-

Обзор результатов действия русских на северо-восточных пределах России и участия офицеров нашего флота в деле восприсоединения приамурского края к России.

(Замечания на книгу: Истор. обозрение Рос.-Америк. К°, часть II, гл. XII, XIII и XIV).

(Продолжение)

(Мор. Сб. № 6.).

Определив возможность входа в реку Амур на обратном пути моем из экспедиции к устью этой реки, я думал, что если по прибытии на транспорт найду ожидаемое повеление, отменяющее предстоящее обязательное для меня исследование юговосточного берега Охотского моря и Константиновского залива, то, для более ощутительного доказательства возможности входа морских судов в Амур с севера и юга, войду в реку с транспортом и оттуда чрез Татарский залив вокруг острова Сахалина пойду прямо в Охотск. Но прибыв на транспорт, я не нашел ожидаемых повелений, — а потому, к крайнему своему прискорбию, вынужденным нашелся оставить сказанное мое предположение; почему 4-го числа, выйдя из лимана, продолжал опись юговосточного берега Охотского моря, согласно данной мне при отправлении из Кронштадта инструкции. Следуя постоянно вблизи этого берега, в 10 милях от лимана нашли залив Искай, который, как единственный закрытый и более удобный залив близ лимана, я назвал заливом Счастия и по возможности подробно его описал. За тем на пути к Константиновскому заливу описаны нами заливы Улобонский, названный мною зал. Св. Николая, и Усальгинский, и, согласно инструкции, описав во всей подробности Константиновский залив и осмотрев его окрестности, направились в Охотск. [2]

На этом пути, с мыса Мухтель, явился на транспорт, 28 августа, г. Орлов, с письмом генерал-губернатора из Якутска, при записке из Аяна от г. Завойко. Здесь-то только я узнал, что весною из Охотска, на одном из судов охотской флотилии, отправлен г. Корсаков на соединение со мною, с приказанием, чтоб он оставался в моем распоряжении. К сему г. Завойко, с своей стороны, присовокуплял, что в Аяне ожидает меня инструкция.

Вследствие этих обстоятельств, а равно и для отправления в самом скорейшем времени донесения к князю Меншикову о результатах моих исследований — я отправился от м. Мухтеля в Аян, куда и прибыл 1 сентября.

Здесь совершенно неожиданно встретил я г. генерал-губернатора, от которого получил Высочайше утвержденную в марте 1849 года инструкцию, разрешавшую мне в лето этого года исследовать лиман и устье р. Амур; Генерал-губернатор, принимая мои донесения о состоянии устья р. Амура, — совершенно противные тем сведениям, какие были сообщаемы ему в Аяне, — на основании результатов описи Гаврилова, 1846 года, выразил, однако, мне свое сожаление о том, что река открыта для судов с юга, «ибо для нас, говорил он, было бы лучше, чтобы вход в реку был только один — с Охотского моря, — река нам нужна для Петропавловска, который должен быть главным нашим портом на востоке, а Аян представляет хороший порт на Охотском море». Вместе с тем, обращая мое внимание на Аянский залив, Н. И. Муравьев указывал мне и на отчет Рос.-Амер. компании за 1847 год, как на образчик дешевых построек в этой стране. Эта дешевизна с первого взгляда меня поразила, но по внимательном рассмотрении, я скоро убедился, что в отчете показана неполная сумма стоимости этих построек, а только лишь дополнительная сумма к тому, во что бы, по мнению г. Завойки, обошлось компании приведение в порядок ее построек в Охотске, если бы факторию оставить в этом порте.

На другой день после нашего прибытия в Аян, генерал-губернатор отправился в Якутск, а мне приказал следовать в Охотск и, сдав там транспорт, со всеми офицерами явиться к нему в Якутск, где он остановится в ожидании зимнего пути. Пробыв в Аяне два дня, мы пошли в Охотск и оттуда берегом со всеми офицерами, 15 октября, я прибыл в Якутск, где и нашел генерал-губернатора, от которого узнал, что [3] упомянутое выше донесение мое от 30 августа, вместе с проэктом упразднения охотского порта и перевода его в Петропавловск, принятия аянского тракта в ведение казны, образования камчатской области с главным портом в Петропавловске, под начальством г. Завойко, — было уже отправлено в Петербург, с капитаном Корсаковым. Ознакомившись лично с Петропавловском, Аяном, Охотском, со страною до Якутска и с плаванием в Охотском море, равно как и получив об этих местах сведения от различных лиц, я выразил генерал-губернатору свое мнение: что Аян надлежащим портом быть не может, а равно главным портом нашим на Восточном океане не может быть и Петропавловск, ибо в случае разрыва с морскими нациями, он неминуемо будет находиться в опасном положении, как пункт совершенно отрезанный, не имеющий, кроме морского пути, никакого сообщения с Сибирью; что же касается до основания оседлого земледельческого населения в Камчатке, могущего обеспечить Петропавловск в сказанном случае, то по всему, что я видел, слышал и, наконец, судя по опытам, какие были употребляемы уже для этой цели, — попытка в этом деле с надеждою на успех была более чем сомнительна. На основании тех же данных нельзя ожидать также успеха в этом отношении в стране между р. Алданом и восточным прибрежьем Охотского моря, а равно нельзя ожидать там успеха в устройстве сообщения до Аяна и вообще до прибрежьев Охотского моря. Поэтому, для основания надлежащего порта в Восточном океане — надобно искать места на матером берегу Татарского залива; доказанная же ныне возможность входа в р. Амур мореходных судов из этого залива есть одно из главнейших условий пользы для России приамурского края и одна из главных причин к тому, чтобы немедленно же занять устье реки и обратить все наше внимание на приамурский край. Высказав это мнение, я, в записке от 20 октября 1849 г., представил генерал-губернатору, что так как из Аяна отправляют зимою торговую экспедицию в удский край, то полагал бы необходимым поручить г. Орлову, уже знакомому с тунгузским языком и местностию, проследовать из Удского к устью р. Амур, куда и стараться прибыть прежде вскрытия реки, для разведок: 1) когда устье Амура и лиман очищаются от льда, и в какой мере бывает разлив и течение реки при ее вскрытии? 2) далеко ли Татарский залив покрывается льдом к югу от мыса и селения Погоби, на остр. Сахалине лежащем? 3) около какого времени залив Счастия покрывается льдом и очищается от оного? пред [4] закрытием и после вскрытия не наносит ли к этому заливу льдов, препятствующих судоходству, как то бывает пред охотским портом? не разбивает ли в этом заливе зимою льда и не носит ли его течениями в эту гавань с моря по ее вскрытии или пред ее закрытием, что необходимо нужно знать для определения — имеется ли возможность зимовать в этом заливе судам без вытаскивания их наберет; 4) какой глубины р. Искай впадающая в залив Счастия и не может ли она служить для сообщения этого залива с рекою Амур и вообще в каком расстоянии по этому пути лежит залив Счастия от р. Амура? и 5) предполагая, что фарватеры по лиману могут очищаться от льда ранее, не окажется ли возможность с открытием устья р. Амура за льдами спуститься по открытому г. Казакевичем северному из реки каналу до северного рейда лимана, с целию определить какая имеется глубина при соединении этого канала с северным рейдом лимана?

На первое мнение мое генерал-губернатор отозвался, что поэтому предмету надобно ожидать большого затруднения, тем более, что у нас в Восточной Сибири нет еще надежной силы, которую прежде всего надобно организовать, а потому то Петропавловск и должен быть главным нашим портом на Восточном океане, а река Амур, в отношении его будет служить более удобным путем из Сибири. Что же касается до поручения г. Орлову, то генерал-губернатор немедленно предписал г. Завойке командировать г. Орлова к лиману Амура с целью возможного исследования его, согласно моей записке, и присовокупил, что из залива Счастия его возьмет судно охотской флотилии, которое с открытием навигации 1850 года будет туда с этою целию послано, и тогда же об этих распоряжениях сообщил и князю Меншикову.

Из Якутска, вслед за генералом-губернатором, мы прибыли в Иркутск, где и занялись составлением отчета, карт и видов по описным нашим журналам и сведениям. Между тем, с особым курьером в декабре было получено в Иркутске Высочайшее соизволение на сказанное представление генерал-губернатора об упразднении охотского порта и об образовании камчатской области под управлением г. Завойка. По окончании в Иркутске занятий, 33 декабря я представил копию как с отчета, так и с описных журналов и карт генерал-губернатору, а с подлинными 3 января 1850 года отправился в Петербург и при этом со мною было отправлено князю Меншикову для доклада на Высочайшее разрешение о необходимости в навигацию 1850 года занять устье [5] р. Амур 70 человеками, которых взят из команды охотского порта, и о назначении меня для этой цели по особым поручениям к генерал-губернатору, с переводом в. охотскую флотилию. С этими представлениями генерал-губернатора, 23 января я явился в Петербург к его светлости и за тем к министру иностранных дел графу Несельроду, и военному, графу Чернышеву. На все мои доводы, что река Амур доступна для морских судов, мне, по большей части отвечали недоверием, основываясь на вышеизложенном донесении Рос.-амер. компании. Мне говорили, что я ошибаюсь и что, кроме того, близ устья Амура у китайцев есть сила, а потому занятие этого устья, особливо столь ничтожным отрядом в 70 чел., было бы неблагоразумно.

Удостоившись, вместе с подчиненными моими, наград, я видел, что мы награждены не за экспедицию к Амуру, а за скорый и благополучный приход в Петропавловск, подобно моим предшественникам, исправно доставлявшим грузы из Европы в Камчатку.

Из всего вышесказанного убедившись в недоверии к моим показаниям, я мог отвечать только, что не осмелился бы доносить о том, в чем не уверен, тем более в столь важном деле, где я могу подвергаться строжайшей ответственности.

Что же касается до китайской силы, сведения о которой, по объяснению директора азият.-деп. г. Сенявина, имеются из Пекина, то эти сведения, то что также как и донесения моих предшественников о Сахалине и устье реки, ошибочны. Не только китайской силы, но и никакого даже китайского влияния на эти места я не заметил, и положительно можно сказать, что его и не существовало, и я полагаю, что для первоначального занятия устья реки достаточно даже менее 70 человек. Так как назначение в охотскую флотилию офицеров, по существовавшему тогда закону, делалось не иначе как с их согласия, то дабы иметь возможность доказать подобную ошибочность взглядов на самом деле, я сейчас же после этих разговоров изъявил князю Меншикову мое на то согласие, — почему для этой цели и был переведен в охотскую флотилию с назначением к генерал-губернатору, согласно его представлению, и, на основании существовавшего тогда закона для всех вообще офицеров, назначенных на службу в Сибирь, был при этом произведен в следующий чин капитана 1 ранга. Между тем, представления генерал-губернатора о занятии устья р. Амура обсуживались тогда в особом комитете, и по Высочайшее утвержденному мнению комитета, было определено: поручить генерал-губернатору, под видом [6] торговых предприятий Российско-американской компании, с 25 человеками команды, в заливе Счастия, или в другой какой либо местности, близкой к лиману, но отнюдь не на устье реки, основать зимовье.

С этим повелением, переданным мне его светлостию князем Меншиковым 25 марта 1850 года, я прибыл в Иркутск и в начале апреля отправлен генерал-губернатором исполнить Высочайшую волю, с следующею инструкциею: из Якутска я должен следовать в Аян, откуда, по соглашению с г. Завойкого, как начальником рос.-ам. фактории и назначенным уже губернатором в Камчатку, изготовив все нужное к экспедиции, на первом судне, долженствующем с открытием навигации прибыть из Охотска с назначенною для экспедиции командою, — отправиться в залив Счастия, в котором, приняв в свое ведение ожидавшего там г. Орлова, действовать затем согласно сказанной Высочайшей воле по моему усмотрению и с донесением об исполнении явиться лично к губернатору в Иркутск осенью. Одновременно со мною, командирован майор Корсаков для наблюдений за упразднением охотского порта, а также для скорейшего отправления ко мне из Охотска команды 25 челов., на одном из судов охотской флотилии. 30 мая я прибыл в Аян, а 20 июня с командою пришел туда же из Охотска транспорт «Байкал», на котором я и отправился к заливу Счастия, где нашел г. Орлова; с ним, но подробном осмотре местности, 29 июня мы заложили на приморской кошке этого залива зимовье Петровское. Г. Орлов сообщил мне, что он к вскрытию реки не поспел, что по сведениям, полученным от туземцев, следует полагать, что из реки есть прямой проход в Охотское море по северному фарватеру (в направлении, указанном г. Казакевичем), что он, г. Орлов был в лимане и спускался по этому фарватеру, но достигнуть устья его на северном рейде не мог, и что наконец, в залив Счастья заходят льды. Транспорт «Байкал» должен был немедленно возвратиться в Аян в распоряжение г. Завойкн, а вместо него в мое распоряжение ожидалось из Охотска в Аян другое судно. Пользуясь этим случаем, я отправился в Аян с двумя гиляками, Позваном и Паткеном, которые были очень полезны г. Орлову и просили меня показать им наш город и богослужение. В Аяне гиляки эти были обласканы, как преосвященным Инокентием, так и Г. Завойкого, что произвело как на них, так и на их товарищей, с их рассказов, весьма выгодное для нас впечатление. Донося из Аяна генерал-губернатору об основании [7] Петровского и об этом последнем действии, я объяснил, что слухи от подходящих к лиману иностранных судов, а равно и то обстоятельство, что поселение наше на Охотском море без немедленного занятия устья реки не принесет пользы — заставляют меня распространить свои исследования вверх по Амуру и сообразно встреченным мною при этом обстоятельствам я намерен действовать более решительно, что и составляет главную цель настоящего прибытия моего в Аян с гиляками.

13 июля, на бриге «Охотск», возвратившись обратно к Петровскому и взяв на бриг г. Орлова, мы пошли на северный рейд лимана, бросили якорь на этом рейде близ входа в северный канал и вместе с г. Орловым, на двух вельботах, отправились к мысу Пуир, до параллели которого этот канал оставался еще неизвестным. С наступлением отлива мы приступили к промеру от этого пункта и вышли на северный рейд. Самая меньшая глубина при устье этого канала оказалась 2 1/4 сажени; судя по не обсохшим лайдам и по наблюдению с брига, вода в это время была почти малая и горизонт ее изменился до 6 фут. Определив таким образом выход из северного канала, я отправил г. Орлова на бриге Охотск, обратно в Петровское, приказав командиру брига войдти в залив и всеми своими средствами помогать г. Орлову в постройке казарм, маленького пакгауза и привезенного на бриге из Охотска, сруба флигеля; сам же на вельботе с 6 вооруженными гребцами отправился в р. Амур, взяв с собою гиляка Позвана, а вместо толмача — тунгуса Афонасия. Состоявшему при мне топографу с 3 казаками приказал, окончив съемку берегов залива Счастия, исследовать береговой путь от этого залива к р. Амур (о котором дал сведение г. Орлов) и, достигнув этим путем р. Амур противу Константиновского полуострова, ожидать там моего прибытия, что могло быть не ранее 2 недель. Поднимаясь вверх под левым берегом р. Амур, с Константиновского полуострова, я производил его описание и по возможности делал промер, как самой реки, так равно протоков и озер Чепя и Орель, соединяющихся с р. Амуром. Достигнув же устья р. Амгунь, лежащего в 100 верстах от устья р. Амур, я перевалил на правый берег к селению Тыр и отсюда предпринял обратный путь. На всем этом пространстве я постоянно имел сношение с обитающими здесь гиляками и при селениях Мео и Тыр встречал торгующих Манчжур. Имея хороших переводчиков в сметливом тунгусе Афонасье и гиляке Позване, знающих тунгуский [8] и гиляцкий язык, на котором объясняются манчжуры, я мог удостовериться: а) что не только на всем осмотренном мною пространстве, но и далее на всем низовье Амурского края, где обитают племена гиляков, мангун, нейдальцев, самогиров, кекгальцев, на пространстве вверх по реке до 25 дней хода (по выражению гиляков), не существует никакого правительственного влияния Китая; подданные китайскому правительству манчжуры спускаются сюда украдкой, как бы за границу, и от правительства это им запрещено, так что очевидно места эти самими китайцами не считаются своими, б) Что все вышепомянутые племена находятся в первобытном состоянии и не имеют понятия о какой-либо гражданственности и о праве поземельного владения. Одним словом, всю эту страну я нашел в совершенно диком и одиночном положении, а при таком состоянии страны и при постоянном уверении гиляков, что к лиману Амура часто подходят суда с севера и юга, и при доказанной уже мною доступности устья Амура для этих судов, занятие его другою державою становилось весьма возможным и вероятным.

Соображая все эти обстоятельства, я решился немедленно поставить в устье Амура военный пост, поднять там российский флаг и тем фактически, для каждого из иностранцев и местных обитателей, заявить, что страну эту Россия считает своим владением и что, следовательно, всякое иностранное покушение на ее занятие после этого должно прознаваться насилием.

Решившись таким образом на занятие устья Амура, мне следовало избрать наиболее удобный для сего стратегический пункт. Таковым, по моему мнению, оказывался на Константиновском полуострове, в заливе Куегда, мыс того же имени. 6 августа 1850 г. я собрал несколько окрестных гиляков и, помолившись Богу, при трех залпах команды с вельбота, поднял русский военный флаг на мысе Куегда, и объявил гилякам, что главный начальник и властитель всего низовья р. Амур всегда был российский Государь Император (по их выражению Пали-пали Джаннан), который ныне Николай Павлович, и так как мы сюда посланы им с тем, чтобы никто их не обижал, то в случае каких-либо обид со стороны манчжур или кого-либо из людей с судов, они должны нам жаловаться и виновные будут наказаны; а потому они всем и каждому должны объявлять, что здесь русские (лочя). Здесь будет жить наша команда для того, чтобы их не давать в обиду и передавать нашим на Искай — о том кто их будет обижать, и наконец, что они у нас могут [9] получать все, что им надобно, на промен их промыслов. Пост этот в честь Государя Императора, я назвал Николаевским.

Кроме сказанного обстоятельства, местность на Куегде представляла то важное преимущество в тогдашнем нашем положении, что она, по съемке, сделанной топографом Поповым, лежит только в 40 вер. пути от залива Счастия — пути, не представляющем затруднения для прохода и проезда на вьючных оленях и даже верхом на лошадях, и составляет ближайший пункт от этого залива к р. Амур. Приобретя здесь от гиляков лодку, я 9 числа возвратился в Петровское, приказав Попову сделать подробную съемку окрестностей нашего поста и затем северного берега реки до лимана, и далее северо-восточного берега оного до залива Счастия. По окончании съемки г. Поповым и по устройстве необходимого на первый раз помещения в Петровском, я вследствие предписания ген.-губернатора, 24 августа вышел из залива Счастия, на бриге «Охотск», в обратный путь, чрез Аян, в Иркутск, предписав г. Орлову заведывать командою Петровского и Николаевского постов, из коих последний снять с окончанием навигации и вновь поставить с открытием навигации 1851 г., бдительно наблюдая за устьем Амура; в случае же появления в этих местах какого-либо иностранного судна, объявлять, что низовье Амура и прибрежья приамурского края принадлежат России. Вместе с тем предписано г. Орлову о действиях своих по сему предмету секретно доносить чрез Аян одному только ген.-губернатору Восточной Сибири; что же касается торговли и воинской команды, то о первой — сообщать начальнику аянской фактории, а о второй-губернатору Камчатки, г. Завойке; бригу «Охотск», для подкрепления нашего поселения и фактического влияния нашего в этой стране, я приказал возвратиться из Анна на зимовку в залив Счастья, а с открытием навигации 1851 г. прибыть в Аян с донесениями от г. Орлова.

Прибыв в Аян, я, секретным письмом, отправленным с нарочным, уведомил о своих действиях ген.-губернатора Вост. Сибири и просил г. Кашеварова (бывшего начальником компанейской фактории в Аяне) напять тунгузов с оленями для содержания сообщения с Петровским в зимнее время, оказывать г. Орлову возможное содействие и немедленно сообщать его донесения в Иркутск; наконец, сообщил начальнику Камчатки, г. Завойке, что бриг «Охотск», по неблагонадежности своей к осеннему плаванию, в Петропавловск не вернется и будет в Аяне в начале навигации 1851 г. [10]

Сделав помянутые распоряжения, 9 сентября я отправился из Ляна в Иркутск и оттуда, вследствие распоряжения, оставленного в Иркутске ген.-губернатором, 20 ноября явился к нему в Петербург.

Таковы были последствия экспедиции на транспорте «Байкал» в 1849 г. и действия наши в приамурском крае в 1850 г., положившие начало стремлению снова возвратить России этот край.

Из всего сказанного видно: 1) что на транспорте «Байкал», в 1849 году, приступили к исследованию лимана и устья реки, без положительных инструкции (с каковыми действовала там экспедиция, снаряженная Рос.-амер. компаниею в 1846 году), но только лишь как бы мимоходом, на весьма ограниченное время, оказавшееся свободным вследствие предварительных распоряжений и скорого прихода в Петропавловск транспорта, имевшего как при отправлении из Кронштадта, так равно и из Петропавловска, совершенно иное обязательное назначение. Между тем, г. Тихменев, приступая к изложению действий моих в лимане (ст. 67 ч. II) проходит молчанием этот факт, тогда как ему это должно быть известно, ибо упомянутые выше инструкции, разрешавшие мне войдти с транспортом в лиман для его исследования, отсылались из Петербурга чрез главное правление Рос.-амер. компании к начальнику ее аянской фактории, г. Завойке, который, как мы видели, и передал мне эти инструкции только лишь по приходе транспорта в Аян, когда уже произведены были те исследования, которые предписывалось произвести этими инструкциями. Точно также главная цель назначения транспорта «Байкал», при отправлении его из Кронштадта в 1848 году, судя по изложенному г. Тихменевым (стр. 61 ч. II), была ему известна, но и здесь г. Тихменев, упоминая о моем предложении генерал-губернатору, проходит молчанием тот факт, что это предложение, заключающееся в письме моем от 10 февраля, известном также г. Тихменеву (ссылка на журн. Рус. Слово 1856 года, 61 стр.), состояло «не в описи берегов в соседстве с р. Амуром и Сахалином», как пишет г. Тихменев (стр. 61 ч. II), но напротив, в исходатайствовании разрешения войдти с транспортом в лиман — для исследования его и устья реки. Таковое разрешение последовало, как мы видели, лишь по вторичному представлению генерал-губернатора в 1848 г. и означалось в сказанной выше инструкции, полученной мною по приходе в Аян, когда это исследование было уже мною окончено без всякого разрешения, в оставшееся у меня свободное время от обязательно [11] возложенного на меня поручения — подробно исследовать Константиновский залив и проч. Следовательно, положение мое в лимане было совершенно не то, в каком находилась экспедиция, посланная Росс.-амер. компаниею в 1846 году, действовавшая по Высочайшему повелению и имевшая одну только цель: паче всею удостовериться о состоянии устья р. Амур.

2) Ми видели, что исследования лимана и устьев реки Амур на транспорте «Байкал», в 1849 году, положительно разрешают главный вопрос, дающий значение приамурскому краю, — что Сахалин есть остров и река Амур и лиман ее открыты для плавания мореходных судов с Охотского моря и Татарского залива; что обнаружилась вся ошибочность заключения знаменитых европейских авторитетов Лаперуза, Бротона и Крузенштерна и последних исследований Росс.-амер. компании в 1846 г., представивших эту реку недоступною для входа в нее мореходных судов. Мы видели также, что результатом этих ошибочных донесений Росс.-амер. компании и сведений, представленных г. Миддендорфом, было решительное намерение отказаться навсегда от приамурского края, и что таковое распоряжение остановлено только лишь вследствие моих исследований, в 1849 г., на транспорте «Байкал». Между тем, г. Тихменев, говоря об этих действиях моих (II ч. стр. 68), не только умалчивает о результатах моих исследований, совершенно противоположных результатам действий Росс.-амер. комп., но даже придает им совершенно другое значение, как будто бы согласное с заключениями компанейской экспедиции в лимане. Так он пишет: «выйдя из реки, он (т. е. Невельской) производил исследование канала, ведущего к югу. Возвратившись на транспорт, г. Невельской думал войдти с ним в реку, но после тщетных усилий должен был отказаться от своего намерения и пошел к северу в Охотское море». Но выше объяснено, что я, выйдя из реки к югу, прошел не только по южному каналу лимана, но вышел из него в Татарский залив до параллели, на которой был Бротон, и возвращаясь оттуда на транспорт по сахалинскому каналу, не вошел в реку с транспортом не вследствие тщетности усилий к тому (как уверяет г. Тихменев), а просто за недостатком времени и не употребляя никаких усилий, — так как ожидаемого разрешения войдти даже в лиман, не говоря уже о реке, я не получал, а между тем, мне положительно приказано было подробно исследовать SO берег и Константиновский залив и на это исследование у меня оставалось только три недели. Для входа же в реку с [12] транспортом и обратного выхода из оной, по открытому мною пути, понадобилось бы не менее тех же трех недель, в которые я должен был заняться обязательным для меня поручением. Не знаю откуда взял г. Тихменев подобное неправильное сведение о тщетных усилиях, опровергающееся всеми донесениями моими, которые, как видно, должны были быть известны г. Тихменеву. Точно также хорошо должны быть известны автору и результаты моих исследований 1849 года, о которых он умалчивает. Однако, из такового молчания об этих фактах и из фальшивого заключения г. Тихменева, «что после тщательных усилий я должен был отказаться от своего намерения войдти в, реку с транспортом», — выходит, что будто бы мои исследования 1849 года были не что иное, как подтверждение ошибочных заключений, истекающих из исследований Росс.-амер. компании в 1846 году, что вход в реку Амур недоступен для мореходных судов. Все это ясно показывает одно только лишь усилие г. Тихменева, чрез упущение неподходящих к его взгляду фактов, оправдать и второе неправильное свое заключение, «что будто бы цель, предположенная при назначении экспедиции от P.-а. компании 1846 года к устью реки Амура, была достигнута «компаниею» (стр. 60 и 61) и оказалось, что устье реки Амур недоступно для мореходных судов (стр. 55), т. е. усилие автора доказать, что компания будто бы в точности исполнила Высочайшую волю: паче всего удостовериться в удобопроходимости устья реки Амур для мореходных судов, ибо в этом только лишь заключалась цель Высочайше возложенного на компанию поручения, которой она должна была достигнуть и, по словам автора, будто бы ее и достигла, и что это будто бы подтвердил и я в 1849 году.

3) В полученной много, в сентябре 1849 года, в Аяне инструкции, по которой разрешено произвести на транспорте «Байкал» исследование устья р. Амур и ее лимана, между прочим сказано: «за сим Высочайше также повелено на прибрежья Охотского моря к северу от лимана послать из Аяна торговую экспедицию, — а потому, если вы ее встретите, то имеете оказывать ей ваше содействие». Этот документ ясно показывает, что одним из главных поводов к отправлению в 1849 году г. Орлова из Аяна в страну, смежную с лиманом р. Амур, служило последовавшее тогда же разрешение приступить на транспорте «Байкал» к исследованию устья реки и ее лимана, т. е. истекало из одного и того же обстоятельства, которым возбуждался вновь вопрос об р. Амур. Между тем, г. Тихменев проходит [13] молчанием об этом факте, почему из его описания (стр. 62 и 63 и замечания к оным) выходит неправильное заключение, что будто бы поводом к этому отправлению г. Орлова единственно сведения, полученные от торговой экспедиции, посылаемой прежде сего из Аяна в удский край компаниею.

4) Мы видели также, что приказание, отданное генер.-губернатором из Якутска г. Завойке — предписать г. Орлову (отправлявшемуся в удский край в 1859 г.) проследовать оттуда на р. Амур и быть там до ее вскрытия — для исполнения поручений, изложенных в моей записке к ген.-губернатору — что приказание это было также следствием результатов экспедиции транспорта «Байкал» в 1849 г. Следствием тех же результатов было и Высочайшее повеление основать зимовье близ лимана, в заливе Счастия. Эти же результаты были главным поводом к постановлению на устье реки военного поста в 1850 году и к зимовке военного брига «Охотск» в Петровском. Но г. Тихменев, описывая эти происшествия (стр. 69-73), не упоминает об этих фактах, почему из его описания и выходит также неправильное и одностороннее заключение, что все это делалось лишь по представлению главного правления компании и под непосредственным руководством агентов компании, и для большого убеждения говорит еще здесь о том, чего вовсе и не было, а именно: на стр. 72, г. Тихменев пишет между прочим: «г. Невельской Орлов отправились на прибывшем к заливу бриге «Охотск» к устью лимана, откуда они занялись подробным исследованием канала от Охотского моря к устью Амура, начатого, как сказано выше, Орловым, — потом они поднялись по реке до с. Тыр, напротив устья р. Амгуни, и исследовали некоторые протоки». Но, во-первых, канал, о котором идет здесь речь, из реки до параллели мыса Пуир был открыт и промерен прежде Орлова в экспедиции транспорта «Байкал» 1849 года, г. Казакевичем, а в 1850 г., я и г. Орлов начали этот промер только именно с сказанного места до северного пролива, с целию определения, существует ли и в каком положении находится этот прямой путь в Охотское море? во-вторых, окончив это исследование, г. Орлов был немедленно послан оттуда же на бриге «Охотск» в Петровское, а вовсе не подымался со мною до с. Тыр и не был также со мною при постановке Николаевского поста, 6 августа. Он во все это время находился в Петровском, где присутствие его было крайне необходимо, ибо там производились спешные работы по изготовлению помещения для долженствующих [14] собраться на зимовку людей (более 50 чел., при 3 офицерах), и семейства г. Орлова; в-третьих, поводом к основанию поста на мысе Куегда было то важное обстоятельство, что (как я доносил еще в 1849 г.) это был первый стратегический пункт на N берегу, близ устья реки, соединенный, по исследованию топографа Попова, более прямым, кратчайшим и удобнейшим путем с заливом Счастия, чем пути от этого залива к другим местам того же берега, как-то: Пальво и Чнырах, лежащих выше и ниже мыса Куегда и представляющих, в отношении заселения, некоторое преимущество противу последнего.

Итак исследования на транспорте «Байкал» в 1849 г. разрушили предубеждение о недоступности Амура для мореходных судов, послужили первым, краеугольным камнем основания действий наших к возвращению России приамурского края, и потом, вследствие распоряжений на устье Амура в 1850 году, значение Российско-американской компании в этом деле ограничилось лишь ближайшим к месту действия складом, из коего правительство, за свой счет, могло приобретать снабжение, необходимое для экспедиции, действующей на Амуре. Вместе с тем компания служила как бы ширмою, за которою, по существовавшему еще тогда сомнению и опасению, считалось полезным до времени, прикрывать наши действия, почему во всех повелениях и инструкциях постоянно говорилось: «действовать под видом Рос. амер. компании.

Да не подумают, чтобы при этом заключении мною руководило намерение выставить себя. Нет, я далек от этого. Здесь факты говорят сами за себя. Я и все сотрудники мои в этом деле были лишь только случайно более счастливы, чем наши предшественники. И мы, подобно им, не избежали помянутого влияния европейских авторитетов. Проходя южным проливом, мы не верили самым очевидным фактам, доказывавшим его действительное состояние и не могли себе объяснить с первого раза, какие были причины ошибочных заключений Бротона. Только астрономические наблюдения и повторяемые промеры указали нам, что действительно мы были в южном проливе, и что он действительно глубок. Проследовав от него к югу до параллели, до которой доходила суда Бротона, мы ясно увидели наконец, что, подходя к лиману из Татарского залива, можно весьма легко впасть в ошибку, ибо берег Татарского залива высокий, обрывистый, напротив, берег Сахалина — низменный и имеет такое направление, что близ южного пролива скрывается за первый и издали кажется с ним сливающимся. Сверх этого, фарватер из [15] Татарского залива в лиман идет под скалистым и негостеприимным матерым берегом, а отмели, идущие от сахалинского противоположного ему берега, изрезаны заводями, самый же этот берег — бухтами, и к тому же глубина при устьях этих заводей большая, чем на фарватере; а потому, следуя с юга и, весьма натурально, придерживаясь более гостеприимного сахалинского берега, гребные суда Бротона могли легко попасть в одну из подобных заводей, а из нее в одну из бухт к Сахалину, где увидели себя окруженными отмелями, а, не видя пролива, который положительно в подобных местах кажется несуществующим, — могли весьма легко ошибиться и сделать неправильное заключение, что Сахалин соединяется с материком отмелью. Прибавьте еще к этому неправильные и довольно сильные течения и частые туманы и мрачность, — и ошибка Бротона и его сотрудников делается возможною. Открытая нами причина фальшивого заключения И. Ф. Крузенштерна о существовании бара большой реки на восточной стороне острова Сахалина, в таком месте, где нет даже никакой реки, указала нам с первого же приступа к исследованию, — как легко впасть в ошибку, если не обращать особого внимания на все обстоятельства, которые, случайно соединяясь, могут скрывать истину и невольно привести исследователя к неправильному заключению. Имея в виду, что мы строго следовали этому правилу, выведенному из опыта, и что мы шли по лиману из реки, придерживаясь матерого берега, делается понятным, почему мы были более счастливы, чем наш предшественник, избежали его ошибки и могли найдти и по возможности проследить прибрежный путь из реки к югу и северу. И наконец, также понятно, почему ошибся г. Гаврилов, следуя также из реки, как и мы, ибо путь его заградила банка от 3 до 6 фут глубины. Около южного мыса Пронгэ, при входе в реку, встречаются несколько течений по различным направлениям: из главного канала, из отмелого канала, идущего под самым берегом, и из нескольких прорывов большой банки, так что соединенными действиями этих течений легкие гребные суда незаметно отбрасываются на банку; а по этому без тщательного настойчивого исследования можно легко впасть в заблуждение о несуществовании входа в реку с глубиною, большею 6 фут, как и показал в этом месте г. Гаврилов, в 1846 году.

Подробное исследование, промеры и тщательное определение направления, открытого нами из реки фарватера, было немыслимо при наших средствах и ограниченном времени, а потому-то [16] главная и единственная забота наша при этом исследовании состояла в положительном лишь удостоверении в существовании на фарватере глубины, достаточной для входа в реку мореходных судов; но при этом для возможно большей ясности, мы не упускали случая дополнить наши исследования и показаниями туземцев. По всем этим причинам, исследования наши 1849 года представляют, как бы очерк пути, ведущего в р. Амур, но очерк такой, который вполне разрешал главный вопрос об р. Амуре — что она доступна для мореходных судов с севера и юга. Что главные основания этого очерка — совершенно верны, это доказали и дальнейшие затем подробные исследования и многие опыты.

Но г. Тихменев, чтобы оправдать неправильные представления компании в 1846 году, об устье реки Амур, совершенно извращает упомянутый сейчас мною факт, проводя такую мысль: «что будто бы исследования наши 1849 года, на транспорте «Байкал», столь же были ошибочны, как и исследования экспедиции, посланной Рос.-ам. компаниею в 1846 году, и что будто бы эту общую ошибку исправила компания, чрез г. Орлова, посланного начальником аянской фактории, г. Завойкою, и что будто бы г. Орлов первый открыл путь в р. Амур» (стр. 68 и 71 и примеч. к оной). После всего много изложенного подобное извращение г. Тихменевым истины, невольно может приводить только лишь к тому убеждению, что автор писал не историческое обозрение действий компании, а панегирик компании. Книга г. Тахменева называется, однако ж, историей, в которой не допускается произвольное искажение истины. Может быть, существовали какие нибудь неизвестные мне причины, независящие от компании, по которым она не продолжала в следующем году свои исследования после неудачной попытки своей в 1846 г., или по крайней мере не представила тогда правительству о необходимости этого исследования, на том основании, что чрез посылку компанейского судна 1846 года, Высочайшее повеление паче всего решить вопрос об состоянии устья реки было не исполнено.

Итак, не извращать факты, а верно изложить их причины и последствия — вот в чем состояла одна из главнейших обязанностей автора, тем более, что если и были ошибки в действиях компании, то они всегда возможны, особливо в таком деле, над которым тяготело тогда особое предубеждение; подобное объяснение со стороны автора истории компании тем более еще необходимо, что во главе компании в это время стоял известный своими гидрографическими трудами адмирал Ф. П. Врангель, который [17] без особых причин, и может быть опять ошибочных, — не мог сделать подобного упущения, представляя о результатах экспедиции Гаврилова. По крайней мере я вполне убежден в этом, испытав на опыте, с каким горячим участием и полною готовностию почтенный адмирал принял мою просьбу о дозволении взять с Медного острова 2-х алеут и байдарку, просьбу, с которою я обратился к нему пред уходом моим из Кронштадта.

Г. Невельской 1-й.

(Оконч. впредь).

Текст воспроизведен по изданию: Обзор результатов действия русских на северо-восточных пределах России и участия офицеров нашего флота в деле восприсоединения приамурского края к России // Морской сборник, № 7. 1864