивыми надписями, прославляющими искусство его, [390] поднесенными услужливыми приятелями, или пациентами. На одной улице, где стоят наше Русское подворье, можно насчитать до девяти подобных вывесок, на пространстве 1/4 версты. Это и без статистических данных показывает, какое множество врачей в Пекине!

Во все времена, медицина в Китае занимала средину между ремеслом и занятием близким к учености, изучением классических книг; между кабалистикою и уменьем врачевать. Мы можем убедиться в том, что в известное время медицина было уже считаема в Китае наукою полезною, уже из того факта, что, когда в 213 г. по Р. X., по повелению императора Ши-хуан-ди, были сожжены все книги исторические и философские, как вредные для народной нравственности, то из этого приговора были исключены книги медицинские и астрологические, как полезные для людей. И до сих пор — пуститься в занятие медициною, предприняв это, как труд добросовестный, поддерживаемый одною любовию к предмету (чего, может быть, и не легко найти в Китае), называется в народе: итти малою дорогою (сяо-дао), в противоположность с занятием Китайскою словесностью, что называется: итти большою дорогою (да-дао). В деревнях, в городах малолюдных [391] один и тот же человек есть вместе и астролог, гадающий по И-цзину (самая древнейшая Китайская книга — о Боге и Естестве) о достоинстве, благополучии места, выбираемого под дом, кладбище и т. д., о будущей судьбе человека, его счастия и т. п. и вместе с тем врач, излечивающий все возможные болезни. Все это доказывает, что медицина в Китае, с давних времен и доселе, составляла свободное занятие, неограниченное никакими государственными постановлениями, для которого не требовалось и не требуется никакого свидетельства от известного места, правительством учрежденного, ручающегося за уменье лечить болезни. От этого произошло: что класс врачей в Китае был всегда многочислен, что в нем попадались часто люди, несведущие не только в медицине, но неимеющие достаточного первоначального образования, смотревшие на свое занятие, единственно как на средство к существованию. Знание раздробилось на множество самых разнообразных видов, под которыми тем удобнее было скрываться шарлатанству. Явились продаватели разных секретов, которыми народ, всегда излишне суеверный в Китае, лечится с большею охотою, нежели лекарствами, рекомендованными в медицинских книгах. От успеха секретных лекарств упало доверие к врачам [392] истинным в народе, который тем скорее покупал известный секрет, чем более было таинственности в составе, форме и даже в самом приеме его.

При таком направлении медицины с давних времен, трудно было ожидать усовершенствования врачебного искусства в Китае. Оно и оставалось всегда в том же самом виде, в каком сохранилось в древнейших книгах, и остается таким до сих пор, если еще не утратило много того, что знало прежде. Сделавшись достоянием людей, большею частию малообразованных, медицина никогда не могла найти, в числе занимающихся ею, человека, который бы мог хорошо исследовать ее источники и составить полное руководство к правильному изучению ее. И в медицинской литературе можно заметить, что большая часть писавших о медицине были собственно не врачи; а люди, для которых медицина была посторонним занятием, которые следовательно были мало знакомы с предметом, о при издании книги руководствовались более пустым тщеславием — прослыть сочинителем, нежели истинными пользами человечества. Можно указать на живые примеры в доказательство этого. Один из Маньчжуров в Пекине, человек, занимавший некогда высшие должности в государстве и, между прочим, место президента в медицинском приказе, но теперь [393] не служащий, напасал, как слышно, медицинскую книгу, нечто в роде полного руководства, и намерен выдать ее в свет. Когда-то, во время начала своего поприща, ему посчастливилось отрекомендовать одно лекарство для кого-то из Богдоханской фамилии. Случайно лекарство произвело желаемый успех, и с этим вместе началась слава рекомендателя, как врача, и его собственное убеждение в своем медицинском искусстве. Говорят, что в след за этим начался и блестящий ряд высших должностей, данных Богдоханом этому лицу, достигшему до звания главы медицинского приказа. Я лично познакомился с этим человеком после упадка уже его, когда он потерял всякую надежду на прежнюю милость и возвышение; но не потерял еще охоты — слыть знатоком медицины. Много раз мне случалось говорить с ним о любимом его предмете, и всегда я узнавал в нем плохого знатока медицины. Вне страниц книги И-цзун-цзинь-цзянь, ему ничего не известно, но кажется в особенное достоинство он поставлял себе — знание множества рецептов из разных книг. Вот каков сочинитель будущего руководства медицины. Я слышал даже, что книга составляется трудами нескольких врачей и ученых (сян-шэн — прежде родившийся), имена которых, как сотрудников, а не сочинителей, ставятся, при издании книги, [394] после имени самого издателя. Так большею частию пишутся в Китае и не одни медицинские книги.

От настоящего поколения врачей медицина еще менее может ожидать для своего усовершенствования! И что могут сделать для нее люди, которые вступают в звание врача большею частию в летах уже зрелых, не получив даже и простого, предварительного образования, зная наизусть только одну какую нибудь сокращенную медицинскую книгу. Мало можно встретить таких людей между теперешними Китайскими врачами, которые бы с малолетства занимались медициною, под руководством отца, деда и т. д., — получивших по наследству тоже от своих отцов, дедов, наставления в искусстве врачевания. Но что же за знания у таких врачей? Им всегда дается выучивать наизусть одна какая нибудь медицинская книга, доставшаяся по наследству и, как кормилица, передаваемая из рода в род. Из нее то молодой врач почерпает всю конечную медицинскую мудрость, практикуясь иногда, под руководством родителя, учителя и т. д. на руках приходящих на дом больных, в исследовании биений пульса. Этим оканчивается все медицинское образование, с которым всякий почитает себя в возможности (после смерти отца или при старости его, а если позволит бойкость, талантливость, уменье говорить, и [395] того ранее) заняться действительным лечением болезней. Такого рода врача могут почесться самыми образованными между своей братии и я по опыту знаю, что большая часть из них знает исключительно, одно какое нибудь руководство к медицине, особенно же рецептурную часть его, почитая излишним иметь понятие о нескольких авторах. Но и в этом знании преобладает выучка наизусть над рассуждением, так что возьмите любого из Китайских врачей: он будет не в состоянии — здраво, со смыслом, объяснить главных оснований своего предмета; он знает его по частям, от слова до слова, как написано в выученной им книге, но не может представить всего этого в общей связи.

Еще менее можно сказать в пользу остальной части Китайских врачей, которая едва ли не многолюднее первой и состоит большею частию из людей, по обстоятельствам переменивших первоначальное свое занятие на звание врача. Между такого рода врачами находятся люди всякого звания и ремесла; как я заметил выше: разжалованные чиновники, сидельцы аптекарских лавок, разорившиеся купцы, деревенские мужики, особенно в числе иглоукалывателей, гадатели (часто присоединяющие к своему искусству искусство врачевания болезней); дао-ши (особенной секты отшельники), Туркестанцы, некогда [396] завоеванные Китайцами и поселившиеся в разных провинциях Китая, и т. д., и т. д. Большая часть этих людей назвалась врачами в летах зрелых и имеет самые ограниченные познания в медицине, а часто никаких, рассчитывая, в последнем случае, на Китайское суеверие, или излечивая болезни особенным, никому неизвестным составом. Из этого-то класса врачей происходят так называемые продаватели разных секретов, пластырей, пилюль, порошков и т. п.; а равно иглоукалыватели, располагающиеся по ярмаркам, бывающим в известные дни в кумирнях или капищах разных частей города, либо на многолюдных улицах, с своим товаром, приглашая народ красноречивыми похвалами своему секрету. — Туркестанцы, продающие пластыри, излечивающие все возможные болезни, объясняют, между прочим, собравшейся толпе по раскрашенным рисункам анатомию человеческого тела, наружные и даже внутренние болезни. — Иглоукалыватели располагаются всегда на улицах близ старой, изломанной телеги, брошенной без употребления, окружив себя несколькими скамейками. Прежде, нежели соберется порядочная толпа народа, иглоукалыватели в молчании перебирают свои инструменты; когда же расставленные кругом скамейки начнут замещаться зрителями, то хромающими, то с [397] подвязанными руками, а большею частию совершенно здоровыми, пришедшими только от скуки, позевать, послушать: начинается тирада о том, что он, по фамилии такой-то, родом из губернии Шань-дунь (откуда большею частию выходят иглоукалыватели), такого-то уезда, прямой потомок знаменитого иглоукалывателя Ли (от которого ведется обычай у всех иглоукалывателей — становиться на улицах близ изломанной телеги и придавать к своей фамилии, для привлечения народа, слово чэ — телега); столько уже лет занимается со славою иглоукалыванием, недавно открыл на теле новое место, укол в которое может излечивать такие-то и такие болезни. — Врачующие глазные недуги ставят против себя столики, с разными лекарствами; а под ними вешают изображение — двух огромного размера глаз с надписями по сторонам названий разных глазных болезней. Некоторые же из них, для привлечения народа, и в память также знаменитого глазного врача, приезжают на ярмарки на черном осле, на седле которого раскладывают все свои снадобья. — Продаватели зубных лекарств окружают себя трофеями своего искусства — кучею вырванных зубов, наваленных на столе, на половину не человеческих. — Два последних рода продавателей отличаются особенною молчаливостию; за то остальная их братия — [398] краснобаи по преимуществу. Надобно все это слышать, чтобы иметь понятие об этой тонкой изобретательности, которую употребляют Китайцы для обмана простодушных. Тут сыплются непрерывною речью и остроты, и анекдоты счастливого излечения той или другой болезни, и велеречивые похвалы целительности продаваемого лекарства, и дешевизне его, доводимой отчаянными хвастунами до того, что воздух, которым человек дышет, дороже их лекарства. — Продавцы лекарств, укрепляющих тело, увеличивающих силу, придающих храбрость и т. д. вместо слов, привлекают покупщиков, выставкою на показ человека обнаженного до пояса, несмотря на время года, к чему избираются обыкновенно люди молодые, здоровые, всегда с завидными, атлетическими формами. Часто, для большего убеждения в пользе своих лекарств, они позволяют бить себя чем угодно в такие части тела, которые почитаются опасными для ранения.

Секреты, нетерпимые в явной продаже или правительством или нравственностию, которую Китайский народ всегда старается притворно выказать в себе, продаются тайно в домах, о чем составители их извещают печатными объявлениями, приклеиваемыми по углам домов. Весь Пекин облеплен подобными афишами на красной, белой и желтой бумаге, и хотя [399] полиция обязана уничтожать их, или даже не позволить приклеивать: часто однако случалось мне видеть, как, в присутствии уличного стража, наклеивается по нескольку таких объявлений на одну стену, где они остаются долгое время нетронутыми, пока наконец домохозяева не запачкают их грязью; но при новой сделке с уличным стражем, вместо их наклеиваются другие. На этих объявлениях рекомендуются или так называемые весенние рецепты (чунь-фан), aphrodysiaca и другие секреты.

Надобно предположить достаточный доход для того, чтобы все эти продавцы могли прокармливать себя, а иногда целые семейства. Действительно, кругом их всегда можно найти толпу народа, из которой многие покупают расхваливаемые лекарства. И в этом случае не одна простолюдины (везде малообразованные и доверчивые), но и люди порядочного сословия, с большим образованием, не могут устоять против обольстительных похвал лекарству. Таков уже общий недостаток каждого Китайца. Если справедливо, что просвещение проникло в Китае вовсе слои общества; то еще справедливее, что суеверие и предрассудки общи всему Китайскому народонаселению! Цена секретного лекарства измеряется, собственно, не дороговизною входящих в него составных частей, но достоянием покупщика, различаемым по одежде. [400] А потому — одно я тоже лекарство продается или весьма дорого, или весьма дешево, или дается просто даром, как это часто делается для привлечения покупателей, особенно если лекарство не получило еще известности. Постоянно дорогими остаются так называемые весенние рецепты.

У занимающихся лечением болезней по правилам искусства врачей, собственно так называемых, есть свои особенные способы рекомендовать себя, давать знать о себе, укорененные давностию и почитаемые менее укоризненными. Над воротами дома, в котором живет врач, обыкновенно вывешивается черная или белая доска, с резными на ней буквами, позолоченными, или красными, черными, голубыми и т. д., означающими собственно не фамилию хозяина, а похвальное прозвание, поднесенное приятелями, или выдуманное самим. Например: храм благодеяния, храм спокойствия и т. п., это есть общий обычай в Китае, и только под этим похвальным прозвищем или наименованием, можно отыскивать квартиру нужного для вас человека. У не-врачей похвальное прозвание вырезывается на небольших дощечках и вешается по бокам главной двери при входе в дом, тогда как у врачей и доски и буквы бывают большие и ставятся на месте, видном издалека. Другими словами: у врачей эти прозвания заменяют вывески, [401] точно такие же вывески с похвальным прозванием имеют у себя аптекарские лавки, трактиры, и эти вывески отличаются от докторских только смыслом начертанных на них букв.

Кроме вывесок с похвальным прозванием, у дверей каждого почти врача выставляются доски с надписью, что он находится на службе в медицинском приказе; лечит как внутренние, так и наружные болезни: мущин, женщин, престарелых и детей; или одни только наружные, одни внутренние, глазные, или одни детские болезни. Иногда к этому прибавляется, что здесь продаются порошки, пилюли и т. д. изобретенные самим врачем и полезные в разных болезнях.

У некоторых врачей, сверх сказанных вывесок, на стенах дома прибиваются так называемые бянь — доски всегда довольно большие с изречениями, прославляющими искусство врача, поднесенные в знак благодарности излеченными больными. В средине доски ( бянь, всегда имеющей длину не менее 1 или 2 аршин, а ширину в 1/2 или 1 аршин) на белом, черном, голубом, или вызолоченном поле, или просто на некрашенном, если только доска цельная и сделана притом из хорошего дерева, вырезано изречение, например, в роде такого: узнает болезни, как дух и т. п. Буквы на таких досках [402] бывают золотые, ели выкрашенные голубою, или другою какой нибудь краскою. На боках доски, с правой стороны, вырезывается собственная фамилия врача с его именем; а с левой — год поднесения доски и фамилия поднесшего оную больного. Подобного рода доски составляют важнейшее достояние для Китайского врача, к которому он стремится постоянно, всеми силами и средствами, как к ясному и неувядаемому доказательству своего искусства; передает его сыну, внуку и т. д., так что доска делается драгоценным наследием потомства. Чем более навешано досок у ворот, тем сильнее гремит молва об искусстве обладающего ими; а потому не редко подобные доски скупаются, делаются на заказ и т. п. особенно теми, у кого их мало, или совсем нет, так как всякий, с увеличением числа досок, рассчитывает и на будущее увеличение числа пациентов. Все дело там в добывании денег, а не в чистоте способа достижения этого; на что в Китае и не обращается особого внимания!

Доски с похвальными надписями (бянь), мною описанные, привешиваются не одним врачам; а также — приятелям, оказавшим какие нибудь услуги, благодетелям и т. д. и отличаются только смыслом изречений. [403]

Обычай в идее прекрасный; но, к несчастию, много утративший от времени и злоупотреблений, особенно же в отношении к врачам!

Поднесение похвальных, благодарственных досок (бянь) составляет род некоторого торжества для обеих сторон в совершается с некоторою церемониею. Обыкновенно доску несут в носилках (портшезах, как их привыкли называть), предшествуемых музыкантами и людьми, несущими разного рода аттрибуты, означающие известную степень чиновника, но теперь употребляемые всеми при всяком торжественном случае: свадьбах, похоронах, или как теперь при поднесении доски и т. д. позади всего этого несутся на нескольких столах подарки, состоящие из шелковых материй, каких нибудь вещей, готового платья, съестного и т. д. сопровождаемые, или самим хозяином, подносящим доску, когда он хочет или должен оказать величайшее уважение тому лицу, которому подносится доска, либо доверенными от него людьми. Получающий такую доску, после церемониальной встречи у ворот всего поезда, прилично угощает сопровождавших подарки людей и носильщиков, и награждает их деньгами. Доски у врачей вешаются вне ворот дома; а у других, удостоенных такой же почести, в приличном месте, внутри дома. Великолепие и торжество приноса [404] подобных досок зависят от богатства подносящего и меры его тщеславия, которое одно в подобных случаях нередко управляет всем!

Вывески и похвальные доски для Китайского врача необходимы: первые служат знаком для отыскания его квартиры; а числом последних определяется степень его искусства! Другая, столь же необходимая принадлежность для Китайского врача, составляющая более нравственное качество его, есть уменье говорить понятно, ловко и вразумительно для каждого больного, какого бы он сословия ни был. Без этого ничто не значит самое искусство в распознавании болезней, мо-ци (пульсирование): как говорят Китайцы, при уменьи говорить, и ограниченность пойдет зауряд с ученостью. Говорливость уличных продавателей лекарств у врачей, практикующих по домам, должна принять тон пояснительности припадков болезни, без явного шарлатанства; но с тонкою угадчивостию мыслей самого больного о своей болезни и с убеждением, что болезнь весьма известна и для врача понятна, и прописываемое против нее лекарство уничтожит недуг также скоро и легко, как вода пламень и т. п. Всеми этими качествами обладают Китайские врачи в высшей степени и кажется подобная наука дается им без особенного труда. [405]

В Китае люди не так резко отличаются между собою в степенях образования, как это видеть можно на других народах. Как в государстве древнем, целые века живущем по своим собственным учреждениям и обычаям, в нем и просвещение давно уже приняло известные размеры, ограничилось знанием известных предметов, необходимых в жизни для каждого человека; а потому Китайцы, от простолюдинов до вельможи и Богдохана, изучают одни и теже классические книги. Различие в знании этих предметов зависит от природных способностей человека, от продолжительности времени обучения, и наконец от нравственного воспитания, усвоенного известным сословием. Весьма справедливо сказал наш известнейший синолог, О. Иакинф, что просвещение в Китае проникло все слои общества, как вода губку. Действительно, говоря в отношении к целому народонаселению, Китайцы могут считаться образованнее (по своему) многих других народов.

По сходству главных оснований медицины с началами, излагаемыми в известных классических книгах, всеми изучаемых, язык медицины и даже некоторые определения ее общепонятны всякому Китайцу. Это есть одна из лучших сторон Китайской медицины, первое условие легкости распространения [406] ее между народом, и в этом отношении Китай может представить собою замечательный пример народной медицины. В разговоре с каждым Китайцем, не говоря уже о более образованных, можно найти подтверждение этих слов. Всякий, и не врач, скажет вам: какая именно болезнь происходит от гнева; чего можно опасаться во время чрезмерно теплой весны, или слишком холодной осени; какая внутренность пострадает от преданности известному роду привычек; каким припадком выражается преобладание внутри тела холода (хань-ци) или жара (жэ-ци), и наконец — что именно полезно во всех этих случаях. Словом, вы услышите теже истины Китайской медицины, какие преподаются в любом из ее руководств.

При такой общности медицинских познаний, вошло в обычай рассуждать с врачем о болезни, ее причинах и лечении, и вести с ним спор о том и другом. Здесь-то врач должен выказать, вместе с знанием своего предмета, всю находчивость и уменье: опровергать или соглашаться с своим больным, не отступая далеко от положений медицины и щадя иногда его самолюбие. В таком случае таже общность главных медицинских познаний, при простоте, однообразии и неизменности изложения оных в книгах, выручает Китайских [407] врачей из затруднения. Им легко отвечать на все вопросы больного; потому что ответы будут повторение давно заученного в книге. Ответы их будут вместе с тем и точны, потому что они, так как и вопросы, суть заученные книжные фразы. Никакой больной, например, не усомнится в справедливости ответа, что боль в левом подреберье означает страдание печени, происшедшее от гнева. Подобное объяснение повторяется всеми и всюду, на один и тот же лад, целые столетия. По природной раздражительности, Китаец легко приходит в гнев от маловажной причины: ни одному больному не будет удивительным объяснение врача, что боль в левом подреберье могла произойти от гнева; он непременно придумает, что в недавнем времени действительно подвергался гневу, если не явному то скрытному, не замеченному и им самим, и поверит показанию врача, между тем как на самом деле боль в боку произошла от причины совершенно противоположной.

Этой же общности медицинских познаний надобно приписать ту удобность и легкость, с которыми изучают Китайцы свои медицинские книги и ту охоту — скорее сделаться врачем, нежели чем нибудь другим, которая овладевает ими при выборе средств к пропитанию. Для Китайца выучить какую нибудь [408] медицинскую книгу ничего не значит: язык в ней прост, удобопонятен, термины ее давно уже он слыхал в общежитии; а толкования об Инь и Ян (начале женском и начале мужеском), на которых вертятся все объяснения главных положений в медицине, при изучении классических книг также ему знакомы.

Другую удобность, для скорейшего изучения медицинских книг в Китае, составляет дробность занятий Китайских врачей, укорененная временем, обычаями и наконец ложным направлением, с которым стремятся многие люди к званию врача, не ограниченному никакими постановлениями правительства. Немногие из Китайских врачей совокупляют в своем знании уменье лечить все вообще человеческие недуги; а чаще всего, в облегчение себе и из подражания древним, они занимаются лечением отдельных болезней: кто, например, лечит исключительно одни внутренние болезни, кто наружные; другой одни женские, или детские болезни, а другой одни глазные. Занимающихся лечением наружных болезней, по малому числу ищущих помощи врача, весьма не много, несмотря на разнообразие и множество накожных болезней у Китайцев. Не велико также число занимающихся лечением переломов и вывихов, называемых: Мэн-гу-дай-фу (Монгольский врач), как будто в доказательство, что это [409] искусство пришло в Китай от другого народа в не могло еще распространиться. В последнее время, когда стеснились средства к пропитанию и явилось много искателей счастия на поприще медицины, искусство лечения болезней еще более раздробилось, так что теперь можно встретить вывески, гласящие, что такой-то храм (разумея под этим почетное прозвание врача) занимается лечением простудной лихорадки, параличей, оспы и т. п.

При Китайском дворе, со времени учреждения медицинского приказа (тай-и-юань), слишком за 200 лет до сего, принято постоянное разделение должностей придворных врачей, существующее до сих пор: на должность врача болезней внутренних, (нэй-кэ), врача болезней наружных (вай-кэ), болезней женских (нюй-жэнь-кэ), куда не принадлежат акушеры, обязанность которых в Китае предоставлена повивальным бабкам; болезней детских (сяо-эрр-кэ), болезней глазных (янь-кэ), болезней зубов и рта вообще (коу-чи-кэ), детских сыпей (доу-чжэнь-кэ), куда в особенности относятся корь и оспа. В числе придворных врачей прежде находились так называемые потиратели, искусство которых (довольно общее в Азии) состояло в лечении болезней посредством трения, поколачивания руками разных частей тела в называлось Ан-мо-кэ. К ним причислялись [410] также цирюльники, к которым теперь перешло искусство потирания (ань-мо), употребляемое впрочем не для лечения болезней, а для уничтожения, например, неловкости, тяжести в спине, чувствуемых по утрам здоровыми людьми и т. п. или просто для удовольствия, доставляемого цирюльником по окончании бритья и чесания головы. В разряде врачей наружных и глазных болезней при Китайском дворе поставлены были иглоукалыватели (чжэнь-цзю-кэ), теперь совершенно удаленные из придворной службы. В штате придворных врачей состоит сожигатель свечей пред кумирами за спасение больного (чжу-ю-кэ).

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ.

Практикою Китайские врачи занимаются или у себя на домах, назначая для этого известные часы дня, или, по приглашению, в домах больных. Ничего подобного нашим госпиталям, больницам в Китае не существовало и не существует. По видимому, ни Китайское правительство, ни частные лица, не почитали такой род благотворительности важным и необходимым для государства и граждан. В этом убеждении на счет учреждения общественных лечебниц остаются Китайцы до сих пор, так что по всему Китаю нет ни одного места, где бы бедный больной [411] мог найти себе пристанище и пособие. Отсюда можно исключить один только Пекин, в котором учреждены приюты для престарелых, приюты для малолетных детей (воспитательные дома), находящиеся вне городской стены, в северо-западном и юго-западном предместиях. Но все эти места не больше, как кратковременное убежище бедности, сиротства и бесприютных нищих и, по своей неопрятности, скудности, скорее походят на скопище всего отвратительного, нежели на благотворительные заведения. Я был в некоторых из них и вынес оттуда самые незавидные понятия о Китайском человеколюбии. Не нахожу слов описать всю виденную наготу и бедность помещающихся там, и развалины помещений. В Китае есть много прекрасного, по идее достойного всякого подражания, но ужасающего в исполнении. Благодетельные учреждения поразительно доказывают нам это! Но положению, на каждое заведение выдается или известная сумма денег, или известное количество хлеба (сарачинского пшена), потребное для содержания в нем положенного числа людей. В приюте престарелых велено, кроме того, выдавать в известное время — платье, обувь и т. п. В приюте малолетных положено иметь несколько кормилиц, для кормления грудью новорожденных, принесенных в заведение или явно самими [412] родителями по бедности, или подкинутых тайно, чтобы скрыть незаконность рождения. Даже в так называемом Ци-лю-со — заведении, доставляющем только временное помещение (на ночь, на несколько дней, особенно же зимою), положено давать пищу, если пришедший на ночлег бедняк, по какой нибудь причине, не мог достать себе на стороне хлеба. Здесь же позволено заниматься работами, рукодельями и сделанное — продавать в городе. При заведении для малолетных, как сказывают, положено иметь врача. Ни чего из этого не исполняется на деле. Здания, определенные для помещения, остаются или пустыми, особенно же летом и в теплое время, или только немногие из комнат, более уцелевшие от разрушения, замещаются несколькими людьми, для которых, казалось, голод одинаково был мучителен и под городского стеною, и внутри благотворительных заведений. В приюте малолетных, куда иногда приходят выбирать детей для усыновления люди бездетные, образовался род торговли. Бедные женщины, под видом найма в кормилицы, приходят сюда же, часто с детьми, и ожидают благоприятного случая — отрекомендовать покупщику может быть своего же ребенка.

Все эти заведения должны находиться под ведением чиновников дворцового правления и [413] ближайшим надсмотром сторожей. Первые обыкновенно только получают оклад жалованья и часть из дележа сумм, назначенных на содержание заведения, никогда не являясь к своему месту; а последние, по бедности, хотя и живут при заведении, но занимаются более сбором денег за временную квартиру в нем, нежели присмотром за оным. Вот почему там благотворительные заведения часто служат убежищем нищих, этого многолюдного и отвратительного класса жителей в Китае, состоящего из самых отчаянных негодяев, промотавшихся солдат Маньчжурского племени, игроков, и т. п., людей, собирающихся сюда в зимнее время — укрыться от холода.

Я не могу указать на время, к которому должно отнести начало учреждения благотворительных заведений в Пекине. Известно только, что в предместиях Кантона издавна существовал так называемый Ма-фын-юань, для помещения страждущих проказою (Ма-фын-чуан). Говорят, что возобновление, или приведение в действие, давно может быть существовавших в Пекине описанных выше благотворительных заведений, было за 60 или за 70 лет пред сим, по повелению матери Китайского императора Цян-лун. К этому же времени относят учреждение так называемых коровьих телег (ню-чэ), для сбора [414] по городу умерших младенцев и вывоза их за город для погребения в общей могиле.

Телеги, везомые быками, от чего произошло и самое название их ню-чэ (ню бык, корова; чэ — телега), существуют до сих пор и, как мне самому, случалось видеть, ежедневно утром проезжают тихим шагом, от одного конца до другого и обратно, по двум главным улицам Пекина; по улице Хай-да-мынь-да-цзе, начинающейся от юговосточных ворот Хай-да-мын, или иначе Чунь-вынь-мынь, и оканчивающейся у северо-восточных ворот Ань-дин-мынь, и по улице Шунь-чжи-мынь-да-цзе, начинающейся от юго-западных ворот Шунь-чжи-мынь, или иначе Сюань-ву-мынь, и оканчивающейся у северо-западных ворот Дэ-шэн-мынь. Всякий может власть в телегу умершего ребенка, без обязанности сказывать из чьего он дома, заплатив только произвольное, всегда самое ничтожное количество медной монеты сопровождающему телегу погонщику. Труп ребенка должен быть в гробике, или по крайней мере, как чаще и бывает, завернут в кусок старой рогожки; иначе его не позволят положить на телегу. По наружной форме, телеги похожи на обыкновенные двух-колесные, городские Китайские повозки, только больше их и открыты спереди и сзади. Сколько мне ни случалось встречать этих телег, особенно же, когда они ехали [415] с севера, т. е. обратно по улице, всегда они наложены были почти до-верха небольшими гробиками, а больше рогожными свертками, из которых иногда виднелись ножки или ручки умерших младенцев. Вот в каком виде представляется Китайская благотворительность, Китайское человеколюбие! Собранные детские трупы вывозятся за юго-западное предместие Пекина, в отведенное для этого место с кумирнею. Пока соберется достаточное число гробиков, они кладутся на время в отдельное здание, находящееся при кумирне, куда позволено приносить умерших детей и окрестным жителям, и всем тем, кто не успел сдать своего ребенка на телегу. Когда гробиков соберется достаточное число, выкапывается яма, куда они складываются и сожигаются вместе с трупами. Находящийся при кумирне Хэ-шан (Буддийский монах) читает при сем обычные для покойников молитвы, и яма зарывается впредь до нового сожигания.

Телеги для сбора умерших младенцев, как рассказывают, были учреждены по случаю (в которой-то год правления Цян-лун) свирепствования повальной оспы, когда детей умирало много и родители выбрасывали их на улицы, так что полиция должна была распоряжаться собиранием и похоронами детских трупов. Судя по нашим [416] нравственным о религиозным понятиям, для нас может быть удивительна подобная жестокость родителей; но Китайцы рассуждают об этом иначе. По их понятиям -- нравственным и религиозным (буддийским), душа не совершенна еще у человека во младенчестве; а потому детей, умерших до 8 летнего возраста, не удостоивают погребения на родовых кладбищах.

С обычая Китайцев — не хоронить малолетных детей на родовых кладбищах, а в некоторых случаях и бросать их без призора, тамошние Римско-Католические миссионеры взяли понятие, переданное ими потом в Европу, о детоубийстве позволительном будто бы в Китае. О. Иакинф достаточно опровергнул нелепость такого мнения. Детоубийство преследуется в Китае законами и наказывается, как всякое другое смертоубийство. Даже за умышленное умерщвление плода в утробе матери, какими бы то ни было средствами, положено телесное наказание, и так, если в числе собираемых по городу на коровьи телеги умерших детей могут случиться и такие, которые лишены жизни насильственно, то это разве тогда когда, например, хотят скрыть рождение из стыда и т. п. преступных побуждений? Полиция никогда не свидетельствует собранные детские трупы; равным образом не спрашивают у [417] приносящих на коровью телегу умершего младенца, кому он принадлежит; а потому вероятно, что между детьми, умершими своею смертию, могут попадать на коровью телегу и дети умершие насильственно.

Что выбрасывание детских трупов может случаться часто, и даже почесться обычаем повсеместным в Китае, в том я сошлюсь на автора книги: И-лин-гай-цо, изданной в 1830 году, который говорит, что мысль о неосновательности анатомических понятий, преподаваемых доселе во всех медицинских книгах, пришла ему в первый раз при рассматривании внутренностей детских трупов, выброшенных за город и растерзанных животными (собаками). Это было в одном уездном городе, во время свирепствования оспы, когда сам автор состоял на должности правителя того уезда.

Существуют ли телеги, для сбора умерших младенцев, в других городам Китая, мне неизвестно. Может быть, и в самом Пекине, учрежденные некогда от правительства коровьи телеги давно бы не существовали, если бы сбор ничтожной платы с каждого приносимого на телегу детского трупа и добровольные подаяния в кумирню, построенную близь общей детской могилы, не побуждали приставленных к тому людей, для собственной своей пользы, до сих пор продолжать ежедневные проезды на [418] телеге по главным двум улицам города. Без этого, на верное можно предположить, что благодетельное обыкновение собирать детские трупы давно бы прекратилось.

УСЛОВИЯ ПРАКТИКИ КИТАЙСКИХ ВРАЧЕЙ.

С одной стороны отсутствие общественных больниц, а с другой чрезмерная населенность больших городов Китая, и свобода занятия лечением болезней, делают то, что Китайские врачи имеют у себя обширную практику, не смотря на людность своего сословие. Этому помогают еще: замечательная склонность Китайского народа от всего лечиться и дешевизна аптекарских материалов. Последнее обстоятельство составляет одно из первейших условий успеха чего бы то ни было в Китае. Многолюдное сословие Китайских врачей никогда бы в своей практике не нашло достаточных средств к существованию, если бы захотело чрезмерно вознаграждать труды свои. Тогда как теперь, при укорененном давностью народном обычае: платить врачам умеренно, всякий из них имеет достаточное число больных, доставляющих ему и занятие и вознаграждение.

Практика у Китайских врачей бывает двух родов когда сами больные приходят на дом к [419] врачу, в когда врач по приглашению посещает больного в его доме. К последнему виду практика относится постоянное лечение в одном и том же доме одного врача, за условленную годовую плату. Для сношений с больными у себя на дому, каждый врач назначает известный час дня, в который принимает больных. Плата в этом случае берется собственно за прописывание рецепта (кай-фан-цзы), и так как в числе ищущих пособия на дому врача бывают, по большей части, люди бедные, рабочий класс народа; то плата за прописывание рецепта в этом случае бывает самая ничтожная: от 10 до 30 копеек меди и никогда не выше 50, что могут получать только одни знаменитые врачи. Чтобы не затруднять ни себя, ни больных в определения количества денег за труд, врачи выкладывают на стол в той комнате, в которую проходят больные, известное число навязанных на веревку медных монет (цянь), увидав кои всякий больной мог бы, не спрашивая, знать, сколько должно заплатить за труд. После исследования пульса, расспроса о болезни и т. п. нужных вопросов, врач прописывает рецепт; больной, отсчитав деньги, берет рецепт и отправляется с ним за получением лекарства в ближайшую аптекарскую лавку. В числе приходящих на дом к врачу больных, никогда не бывает [420] женщин; детей же приводят и приносят, особенно к занимающимся лечением детских болезней. Несмотря на ничтожность платы, известные своим искусством врачи набирают, с прописывания рецептов на дому, от 5 до 10 рублей серебром на наши деньги, в течении 4-5 часов по большей части предобеденного времени.

Плата за приезд врача на дом к больному определяется расстоянием между домом больного и домом врача и простирается приблизительно от 50 копеек до 1 и 3 рублей серебром, редко более, как бы ни был славен врач. Исключения могут быть только в таком случае, если больной имеет значительное состояние, и тогда условливаются в цене за окончательную вылечку болезни и берут от 20 до 100 рублей серебром.

Деньги, выдаваемые приглашенному на дом врачу, бывают, большею частию, медная Китайская монета, называемая тун-цянь, величиною с нашу копейку, имеющая по средине дырочку, чрез которую продевается веревочка — 500 монет, нанизанных на одну веревку, называются связкою и равняются нашим 2 рублям меди. По окончании визита, кладется в повозку врача следующее по расстоянию число таких связок. Это называется отдавать ма-цянь (деньги на лошадь}, древнее выражение, взятое будто бы с того, [421] что врачи того времени ездили к своим больным верхом на лошади.

Так называемые годовые врачи, имеющие в известном месте, например в домах князей Маньчжурского племени, постоянную практику, получают по месячно от 2 до 10 руб. серебром, иногда с прибавкою к этому известного количества сарачинского пшена, и обязаны лечить, бесплатно, всех заболевающих в этом доме, от господ до последнего слуги. Обычай иметь постоянного при доме врача, за исключением князей — Маньчжуров, во всем подражающих своему двору, другими из Китайцев ни кем непринят.

Посещение больных мужеского пола и детей делается обыкновенным порядком; но при посещении врачем больных женщин, этот порядок несколько изменяется. По Китайскому обычаю, посторонний мущина, не имеющий с домом никакой близкой родственной связи, не может видеть женщины; а потому у богатых и важных Китайцев, когда нужно пригласить врача к заболевшей женщине, позволяют смотреть только пульс, какова бы болезнь ни была: внутренняя, или наружная, и тем довольствоваться при определении болезни. Даже расспрос о чувствуемых больною припадках не всегда можно делать у самой больной, особенно же касательно отправлений [422] половых органов; а должно довольствоваться, в этом случае, рассказами окружающей больную прислуги. Но такой обычай не соблюдается людьми менее богатыми и знатными, тем более бедными и простыми, у которых женский пол без церемонии отправляет все касающиеся до дома обязанности и находится постоянно пред глазами мущин. И вообще женский пол у Китайцев не так стеснен в свободе своей, как у Мусульман, ищущих, в строгих правилах положения женщины в обществе, опоры своей ревности, тогда как у Китайцев некоторое отдаление женщин от мущин есть только выражение женской стыдливости, скромности, знатности происхождения вошедшее в обычай. Маньчжуры, утратив свою степную простоту нравов, во всем теперь сделались Китайцами и у них, в домах князей высших сановников, также нельзя всякому видеть женщин. При Пекинском дворе тем строже исполняется это обыкновение. Говорят, даже рука, подаваемая из полога для исследования пульса, бывает покрыта флером и врач, стоя на коленях, осматривает пульс и, кончив это, удаляется, не произнеся ни одного слова пред высокою особою. Если же ему, кроме исследования пульса, для пояснения болезни, нужно знать что нибудь о припадках, чувствуемых больною и т. п. то обо всем этом он должен [423] расспросить евнухов, прислуживающих больной. Но такая чрезмерная строгость там не во всех княжеских домах принята. Русским врачам случалось быть приглашенными в дома знатных Маньчжуров, и им всегда позволялось расспрашивать больную, не закрытую пологом. Только одно ручное исследование, исключая лица и открытых частей рук, никогда не могло быть принято Китайскою стыдливостию. Но я имел случай видеть вынужденное отступление от обычая, когда у больной был перелом бедра. Врачи всего Пекина, один после другого, должны были судить о болезни по исследованию пульса и иные приписывали её усилению жара в печени, другие слабости почек и т. п. Когда пригласили меня, больная ни как не решалась на ручное, и только после решительного отказа с моей стороны сказать что нибудь о болезни без осмотра, позволила сквозь платье и покрывало, прикоснуться к больной части.

Посещать своих больных без вторичного приглашения не в обыкновении у Китайских врачей, каково бы ни было состояние больного и как бы ни интересна болезнь. Одни только те врачи, которые взялись за известную плату вылечить какую нибудь болезнь, и врачи, служащие в домах за годовое жалованье, могут по произволу являться к своим пациентам. [424] Для облегчения при отыскивании квартиры пациента, в случае вторичного приглашения, врачи, окончив первый визит, приклеивают к дверям дома пациента билет своего почетного прозвания. В Пекине часто можно видеть по нескольку таких билетов, на голубой, красной и других цветов бумаге, приклеенных вместе, когда одного и того же больна го посещало несколько врачей один после другого. Редко случается, чтобы один и тот же вран был приглашен вторично к больному, тем более несколько раз сряду. Обыкновенно, если по прописанному рецепту не оказалось в болезни никакой перемены, или если перемена эта сделалась к худшему, то приглашают другого врача; а в противном случае — посылают в аптеку прописанный прежде рецепт и повторяют прием лекарства. Бывает даже, что к одному больному, особенно в богатых домах, приглашают нескольких врачей, одного после другого, и так притом, чтобы пришедший после не встретился с призванным прежде. К этому прибегают чаще всего при видимой опасности больного. Каждому врачу предоставляется полная воля расспрашивать больного сколько и как ему угодно, делать свои соображения о болезни и в заключение писать рецепт, по окончании которого выдается известное количество денег, соответствующее [425] расстоянию до квартиры его, ма-цянь (деньги на экипаж), и он отправляется куда следует. По уходе одного врача, приглашается другой в т. д. сколько покажется нужным и сколько позволят средства больного. Прописанные несколькими врачами рецепты сличаются между собою, и те из них, в которых будет более сходства в лекарствах, почитаются лучшими и полезнейшими, и по одному из них покупаемся в аптеке лекарство. Если же между несколькими рецептами не найдутся сходные, или если сходство будет невелико, в одном только каком нибудь средстве; то прибегают к ворожбе, и какой рецепт выпадет первым, по тому и покупают лекарство. Или вместо этого сзывают других врачей и сличают прописанные ими рецепты. Это есть род консилиума о болезни, делаемый в Китае без ведома врача. Довольно замысловатая уловка! Неизвестно только, до какой степени она полезна той и другой стороне.

Еще не раз придется говорить о Китайском суеверии и предрассудках, обличающих крайнее невежество народа, по крайней мере в отношении к степени просвещения, понимаемого у нас, если не в отношении к самородному Китайскому просвещению. Здесь кстати сказать о суеверном убеждении в выборе врача. В Китае часто не истинное [426] искусство вводит врача в славу, не опытность в деле, приобретаемая с летами: а случайность, зависящая прямо от народных суеверий. Не нужно говорить, что в Китайском обществе есть слабость, — судить о человеке по наружности, и следовательно приглашать чаще тех врачей, которые щеголяют платьем, экипажем и т. д. Дело в том, что суеверие, владеющее Китайцем на всех ступенях его образованности и просвещения, свойственное как простому, так и высшему Китайскому сословию, издавна убедило народ верить более тем людям, которые приобрели свое искусство не в книгах, не трудами; а влиянием на них духов, неизвестными для них самих путями. Много бы можно было насчитать примеров, подобных тому: как один горный отшельник лечил от всех болезней давая золу, оставшуюся от сожигания курительных свеч пред кумирами, для ношения на шее, и к нему стекались тысячи людей, желавших получить необыкновенное лекарство; как одна престарелая девица избавляла от всякого недуга, давая приготовленную ею самою амулетку (талисман) и т. п. Все существовавшее некогда и у других народов в полной силе до сих пор еще живет в Китае. Суеверие Китайцев, кроме древних преданий, находит много пищи и в самых религиозных, учениях. Ни один, может [427] быть, языческий истукан не пользовался таким почетом от поклонявшихся ему, каким пользуется теперь баснословное животное, изображающее созвездие называемое тэ, похожее на мула, или на лошадь и находящееся в кумирне дунь-ё-мяо, за восточною стеною Пекина. Толпы народа текут на поклонение ему (мущины 1 и 15 числа, женщины 2 и 16 числа каждого месяца), с подвою надеждою подучить облегчение в разных недугах. Истукан вылит из меди и особенно славен помощию в бездетстве.

Я укажу на другой пример Китайского суеверия, относящийся собственно к врачам. В Пекине, между врачами, пользующимися славою и имеющими обширную практику, много таких, которые, креме названия нескольких лекарств, не имеют ни каких других понятий о медицине и лечат своих больных, как говорят Китайцы, по внушению духов. Между подобного рода врачами особенно известен во всех частях города некто по фамилии Ли. Прежде он занимался астрологиею, ворожил по И-цзину (древняя книга о природе и происхождении существ) и объявил себя врачем по наставлению которого-то из духан, научившего его лечению болезней. Все знают, что Ли недалек в медицине; в аптекарских лавках привыкли даже различать его рецепты, по бессмысленному [428] соединению в них лекарств (у Китайцев под рецептами не подписывается фамилия врача); но все между тем ищут пособия Ли, и он сделался теперь и славным и богатым.

ДЕРЕВЕНСКИЕ ВРАЧИ.

В деревнях еще более можно находить врачей, лечащих по научению духов и прибегающих всегда к ворожбе для определения болезни и соответствующих оной лекарств. Замечательно, что между Китайскими деревенскими женщинами нет подобных нашим знахаркам лекарок. Вероятно обычай Китайских женщин — вести жизнь домоседную, причиною того, что искусство врачевания досталось в удел одним мущинам. Деревенские врачи, достаточно посвященные в тайны Китайской медицины и лечащие болезни по правилам искусства, часто вместе с тем занимаются лечением домашнего скота, и всегда уже умеют ворожить о счастливых и несчастливых днях, о благоприятности и несвойственности места, назначаемого для построения дома, помещения кладбища и т. п. Астрологи в Китае почитаются необходимыми членами в обществе, и в городах составляют особый класс людей; в деревнях же, где грамотность не всякому дается, где [429] не у многих есть досуг заняться в молодости изучением астрологических книг, часто врачи, как люди более знающие между своей братьи, принимают на себя обязанность местного астролога.

Вознаграждение врача за труды в деревнях определяется иначе, нежели в городах. Там врач есть вместе и аптекарь, имеющий необходимые лекарства, собранные большею частию в окрестных горах; а потому, при лечении болезни, берутся деньги собственно за лекарства, а не за лечение. Рецептов никогда не прописывают, а сам врач приготовляет лекарства и отсылает их на дом к больному с наставлением, как употреблять оные. Большая часть деревенских врачей принадлежит к местным жителям той деревни, и вообще редко случалось слышать, чтобы между ними были городские, или из других деревень врачи.

ПОЛОЖЕНИЕ КИТАЙСКИХ ВРАЧЕЙ В ОБЩЕСТВЕ.

Сословие врачей в Китае пользуется в народе достаточным уважением; что доказывает почетное название врачей, присвоенное им с самого древнего времени и употребляемое до сих пор для означения рода их занятий. Вместо слов: врач, лекарь, Китайцы говорят: Сян-шэн, что значит [430] собственно преждеродившийся. Слово это предается не только врачам, но и ученым вообще; а также — слепцам, писарям, живописцам, когда не хотят из учтивости употребить слова, прямо определяющего род их занятий. Это выражение тонкой Китайской вежливости в последствии обратилось в обыкновенное название, и теперь, в обыкновенном разговоре, слово: сян-шэн употребляется как техническое, когда идет речь о человеке, имеющем особый род занятий, выходящих из круга ремесла, а между прочим и о враче. Но когда с учтивостию хотят соединить лесть; то врачей называют: дай-фу, что значит великий муж, употребляя это слово в смысле нашего доктор, придаваемого иногда всякому, занимающемуся лечением болезней. В простонародии наконец дают часто врачам особенные, характеристеческие названия, выражающие одну какую нибудь исключительную слабость человека. Это суть прозвища, даваемые иногда людям, отличающимся чем нибудь особенным в своих действиях, нраве и т. п. Так; например, врачей, пристрастных к лекарствам горячительным, называют: же-яо такой-то N., приставляя на конце настоящую фамилию врача, например: жэ-яо-ван (же-яо горячительное лекарство, ван фамилия врача); а употребляющих часто лекарства [431] укрепляющие (бу-яо) называют например: бу-яо-чэнь (бу-яо лекарство укрепляющее, чэнь фамилия) и проч. Под такими названиями, данными для означения особенности способа лечения, известны эти врачи у всех.

По государственным законам, все народонаселение Китая разделяется на два класса: собственно благородных (чэнь), куда принадлежат все служащие в гражданской и военной службе, а народ (минь), куда причисляются: земледельцы, ремесленники разного рода, со включением врачей, несостоящих в придворной службе, купцы и т. д. Из класса народа — (минь) исключаются рабы, служители в присутственных местах, актеры, цирюльники: составляющие низкий класс людей, лишенных некоторых прав, присвоенных даже и черни. В класс благородных может попасть всякой из класса черни (минь), народа собственно, получив на это право по выдержании экзамена в науках, назначенных для приобретения гражданских или военных должностей. Полученная по экзамену степень открывает путь к дальнейшему повышению в гражданской или военной службе, кому бы то ни было из народа (минь), будь он земледелец, ремесленник, купец и т. д. Труд и ученье уравновешивают у Китайцев в этом случае различие происхождений и дают [432] право вступать в класс благородных. Одни только люди низкого класса, как-то: рабы, актеры, цирюльники, служители в присутственных местах исключены из этого правила и не могут держать экзамена, ни по военной, ни по гражданской части. Врачи, принадлежа ко второму классу, черни (минь), хотя и имеют право поступления в класс благородных (чэнь), выдержав экзамен; но для этого от них требуются не медицинские познания, а предметы, изучаемые всеми на получение известной степени, каковы суть, для гражданских, собственно ученых степеней: изучение шести классических книг и собственное рассуждение на заданное предложение об известном предмете; для военных: разного рода упражнения показывающие силу, ловкость и т. д. и некоторое знание тех же шести классических книг. Знание медицины по этому не дает в Китае никаких особых прав на получение известной степени достоинства, ставящего врача выше человека, принадлежащего к сословию черни.

Есть только одно место, в котором медицинские познания открывают дорогу к достоинству, вводящему человека в класс благородных (чэнь). Это упомянутый выше медицинский приказ (тай-и-юань). [433]

МЕДИЦИНСКИЙ ПРИКАЗ И ОТНОШЕНИЯ ЕГО К СОСЛОВИЮ ВРАЧЕЙ. ПРИДВОРНЫЕ ВРАЧИ.

Тай-и-юань (медицинский приказ) есть единственное правительственное место по медицинской части. Распоряжения его, однако, простираются не на все медицинское сословие в Китае, а только на врачей, находящихся в придворной службе. До него не касается: ни обучение медицинским наукам; ни разбор дел, возникающих в сословии врачей. Первое предоставлено в Китае совершенной свободе, и за неимением общественных, казенных и частных училищ для образования по медицинской части, всякий по произволу учится медицине на дому, у отца, учителя и т. д. или, даже, сам без посторонней помощи. Разбор же дел сословия врачей, смотря по роду обстоятельств, относится к разным правительственным местам государства, как и разбор дел другого сословия граждан. Только ищущие права поступления в придворную службу врачи имеют прямое отношение к медицинскому приказу, который производит им экзамен и окончательно определяет к должности. Всякий из вольно-практикующих врачей может быть допущен до экзамена в медицинском приказе, не представляя никаких свидетельств о своем [434] первоначальном обучении медицине. Экзамен состоит из письменного и словесного вопроса о какой нибудь болезни. На письменный вопрос должно написать нечто в роде рассуждения, придерживаясь во всем главных правил медицины, изложенных в изданной правительством книге: И-цзун-цзинь-цзянь. Удостоившийся хорошей отметки, по экзамену, принимается сначала в число врачей, состоящих при медицинском приказе; потом, при очистившейся вакансии при дворе, он может поступить, на место выбывшего, в число придворных врачей. Так следовало бы делать по уставу; но не так у Китайцев приводится это в исполнение: в число врачей при медицинском приказе определяют по проискам, без всякого экзамена, за деньги; а в придворную службу Богдохана поступают по просьбам, ходатайству, и т. п.

При Пекинском дворе положено иметь по штату врачей, занимающихся лечением болезней собственно Богдоханской фамилии, 15 человек; для лечения же болезней служащих при тамошнем дворе, 18 человек. Всего же при медицинском приказе считается до 40 человек врачей, на службе состоящих, и около 30 человек, ожидающих вакансии к поступлению в придворную службу. Старшие из них считаются в чине 5-й степени и носят на своей шапке белый [435] прозрачный шарик, а младшие в 6-й степени и носят на шапке, белый непрозрачный шарик; самые же младшие считаются в 9-й степени а носят медный позолоченный шарик. Первые получают жалованья около 180 руб. сереб., вторые 120, а самые младшие 90 руб. сереб. в год, с прибавкою тем и другим известного количества сатанинского пшена. Числящиеся на вакансии получают помесячно от 1 до 2 руб. сереб., с прибавкою также известного количества сарачинского пшена, в виде провианта, наравне с низшими военными чинами.

Служба при дворе и вакантное место при медицинском приказе составляют конечную цель, к которой может стремиться честолюбие Китайского врача. Кроме этик мест, нет других, где бы врач мог определиться на службу и получать чины. Говорят, что во время войны, при каждом знамени, соответствующем нашему корпусу, определяется врач; но в этом случае, кроме условленной, определенной за проезд платы, врач не приобретает ничего.

Сословие чиновников, собственно благородного класса людей (чэн), после купцов, есть самое зажиточное в Китае. Особенно славятся богатством занимающие там гражданские должности чиновники, имеющие более случаев к наживе разными [436] средствами, но врачи, кажется, не слишком стремятся попасть в сословие благородных, чрез получение чина в придворной службе и медицинском приказе. Вероятно, ничтожное жалованье в этих должностях, и совершенный недостаток посторонних доходов мало обеспечивают их состояние. Если же что и интересно для них в звании придворного врача, так это не чин и жалованье, соединенные с этим званием, а скорее приобретение права написать над входом своего дома «придворный врач такой-то»: слова, служащие не столько к утешению самолюбия владельца, сколько приманкою к его дому большего числа пациентов.

Говоря вообще, редкие из Китайских врачей имеют достаточное состояние. Не знаю, многолюдство ли их сословия, или ничтожная плата за труды, причиною этому? Исключение может быть сделано, в этом случае, для врачей, продающих секретные лекарства собственного изобретения. Между ними многие имеют хорошее состояние; но здесь богатство зависит прямо от торговых оборотов и шарлатанства, а не от славы, добытой искуством, трудами! [437]

АНАТОМИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ КИТАЙСКИХ ВРАЧЕЙ.

Из краткой Истории медицины в Китае видео было, что от самого начала до последнего времени медицинские познания терпели там мало изменений. Это доказал нам отчасти разбор некоторых медицинских книг, изданных в давнее и последнее время, и сравнение их между собою. Свобода вступления в звание врача, не ограниченная никакими постановлениями, и соединенный с этим произвол знать ту или другую медицинскую книгу; неимение в медицинской литературе хороших руководств для начинающих изучение медицины, отсутствие по всему государству, как частных, так и казенных общественных мест для лечения болезней; наконец, народные обычаи, ограничивающие занятия врача в частной практике известными условиями и т. д. [438] показывают также нам, что медицина в Китае как не могла никогда изменяться, так и не могла быть лучше той, какую знают теперешние Китайские врачи. Ей все неблагоприятствовало, все мешало поверить старые познания и заменить их новыми. И мы видим теперь, что в анатомии Китайские врачи ограничиваются самыми первоначальными или, лучше сказать, самыми несовершенными понятиями; в описании болезней — самыми неверными, сбивчивыми признаками, в прописании лекарств — средствами, неточно определенными в своих действиях на человека. Это иначе и быть не могло. В Китае не только не существовало никогда рассечений человеческих трупов, (или об этом только можно судить догадочно); но даже и сравнительно, по трупам животных, Китайские врачи никогда не пытались судить о строении человеческого тела. Обычай народный, не позволяющий врачу посещать своих больных по своему усмотрению, без вторичного приглашения, всегда препятствовал поверять на опыте описанные в книгах припадки болезней и заменять эти описания более точными. Этот же народный обычай всегда мешал врачам лучше и вернее узнавать свойства лекарств и точнее определять действие их на больного. По этому Китайские врачи во всем, касающемся до анатомии, распознавания болезней и определения свойств [439] лекарств, должны были следовать наставлениям древних и верить безусловно всему, что содержится в книгах, от древности уцелевших. Состояние медицины в Китае в настоящее время как нельзя лучше подтверждает все это и мы не сделаем ошибки, если скажем, что теперешние Китайские врачи знают небольше того, что написано в Хуан-ди-нэй-цзине, книге самой древнейшей, как известно, особенно же по части анатомии, по отправлению внутренностей и всех главных, основных положений медицины. Если же что и можно приписать заслугам врачей последующего времени, так это изложение способов лечения некоторых болезней; что однако, сделано еще за 200, 300 лет до сего.

Заимствованные из книги Хуан-ди-нэй-цзин анатомические понятия состоят: в поверхностном описании наружного вида внутренностей человеческого тела, в перечислении костей, без описания формы и положения оных. Несколько лучше и отчетливее описаны: кровоносные сосуды, направление их по телу и отношение к внутренностям. О мускулах нет и помину, они известны под общим именем — мясо. Головной и спинной мозг почитаются за одно с костным мозгом и понятия о них ограничиваются одним только этим названием. Под именем Цзин иногда разумеются нервы; а иногда сухие [440] жилы, и вся подробность в описание первых состоит в показании направления и хода их по телу; а в описании вторых — в присвоении им способности сгибать члены: руки и ноги.

Некоторая правильность, заметная в описании внутренностей, заставляет предположить, что анатомические понятия первоначально взяты были с натуры, из рассматривания трупов человеческих или, по крайней мере, трупов животных. Но в Китайских медицинских книгах нельзя отыскать подтверждения такой догадки. Ее отвергает также излишняя краткость в описании, по местам сбивчивость, постоянно недостаточное описание фигуры внутренностей и частое перестановление какой нибудь из них в теле, несогласное с природою. Но если предположить еще, что составленная по вскрытиям человеческих, или, по крайней мере, животных трупов анатомия, возможно — полная и сходная с природою, была затеряна, что анатомические сведения, передаваясь изустно, часто неполно, или с неверными прибавлениями, послужили в последствии к составлению тех ложных анатомических понятий, какие сохранились до позднейшего времени, то и в таком случае мы придем к тому убеждению, что и древние анатомические понятия [441] Китайцев были только приблизительно верны, а при сказанных изменениях дошли до того жалкого положения, в котором находятся в настоящее время.

Текст воспроизведен по изданию: Китайская медицина // Труды членов Российской духовной миссии в Пекине, Том 2. 1853

© текст - Татаринов А. 1853
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Иванов А. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Труды членов Российской духовной миссии в Пекине. 1853