-

СГИБНЕВ А. С.

АМУРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 1854 Г.

(Рассказ очевидца).

(Окончание).

IX.

Выход экспедиции.

14-го мая 1854 года, после напутственного молебна, отслуженного перед древнею иконою Божьей Матери, вывезенной из Албазина, экспедиция тронулась в путь, под личным начальством Н. Н. Муравьева.

Состав экспедиции был следующий: нижних чинов линейных баталионов 710 человек при 4-х обер-офицерах; горного дивизиона офицеров 2, нижних чинов 44; казаков: обер-офицеров 2, нижних чинов 120 (с 118 лошадями); мастеровых горного ведомства 16. Артиллерия состояла из двух 10-ти фун. горных единорогов и двух 10-ти фун. мортир. Отряд был снабжен продовольствием на два месяца; кроме того, при отряде следовало 20.600 пуд муки, 2.500 пуд. крупы и 300 пуд. овса, независимо от грузов, назначенных для нужд Камчатской флотилии. Сплавные средства состояли: из парохода Аргунь, лодок 5, вельботов 4, барказов 18, барж 13, плашкоутов 8, плотов 29. При генерал губернаторе состояли: флота капитан Казакевич, подполковник Корсаков, инженеры: Муравинский, Рейн и Аносов, сотник Скобельцин, подпоручик Попов, лекарь Касаткин, чиновники: Бибиков, Свербеев и Перемыкин, переводчик Сычевский, магистр естественных наук Герсфельд и для торговли почетный гражданин Кузнецов. Кроме того, при экспедиции следовали на службу в Камчатскую флотилию офицеры: Арбузов, Коралов, Купреянов и Новицкий; подполковник Афонасьев и капитан Шарубин.

Судами и паромами управляли солдаты, не привычные к делу, и потому на Шилке не редко суда притыкались к мелям и их приходилось выгружать и снова нагружать. Обстоятельство это не мало задерживало экспедицию, так что только к утру 18-го мая отставшие суда прибыли к слиянию рек Шилки и Аргуни, составляющих Амур.

Пароход «Аргунь» прибыль в Усть-Стрелочный караул под командою капитана 1-го ранга Арбузова, а с этого времени идо окончания Амурской экспедиции находился в моем командовании.

18-го мая, в 2 1/2 часа пополудни экспедиция вступила в воды Амура. В то время мы имели об этой реке самые темные и сбивчивые понятия, составленные на основании китайских печатных источников, наполненных вымыслами и потому плыли, как говорится, ощупью, не зная даже, в какой степени река судоходна. К счастию нашему, вода была так велика, что низменные острова, поросшие тальником, скрывались под нею. Не раз случалось на пароходе, что промер показывал глубину 7-ми фут, а между тем пароход, сидевший в воде около 5-ти фут, [310] скользил по кустам, которые иногда ломали колеса. Не мало препятствовали пароходу плавучие деревья (карчи) и даже целые острова, покрытые зеленые и отмытые от берегов полною водою. Плавающий самосушный лес нередко употребляли на топливо, в котором в продолжение всего плавания по Амуру встречался большой недостаток, не смотря на обилие там леса. Дрова для парохода рубились обыкновенно солдатами на ночных привалах из растущего вблизи леса, разумеется всегда сырые, которые только и могли гореть перемешанные с сухими дровами. Впрочем, по мере приближения экспедиции к устью Амура, плоты освобождались из-под провизии и служили пароходу хорошим топливом.

При таких невыгодных условиях, генерал Муравьев предпочел плыть на особоустроенной для него лодке с рубкою (каютою). На таких же лодках следовал за ним его штаб и хор военной музыки. Отряд обыкновенно уходил с ночлега с рассветом, по пушечному выстрелу с парохода, а пароход снимался с якоря не ранее десятого часа, когда расчищался туман, почти постоянно покрывавший берега реки по утрам. К полдню пароход догонял отряд. Затем, по затруднительности держаться с отрядом, разбросанным по фарватеру реки, на пространстве двух-трех верст, пароход в широком месте обгонял отряд и уходил вперед, чтобы выбрать удобный берег для привала отряда на ночлег. При быстроте, с которою следовал пароход, трудно было делать подробные наблюдения над всем окружающим и потому собранные мною здесь заметки и впечатления только отчасти могут удовлетворить читателя.

При соединении реки Шилки и Аргуни воды их текут на далекое пространство не смешиваясь, и отличаются как по цвету воды, так и по грунту своих русл (по сибирски корыт). Вода Шилки светлее и прозрачнее воды Аргунской. До развалин древнего Албазина, на пространстве 250 верст, Амур имеет течение ровное, довольно глубок и шириною около версты. Берега имеют степной характер, пологие и кое-где поросшие тальником. На всем этом пространстве не встретили мы ни одного селения и только около устья небольших речек, впадающих в Амур, попадались берестенные шатры орочен (тунгусов), промышлявших осетров и белугу (по сибирски калугу). Близ этих шатров были устроены вешалки, на которых вялилась рыба, а возле них лежали опрокинутые морочи (оморочи) — маленькие лодки, сшитые из бересты и имеющие форму алеутской байдары. Погода стояла холодная, деревья только что начали распускаться. В ущельях гор виден был снег.

20-го мая экспедиция подошла к месту древнего Албазина, где генерал-губернатор сделал на сутки припал, чтобы осмотреть развалины крепости. Я съехал с парохода на берег и обошел весь вал, облегавший крепость с трех сторон и сохранившийся до настоящего времени. Вал этот обнесен рвом и имеет форму правильного четырехугольника, каждая сторона которого длиною до 60-ти сажен. Внутри крепости и за нею видны ямы — следы бывших здесь жилых зданий, около которых вырыт колодец. Волнистая местность вблизи вала служит явным признаком бывших здесь огородных гряд, а далее, на версту в квадрате, очищенное место от камней, где по всей вероятности были пашни албазинцов. Вся эта местность поросла высокою травою, сосной и листвинницей. В версте от Албазина, у небольшой речки была устроена албазинцами мельница, от которой жернова лежали на берегу до нашего прибытия.

Общество наше, после завтрака на валу, разбрелось во все стороны. Каждый старался отыскать себе что нибудь на память. Рыли ямы и вал кольями. В ямах находили черепки глиняной посуды и железные наконечники от китайских стрел, а в валу ядра и пули. Эти остатки боевой славы албазинцев невольно наводили на мысль о их прошлом, [311] и я ходил около вала, возобновляя в памяти историю Албазина, пока не подан был сигнал к отплытию экспедиции.

Напротив Албазина Амур разделен островом на два протока; на этом острове были также следы земляной насыпи и временных укреплений, с которых китайцы громили Албазин, существовавший около 38 лет. В настоящее время около развалин Албазина расположена богатая Албазинская станица.

В 600 верстах от Усть-Стрелки, вниз по течению Амура, около реки Хумор, был основан в 1652 г. другой русский острог — Комарский, выжженный китайцами в 1658 году. На всем этом пространстве характер берегов почти тот же, что и до Албазина. Изредка попадаются острова, покрытые кустарником и юрты — сперва тех же орочен, а потом тунгусов-манегрей, приверженцев шаманства. За Албазином мы встретили иную растительность: вместо лиственницы показались дубняк, черная береза и орешник. Экспедиция успевала сделать в сутки от 100 до 150 верст, смотря по силе течения. 22 мая мы провели на берегу по причине заготовления дров для парохода и перегрузки судов.

Против устья р. Хумор, с обеих сторон, подошли к Амуру высокие горы, известные под названием Хинганских. Утесистые хребты этих гор, представляя собою природную набережную, сдавили реку и не дозволяют ей разливаться в ширину. В этих каменных стенах, поросших густым лесом, Амур несет свои воды, на пространстве 200 верст, с неимоверною быстротою. В некоторых местах хребты так высоки, что не пропускают на реку солнечных лучей. Глядя на дикую и величественную картину Хинганских гор, невольно вспомнишь справедливые слова Гете, «что природа великий художник»!

Пароход быстро несся между гор, подхваченный течением. На основании китайских описаний р. Амура мы на этом пути рассчитывали встретить пороги, но не только не видели их, но и не нашли даже и сомнительной глубины.

По выходе из Хингана, на левом берегу вдался в реку высокий мыс, на котором стояли два небольших домика, крытых камышом, в китайском вкусе, с двумя высокими мачтами. Обитатели этих домиков скрылись при приближении русских. Впоследствии оказалось, что это китайский пост. Река Амур в начале течет на восток около 400 верст, а потом круто поворачивает на юго-восток и образует в югу полукруг, в средине которого, за Хинганом, впадает в него большая река Сунгари.

В 200 верстах от Хингана встретили мы первые китайские селения, со всеми хозяйственными угодьями. Наружные и внутренние стены домов обмазаны глиною, смешанною с рубленною соломою, стекла заменены бумагою, пропитанною жиром. Жители этих селений, манчжуры, занимаются хлебопашеством и рыбным промыслом. Здесь достали мы несколько свиней и кур и десятка три яиц, заплатив за все это, для первого знакомства, очень дорого. Недалеко от этого селения впадает в Амур один из богатейших его притоков — река Зея, на берегах которой в настоящее время поселены наши крестьяне. Против устья этой реки Амур покрыт песчаными отмелями, которые препятствуют плаванию пароходов в малую воду. От устья Зеи глубина и ширина Амура значительно увеличились. Генерал-губернатор остановился около устья Зеи на ночлег, послав вперед на шлюпке своего чиновника в город Айгун, чтобы предупредить тамошнего коменданта о прибытии русского отряда, а на другой день подошла к городу и вся экспедиция.

Город Айгун, или по китайски Сахалин-Ула-Хотонь, имеет до четырех верст протяжения по правому берегу Амура. Комендант живет в крепости, огороженной в два ряда высоким частоколом. Внутри крепости находятся все присутственные места. [312] Обывательские дома разбросаны вокруг крепости. По китайским статистическим сведениям в Айгуне 468 домов и 13 лавок; число жителей, считая в том числе и солдат — 2350 человек. Китайские домики, или вернее мазанки, не затейливой постройки. Четыре столба, вертикально поставленные, связываются брусьями, к которым приделываются стропила для крыши. Затем к стропилам приделывается решетник, покрываемый соломой или камышом, который обмазывают глиной. Когда таким образом устроена крыша, стены между столбами забирают в один ряд кирпичом и также обмазываю глиной с обеих сторон. Дома более зажиточных китайцев покрываются черепицей, а стены оклеиваются белыми шпалерами с серебряными цветами и арабесками. Внутри домов, около стен, устраиваются нары, под которыми проходят печные трубы. Печи топятся по большей части камышом. В простых мазанках делаются такие же нары, битые из глины. Теплые нары устилаются циновками из камыша, которые заменяют постель. Изголовья сделаны в виде вальков. Полы убиты глиной и застланы около нар цыновками. Около мазанок устроены маленькие сады. Дома имеют загороди из плетня или частокола. Небольшой огород составляет принадлежность каждого дома.

Город Айгун основан манчжурами в 1687 году, с тою целью, чтобы иметь на Амуре опорную точку при нападении на албазинцев. Против города лежит низменный остров, на котором видны следы укреплений. Главное русло реки шириною около двух верст лежит между островом и городом. В одной версте выше города устроена пристань, у которой стояло 35 военных лодок. В полуверсте от крепости видна была земляная баттарея, о нескольких пушках, покрытых берестою, окрашенною красною краскою, как и лафеты с огромными колесами. Солдаты наши осматривавшие эту батарею, уверяли меня, что все стоявшие на ней пушки — деревянные. У каждой пушки стоял часовой с палкой.

Пароход Аргунь и четыре лодки с генерал-губернатором и его штабом остановились около города, а все остальные суда отряда пристали к другому берегу. Все мужское народонаселение Айгуна, оборванное, без шапок и сапогов, высыпало на берег. Среди этой грязной толпы стояли солдаты, в длиннополых халатах, вооруженные стрелами, саблями и палками с заостренными концами. Три блюстителя порядка, верхом на лошадях, с палками и нагайками в руках, не дозволяли любопытным манчжурам приближаться к реке, и ослушников без церемонии хлестали палками и нагайкой по лицу. При каждом таком ударе в толпе раздавался хохот и радостные крики.

Генерал-губернатор разрешил некоторым лицам экспедиции осмотреть город. На пристани гостей встретил амбань (губернатор) с тремя чиновниками, пригласивший всех в раскинутую впереди толпы палатку, против которой стояло две скамейки, покрытых коврами. Амбань не допустил русских к осмотру города, по неимению на то разрешения от своего правительства. Таким образом, на этот раз русские ограничились только прогулкою по берегу.

Спустя двенадцать лет мне представился случай побывать в Айгуне, и потому считаю уместным сказать здесь о нем еще несколько слов. Тогдашний генерал-губернатор Восточной Сибири, М. С. Корсаков, обозревая в 1866 году Приамурский край, по прибытии своем в Благовещенск, пожелал сделать, визит айгунскому амбаню. При таком случае он не мог обойтись без большой свиты, и потому взял с собою амурского губернатора, меня, как заведывавшего тогда его путевою канцеляриею, и еще восемь адъютантов и чиновников.

Об этом визите было заблаговременно дано знать в Айгун, а для переезда генерал-губернатора с пристани в дом амбаня, была послана из Благовещенска коляска. [313]

Два чиновника амбаня встретили нас у пристани и предложили к нашим услугам десять безобразных двухколесных кабриолеток, без рессор, запряженных в одну лошадь Кучера, в своих длиннополых халатах и с болтавшимися сзади длинными, черными косами, сидели верхом с нагайками в руках. Кабриолетки имели вид четырехугольных ящиков, приделанных к толстым оглоблям и открытых спереди и сзади. Я влез в один из таких ящиков и уселся на цыновке, по азиатскому обычаю — под себя ноги. Но без привычки стоило больших трудов и усилий усидеть в нем. Наконец, после разных приспособлений, я улегся на циновке, головою к лошади и в таком положении доехал до губернаторского дома.

Улицы города обстроены такими же мазанками, какие описаны выше. Толпа оборванных и грязных мальчишек бежала за нашим поездом. Все мужское население вышло за ворота и только одни женщины, по народному обычаю, были скрыты от любопытных глаз. Дом губернатора был огражден несколькими заборами, или скорее частоколами, между которыми пасся его домашний скот. Губернатор встретил генерал-губернатора в сенях, устланных цыновками и попросил всех нас в большую гостинную. Вокруг этой комнаты устроены были широкие нары на которых лежали новые цыновки и ковры. По середине гостинной стоял большой стол, за который нас и усадили. Стены гостинной были сделаны из тонких досок, оклеенных шпалерами, с изображением каких-то чудовищных драконов. Для освежения воздуха часть одной стены была поднята кверху и закрыта соломенною занавескою. После обычных приветствий и расспросов о здоровье гостей, явилась масса прислуги с деревянными лакированными подносами, на которых стояли маленькие форфоровые чашки с чаем и дессерт, состоящий из обсахаренных фруктов. Амбань держал себя с достоинством и по всем правилам китайской церемонии. Мы пробыли у нег с полчаса и тем же путем и порядком возвратились на пароход.

Но во время Амурской экспедиции свидание амбаня с генералом Муравьевым было не так дружественно.

Айгунские власти пожелали представиться генерал-губернатору, и он принимал их на пароходе, окруженный большою свитою. Комендант города объявил генералу Муравьеву, что он не получал от своего правительства известия о намерении русских плыть по Амуру, а потому и не находил возможным пропустить мимо города нашу флотилию. Генерал-губернатор объяснил ему, что назад, против течения, с плотами и тяжелыми лодками он плыть не может, а потому во всяком случае пойдет вперед. После долгих разговоров комендант согласился наконец пропустить нас, и только просил, чтобы отряд как можно скорее уходил от крепости. Два года спустя, рассказывали, что китайское правительство казнило этого коменданта за пропуск экспедиции.

От устья р. Сунгари Амур направляется к северо-востоку и потом снова на восток и делается все шире и шире, дробясь на множество притоков. Вместе с тем изменяются к лучшему и климатические условия. Флора видимо роскошнее и разнообразнее здесь, чем за Хинганом. Мы, между прочим, видели на берегу дикий виноград, засеянные рисом поля и кукурузу. Но далее устья р. Усури, по мере приближения реки к морю — климат постепенно делается суровее, так что за Мариинском только и родятся одни огородные овощи. Ниже Хингана, по обеим берегам реки, тянется сплошной лес; в особенности его много от устья Усури до устья Амура. За Айгуном, на протяжении 30 верст, разбросаны манчжурские селения, состоящие из нескольких домов, и только одно из них в 5 верстах от города раскинуто на большом пространстве вверх левого берега. Во всех этих селениях разведены высокие тополи.

5-го июня отряд подошел к устью р. Усури, которая в настоящее время служит [314] границею между китайскими владениями и нашим Заусурийским краем.

В 1350 верстах от Усть-Стрелочкина караула стали встречаться селения гольдов-тунгусов. При ночных остановках парохода у берега мне удалось ознакомиться с жизнию гольдов. Все они преимущественно питаются одною рыбою, в которой нет недостатка на Амуре. Огородов не держат, и иногда приобретают от манчжуров просо и рис на соболя, которых промышляют в большем количестве.

Сперва дикари боялись нас, но когда удалось мне одного из них заманить на пароход и подарить ему несколько металлических безделушек, то он привел на пароход все мужское, население. Все виденное ими на пароходе поражало их, а две пущенные ракеты привели их в неописанный восторг. Они предлагали нам соболей в обмен на бумажную материю или другие мелочи, но по неимению у нас ничего продажного, мы не воспользовались их предложением. Я всем им роздал по немногу листового табаку и они сочли своею обязанностию отдарить меня сухою рыбою и рыбьим клеем.

После такого сближения, они дозволили мне осмотреть их жилища. Меня ввели в большую мазанку, в которой повидимому жило несколько семейств. На двух очагах ярко горел огонь. На нарах сидели и лежали женщины и дети, совершенно голые и прикрытые коврами, плетеными из камыша. Не раз видели мы и днем девушек и мальчиков, выбегавших на берег голыми.

Гольды, как мужчины так и женщины, одеваются в халаты, китайского покроя. Сапоги из звериных или рыбьих шкур, украшенные красным сукном. Цвет волос почти у всех черный. Мужчины бреют голову, оставляя только на макушке косу. Бороды имеют редкие, а у большей части из них нет вовсе бород. Женщины заплетают волосы в две косы. В ушах они носят большие серьги или вернее кольца, сделанные из серебра и меди. Серьги носят и многие мужчины. Кроме того, женщины безобразят себя продетою в нос подвязкою, имеющею вид французской буквы S, а иногда и кольца, сделанных из тонкой серебряной проволоки. Вообще же гольды и гольдки не так уродливы, как инородцы монгольского племени, но зато крайне неопрятны. Гольды последователи шаманства.

Около мазанок множество привязанных собак, а в мазанках встречались кошки, особой китайской породы с большою рыжею и мохнатою шерстью. Внутри мазанок развешены сети, луки и стрелы. Около жилья в разных местах устроены срубы из бревен, в которых содержатся живые медведи, волки и лисицы, а в клетках сидят орлы и дикие утки и гуси. Но особенно гольды пристрастны к орлам, имеющим, как видно, большую связь с их религиозными верованиями. По этой причине гольдов называют манчжуры — орликами.

9-го июня на Амуре свирепствовала сильная буря. Грузовые наши суда, выйдя на широкий плёс, не могли справиться с ветром и волнением и были прибиты к низменному острову. Подмоченный провиант был выгружен на берег и отряд простоял около этого острова почти двое суток, просушивая все подмоченное и исправляя небольшие повреждения в грузовых судах.

10-го июня пароход был послан вперед, с письмом к начальнику экспедиции, занимавшей устье Амура. Но пройдя 20 верст, пароход встретил байдарку, на которой сидел русский офицер (Мичман Разградский.), посланный от экспедиции с письмами к генерал-губернатору. Я отправил этого офицера на своей шлюпке к отряду, а сам остался ожидать новых распоряжений начальства. На утро пароход был снова послан к устью Амура.

На этом пути стали встречаться селения мангунов, принадлежащих также тунгусскому племени. Мангуны беспрестанно попадались и на воде в своих берестенных [315] лодках. При виде парохода они падали ниц, предоставляя свою лодку на произвол течения. На берегу стоило больших трудов сблизиться с ними. Мангуны во многом схожи с своими соседями гольдами. Вся разница заключается в том, что мужчины не бреют голов, а женщины не носят в носу украшений. Частые сношения их с манчжурами видимо повлияли на их быт: как в одежде и обуви, так и в домашней обстановке проявляется манчжурский вкус, и только беднейшие из них сохранили национальный костюм из рыбьих шкур. Обувь делают из шкур нерпы (тюленей), которые водятся в низовьях Амура в большем количестве. Шляпы делают из бересты с большими полями. Мангуны незнакомы с употреблением хлеба и, увидав, что мы его едим, не мало удивлялись, не решаясь его попробовать. Все продовольствие их заключается в одной рыбе, которою весьма богат Амур, в особенности около своего устья. Рыба ловится преимущественно красная. Лов ее производится небольшими сетями, которые делаются из крапивы.

Пароход называли мангуны турму, т. е. огненное судно. В одной деревне мне удалось уговорить молодого мангуна плыть со мною до русского поста, в качестве лоцмана, (хотя мы в нем нисколько не нуждались: за устьем Усури Амур глубок; к тому же, к концу плавания, мы без промера, по характеру берегов, могли уже определять фарватер реки. Мангун этот был приманкою для других земляков, которые все чаще и чаще стали посещать пароход. В одну из наших ночных остановок около гиляцкого селения, я приказал пустить несколько ракет и сжечь полдюжины фальшфировок. Это невиданное гиляками явление доставило им большое удовольствие.

12-го июня пароход прибыл в Мариинский пост, расположенный около озера Кызи, составляющего разлив Амура на 50-т верст к стороне залива Де-Кастри. Пост этот состоял из пяти нижних чинов, при одном офицере, помещавшихся в двух избах, поставленных на самом берегу Амура.

15-го июня прибыли в пост все суда экспедиции и расположились в спокойном заливе (курье). Здесь за обедом у генерала Муравьева был провозглашен тост за благополучное прибытие экспедиции к русскому посту. В течение нескольких дней пароход перевозил по озеру 350 человек нижних чинов с их багажом, предназначенных к отправлению из залива Де-Кастри в Камчатку и 100 чел. для сделания просеки от озера к заливу на пространстве 25-ти верст. Плавание по озеру было самое неприятное. При входе в него с Амура фарватер загроможден мелями, и его не позаботилась Усть-Амурская экспедиция исследовать. Пароход, сойдя с одной мели, садился на другую. Хорошо еще, что песчаные мели при самом малом ходе парохода не могли гибельно действовать на него. По берегу озера расположены в разных местах селения мангунов-звероловов: они преимущественно промышляют медведей, белок и соболей, которые на Амуре не отличаются теми хорошими качествами, какие имеют якутские соболи.

По окончании этой перевозки, экспедиция отправилась далее в Николаевск, отстоящий от Мариинского поста в 320-ти верстах. В Мариинском посту была оставлена только сотня Козаков при двух горных орудиях. Генерал-губернатор, со всем штабом и чинами Усть-Амурской экспедиции, следовал на этот раз на пароходе, который поступил в распоряжение начальника этой экспедиции. Два его помощника распоряжались проводкою парохода и, как оказалось, взялись не за свое дело. Живя несколько лет на устье Амура, они вовсе не были знакомы не только с фарватером реки между нашими постами, но даже и возле самого Николаевского поста. Пароход прошел к Амуру более 2500 верст и ни разу не коснулся мели, не имея никаких проводников, а здесь, при помощи этих господ, он так плотно уселся намели вблизи самого Николаевского поста, что потребовалось [316] больших усилий для снятия его, и генерал-губернатор, дорожа временем, продолжал путь до Николаевского поста на шлюпке. При всем нашем уважении к трудам Усть-Амурской экспедиции мы не можем не упрекнуть капитана Невельского в такой беспечности. После подобного урока, я устранил всякое постороннее вмешательство в мои распоряжения и привел благополучно пароход в пост, при помощи промера.

В посту было четыре дома, не вдалеке от которых стояли две небольших пушки, на страх гилякам; возле этих пушек, на высокой мачте, развивался русский военный флаг.

Мы прожили в посту около двух месяцев. Во все это время стояла ненастная погода: ни разу не видали мы солнца. Почти каждый день шел мелкий дождь, известный у прибрежных жителей Охотского моря под названием буса. Этот бус, по большей части сопровождается туманами. Вообще могу сказать, что отвратительнее Николаевского поста, как по климату, так и по окружающей его природе, я не встречал местности во всей Восточной Сибири.

Между Мариинским и Николаевским постами по обоим берегам Амура разбросаны селения гиляков, состоящие из 3-5 мазанок. Амур здесь широк и глубок и на широких и открытых плесах разводит довольно сильное волнение.

Около гиляцкого селения Тыр, на огромном выдавшемся в реку утесе, мы видели каменные памятники с надписями на тибетском и монгольском языках. Эти памятники, как впоследствии оказались, относятся ко времени Юаньской династии. Около этого места впадает в Амур р. Амгунь, заселенная по берегам тунгускими племенами.

В начале августа, я получил предписание генерал-губернатора отправиться в Аян, на судне Российской Американской компании «Князь Меншиков». Судно это стояло на якоре в Охотском море у Петровского зимовья, расположенного в 140 верстах от Николаевска, на песчаном мысу — это бывшая резиденция начальника экспедиции и место склада всех экспедиционных грузов. Мне не легко было добраться до зимовья. Вся местность между Николаевским постом и Петровским зимовьем покрыта сплошными болотами, где только и возможно проехать верхом на оленях. Но я был с женою, а подобное путешествие представляло и для меня не малые затруднения, но для жены оказалось положительно невозможным. Спинной хребет у оленя до того слаб и чувствителен, что на спину его нельзя сесть и маленькому ребенку. По этому седелка, или вернее маленькая подушка, употребляемая при верховой езде на оленях, привязывается ему не на спину, как у лошади, а около шеи, над передними лопатками, где разумеется сидеть очень трудно без большого навыка. Кроме того, у оленя на шее такой большой запас отвислой шкуры, что во время езды, она вместе с седлом и седоком ходит из стороны в сторону, при каждом шаге оленя. При такой постоянной боковой качке, рискуешь каждую минуту упасть на землю, не смотря на имеющуюся в руках палку для удержания равновесия. Кроме того, на седле нет стремян и седок должен держать свои ноги постоянно согнутыми в коленях, чтобы не задевать ими за кочки, пни и валежник. Для устранения качки, придумали было усадить жену на оленя между двумя дощечками, вертикально прикрепленными к шее оленя, но он, почувствовав какое-то новое приспособление, стал упрямиться и бить жену рогами, откидывая их назад.

Обстоятельство это заставило нас следовать в Петровское зимовье Амурским лиманом. Между тем перевозочных средств не было в посту кроме шаланд, на которых был доставлен груз по Амуру. Но шаланды эти заливало и на Амуре, а потому пускаться на них в путь по бурному и открытому от всех ветров лиману было неблагоразумно, особенно в августе месяце, когда там начинают свирепствовать сильные осенние ветра. Однако, жизнь в посту до того была гадка, что мы решились [317] лучше перенести все трудности и опасности предстоящего путешествия, чем остаться там на зиму. Выбрав одну из более надежных шаланд, стали снаряжать ее в плавание. Начальник экспедиции, пользуясь этим случаем, постарался нагрузить мою шаланду по самые борта провиантом, в котором нуждалось зимовье. Большое углубление шаланды недозволяло ей идти около берега лимана, окруженного мелями (лайдами) и потому пришлось плыть по фарватеру. На вторые сутки нашего плавания, застиг нас в лимане, на совершенно открытом месте, сильный ветер. Шаланду стало заплескивать волнением, и потому мы принуждены были искать себе убежища у ближайшего берега. Спустившись по ветру, по указанию бывшего с нами гиляка, мы добрались благополучно до первой отмели. На ней оказался такой мягкой грунт, что шаланда скользила по нем, при незначительном усилии команды, тащившей ее по мели. После четырех часовой работы перетаскивания шаланды через несколько мелей, добрались наконец до берега, где расположено было большое гиляцкое селение.

Пока выгружали с шаланды на берег, для Просушки, подмоченный сверху провиант, я отправился с женою в одну гиляцкую избу. При входе в нее, по обе стороны были привязаны собаки, на которых гиляки ездят зимой, а летом употребляют их для бичевника при подъеме вверх по Амуру на легких лодках. Среди юрты стоял очаг, т. е. сруб, набитый землею, а над ним, на железной проволоке висел большой чугунный котел, с каким-то грязным варевом из рыбы. На очаге стояла большая деревянная чашка с морошкой и брусникой, облитой тюленьим жиром, — это самое лакомое блюдо гиляков. На нарах старуха искала в косматой голове гиляка насекомых и все найденное клала себе в рот и разгрызала передними зубами. Другая гилячка мешала варево деревянной лопаткой. Сожитель ее курил у очага трубку. Гиляки никогда не моются и все они грязны и пропитаны на сквозь запахом рыбы; костюм женщин не отличается ничем от костюма мужчин. При нашем входе они подняли головы и затем продолжали свои занятия.

Нестерпимый запах рыбьего жира недозволил нам пробыть в юрте и пяти минут. Перед уходом из юрты, я закурил папиросу у очага и хотел выдти с ней, но хозяин преградил мне путь и заставил бросить папиросу в очаг. Оказалось, что по их религиозным верованиям, нельзя выносить из юрты огня, а можно только вносить его в юрту. По их убеждениям, неисполвяющего этого обычая будут преследовать несчастия и неудача в промысле.

Недалеко от юрты был сделан четырехугольный бревенчатый сруб около 4-х сажен в квадрате с плоскою крышею, в сажень вышиною. В этом срубе содержался большой медведь, которого гиляки поили и кормили в маленькое окошечко. Почти все зажиточные гиляки держат у себя живых медведей. Они их откармливают рыбою и затем съедают в один из своих праздников. Медведей они добывают зимой в берлогах. Найдя берлогу, делают в ней отверстие, чрез которое накидывают на медведя путы из ремней. Подняв затем медведя из берлоги, ведут его домой с большим торжеством и криком. Такая охота стоит им иногда больших жертв. В какие-то известные для гиляков дни, они выводят медведей из сруба и привязывают ремнями к столбам. Иногда добывают медвежат и тщательно воспитывают их.

Кроме медведей гиляки держат еще живых орлов в деревянных будках, поставленных на четырех высоких столбах. Их кормят, как и медведей, одною рыбою. Гиляки чтут орлов и медведей как святыню, хотя и не прочь полакомиться медвежьим мясом. Волков, напротив, боятся, почитая их за злого духа и не убивают их.

Весь небогатый скарб гиляков хранится в амбарах, выстроенных также на столбах, как и орлиные будки. Этим способом они предохраняют свое имущество от крыс и мышей, которыми так богато прибрежье [318] Охотского моря и Камчатки, что во время существования Охотского и Петропавловского портов был издан особый закон, на основании которого ежегодно выписывалась в расход значительная доля провианта на мышеедие. На столбы амбаров гиляки надевают берестовые круги, чтобы лишить мышей возможности пробираться в амбар по столбам. Для сообщения с амбаром приставляется на время небольшая лестница.

На пятые сутки мы добрались кое-как до Петровского зимовья, где вытащен был на берег русский военный транспорт. Судно это было оставлено здесь на зимовку, и чтобы предохранить его от льда, нашли необходимым вытащить на берег. Но при этом до того поусердовали, что весною никакими ухищрениями не могли спустить его на воду, и транспорту пришлось окончить свое существование на берегу.

В зимовье было до 10-ти домов. Нам пришлось пробыть здесь только одну ночь, но и ее провели мы в войне с крысами, которые так здесь бесцеремонны, что прыгали по постели и подушкам.

Не далеко от зимовья была расположена гиляцкая деревня. Вечером, накануне нашего отъезда, нам удалось видеть в этой деревне гиляцкого шамана совершавшего религиозный обряд. На нем была надета длинная кожанная рубаха с разными металлическими побрякушками. В левой руке он держал бубен эллиптической формы, а в правой — небольшую лопаточку, обшитую собачьей кожей. Перед разведенным костром он начал сперва медленно покачиваться с боку на бок, что-то шептал и поколачивал лопаточкой в бубен. Потом движения его постепенно стали учащаться и вместе с тем прежний шопот превратился в какой-то дикий неистовый крик. Наконец он вошел в такой экстаз, что прыгал через костер с быстротою тигра, бросался с одной стороны на другую, ломался, кружился, пока не упал на землю с пеною у рта и с болезненными стонами. Окружающая его толпа гиляков стояла около костра с особенным благоговением, видя во всем этом что-то сверх-естественное.

Гиляки сравнительно с своими соседями тунгусами находятся в более диком состоянии чем последние и сохранили нравы и обычаи своих предков. Причина этому заключается в том, что по отдаленности от них манчжуров, они не подпали под их влияние. Правда, манчжуры снабжали гиляков бумажными материями и разными мелочами, но товары эти доходили к ним по большей части через окрестных перекупщиков. Почти все лето гиляки проводят на воде, занимаясь рыбным промыслом, который доставляет им единственный способ к продовольствию. Устье Амура до того в то время было богато красною рыбою, что большую лодку свежей рыбы гиляки отдавали пароходной команде за две, за три сажени бумажной толстой материи. Кроме того гиляки промышляют зверей, шкуры которых по большей части попадают в руки манчжуров.

Гиляки имеют свой особенный тип. Мужчины свои черные волосы зачесывают назад и собирают в одну косу, делая на переди пробор. Они носят большие бороды. Гилячки заплетают волосы в две косы. У гиляков существует родовая месть. За смерть своего родственника гиляки преследуют убийцу и рано или поздно убивают его или кого нибудь из близких к нему. Ссоры преимущественно возникают из-за женщин, которые по необходимости соблюдают строгую нравственность, потому что за супружескую неверность каждая из них рискует жизнию.

Кратковременное мое пребывание в земле гиляков лишило возможности собрать о них более подробные этнографические сведения. На другой день я оставил Петровское зимовье и после того только через двенадцать лет посетил Амур, который уже успел в этот короткий промежуток времени утратить свою дикость и природную прелесть и простоту. [319]

Результаты экспедиции.

Николай Николаевич Муравьев, по окончании дел Амурской экспедиции, поспешил через Аян и Якутск в Петербург с новыми представлениями о действиях на Амуре. Блистательное отражение в августе месяце англо-французской эскадры от нападения на Петропавловский порт, который получил подкрепление по Амуру, изменило несколько взгляд правительства на Амурское дело в пользу его. Не менее того и китайское правительство, видя сосредоточение наших войск на Амуре и непонимая будущих намерений Н. Н. Муравьева, умевшего выказать им, при своих сношениях, смелость и настойчивость, поспешили прислать ему ответные листы на его сообщения трибуналу. В этих листах китайцы сообщали о присылке своих уполномоченных для постановки пограничных столбов, не касаясь вовсе Амурского вопроса; но Николай Николаевич 18 февраля 1855 года снова напомнил им об Амуре. Прося в своем листе прислать уполномоченных в Иркутск или Кяхту, он назначил им последний срок прибытия в половине марта.

«Причина сему — писал он — заключается в том, что продолжающиеся военные действия с Англией обнаружили их замысел завладеть Амуром, нашими восточными приморскими местами и островами, а также ворваться чрез приморское устье реки Амура и совершенно проникнуть в Амур. Для достижения сего своего намерения они в лете минувшего года приехали на 6-ти военных кораблях, уже нападали на нашу Камчатку, но были отражены и прогнаны. Великий наш государь император, не только пекущийся о своих владениях и своего народа, но и желающий сохранить выгоды соседней Дойцинской державы, состоящей более двух сот лет с нами в дружбе, недавно полученным указом повелел мне, генерал-губернатору, взяв достаточное количество войска, больших и малых пушек и прочих припасов, тотчас по вскрытии рек, отправиться к морю и истребить коварных и своекорыстных англичан».

«С благоговением исполняя таковой указ моего великого государя императора, я должен тотчас по вскрытии рек опять плыть по Амуру к восточному морю, с значительным числом войск, военного оружия, скота, провианта и прочих нужных припасов, как для войск, так и для кораблей наших, там находящихся, и возвратиться оттуда могу только в октябре. Если же трибуналу будет угодно прислать мне ответ на этот лист на устье Амура, то я буду очень рад и там заняться этим важным вопросом».

Дешевизна и удобство доставки войска и грузов к Охотскому морю по Амуру и удачный опыт экспедиции 1854 года склонили наше правительство согласиться с предложением генерала Муравьева на ежегодный сплав по Амуру грузов, а 4 июня 1855 г. (Отзыв генерал-адмирала к генералу Муравьеву 4 июня 1855 г. № 951.) высочайше разрешено занять левый берег Амура. Н. Н. Муравьев не мешкал приведением в исполнение высочайшей воли и в том же 1855 году со второю Амурскою экспедициею были доставлены на Амур крестьяне, которых поселили между Мариинским и Николаевским постами.

Между тем, в 1855 году, в бытность генерала Муравьева на Амуре, прибыли туда китайские уполномоченные для переговоров о пограничных столбах. Но Николай Николаевич в Мариинском посту прямо предложил им утвердить обоюдною границею обоих государств р. Амур. Уполномоченные отклонили эти переговоры по неимению на то инструкций.

Таким образом первые переговоры об Амуре были неудачны; но после них у китайцев явилось убеждение, что генерал [320] Муравьев действует на Амуре самовольно, без согласии своего правительства. При таком убеждении, в начале 1856 года, был отправлен в сенат от трех китайских пограничных губернаторов лист, в котором между прочим было сказано; что генерал-губернатор сделал им на Амуре (в Мариинске) такое предложение, о котором они не смеют и доложить своему правительству (об Амуре), а между тем русские плавают по их рекам и строят города. Жалоба эта была передана на рассмотрение Амурского комитета, который предоставил самому генералу Муравьеву ответить китайским губернаторам на этот лист. Николай Николаевич написал им, что по предоставленному ему праву он распечатал их лист в сенат и в свою очередь их объяснения не решился показать сенату. Кроме того был послан раннею весною 1856 года в город Айгун полковник Корсаков, которому поручалось сообщить губернатору города, что и в этом году мы поплывем по Амуру тем же порядком, как и в предшествующие два года, а для обеспечения возвращающихся наших войск с низовья Амура, будут поставлены нами на берегу Амура наши посты. Но что манчжуры этим тревожиться не должны, потому что действия эти не заключают в себе ничего враждебного и не изменят их положения и заведенных порядков на Амуре.

Вслед за этим заявлением были поставлены три поста: Комарский, Зейский и Хинганский.

В конце 1856 года правительство наше в первый раз оффициально заявило о правах наших на низовье Амура. Приамурский край, новым штатом Приморской области был присоединен к составу этой области и Николаевский пост, переименованный в Николаевск, был избран местопребыванием губернатора. Независимо от того, 1 ноября 1856 года, особый комитет по Амурским делам предоставил допустить по всему Амуру плавание под русским флагом и торговлю без соблюдения таможенных правил.

В том же году был назначен посланником в Китай вице-адмирал Путятин, по случаю особенных обстоятельств, возникших между Россиею и Китаем, как было сообщено китайскому правительству. Он между прочим возбудил и Амурский вопрос, но китайцы уклонились от переговоров об Амуре и сообщали нашему сенату, что для этих дел у них на Амуре есть особый уполномоченный. На этом основании переговоры об Амуре были поручены, как и прежде, Николаю Николаевичу, а трибуналу был послан лист, в котором между прочим сообщалось, «что все действия русских на Амуре производятся с утверждения высшего правительства, и что сам генерал-губернатор был вызван государем императором в С.-Петербург и получил лично от него приказания, по этому если китайцы желают кончить дела об Амуре, то могут обращаться к генералу Муравьеву».

Сделавшись полным распорядителем Амурского дела, Николай Николаевич, на основании высочайшего разрешения, в 1857 г. заселил левый берег Амура от Усть-Стрелочского караула до Хинганского хребта казаками, образовав из них Амурский конный казачий полк. Независимо оттого в близком соседстве с городом Айгуном около устья р. Зеи расположил целый линейный батальон и дивизион линейной легкой артиллерии.

Скопление войск на Амуре и военные поселения не могли не встревожить китайцев, тем более, что в то же время англичане и французы взяли Кантон. Китайское правительство сделало даже распоряжение о сборе местных манчжурских войск к городу Айгуну. Но по получении листа из Петербурга, они успокоились и на этот раз не замедлили ответом, в котором упомянув о столкновении с французами и англичанами, в заключение добавили, что из возникших недоразумений нам не приходится разрывать двухсотлетнюю дружбу, тем более, что вопрос о разграничении поручен особому уполномоченному, главнокомандующему. [321]

Пользуясь таким благоприятным ходом дел, Николай Николаевич в марте 1858 г. послал в Ургу кяхтинского пограничного коммисара, для объяснений с тамошними правителями о пограничных столбах, о которых упоминалось в сенатском листе. В отношении же заселений на Амуре велено было предупредить, что оные будут продолжаться и в 1858 году как по Амуру, так и по Усури, на основании данных генерал-губернатору высочайших повелений, но что действия эти ничего враждебного к Китаю в себе не заключают, а напротив, клонятся к общим пользам обоих государств.

Одновременно с этим распоряжением был послан к устью р. Зеи другой чиновник, которому было поручено передать айгунскому амбаню, если разговор коснется до генерал-губернатора, что генерал Муравьев сам будет на Амуре тотчас но открытии навигации, но что не может медлить в верховьях реки, а должен спешить к устью, и если они желают с ним переговариваться, то это удобнее по его возвращении с устья Амура.

Предупреждение это генерал Муравьев сделал, во-первых, в надежде получить к тому времени известие о ходе переговоров В. А. Путятина, и во-вторых, что самое главное — чтобы показать китайцам, что с его стороны нет особой надобности спешить переговорами об Амуре.

После этих объяснений, дела приняли иной оборот. Китайцы сами стали домогаться переговоров об Амурской границе. 26 апреля 1858 года, Николай Николаевич, вместе с архиепископом камчатским Иннокентием (ныне митрополитом московским) спустился по Амуру. Не дохода устья р. Зеи его встретил чиновник из города Айгуна с просьбою обождать некоторое время прибытия их главнокомандующего, назначенного для переговоров.

5 мая, генерал Муравьев с двумя канонирскими лодками прибыл в нашу станицу, расположенную около устья р. Зеи, куда вскоре приехал айгунский амбань с просьбою не откладывать переговоров, потому что уполномоченный для этого главнокомандующий уже прибыл в Айгун. Генерал губернатор согласился. При этом амбань сознался, что Амурское дело крайне заботит его правительство.

9 мая, преосвященный Иннокентий заложил в станице храм во имя Благовещения, а самая станица переименована в г. Благовещенск. Несколько дней генерал Муравьев сказывался больным и уклонялся от переговоров, послав притом к уполномоченному проэкт договора, состоящего из 5-ти пунктов. В первом определялась граничная черта по Амуру и Усури; во втором, свободное плавание по всем рекам, составляющим границу, в третьем, дозволялось свободное переселение жителей обоих государств с земель отошедших во владение другого государства в течении одного года; в четвертом — учреждалась свободная торговля по Амуру и Усури; и пятом — назначался пересмотр прежних трактатов, относительно торговых сношений и отправления в Китай послов, курьеров и проч.

Но манчжуры 12 и 13 числа провели в бесполезных спорах с нашими чиновниками и согласились только на свободную торговлю по Амуру. Генерал Муравьев, видя, что обыкновенным путем трудно добиться у манчжуров согласия, переменил характер переговоров. 14 мая, он прибыл в Айгунь и предложил окончательный проэкт договора.

Но китайский уполномоченный и на этот раз остался непреклонен. Генерал Муравьев сообщил наконец ему, что употребив на осуществление своих планов столько трудов и издержек, — не может отказаться от них, тем более, что все сделанное русскими на Амуре клонится и к пользам китайцев. Когда же уполномоченный стал приводить новые доказательства, то Николай Николаевич приказал переводчику передать ему, что он сказал им все, что от него зависело и затем, приняв вид рассерженного, прекратил переговоры и выехал из Айгуна. Маневр этот подействовал на [322] уполномоченного, боявшегося разрыва с Россиею. В тот же день были присланы от него чиновники осведомиться о здоровье Николая Николаевича и просили извинить их, обещая, что впредь они будут себя вести так, чтобы не сердить генерала.

15-го числа, китайцы были уступчивее и окончательно согласились на все пункты трактата, который и был подписан 16-го мая 1858 года.

Этот трактат доставил России более миллиона квадратных верст богатой территории и открыл удобный водяной путь к Восточному океану.

18-го мая, генерал-губернатор возвратился из Айгуна в Благовещенск, где архиепископом Иннокентием было совершено, по случаю заключения трактата, благодарственное молебствие, после которого Николай Николаевич отдал по войскам следующий приказ:

«Товарищи! Поздравляю вас! Нетщетно трудились мы: Амур сделался достоянием России. Св. церковь молится за нас. Россия благодарит. Да здравствует император Александр и процветает под кровом его, вновь приобретенная страна! Ура!»

По получении в Петербурге известия о заключении Айгунского трактата, государь император удостоил генерала Муравьева следующим рескриптом:

«Граф Николай Николаевич! Примерно ревностное и полезное служение ваше неоднократно ознаменованное военными подвигами и особыми отличиями на поприще гражданского управления, обратили на себя внимание в Бозе почившего родителя моего. Справедливо оценивая ваши достоинства, он вверил начальствованию вашему обширный край в отдаленнейших пределах империи. Вы вполне оправдали доверие наше административными, неутомимыми трудами на пользу и благоустройство вверенной управлению вашему Восточной Сибири. Просвещенным действиям вашим обязан этот край началом своего гражданского возрождения; благоразумными настойчивыми мерами, вами принятыми, упрочены наши мирные сношения с соседним Китаем и заключенным вами трактатом дарован Сибири новый торговый путь по реке Амуру, служащий залогом промышленному развитию государства. Столь счастливое для России событие дает вам справедливое право на искреннюю мою признательность. В воздаяние за таковые заслуги ваши, я возвел вас указом сего числа правительствующему сенату данным в графское Российской Империи достоинство, с присоединением к имени вашему названия Амурского, в память о том крае, которому в особенности посвящены были, в последние годы настоятельные труды ваши и постоянная заботливость. Пребываю вам неизменно благосклонным и навсегда доброжелательным».

На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою написано: «Александр».

«В Москве, августа 26 дня 1858 года».

Граф Муравьев-Амурский по получении в Иркутске этого рескрипта, отдал по войскам 2-го октября 1858 года, № 459, новый приказ: «Приказом моим, от 18 мая, я имел счастие объявить, что Амур трудами вашими, любезные товарищи, сделался достоянием России, — высочайшим приказом от 26 го августа, Государю Императору всемилостивейше благоугодно было произвести меня в генералы от инфантерии с присоединением к имени моему названия Амурского и титула графа. Благодарю вас, любезные товарищи — пожалованных мне Государем Императором наград я удостоился вашими трудами, и название Амурского оставит в душе моей навсегда воспоминание о славном времени, которое я с вами служил!»

Участники в трудах графа Амурского, по присоединению Амура к России получили щедрые награды. Всего награждено было 198 лиц.

Таким образом возвращением Амура во владение России мы обязаны светлому уму твердой воли, и необыкновенной энергии графа Амурского, имя которого, без сомнения, займет весьма почтенное место на страницах отечественной истории.

А. Сгибнев.

Текст воспроизведен по изданию: Амурская экспедиция 1854 г. // Древняя и новая Россия, № 12. 1878