К. А. СКАЧКОВ

МОИ СТАТЬИ

1851 год

7 октября.

[л. 3] ...Чжунь обещал дать мне свою записку, в которой опишет коротко политические] происшествия] в Китае с воцарения богд[ыхана] Сяньфэна...

[л. 4] ...Наконец-то стали оправдываться всеобщие ожидания об участи Сай Шан-ги. Пекинская газета гласит, что богдыхан разжаловал его на 4 чина, оставив теперь в 7-м классе и не снял с него звания главнокомандующего. Вся его вина состоит в том, что инсургенты все более и более подвигаются вперед на северо-восток; вся вина его состоит в том, что он, будучи очень хорошим министром, очень плохой воин, и к тому же все распоряжения этого мирного, честного человека парализуются самым скверным исполнением со стороны тоже его плутливых помощников. Разжалованию подвергались тоже 3 генерала, и один из них Лин Бао вызван в Пекин для личных будто бы объяснений с богдыханом по предмету сильной растраты денег Сай Шан-гой. А вернее всего, по мнению здешних советников, что этот Лин Бао сумел нагреть свои руки из-под денежных квитанций в походной канцелярии Сай Ш[ан-ги] и при помощи такого тепла сумел сдобрить своих пек[инских] приятелей, чтоб избавить такого-то Лин Бао от инсургент[ских] злосчастий; не лучше ли сибаритничать [л. 4 об.] в столице, чем подставлять свою голову на войне; не лучше ли питаться приправой ласточкиными гнездами, чем быть в опасности лишиться и чинов и права воспользов[аться] награбленной казной. Вот каким патриотизмом проникнуты в Китае служащие отечеству и их критики.

19 октября.

[л. 4 об.] ...Вследствие беспрестанных известий о неудачных военных действиях против инсургентов в народе [320] ходят самые неутешительные толки для маньчжуров. На вопрос у пекинцев: 1 могут ли инсургенты добраться до Пекина? Они отвечают: еще бы не добраться, кто же их остановит, когда народ-то за них. А ведь беда будет вам от таких гостей? Нисколько, отвечают они, инсургенты не варвары, оттого не тронут беззащитных, зато 2 и любят их; слышно даже, солдаты не десятками, а сотнями перебегают в их лагери. Они колотят и убивают только маньчжурских офицеров и чиновников, и это поделом,— верно настала пора им поквитаться за все грехи их. Я воспользовался множеством случаев, чтобы о том же поговорить с маньчжурскими солдатами — здешняя гвардия впустит ли инсургентов в Пекин. Возь[л. 5]мется ли здешняя гвардия за оружие против инсургентов? Что это за вопросы, разве богдыхан доведет дело до такой крайности; да разве и найдется в Пекине столько оружия, чтобы вооружить все здешние войска. Ведь богдыхан мудр: он понимает, что лучше уехать к себе домой в Маньчжурию, чем повеситься на дереве 3.

Когда инсургенты станут приближаться к Лугоцяо 4, то 5 мы (гвардейцы) взойдем на городскую стену и поднимем пальбу и при этой суматохе скроются от человеческих взоров драконовы носилки (богдыхан убежит) в сопровождении 10 тысяч тигров 6.

За ними последуем и мы; а кто хочет — оставайся дома, но за то уж не вздыхай, что не станешь получать жалованья.

23 октября.

Здешние купцы громко ропчут на разорение, которое им причиняют пираты в водах Желтого моря. Пользуясь правительственной суматохой, эти двуногие щуки доходят даже до Тяньцзиня... [321]

2 ноября.

[л. 5 об.] ...Мой китайский профессор Гао передал мне рассказ, ходящий между пекинцами, о том, чем начались первые бунты китайцев, обратившихся столь быстро в организованные мятежи. В прошлом году некоторые низменные местности в губернии Гуанси были затоплены из-за разлива рек. Голод и нищета были поразительны. Тамошний генерал-губернатор поспешил донести о таком несчастии богдыхану, а богдыхан не преминул излить на несчастных свою милость, повелев [л. 6.] немедленно помочь страдальцам, но хотя такой указ стал известен всей Поднебесной, однако же местные власти в Гуанси не торопились пособить горю. Да и нечем было помогать, когда в казенных провиантских магазинах уже издавна не было зерна, оно значилось только в годовых отчетах. На просьбы голодных начальство отвечало, что хотя указ и получен, но не пришло предписание из пекинской Палаты финансов о количестве риса, которое можно раздать бесплатно. Так как от такого ответа голодные не стали сытее, то во многих селениях народ стал буянить. Известно, что, чем беднее народ, чем более он бедствует, тем менее прочности в спокойствии страны, тем безотраднее и для торговли. Торговцы увидели свой черный день. Но к общей радости поднял свой голос богач Ли Юань-ши. Он решил раскрыть для земляков свои житницы 7...

[л. 6 об.] ...Вот этот Ли Юань-ши разослал печатные объявления по всем даже далеким окрестностям, приглашая бедных поживиться его рисом. На такой призыв к нему стал стекаться народ во множестве, но и косоглазые чиновники просили у него наживы, и когда Ли Юань-ши отказал наградить их за то, что он разоряется для бедных, которых они же должны были содержать, то огорченный уездный начальник повернул дело круто: он приказал, чтобы Ли Юань-ши сдал в казенный правительственный магазин весь содержащийся для бедных рис, и когда на такое требование Ли Юань-ши не согласился, то его закабалили в кандалах в тюрьму. Опустевший дом богача был взят под арест, а [322] известно, что такое значит арестованный дом, значит — бери там, что хочешь, так [л. 7] местные власти и сделали...

...Кончилось тем, что народ рассвирепел как тигры, все служащие маньчжуры были убиты и казначейство разграблено и Лю Юань-ши был с честью освобожден из тюрьмы.

Но этот конец был только началом нынешних бунтов. С той поры стали невесть откуда собираться партии китайцев самой чистой крови, явились у них и командиры, каждый знал свое дело: убивать маньчжуров и грабить казначейство.

6 ноября.

После утренних занятий китайским языком, гуляя в саду, был огорчен неожиданностью, когда слуга подал мне записку от П[алладия], в записке мне предлагалось расстаться с этим же слугой Дин-эром, который был образцом слуг. Дин-эр сам высказал мне в чем дело. Вчера около 3 часов пополудни брат его Лунь Да, только что возвратившийся из города Суюаньхуафу, собрал около себя толпу на самом бойком месте, на площади между воротами Цяньмэн и дворцовой оградой и стал им проповедовать о прочности домашней жизни христианина, поставив [в] параллель ей горькое положение китайских буддистов, постоянно обираемых маньчжурскими начальниками. За [л. 7 об.] буддиста вступиться некому, а за христианина вступится Христос. Речь Лунь Да перебил выскочивший из толпы какой-то старичок, который закричал: «Не верьте ему, это — христианин, подкупленный западными варварами,— есть кому вступиться и за нас, буддистов; у них есть Христос, а у нас предводитель гуансийских храбрецов, который истребляет всех тех, кто не любит китайцев!» Эта речь была заглушена криками «ая, ая — браво, браво!» и только этим криком была привлечена полиция: узнав, о чем были толки, старика и Лунь Да отвели в квартальную контору...

...Теперь полиция разыскивает в Пекине всех родных Лунь Да, считая их записными христианами. Для того чтобы полиция не пожаловала и ко мне, я был вынужден расстаться с Дином, прилично наградив его. Он уедет за верст 20 за город и тем освободит себя от всяких преследований... [323]

[л. 8] ...В этой стране деспотизм гнетет везде на всех житейских мелочах, что тут не смеют проронить ни одного лишнего слова против маньчжурских правителей...

...Впрочем [л. 8 об.] в Шаньдунской-то губернии действительно тихо. Сегодня в «Пекинской газете» 8 есть известие, что взбунтовались местные татары в городе Лучжоу. Такие бунты, как говорят, повторяются часто между китайскими татарами, отличающимися буйством, всегдашней ненавистью к маньчжурским правителям.

17 ноября.

Занимаясь в обсерватории, я наговорился с маньчжурским солдатом Чжан Го, который состоит при мне для наблюдения за метеорологическими инструментами. Маньчжуры, подобно китайцам, очень откровенны, что не касается их собственной личности, перед теми, от кого получают жалованье. Чжан Го, оказавшийся говоруном, замолчал не раньше, как настала его пора идти отдыхать. С большим увлечением лились его речи об уличных проделках его сослуживцев, остающихся всегда вне обязанностей по службе. Но зато с полным хладнокровием он толковал о слабом и безденежном положении маньчжурского правительства.

«Легко ли нам сражаться с инсургентами, — говорит он, — когда у богдыхана мало денег. Прежде особенно при богдыхане Канси (с 17 9 по... 10 год) пекинское казначейство, называлось серебряным домом 11, а теперь оно только схоже с полицейской будкой, где не найдешь даже лишней медной монеты.

Богдыхан Юнчжэн (царствовавший с [1723] года), слыхали вы о нем, больше всех забыл своих единоплеменных солдатов. Увидев, что кладовые казначейства были [л. 9] завалены серебром, он приказал сотни тысяч драгоценных слитков перевести в Мукден, где их и ссыпали в подвалы. Там это богатство украсть некому: дворец окружен рвами и каналом, да и маньчжурских солдат-то там много. Скучно жить в Мукдене, но зато спокойно: сидишь совсем без дела...

...А нынешний-то богдыхан что наделал, вместо [324] того чтобы послать в Мукден, вытребовал оттуда 11 возов серебряных слитков, и все это для того, чтобы отделаться от гуансийских инсургентов. Да разве деньгами он удивит их. Они сами богаты; как денег у инсургентов не стало, то они берут город и там обирают казначейство и все сундуки у наших чиновников. Оттого-то и серебро не помогает нам 12.

Солдаты наши даже боятся, когда в лагере много серебра, к которому инсургенты [л. 9 об.] лезут как мухи к меду. Оттого-то они на нас так часто и нападают. Не верьте газете, когда в ней печатают доклады, что наше войско одерживает большую победу. Это известно всем пекинским солдатам. Докладчики величают победой то, когда инсургенты добровольно оставили свою стоянку для переезда на другую, более сытную.

А сколько серебра-то уже истрачено; да, обеднеет, наш Мукден, а это все ради простоты нашего богдыхана, которого кругом обманывают».

В Пекине не перестают говорить о неудачах богдыханского войска против инсургентов и о неловком положении Сай Шан-ги в этих случаях. Но общая молва в народе заступается за него. Известно, как весь служащий люд боялся его, когда он был здесь генерал-губернатором. Он не брал взятки и имел влечение строго преследовать взяточников, чрез что он восстановил против себя наибольшую часть гражданских чиновников, питающихся взятками.

Приближенные к богдыхану, страшась такого ханжу, так стали звать его, искали и нашли хороший предлог удалить его из Пекина и погубить его. Богдыхан, столь ласкавший Сай Шан-гу, объявил ему, что он, Сай Шан-га — первый глаз Поднебесной, и, подарив ему драго[л. 10]ценную саблю, приказал ему поехать главнокомандующим южной армии с полным уполномочием судить и рядить в делах против инсургентов. Сай Шан-га, отступив на несколько шагов от богдыхана, сказал, что он недостоин принять такой драгоценный подарок и также высокое назначение, не умея владеть оружием и нисколько не понимая военные дела. Богдыхан не отвечал ни слова, и новый военачальник обязан был уйти. [325]

В следующий после такого назначения день в скромный дом Сай Шан-ги съехалась вся пекинская аристократия с поздравлениями и с изъявлениями радости, что он прекратит гуансийский мятеж. Сай Шан-га принял гостей рыдая; а друзьям своим предсказал, что они вскоре увидят его в кандалах.

В катастрофе шаньдунских восставших татар в городе 13... тамошний городничий зарезал своих жен, детей и служанок, а сам повесился; убиты четыре маньчжурских чиновника и все остальные чиновники скрылись из города.

20 [ноября].

Сегодня «Пекинская газета» щегольнула замечательной новостью о первой блистательной победе маньчжуров над инсургентами. Вся честь победы принадлежит генералу У Лян-таю, а об Сай Шан-ге в докладе не упоминается ни слова. Из рассказов моих приятелей видно, что У Лян-тай долго служил в Маньчжурии, действительно храбрый и энергичный воин, и, несмотря на его недавнее [л. 10 об.] генеральство, Сай Шан-га предлагал его вместо себя в главнокомандующие южной армией, доложив богдыхану, что это единственный в Китае маньчжур, которого по справедливости можно назвать военной грозой в противовес к личности самого Сай Шан-ги, который всегда был и есть наиболее верный раб для мирных дел гражданской администрации...

3 декабря.

[л. 11] ...По случаю скорого приближения китайского нового года в среде пекинского войска распространяется ропот за предложение из финансовой палаты богдыхану не выдавать в конце этого года в награду каждому солдату его месячного жалованья от 3 [до] 4 лан серебром (6 руб. 75 к. — 8 р. 60 к.).

Такие награды солдаты обыкновенно ждут как манны небесной, и она обходится ежегодно правительству слишком в... 14 рублей. Финансовая палата докладывала богдыхану, что при нынешней тяжелой денежной обстановке будет справедливее наградить [л. 11 об.] не [326] пекинский гарнизон, а действующих мечом солдатов в южной армии. С пекинскими солдатами финансовая палата обошлась еще бесцеремоннее, когда с прошлого месяца стали выдавать им паек риса на десять процентов по весу меньше должного. На требование солдатов их полковники обыкновенно отвечают, что теперь нельзя не беречь запасов риса, когда ожидается, что будущей весной инсургенты, пожалуй, проникнут в некоторые губернии Среднего Китая, отчего новая доставка риса в Пекин, если не невозможна, то затруднительна. Впрочем, теперь в Пекине люди ссылаются на случайности от наплыва инсургентов. Этим пользуются во всех палатах, чтобы только выжать побольше барыша из казенных сундуков и из народа, особенно у купцов...

...В ропоте солдат не слышно никаких угроз, но зато высказывается много правды о безнадежности прекращения мятежа, [л. 12] когда он, видимо, направлен против маньчжурских властей в Китае, против всего здания маньчжурской династии.

Все донесения, печатавшиеся в «Пекинской газете» отдельных военачальников из Гуанси, в том числе и У Лян-тая, теперь осмеиваются, их называют ложными сочинениями будто бы в придворной канцелярии...

17 декабря.

[л. 16 об.] ...Между здешними чиновниками носятся какие-то темные слухи о плачевном положении юж[л. 17]ной армии. Между ними общее убеждение, что Сай Шан-га обманывал в своих донесениях богдыхана и что он сам ровно ничего не знает о том, насколько теперь сильны инсургенты. Приверженцы Сай Шан-ги, которых, впрочем, весьма немного в Пекине, поставляют в оправдание ему то, что он никогда и не навязывался быть главнокомандующим войском, что он сам признает за собой все военные неспособности, к тому же окружен такими военными олухами, что при помощи их и знающий-то генерал не сладил бы с мятежом. Инсургенты сильно пользуются такими способностями представителей богдыханского правительства. Получив рапорты о появлении в какой-либо местности инсургентов, в канцелярии Сай Шан-ги делаются произвольные распоряжения его писарями отрядить туда столько-то солдат; эти предписания подписываются Сай Шан-гой и [327] поручаются в исполнение командирами, хотя никто из них не знает ни положения места, ни средств инсургентов.

Часто случается, что вследствие фальшивых диверсий инсургенты являются вовсе не там, где надеялись их встретить, [л. 17 об.] случается также, что писаря сочиняют предписания в угоду ротным командирам, командируя их в такие места, где не было и слухов об инсургентах.

Погостив там, командиры со своей стороны сочиняют ложные резолюции, которые облекаются канцелярскими писарями в доклады к богдыхану, в уверенности, что смиренно-мудрый Сай Шан-га не отказывается ни от одной подписи бумаги.

От таких сделок всегда в прибыли писаря милостями командиров, в прибыли и командиры в ожидании милостей от богдыхана: а Сай Шан-га, замечая возрастающий успех инсургентов, не перестает со своей стороны строчить доклады к богдыхану, за неспособностью просясь возвратиться в Пекин. Подобно ложным рапортам об удачной встрече с инсургентами, составляются такие же реляции и при действительных неудачах против инсургентов, оттого ни пекинское правительство, даже ни Сай Шан-га и только его канцелярия знает, в каком положении находятся теперь инсургенты.

При такой же бюрократической организации похищают и деньги, из казначейства штаба Сай Шан-ги, но инсургенции только... 15 маньчжуры командиры и их сообщники, а самое войско, как слышно, не в блестящем положении; солдат обделяют даже в необходимом, оттого увлекаясь... 16, которые замечают у [л. 18] инсургентов к ним собирается очень много дезертиров из богдыханской милиции. Недавно «Пекинская газета» известила, что из Шанхайской таможни посылается серебро к Сай Шан-ге с целью окончательного поражения инсургентов.

Здешняя публика такого настроения, что над такими тщеславными речами смеются, будучи убеждены, что маньчжурской династии нелегко сладить с инсургентами... [328]

26 декабря.

[л. 19 об.] ...Съезжающиеся из разных губерний к китайскому новому году здешние купцы рассказывают, что, кроме гуансийских инсургентов, во многих местностях появились шайки грабителей, которые, величая себя то врагами маньчжурской династии, то друзьями гуансийского предводителя, разоряют селения, не осмеливаясь, впрочем, нападать на горожан. И они не дают пощады маньчжурским властям. Восстание шаньдунских татар усмирено обещаниями снять со всего уезда все недоимки от поземельных податей.

По восточному берегу Китая везде жалуются на пиратов. Дерзость их иногда доходит до изумления.

1852 год

5 февраля.

[л. 55] ...Говоры о поражении богдыханцев с каждым днем здесь усиливаются, и теперь во всех трактирах постоянно дежурят шпионы, которые нисколько и не скрывают своего звания, только бы запугать публику таким официальным присутствием. Но ведь и улицы столь же людны, как и трактиры, а тут не ставить же шпионов на каждом шагу. В том нет и сомнения, что китайцы-пекинцы сочувствуют южной инсургенции, когда тут ни один рассказ о поражениях богдыханцев не обходится без того, чтобы не посмеяться или поострить над слабостью правительства и чтобы не осмеять так или сяк маньчжурских властей и народокрадов 19. Судя по настоящим быстрым успехам инсургентов, судя по сочувствию к ним народа, пожалуй, можно будет, рано или поздно, дождаться в Китае партизанской войны против маньчжурской династии, которая приведет эту империю к самому жалкому разложению. Теперь под каким-то необъяснимым чувством [л. 55 об.] уважения к пекинскому правительству — к правительству, крайне развращенному, к правительству, отечески деспотическому, — хранятся в мире и в тишине, в целости и в повиновении такие огромные части империи, зависимые, полузависимые или только покровительствуемые, [329] как Монголия, Джунгария, оба Туркестана, Тибет, Корея. Теперь в этих странах господствует маньчжурский элемент во всей своей преобладающей силе. Пожалуй, хоть лицемерно, но ее слушаются все и каждый. А к кому обратится это послушание, кто будет отцом-деспотом с падением маньчжурской династии и какие могут быть гарантии, чтобы в этих странах не появились тогда такие же партизанские распри, какие, в пример им, мы видим теперь в Китае? Такая будущность обещает сильные потрясения для большей половины Азии, и последствия от них могут тяжело отозваться на весь общественный и политический организм нашего материка. Легко сказать, что половина Азии в восстании, но не легко прекратить такое восстание, а еще труднее отклониться от его последствий...

12 февраля.

[л. 62] ...«Ныне уже с лишком 2 года, как Китай потрясен восстанием на его юге, как его правительство наконец убедилось в полной шаткости своей власти, оттого и народ невесел и полиция слишком зорко следит за каждым неосторожным шагом в толпе. Ныне уже 2 год, как внутренняя торговля в Китае страдает от бездействия в народе, оттого торговцам не до радостей…

24 февраля.

[л. 68] ...Смерть генерала Па Цин-дэ. В «Пекинской газете» объявлен приказ, в котором богдыхан оплакивает кончину храброго генерала Па Цин-дэ. Наслушавшись о нем от моего приятеля Джуня, действительно можно согласиться, что Па Цин-дэ был честный маньчжур и храбрый генерал. Сай Шан-га в своих военных подвигах только мог надеяться на услуги этого преданного помощника и за все будущие его успехи заранее наобещал ему груду богдыханских милостей. Говорят, что Па Цин-дэ был сильно впечатлителен, слишком нервозен и горяч, и если можно его в чем-либо упрекнуть, то в том только, что иногда слишком самонадеянно силился исполнить свои планы, которые не сообщал никому, кроме как Сай Шан-гэ, ровно ничего не смыслящему [л. 68 об.] в военном деле.

Он был соперником генерала У Лян-тая, также близкого к Сай Шан-га, отличившегося благоразумной храбростью и большой осторожностью во всех военных [330] диверсиях. Со смертью У Лян-тая Па Цин-дэ властвовал и над войсками и над самим Сай Шан-гой как главнокомандующий, как деспот, желающий своим подчиненным добра, но не достигавший ничего, кроме неуспеха во всех своих предприятиях. Он только тогда поверил в бессилие богдыханского войска и в силу инсургентов, когда после потери множества выгодных позиций и после потери возможности, казавшейся ему столь легкой, взять в плен Хун-ли 17, главного военного деятеля инсургентов, он обязан был сознаться Сай Шан-ге в своих ошибках и представил ему собственноручно написанный доклад к богдыхану о всех бывших поражениях. Хотя в канцелярии Сай Шан-га и смягчен тот доклад, но тем не менее как Сай Шан-га, так и Па Цин-дэ подверглись богдыханского гневу, который их разжаловал на 2 чина. Этим самолюбию [л. 69] Па Цин-дэ был нанесен последний удар. Он выпил какой-то яд, который действовал слишком продолжительно и убил его через 5 дней. Впрочем, в богдыханском указе ничего не говорится об отравлении, такие речи допускаются в нем очень редко, а сказано, будто этот энергический генерал при своих тяжелых экспедициях заразился удушливыми черными испарениям, от которых он мучился в агонии 5 суток. Рассказывают, что никто из окружающих генерала не подозревал об его самоотравлении, хотя всех смущали его странные выходки. Он проклинал имя, родину и душу своего заклятого врага Хун-ли; от него, наконец, была отобрана сабля, которой он слишком щедро махал и рубил по столу, грозя убить Хун-ли. Уже на третьи сутки, когда обессиленный генерал слег, стало понятно, что он помешан. До самой смерти он не расставался со своей походной столовой чашкой, которую то и дело закрывал ладонью, крича в исступлении, что наконец-то он засадил в плен Хун-ли. за день до кончины, когда [л. 69 об.] на всем теле вышли синяки, а глаза налились кровью, генерал умолк, и всем стало понятно, что он отравлен.

Сай Шан-га рыдал перед трупом и высказал перед ним, что теперь инсургенты одержали самую лучшую победу, погубив его друга и его единственно опытного помощника. Нет сомнения, что с известием о смерти [331] Па Цин-дэ привезены также известия о плохом положении южной армии. Говорят, что в Военной палате заняты делами день и ночь и, несмотря на единственную в году вакацию для присутственных мест от 23 числа 12 луны до 21 числа 1 луны, в военной и финансовой палате уже занимались делами с 4 числа 1 луны, чему примера никто не припомнит. По делам южной армии составлен особый секретный комитет, в котором присутствуют только лица, пользующиеся пред Цзюньцзичу (Государственный совет) полнейшим доверием.

1852 год, март.

[л. 94 об.] ...Безденежье в пекинском казначействе. Инсургенция, как львиная пасть, поглощает в пекинском министерстве финансов все запасы серебра. Говорят, что в Государственном совете накопилось десятки докладов от Сай Шан-ги, в которых высказывались нужды в его южной армии, а помочь здесь им не могут. Говорят, что с будущего месяца Государственный совет будет занят исключительно только тем, чтоб пересмотреть все статьи государственных расходов, и по ним уже предвидится множество радикальных сокращений. В «Пекинской газете» появилось богдыханское воззвание к столичным и к провинциальным чиновникам быть до крайности бережливым и в казенных расходах и по возможности прекратить такие расходы, от которых нег особой пользы в администрации.

Вслед за сим на днях было еще и другое богдыханское воззвание, натянувшее носы всему служащему люду. Богдыхан пишет о несметных богатствах, хранящихся в сундуках у многих лиц, высокопоставленных в правительственной сфере; ему известно тоже, что [л. 95] и невысокослужащие (чиновники среднего полета) тоже со дня на день богатеют на своих должностях. Оттого богдыхан убежден, что его слово будет слышно повсюду, он уверен, что пожертвования будут огромными массами в казначействе. Этой мерой значительно облегчается действие правительства и страдания народа; против злого наваждения южных мятежников, которых необходимо смести с лица земли, о чем богдыхан заботится денно и нощно.

Точно ли денно и нощно заботится Сян-фэн об истреблении инсургентов, об этом в народной молве не [332] слышно ничего, но верно то, что богдыханское воззвание наделало большую кутерьму между всеми его служащими без исключения. Каждый из них, с редким разве исключением, греет на своей совести грешок взяточничества, каждый из них дорожит своей должностью более всего на свете, она есть его оброчная статья, каждый из них пытается шагнуть и на более высокую, и на более доходную должность 18. Отчего каждый и пошевеливает свой бумажник, видя невозможность не пожертвовать денег и видя пользу в будущ[ем] себе благ убавить из своего бумажника грехом на[л. 95 об.]житое серебро.

Конечно, при этом нет никакого внутреннего побуждения дождаться умиротворения Китая. До этого служащим нет никакого дела; от инсургентов страдает народ, терпит торговля, а паразиты их — чиновники — пользуются и тем и другим, в мутной воде ловят рыбок, наживаются за счет их. Не раз мне приходилось слышать толки между чиновниками, теперь особенно усилившиеся, что, сколько серебра идет в южную армию, столько же посылается и в Маньчжурию, в Жэхэ, в тайное казнохранилище царствующей династии. Там скапливаются огромные запасы богатства на случай неизбежный, хотя еще и не скорый, — бегства богдыханского рода в свои родные степи. Здешние чиновники говорят: если богдыхан сам запасается для своего рода, то не стыдно подумать о том же и его приближенным; если богдыхан публично высказывается, что ему известно о наживах чиновников, то, значит, такие наживы им самим допускаются, что он смотрит на них сквозь пальцы, только бы не забывать что-нибудь пожертвовать и на долю южной армии и на долю самого богдыхана. В южной армии все пожертв[ованное] будет расхищаться ее алчными ястребами, а свое серебро богдыхан замуравит в мукденских подвалах. Будем по желанию богдыхана жертвовать своим серебром, чтобы не забыть и себя, не будем сидеть спустя рукава и, заре[л. 96]комендовав себя щедростью пред богдыханом, станем еще чувствительнее щупать бумажники своих [333] подчиненных, чтоб с пользой вознаградить свои собственные бумажники.

Вняв жалобам пекинцев, что из столицы вывезено слишком много медной монеты в южную армию, богдыхан явил свое милосердие, повелел употребить на монеты все медные вещи, которые в нынешнем году доставлены и еще будут доставлены в придворные кладовые. Годовое количество поступлений двору медных изделий определяется особыми правилами и в прежнем году их должно поступить всего 24 тысячи лан серебром (48 360 р.). Это капля в такое монетно-кипучее море, как Пекин.

1853 год

1 января.

[л. 23] ...Продолжительно не было вестей об инсургентах, зато наш первый день нового года ознаменовался известием быть может значительным по своим последствиям: инсургенты уже проникли в губернию Хубэй 20.

По сию пору целый месяц «Пекинская газета» молчала о таком быстром шаге инсургентов, ограничиваясь вестями, что подавлены местные мятежи в восточном Туркестане, в Илийской провинции, в Ганьсу, в Шаньдуне, в Чжэцзяне и в Кантоне, а о действиях сильных инсургентов было упомянуто назад тому две недели, да и то как бы мимоходом, что их партию выгнали из одного округа, причем был большой урон в лагере инсургентов, без всякой потери в богдыханском войске. Впрочем, надобно сказать, что сегодняшняя весть о водворении инсургентов в губернии Хубэй была предвидена даже и незаписными политиками в Пекине, после того как здешний люд был удивлен указом помилования [334] Ци Шаня с дарованием ему самых неожиданных благ. Этот превосходительный умник и мошенник возвратился из ссылки с назначением в звании главнокомандующего в губернию [л. 23 об.] Хэнань. Ему поставлено в непременную обязанность заградить инсургентам всякую возможность пути в сказанную губернию, которую, как гласит указ, стало необходимо охранять при ее соседстве с губернией Чжилийской, где и Пекин. Действительно, это ключ к Пекину 21.

За средствами Ци Шаню недостатка не стало; в его распоряжение дается около 10000 войск, в том числе из губерний Чжилийской и Шаньдунской по 3000, да еще из губернии Ганьсу с лишком — 3000, не обращая внимания даже на то, что во многих округах последней беспрестанные мятежи местных татар против маньчжурских чиновников. А всего увлекательней для Ци Шаня разрешение собирать с народа деньги, их податей, налогов и прочее 22, причем эта опытная птица, конечно, сумеет создать свою финансовую комиссию самых ловких поборов. Послезавтра он уже отправляется в Хэнань с решительным намерением действовать настоятельно.

Говорят, что когда богдыхан был напуган курьером, который впервые привез весть о вторжении инсургентов в Хубэйскую губернию, то он сам вспомнил про изгнанного Ци Шаня, сказав своим приближенным, что не вернее ли поручить истребление инсургентов записному мошеннику (Ци Шаню), чем записному любителю правды (Сай Шан-ге). [л. 24] За эту мысль ухватился министр... 23, убеждая богдыхана действительно поручить спасение Северного Китая, с чем связано и спасение самой его династии, такому опытному дипломату, как Ци Шань, уверяя, что не столько порох пушек, сколько признанная всеми изобретательность ума ссыльного отстранят настоящую опасность. Богдыхана урезонить трудно ли, а... 24 в торжестве своего успеха отправил к Ци Шаню курьера с личным 25 предложением прощения, [335] почестей и всех сказанных благ за секретную плату 50 000 лан серебра (около 107 500 рублей). Конечно Ци Шань согласился; такие деньги он наживет теперь в первый же месяц. Вслед за возвращением курьера, который вручил и деньги 26, вынув их по доверенности Ци Шаня из частной банкирской конторы, последовал вышеупомянутый указ о назначении нового главнокомандующего.

Сегодня же распространился слух, что инсургенты тоже вошли в губернию Цзянсу, если это правда, то и рисовые житницы, кормящие пекинцев, будут в их руках...

Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина, Рукописный отдел, фонд 273, шифр 2875, л.л. 1—70.


Комментарии

1. Далее зачеркнуто: «У пекинских солдат».

2. Далее зачеркнуто: «Солдаты».

3. Под текстом сноска: «Такой тяжкой участи подвергся последний богдыхан Минской династии в [1644] году».

4. Под текстом сноска: «Мост у городка Лугочэн, это — пограничная черта пекинских окрестностей в 30 верстах от Пекина».

5. В подлиннике: «что».

6. Под текстом сноска: «Название богдыханских телохранителей. Сущность отличий их состоит в больших шапках, сделанных наподобие тигровой головы. Это — китайские зуавы, но они давно забыли, что их добродетелью должна быть храбрость».

7. Далее краткая биография Ли Юань-ши: Богатый торговец, нажившийся в Пекине, вернулся на родину в Гуанси. Здесь он также занимался торговлей, и «на его амбары чиновники уже давно косили свои глаза».

8. Т. е. «Цзинбао».

9. 17-й год Канси (1678 г.).

10. В тексте пропуск.

11. На полях отметка: «иньфан».

12. На полях отметка: «Нужны не деньги, а честные и храбрые генералы».

13. В тексте пропуск. Очевидно: Лучжоу.

14. В тексте пропуск.

15. Неразборчиво одно слово.

16. Неразборчиво одно слово.

17. Очевидно, Хун Сю-цюаня.

18. На полях сноска: «Каждый из них опасается не внять убеждениям богдыхана; богдыхану до них дела нет, а каждый боится, что его старшие начальники привяжутся к нему за такое дерзкое непатриотическое ослушание».

19. Так в подлиннике.

20. На полях сноска: «Занятие этой губернии инсургентами представляет опасность в особенности в двух отношениях. В ней средоточие всей китайской торговли, тут же и богатейшие чайные плантации; оттого правительство ожидает сильную убыль в внутренних сборах таможенной пошлины. Она соседка с губернией Хэнань, которая наполняет Пекин своей пшеницей, лучшей во всем Китае, и в ее же уездах по знаменитому Императорскому каналу сплавляется из Среднего Китая рис; если загородить такой сплав, то пекинцы заголодают».

21. На полях сноска: «Изгнание инсургентов из Хубэй возлагается пока на распорядительность тамошнего генерал-губернатора».

22. Так в подлиннике.

23. В тексте пропуск.

24. В тексте пропуск.

25. Зачеркнуто: «своей чаемой запиской».

26. В тексте пропуск.