НЕВЕЛЬСКОЙ Г. И.

ЗАПИСКИ

ГЛАВА XXVIII.

Донесение Завойко из Петропавловска о недостатке продовольствия. — Мнение генерал-губернатора и прибывших с ним лиц о нашей границе с Китаем. — Представление мое генерал-губернатору о невозможности ввести фрегат «Паллада» в лиман без паровых средств. — Смерть моей дочери и болезнь жены. — Соглашение Н. Н. Муравьева и Е. В. Путятина о вводе судов в амурский лиман. — Прибытие Муравьева в Петровское. — Донесение Н. Н. Муравьева о моих действиях. — Путешествие на оленях из Петровского в Николаевск. — Предположение о неприятеле. — Неудачный ввод фрегата «Паллада» в лиман. — Отправление генерал-губернатора и его распоряжения. — Предписание его мне от 10-го августа. — Предписание Унковскому. — Мое путешествие с семейством из Петровского в Николаевск. — Фрегат «Паллада» в Императорской гавани. — Распоряжения мои о размещении команд. — Генерал-губернатор в Аяне. — Шхуна «Восток». — Корабль российско-американской компании «Ситха». — Транспорт «Байкал». — Плавание шхуны «Восток». — Донесение Римского-Корсакова о победе в Петропавловске.

Вслед за уходом в де-Кастри отряда Арбузова я вместе с генералом последовал туда же. Н. Н. Муравьев из де-Кастри пошел на шхуне «Восток» в Императорскую гавань, чтобы передать Е. В. Путятину Высочайшее повеление и, по соглашению с ним, сделать надлежащее распоряжение. 24-го июня отряд Арбузова на транспортах «Иртыш» и «Двина» с продовольствием на весь путь до Петропавловска, а равно и с провиантом, привезенным на «Байкал», вышел по назначению. Чрез несколько часов после ухода из де-Кастри этих судов пришел в залив из Петропавловска корвет «Оливуца» с донесением от В. С. Завойко, «что он не в состоянии продовольствовать вновь прибывшую команду, потому что провианта для находившихся в Петропавловске команд и жителей едва только достанет до 1-го ноября, и что в виду военных обстоятельств, снабжение порта морем на компанейских кругосветных судах [339] (как то делалось) весьма сомнительно, а если суда эти, по какому-либо счастливому случаю, и успеют войти в порт, то и тогда они привезут только годовое продовольствие, рассчитанное на то только число людей, которое ныне находится.

Все вышеизложенные факты весьма знаменательны в истории приамурского и приуссурийского края. Они составляют третий краеугольный камень, положенный амурской экспедицией в основание к признанию этого края за Россией. Эти факты ясно обнаруживают, что оплотом для России на отдаленном востоке никогда не мог быть Петропавловск, и что вся сила ее с этой стороны заключалась единственно в этом крае. Но к несчастью тогда еще не вполне сознавали это последнее, весьма важное обстоятельство, так что и разрешение сплава по реке Амур было мотивировано главным образом тем, чтобы подкрепить Петропавловск, который полагали сделать главным нашим портом на Восточном океане. Я очень сожалел тогда, что на устьях Уссури и Хунгари не были поставлены посты, а также, что мое предложение о мелких постах на Сахалине было отклонено. Но в то время все были того мнения, что нам вовсе не надобно идти далее левого берега Амура, что обладание этим берегом и должно составлять конечную цель наших здесь действий, т. е. желали положить границу с Китаем по левому берегу Амура. Таковы были мнения и убеждения лиц, от которых зависело направление наших действий в этом крае. Эти убеждения разделяли тогда и все почти личности, прибывшие с генерал-губернатором, но, как мы увидим ниже, факты весьма скоро обнаружили всю неосновательность такого мнения и всю справедливость постоянных моих представлений о том, что река Амур составляет только лишь базис наших здесь действий, главная же и конечная цель оных должен быть уссурийский бассейн и его прибрежье.

В виду ввода фрегата «Паллада» в реку Амур, я объяснил генерал-губернатору, что вследствие не присылки в экспедицию просимых мною надлежащих средств для исследования лимана и обеспечения по оному плавания, война в этом отношении застала нас совершенно врасплох, ибо с ничтожнейшими средствами экспедиции мы после 1849 года едва могли только определить более или менее точное направление лиманских прибрежных фарватеров, по которым фрегат, при осадке 22 фута, [ходить] не может. Существует, правда, надежда, говорил я генерал-губернатору, [340] отыскать более глубокий фарватер, который, по словам туземцев, находится в лимане, но, по случаю обширности лимана, усеянного лабиринтом банок и мелей, и при неправильных и быстрых течениях, определение оного в короткое время не только затруднительно, но и сомнительно. В случае неудачной попытки к отысканию подобного фарватера остается одно средство — вести разгруженный фрегат по сахалинскому каналу и чрез бар северного фарватера, ибо при сизигиях на этом баре глубину можно полагать до 19 футов. Но в таком случае необходимо, чтобы не были упущены сизигийные воды в исходе августа и чтобы при проводке фрегата были сосредоточены все наши паровые средства. При всем том, чтобы быть уверенным в возможности провести фрегат этим путем, необходимо прежде всего произвести на шхуне «Восток» исследование бара северного фарватера и самого фарватера. Наконец, во всяком случае, прежде чем вести по лиману фрегат, необходимо, чтобы он был совсем разгружен и чтобы при нем во время проводки постоянно находилась шхуна «Восток», а в помощь ей пароход «Аргунь»; особенно необходима шхуна, так как «Аргунь» при сильной толчее и волнении в северной части лимана плавать не может. Вследствие этих объяснений, генерал-губернатор при отправлении своем в Императорскую гавань и поручил мне ожидать его в Николаевске, дабы оттуда на шхуне «Восток» идти с ним по северному лиманскому прибрежному каналу и лично хорошенько ознакомиться с каналом и с его баром и тем определить положительно, может ли разгруженный фрегат «Паллада» пройти этот бар в сизигийную августовскую воду. Фрегат приказано было у мыса Лазарева в лимане разгрузить и после разгрузки вести по лиману, имея при нем непременно шхуну «Восток» и пароход «Аргунь».

По уходе из де-Кастри Г. Н. Муравьева я отправился в Мариинский пост, где ожидало меня тяжко-грустное известие из Петровского: старшая несчастная дочь моя умерла, и жена была очень больна. Получив это, я сию же минуту на байдарке отправился в Петровское. Жену застал я едва только оправившейся от этой потери и тяжкой болезни. Тяжело было нам, родителям, видеть могилу нашей малютки на пустынной петровской кошке! Тяжко было испытание это нам, и без того отрезанным пустыней от всего света. Но, что делать, эта жертва, тяжкая для нас, [341] родителей, была данью исполнения долга, направленного к благу отечества!

С прибытием в Петровское корабля российско-американской компании, на нем пришел из Аяна брат жены моей, мичман Николай Иванович Ельчанинов, которого она не видала более 6-ти лет. Это свидание благотворно подействовало на жену мою в ее тяжкой горести.

Пробыв трое суток в Петровском, я отправился в Николаевское, чтобы встретить там Н. Н. Муравьева и с ним на шхуне «Восток» осмотреть бар северного фарватера, ибо ввод фрегата «Паллада» в реку более всех меня озабочивал; тем более, что при извилистых лиманских каналах и быстрых течениях ясно было видно, что паровые средства наши весьма были для этого недостаточны.

Между тем Николай Николаевич, условившись с адмиралом Ефимом Васильевичем Путятиным о снятии поста, о вводе фрегата в лиман и о разгрузке оного у мыса Лазарева, отправился обратно в залив де-Кастри, в котором начальником Александровского поста был назначен мною молодой лейтенант Яков Иванович Купреянов (сын адмирала Ивана Антоновича Купреянова), поступивший на службу в экспедицию.

Из де-Кастри шхуна «Восток» с генерал-губернатором пошла в лиман. Корвет «Оливуца» был отправлен в Петропавловск с распоряжением камчатскому губернатору В. С. Завойко: укреплять этот порт и защищаться в оном. Транспорт «Байкал» должен был ожидать у мыса Лазарева фрегат «Паллада». Генерал-губернатор, осмотрев на шхуне «Восток» рейд и местность у мыса Лазарева, пошел по сахалинскому каналу, пытаясь отыскать на этом пути средний канал. Попытка эта оказалась тщетною: сильным течением шхуну прижало к банкам, на которых она и простояла около 20 часов. Это обстоятельство и противные ветра замедлили плавание шхуны, а генерал-губернатор, между тем, спешил отправить чрез Аян свои донесения. Вследствие этого он отложил сове намерение зайти за мною в Николаевск и направился из лимана прямо в петровское. Оттуда он дал мне знать, чтобы я немедленно спешил к нему.

Вопрос о том, возможно или нет ввести в реку фрегат «Паллада», таким образом, разрешен еще не был.

Адмирал Путятин, сняв Константиновский пост, 16-го июля с фрегатом «Паллада» пришел к мысу Лазарева. Довольно [342] сильное течение на рейде около этого мыса и отмелый берег не дозволили производить разгрузку фрегата, особенно выгрузку артиллерии. Для последнего было необходимо устроить пристань, а для всех материалов и шкиперских запасов — магазин. Команда фрегата, поэтому, немедленно приступила к сказанным работам.

В это же время, 18-го июля, пришел в залив де-Кастри 52-х пушечный фрегат «Диана» под командой капитана 2-го ранга Степана Степановича Лесовского. Этот фрегат был послан из Кронштадта на смену фрегату «Паллада», который после выдержанного им шторма, по донесению адмирала Путятина, оказался совершенно ненадежным к обратному плаванию из Японии и должен был поэтому быть оставлен в Петропавловске. Таким образом, 20 июля в лимане у мыса Лазарева соединились оба фрегата.

Между тем, генерал-губернатор, придя на шхуне «Восток» в петровское, 15-го июля отправил на оной в Аян часть своего штаба и курьером в Петербург майор М. С. Корсакова с донесениями о благополучном сплаве и о всех упомянутых своих распоряжениях. В донесении этом относительно действий амурской экспедиции он писал:

«Не доходя около 900 верст до устья реки Амура, флотилия вступила в край, как бы давно принадлежавший России. Отважные и решительные действия начальника амурской экспедиции и всех его сотрудников заслуживают полной признательности. Несмотря на лишения, трудности, опасности и ничтожество средств, при которых действовала эта экспедиция, она в столь короткое время успела подчинить своему влиянию не только дикие племена, здесь обитающие, но даже и самых манджуров, приезжающих сюда для торговли. Она фактически указала нам на важное значение этого края для России и рассеяла все заблуждения, какие до сих пор об этом крае имелись».

20-го июля я вместе с генерал-губернатором и капитаном 2-го ранга Козакевичем из Петровского отправились чрез горы верхом на оленях в Николаевское, куда и прибыли 19-го числа. Шхуне «Восток» из Аяна приказано было возвратиться в Николаевское. Неприятель ни в Татарский залив, ни в Охотское море не показывался; из чего можно было заключить, что все внимание его было обращено на Петропавловск. [343]

В Николаевском в то время было 3 домика: казарма для команды, пакгауз и домик для офицера. По прибытии туда людей из Мариинского поста там начали строить, под наблюдением А. И. петрова, три флигеля и 2 большие казармы для помещения как этих людей, так равно и команды фрегата «Паллада» с офицерами. Вокруг поста был дремучий лес и тайга. Генерал-губернатор, осмотрев окрестности этого поста и устья реки Амур, назначил пункты, где должны быть укрепления для защиты устья. 26-го июля от мыса Лазарева на вельботе прибыл в Николаевск адмирал Путятин и по совещании с Н. Н. Муравьевым было решено: по снабжении фрегата «Диана» провизией, а главное — сухарями, которых почти не было,— адмиралу Путятину следовать на зиму в Японию для окончания переговоров с японцами и затем, ранней весною, возвратиться на лиман к мысу Лазарева. Чтобы изыскать средний и более глубокий фарватер для провода фрегата, 28-го июля, я вместе с адмиралом, из Николаевска на пароходе «Аргунь», пошли в лиман. Исследования наши, однако, оказались тщетными, они обнаружили лишь, что в короткое время и с имевшимися тогда средствами не было возможности сделать промер, который определил бы фарватер по средней части лимана, имевшей ширины до 30 верст. Тогда Е. В. Путятин немедленно послал гребные суда с фрегатов «Паллада» и «Диана» с гг. офицерами: Колокольцевым, Моисеевым и Ворониным с целью отыскать, не найдется ли около южного прибрежного канала заводи, в которой мог бы быть оставлен фрегат «Паллада» на зимовку, и какой глубины можно ожидать в предстоявшие августовские сизигийные воды на баре северного лиманского фарватера, т. е. сделать тщательный промер этого берега. Эти исследования показали, что около южного прибрежного лиманского фарватера не было такого места, где бы фрегат мог безопасно зимовать. Глубина на баре северного фарватера в малую воду оказалась 12 1/2 футов, а так как в сизигии прибывало воды до 7 фут., то можно было к тому времени ожидать более 19 футов 71.

По тщательном освидетельствовании корпуса фрегата «Паллада» комиссией, составленной по распоряжению генерал-губернатора и адмирала Путятина, оказалось, что верхний баргоут, [344] особливо у вант-путинсов, гнилой, так что болты последних вылезали; несколько бимсов и книц дали трещины, и степсы у грот т фок-мачт сели. Таким образом, фрегат без капитальной тимберовки не мог идти в море. Между тем, по случаю свежих ветров и течения, выгрузка с фрегата, в особенности артиллерии, на вновь устроенную пристань была сопряжена с немалыми затруднениями. Сверх того она замедлялась еще недостатком людей, так как часть команды была занята постройкой здания для помещения имущества фрегата, казармы для людей, долженствовавших остаться на зимовку, и пекарни для изготовления сухарей для фрегата «Диана». Кроме того, часть команды отделена была для упомянутых исследований и для построек помещения в Николаевске. Наконец, фрегат «Диана» должен был быть всегда готов к бою, ибо с часу на час надобно было ожидать появления неприятеля. По этим причинам фрегат могли только разгрузить к 10-му августа; при чем он сел кормою 18 фут. 8 дюймов. До 24-го августа, времени полных сизигийных вод, когда имелась надежда провести фрегат чрез бар северного фарватера, оставалось всего 13 суток. Фрегату без паровой помощи предстояло пройти по лиманскому сахалинскому каналу и северному рейду до северного берега, по пути, как мы видели, еще поверхностно исследованному и усеянному банками, при неправильных и часто быстрых течениях от NW и W, т. е. неблагоприятных, более 95 миль. Пароход «Аргунь» не мог быть полезен фрегату в этом случае, ибо на сахалинском фарватере при обрывистых банках, между которыми он направляется, разводит мгновенно крутое и сильное волнение, которого пароход по слабости своего скрепления выдерживать не мог; тем более, что машина его после первой качки портилась. Единственное, более надежное паровое судно, которое могло бы быть полезно фрегату при следовании его по сахалинскому каналу, и в особенности при переходе чрез бар северного фарватера, была 40 сильная шхуна «Восток», но она должна была в то время идти с генерал-губернатором в Аян, так как других судов тогда у нас не было. Итак, надежда ввести фрегат «Паллада» в реку Амур кроме благоприятных обстоятельств обусловливалась главное тем, чтобы шхуна «Восток» непременно была у фрегата «Паллада» не позже 20-го августа.

В виду всех вышеупомянутых обстоятельств, генерал-губернатор [345] должен был спешить с оставшимся у него штабом отправиться на шхуне «Восток» в Аян» с тем, чтобы возвратить ее немедленно к фрегату «Паллада».

Между тем, в бытность генерал-губернатора в Николаевском посту, он получил ответ на посланный им пред отправлением по Амуру лист пекинскому трибуналу о разграничении земель. Ответ этот заключался в письме от цицикорского и горинского генерал-губернатора Гусайцы-Фунянга, которым уведомлялось, что он, по указу богдыхана, назначен для рассмотра и разграничения мест, сопредельных с Россией, и что по этому случаю он отправился в лодках из города Сензина по реке Сунгари-Ула, но, узнав, что генерал проплыл по Амуру, он остановился в деревне Мылки, откуда и отправляет своих чиновников: Тейхен, Башкан, Дилан и Саген с товарищами, для извещения генерала о таковом указе богдыхана; а сам, по прибытии русских чиновников, отправится осматривать пограничные места. На это было отвечено, что теперь война, и чиновников выслано не будет.

10-го августа Н. Н. Муравьев с остальным своим штабом пошел на шхуне «Восток» из петровского в Аян, предполагая непременно отправить ее оттуда немедленно к фрегату «Паллада», так чтобы ранее 20-го августа она могла быть у фрегата. Отправляясь в Аян, Николай Николаевич дал мне и командиру фрегата «Паллада», флигель-адъютанту И. С. Унковскому 72, приказания, сущность которых заключалась в следующем:

«Николаевский пост должен быть главным нашим здесь пунктом, а потому из Петровского перевести в этот пункт все запасы, материалы и часть команды. Пароход «Аргунь» и шхуна «Восток» должны находиться в распоряжении командира фрегата «Паллада», Унковского, для содействия к проводке им этого фрегата сахалинским и северным фарватерами в реку Амур. При размещении команды фрегата «Паллада» на зимовку в Николаевске приступить к исправлению фрегата и к заготовлению леса для постройки предполагаемых батарей на мысах Куегда, Мео и Чнар-Рах. если в продолжение настоящей навигации нельзя будет перевезти с мыса Лазарева в Николаевск артиллерию. снаряды, порох и имущество с фрегат «Паллада», [346] то с открытием навигации 1855 года немедленно и наипервее приступить к этому, а равно приступить и к постройке батарей на упомянутых выше мысах. При вводе фрегата в реку Амур, командира фрегата Унковского с некоторыми офицерами отправить в Аян, а старшего по нем капитан-лейтенанта И. И. Бутакова, при надлежащем числе офицеров, оставить в Николаевске, в амурской экспедиции, для заведования фрегатом и командою. Как офицерам, так и команде фрегата производить морское довольствие по штату экспедиции. Если по какому-либо случаю г. Унковский не успеет ныне ввести в реку фрегат «Паллада» и оставить его на зимовку в лимане, то с открытием навигации 1855 года наипервее ввести фрегат в реку Амур. И наконец: конным казакам содержать зимою сообщение между Мариинским и Николаевским постами».

Г-ну Унковскому предписывалось: по совершенно разгрузке фрегата, не упуская удобного времени — полных сизигийных августовских вод, стараться ввести фрегат «Паллада» по сахалинскому и северному фарватерам в реку Амур. В случае если бы по каким-либо причинам он не успел ныне ввести его в реку, то оставить его на зимовку в лимане, оградив сваями.

22-го августа я получил в петровском уведомление, что машина парохода «Аргунь» испортилась, и что фрегат «Паллада», как по этому случаю, так и по весьма неблагоприятным обстоятельствам, не вступил еще и на сахалинский фарватер. Итак, надежда провести фрегат чрез бар северного фарватера, пользуясь августовскими сизигийными водами (Т. Е. до равноденствия), рушилась; оставалось, следовательно, провести его чрез этот бар в сизигийную полную воду в начале сентября; но для успеха предприятия необходимо было, чтобы при нем была непременно шхуна «Восток» и чтобы фрегат до наступления свежих равноденственных ветров достиг северного лиманского рейда, на котором он единственно и мог надежно отстаиваться в ожидании благоприятных обстоятельств. Стоянка на сахалинском фарватере, особенно в северной части его, при дующих здесь обыкновенно в северной части его, при дующих здесь обыкновенно в равноденствие крепких, до степени шторма, северных ветрах и при сильных течениях и сулоях в узости между банками, была бы весьма опасна.

До 26-го августа я ожидал в Петровском возвращения из [347] Аяна шхуны «Восток», но ожидания мои были тщетны, и этого числа я с женой и малюткой на катере и вельботе со всем нашим имуществом отправился по заливу и лиману в Николаевское, оставив Д. И. Орлову в Петровском следующие распоряжения: «по прибытии на петровский рейд шхуны «Восток», отправить ее немедленно в сахалинский канал к фрегату «Паллада». Ожидаемые на компанейских судах из Аяна товары и запасы выгружать и отправлять в Николаевский пост».

На пути следования нашего из Петровского в Николаевское, 28-го августа, в лимане у мыса Пуир, внезапно засвежевшим, до степени шторма, ветром от N катер со всеми нами выбросило на берег, так что мы двое суток должны были провести в гилякской юрте в селении Пуир и только к вечеру 1-го сентября добрались до Николаевска. К этому времени пароход «Аргунь» успел исправить свои повреждения в машине, а потому утром 2-го сентября я и отправился на нем к фрегату «Паллада». К вечеру 4-го сентября мы подошли к фрегату, который в это время, несмотря на всевозможные неблагоприятные обстоятельства, одними своими средствами, без всякой паровой помощи успел пройти самую трудную и опасную часть сахалинского фарватера 73, так что до бара северного фарватера оставалось ему не более 35 миль, т. е. пространство, которое при сколько-нибудь благоприятных обстоятельствах он мог бы пройти за один и много два дня, а на северном рейде у бара ожидать сизигийной полной воды. Этот бар имел длины всего около 3/4 [мили]; за ним шел северный прибрежный фарватер, на котором глубина при малой воде оказалась от 3 с половиной до 5-ти сажень, а на реке от мыса Тебах до Николаевского поста от 6 до 15 сажень.

Рано утром 5-го сентября подул от S тихий ветер, и фрегат, имея впереди под парусами шлюпки, ограждавшие банки фарватера, шел за ними к N по глубинам от 5 до 8 сажень со скоростью 3 с половиной узлов. Имея в виду, что при таких благоприятных обстоятельствах фрегат скоро достигнет северного рейда, я, чтобы запастись дровами на ближайшем берегу, отправился на пароходе на мыс Уса, имея намерение сколь возможно [348] поспешнее выйти к фрегату на северный рейд. С помощью парохода и с часу на час ожидавшейся шхуны «Восток» провести фрегат чрез бар и обеспечить таким образом вход его в реку Амур было бы весьма легко, тем более что глубина его на северном баре в полную воду достигала до 19 футов, фрегат же сидел 18.

Таким образом, если бы во время перехода южной части лимана при фрегате имелись паровые средства, т. е. шхуна «Восток» и пароход «Аргунь», то он уже стоял бы на северном лиманском рейде, а как этот рейд довольно закрыт, то стоянка его была бы спокойная, тогда как по всему сахалинскому каналу, особенно при северо-западных и северо-восточных ветрах, стоять на якоре было не безопасно.

В ночь с 5-го на 6-е число «Аргунь» встал на якорь у мыса Уса на 12-ти фунтовой глубине; был штиль, но после полуночи начал задувать ветер от NW и к 3 часам утра скрепчал и превратился в шторм. Пароход «Аргунь» под парами и на двух якорях едва мог отстаиваться; каждую минуту мы ожидали, что у нас лопнут канаты, и пароход выбросит на подветренный берег, находившийся от нас в одной миле.

Шторм продолжался до вечера 8-го сентября, когда ветер вдруг переменился. задул от S и начал стихать. пароход имел серьезные повреждения в машине, что и понудило меня, пользуясь S ветром, 9-го числа вступить под паруса и следовать для исправления в Николаевск. Мы едва дотащились до него к ночи 10-го сентября. Между тем, 5-го сентября пришел из Петровского в Николаевск катер с различными запасами. Д. И. Орлов прислал мне с ним известие, что 2-го сентября пришел из Аяна на петровский рейд корабль российско-американской компании с различными товарами и запасами, к выгрузке которых он и приступил; что шхуну «восток» генерал-губернатор послал из Аяна в Камчатку с важными распоряжениями, с почтой и чиновниками, и, наконец, что компанейский корабль будет ожидать моих распоряжений.

Озаботившись положением фрегата «Паллада», по прибытии в Николаевск я немедленно послал в лиман к северному рейду шлюпку, а к югу паровой катер «Надежда» и 14 сентября с паровым катером получил уведомление от командира фрегата «Паллада», что при жестоком шторме от NNO он едва мог [349] отстояться на двух якорях в северной части сахалинского фарватера, и что баркас его и 2 катера затопило. Не имея, таким образом, средств продолжать путь далее, он возвращается к мысу Лазарева в распоряжение адмирала Путятина. Итак, несмотря на все энергические меры, принятые адмиралом, командиром фрегата, офицерами оного и вполне молодецкой и опытной его командой, по вышеизложенным причинам, а главное по неимению при фрегате единственного нашего парового двигателя — шхуны «Восток», ввести фрегат в реку в эту навигацию не успели. Оставлять его зимовать в лимане было опасно, ибо осенним и весенним ледоходом, при котором здесь бывают обыкновенно свежие ветры и быстрые течения, фрегат мог быть прорезан или выброшен на банку. По тем же причинам не безопасно был оставлять его в заливе де-Кастри. между тем, по вскрытии и очищении лимана ото льда в весеннюю сизигийную воду, на баре южного прибрежного фарватера часто бывает воды до 19 футов. Это обстоятельство давало надежду ранней весною ввести фрегат в реку этим кратчайшим и более других безопасным путем.

На морских картах того времени на всем берегу Татарского залива не показано ни одной гавани. Весь берег означался сплошным скалистым и неприступным, а Сахалин — соединенным с материком песчаным перешейком, т. е. вход в лиман с юга показывался невозможным; все же сделанные нами открытия, а равно и составленные нами новые карты хранились в тайне. Поэтому надобно было предполагать, что все внимание неприятеля, в видах уничтожения наших военных судов, к чему главное он и стремился 74, будет обращено на Петропавловск, как на единственный пункт, где, по его мнению, только и могли скрыться наши суда. Справедливость такого нашего заключения подтвердилась тем обстоятельством, что в продолжение всей навигации 1854 года неприятельских крейсеров не являлось ни в Охотском море, ни в Татарском заливе. [350]

Вследствие вышеупомянутых соображений, адмирал Путятин и решился отвести фрегат «Паллада» на зимовку в Императорскую гавань, располагая самою раннею весною 1855 года привести его обратно к мысу Лазарева, так, чтобы, пользуясь первою сизигийною большою водою, ввести его в реку Амур южным прибрежным фарватером. Получив сведение о таковом решении адмирала относительно фрегата и имея в виду отправить в Аян командира фрегата, Унковского, с некоторыми офицерами, я предложил капитан-лейтенанту Фуругельму, заведовавшему тогда торговыми делами российско-американской компании на устье Амура, задержать на Петровском рейде компанейский корабль, на котором бы могли отправиться г. Унковский и офицеры. Вместе с этим я предоставил г. Фуругельму все имевшиеся у меня перевозные средства, дабы как возможно скорее могли быть доставлены из Петровского в Николаевск различные продовольственные запасы, привезенные на компанейском корабле из Аяна 75. Между тем, из Николаевска на гребных судах фрегата «Диана» перевозили к мысу Лазарева ржаную муку и различные продовольственные запасы, какие только возможно было уделить нам для фрегата, и на мысе Лазарева во вновь устроенной пекарне заготовляли для фрегата сухари. С прибытием фрегата «Паллада», оттуда начали отправлять в Николаевск команду его со всем ее имуществом. Начальство над ней поручено было капитан-лейтенанту Бутакову, с которым были оставлены лейтенанты Бирюлев и Шварц, мичман Иванов, поручик Попов, прапорщик Кузнецов и артиллерийский поручик Антипенко. Все эти операции, при неимении паровых средств, были сопряжены с большими затруднениями и совершались под непосредственным наблюдением и ведением командира фрегата «Диана», капитана 2-го ранга С. С. Лесовского (ныне генерал-адъютант, вице-адмирал, управляющий морским министерством). Благодаря энергии и деятельности Степана Степановича, к 22 сентября фрегат «Диана» был готов к плаванию и команда фрегата «Паллада» в числе 380 человек (кроме 10 оставленных при артиллерии на мысе Лазарева) прибыла в Николаевск. «Диана», имея на буксире под фальшивым вооружением остов фрегата «Паллада», 24 сентября направилась из лимана к югу. [351]

О перевозке артиллерии и имущества, оставленного на мысе Лазарева с фрегата «Паллада» по позднему времени года и по неимению надлежащих средств и думать было нечего. Все средства и внимание наше надобно было обратить на самое важное и необходимое: а) на доставление из Петровского в Николаевск различных запасов, товаров и материалов, которые привезены были к нам для спасения из Аяна; б) на скорое и сколько возможно удобное устройство зданий для помещения огромного количества людей, собравшихся в Николаевске на зимовку; в) на обеспечение этих людей продовольствием, отчего главным образом зависело сохранение их здоровья, и наконец г) необходимо было как возможно скорее переправить г. Унковского с офицерами в Петровское, дабы не задерживать компанейский корабль, который должен был, доставив их в Аян, возвратиться благовременно в колонии. На все эти обстоятельства и были обращены все наши средства и внимание.

Между тем, генерал-губернатор, по прибытии из петровского в Аян, на шхуне «восток», 13 августа отправил из Аяна в Большерецк на корабле российско-американской компании «Ситха» некоторых чиновников и часть почты. Корабль этот вместо Большерецка пошел в Петропавловск и при входе в Авачинскую губу был взят неприятелем. Оттого-то и случилось, что Николай Николаевич послал из Аяна 17 августа шхуну «Восток» вместо Петровского в Петропавловск. Шхуна эта 26 августа при входе в Авачинскую губу случайно встретила бот № 1 под начальством боцмана Новограбленного, который и дал знать на шхуну, что у Петропавловска стоит неприятельская эскадра. Шхуна сейчас же пошла обратно к югу. Проходя Курильскую гряду, у нее оказались течь и повреждение в машине. Для исправления этих повреждений она зашла в бухту на острове Парамушир, где и встретилась с транспортом «Байкал», направлявшимся из Аяна в Большерецк. Она передала ему все бумаги, посланные на ней генерал-губернатором, с приказанием немедленно отправить их из Большерецка берегом в Петропавловск и с тем, чтобы с этим же посланным дали знать из Петропавловска в Большерецк о результатах нападения на этот порт неприятеля.

По исправлении повреждений, шхуна «Восток» с Курильских островов, 26-го сентября, пришла в Большерецк. Шестого октября [352] командир шхуны, капитан-лейтенант В. А. Римский-Корсаков, получил из Петропавловска известие, что при содействии прибывшего в Петропавловск фрегата «Аврора» неприятель, нападавший на этот порт, был блистательно отражен и с большою потерею в своих командах удалился из Авачинской губы. С этим известием шхуна «Восток» из Большерецка пошла в Николаевск, но по случаю свежих противных ветров и позднего времени года в лиман войти не могла и принуждена была укрыться в Петровском заливе, где и осталась на зимовку.

Воин Андреевич Римский-Корсаков, донося мне о своем плавании и о победе, одержанной в Петропавловске над неприятелем, в заключение сообщил, что по сведениям, полученным в Большерецке из Петропавловска, этот порт в случае продолжения военных действий в предстоявшую навигацию совершенно не обеспечен продовольствием, которого в Петропавловске, по числу зимующих ныне в нем людей, не более, как на 10 месяцев, и то благодаря совершенно неожиданной случайности, а именно, что суда российско-американской компании с провиантом, рассчитанным по штатному только лишь положению 47 экипажа, пришли в Петропавловск 3 днями ранее неприятеля и поэтому не сделались его добычей, подобно кораблю «Ситха».

Получив это донесение, я, 22-го октября, при собрании всех команд помолился Всевышнему Творцу и объяснил командам о блистательной победе, одержанной их доблестными товарищами в Петропавловске. Затем мы заложили на мысе Куегда батарею и первое на р. Амур судно: шхуну-баржу «Лиман» (прозванную «Бабушкой») для перевоза артиллерии с мыса Лазарева. [353]

ГЛАВА XXIX.

Соображения мои о положении Петропавловска. — Представление генерал-губернатору о необходимости перенести этот порт в приамурский край, 27 октября 1854 года. — Надежды и предположение, что мне благовременно дадут знать о снятии Петропавловска. — Мое производство в контр-адмиралы. — Уведомление от Синицына из Императорской гавани. — Цель англо-французов в Восточном океане. — Командировка прапорщика Кузнецова в Императорскую гавань. — Инструкции. — Письмо мое Н. Н. Муравьеву от 12 апреля 1855 г. — Положение амурской экспедиции в зиму с 1854 на 1855 год. — Прибытие семейств из Петропавловска. — Моя поездка в де-Кастри. — Сведения о снятии Петропавловского порта. — Нападение неприятеля на наши суда. — Мои распоряжения. — Прибытие в залив де-Кастри. — Военный совет. — Мое предложение. — Решение совета. — Отправление эскадры в лиман. — Возвращение в Николаевск. — Донесение Бутакова о прибытии наших судов к мысу Лазарева. — Причины снятия Петропавловского порта. — Следование из него нашей эскадры. — Посылка Мартынова. — Прибытие к мысу Лазарева С. С. Лесовского. — Взятие в плен Мусина-Пушкина. — Шхуна «Хеда». — Прибытие на ней Е. В. Путятина и К. Н. Посьета в Николаевск. — Спуск генерал-губернатора по Амуру и прибытие его в Мариинский пост. — Закрытие амурской экспедиции. — Мое новое назначение. — Отчет амурской экспедиции. — Необходимость постов по р. Амур. — Наша граница с Китаем. — Почему не принято мое мнение. — Ввод в р. Амур фрегата «Аврора» и других судов. — Личный состав амурской экспедиции.

Как ни блестящи были подвиги защитников Петропавловска, но по недостатку продовольствия, в случае войны, положение их в Камчатке представлялось безвыходным. Это обстоятельство ясно указывало на необходимость оставить Петропавловск и сосредоточит все в Николаевске или вообще на реке Амур, о чем я неоднократно говорил и прежде, но чему, к несчастью, тогда не верили. Спасение храбрых и доблестных защитников Петропавловска, судов и всего имущества порта, в случае продолжения военных действий и в 1855 году, представлялось возможным лишь только тогда, если они самою раннею весною уйдут из Петропавловска и, несмотря на вероятную бдительность неприятеля, [354] успеют войти в лиман реки Амура. Имея в виду это обстоятельство, с первою же почтою, отправленною из Николаевска 26-го октября, я писал генерал-губернатору: «Осмеливаюсь доложить Вашему Превосходительству, что в случае продолжения войны и в 1855 году, скорое сосредоточение в Николаевске всего, что находится ныне в Петропавловске и Японии, должно, по моему мнению, составлять единственную и главную нашу заботу, ибо если мы благовременно это сделаем, то неприятель, в каких бы то превосходных силах здесь не появился, нам никакого вреда сделать не может, потому что банки лимана, полная для него неизвестность здешнего моря, удаление его от сколько-нибудь цивилизованных портов не на одну тысячу миль, лесистые, гористые и бездорожные, пустынные прибрежья приамурского края составляют крепости, непреоборимые для самого сильного врага, пришедшего с моря. Появление его сюда послужит нам не во вред, а в пользу, ибо, блокируя берега татарского залива, он этим фактически признает их российскими. При сосредоточении в Николаевске судов, людей и всего имущества Петропавловского порта единственный неприятель для них, с которым неминуемо придется бороться, это мороз и пустыня, но чтобы победить его, необходимо, чтобы все силы наши были обращены на благовременное устройство просторных помещений и на полное обеспечение из Забайкалья по реке Амуру сосредоточенных здесь людей хорошим и в избытке продовольствием, медикаментами и необходимою здесь теплою одеждою. Каждый прибывший сюда человек без совершенно полного довольствия пищей и одеждой и без строительных материалов (кроме леса, разумеется) и инструментов будет нас здесь не усиливать, а только ослаблять и обременять, распространяя болезни и смертность. Поэтому не следует присылать сюда людей без полного обеспечения всем вышеупомянутым. Здесь, в настоящее время, каждый солдат, прежде всего, должен быть плотником; самое для него необходимое: топор, теплая одежда и полное во всех отношениях продовольствие. С этими только средствами он может бороться и выйти победителем неминуемого и лютого здесь врага — мороза и различных в пустынном крае климатических и других условий, вредно действующих на здоровье людей и порождающих различные болезни и смертность. Победивши этого врага, внешний враг, пришедший с моря, для нас будет здесь уже ничтожен, ибо, прежде чем [355] он доберется до нас, ему придется встретиться с негостеприимным и богатым банками лиманом, в котором он или разобьется, или же очутится в совершенно безвыходном положении. Он не решится также бесполезно терять своих людей высадкой десантов на пустынные, лесистые, гористые и бездорожные берега приамурского края, и, таким образом, война здесь будет кончена со славою, хотя и без порохового дыма и свиста пуль и ядер, — со славою, потому что она нанесет огромный вред неприятелю без всякой с нашей стороны потери; неприятель будет всегда в страхе, дабы суда наши не пробрались отсюда в океан для уничтожения его торговли, и чрез это он вынужденным найдется блокировать берега Татарского залива и южной части Охотского моря, для чего необходимо сосредоточить здесь большое количество военных судов, что сопряжено с весьма значительными расходами. Между тем, как нам он всем этим принесет огромную пользу, так как, блокируя прибрежья, а следовательно и весь приамурский и приуссурийский край, он тем самым фактически признает их русскими». В заключение этого письма я выразил надежду, что мне будет дано знать благовременно о решении, какое будет принято относительно Петропавловска, ибо в противном случае я буду поставлен в большое затруднение и не буду иметь возможности принять надлежащие благовременные меры.

Излагая такое мнение Николая Николаевичу, я знал, что оно было совершенно противоположно тем видам на Петропавловск и тем мерам, которые были приняты для того, чтобы сделать из него главный наш порт на Восточном океане. Я знал, что для его защиты еще в 1852 и 1853 годах туда была отправлена артиллерия, снаряды и проч., но, тем не менее, я надеялся, что на мое письмо, по важности его содержания, генерал-губернатор обратит свое внимание и вскоре пришлет ответ, а потому, после окончания построек для размещения всех собравшихся здесь команд и чинов и различных, необходимых работ для предстоявшей навигации, начал заготовлять лес для построек в Николаевске, на случай внезапного увеличения команды в оном. Сверх этого я имел в виду еще то обстоятельство, что вход в лиман с юга возможен только в первых числах мая, ибо южная часть лимана иногда бывает совершенно чиста к 5-му или 6-му мая, а иногда она бывает затерта [356] льдами до 15-го числа. Это зависело от господствовавших в начале мая ветров: если ветер южный, то южная часть лимана была чиста ото льда в самом начале мая, и наоборот: если ветер северный, то лед стоял там до 15-го числа. На фарватере между южной частью лимана и заливом де-Кастри, единственным на тогдашних картах пунктом, где суда могли спокойно становиться на якорь, находятся банки, между которыми без подобной карты идти весьма затруднительно. За ними же, или за так называемым мною баром южного общего фарватера, суда могут стоять совершенно спокойно. По рассказам туземцев, от мыса Екатерины идет довольно торная тропинка к реке Амур, в селение Алом, лежащее около 80 верст от Николаевска. Вышеизложенные обстоятельства были весьма важны в случае преследования наших судов сильнейшим неприятелем. Фрегаты наши, собравшиеся в залив де-Кастри для ожидания возможности входа в лиман, как местности известной неприятелю, будут не безопасны от его нападения, между тем как, находясь у мыса Екатерины, плавание по которому без подробной карты затруднительно и совершенно неизвестно неприятелю, они будут более безопасны от его нападения. Сверх этого, при каких-либо несчастным обстоятельствах, от мыса Екатерины можно достигнуть реки Амура берегом. По этим причинам, в случае преследования нашей эскадры сильнейшим неприятелем, она у мыса Екатерины гораздо безопаснее может выжидать возможности войти в амурский лиман. По этим-то причинам мне и необходимо было заблаговременно знать, будет или нет переводиться в Николаевск Петропавловский порт, дабы иметь возможность дать знать об этом начальнику, следовавшему из Петропавловска с судами и имуществом порта. Я был уверен (чего иначе, кажется, и быть не могло), что в случае перевода Петропавловского порта в Николаевск меня, как главноначальствующее в крае лицо, не оставят благовременным уведомлением. Но как мы видим далее, этого не последовало, а потому я и должен был предполагать, что упомянутое мнение мое оставлено без внимания, и что после победы, одержанной в Петропавловске, решились оставить этот порт там. Поэтому с открытием навигации 1855 года я ожидал только в амурский лиман фрегаты «Диана» и «Паллада» с Е. В. Путятиным, которому путь к лиману был хорошо известен. В виду ввода фрегата «Паллада» в реку [357] Амур и сколь возможно скорого перевоза с мыса Лазарева артиллерии и имущества фрегата, мы старались, чтобы к открытию навигации были готовы: строящаяся баржа-шхуна «Лиман», гребные суда и пароход «Аргунь», которые требовал немалых исправлений. Сверх того я поручил командиру шхуны «Восток», Римскому-Корсакову, по льду осмотреть и определить бар северного фарватера и с первой возможностью, с открытием навигации спешить из Петровска в лиман для содействия вводу фрегата. Вместе с тем мы по льду же определили бар и направление южного лиманского прибрежного фарватера, имея в виду, чтобы при первой весенней сизигийной полной воде с помощью парохода «Аргунь» и шхуны «Восток», ввести фрегат «Паллада» в реку Амур этим путем.

В январе 1855 года пришла к нам первая зимняя почта, и с нею я получил Высочайший приказ о производстве меня 26-го августа 1854 года в контр-адмиралы. Генерал-губернатор, поздравляя меня с этим, писал, что Государь Император остался чрезвычайно доволен всеми моими предыдущими действиями и находит их решительными, благородными и патриотическими. В заключение Николай Николаевич писал, что он надеется, что фрегат «Паллада» весною будет введен в реку Амур, и с этим изъявил мне неудовольствие, почему фрегат не оставили зимовать в лимане, как он предписывал г. Унковскому. Вслед за этим я получил также уведомление от боцмана Синицына из Императорской гавани, что фрегат «Паллада» с 10 матросами оставлен на его попечение, на зимовку в этой гавани, что на фрегате находится порох и к нему проведен стопин. Боцман имел от адмирала Путятина приказание, если по какому-либо случаю, прежде его прихода в Императорскую гавань, явится в оную неприятель, то фрегат немедленно взорвать на воздух, а самим удалиться в лес. «Провизии и одежды,— писал боцман,— оставлено было в полном изобилии, все люди совершенно здоровы, но фрегат, по случаю гнилости, имеет значительную течь, так что до заморозков не отходили от помпы».

В начале марта прибыли две почты, и с ними мы получили русские и иностранные газеты, из которых увидели, что отбитием нападения англо-французов на Петропавловский порт, общественное мнение в Англии и Франции сильно заговорило о нанесении им этим поражением оскорбления и требовало, чтобы обе [358] эти державы приняли энергические меры для уничтожения Петропавловска, а главное наших судов, находящихся в Восточном океане. Это обстоятельство, а равно и соображение относительно напрасного уничтожения фрегата «Паллада», побудило меня сейчас же послать в Императорскую гавань прапорщика штурманов Кузнецова, приказав ему следовать туда чрез Мариинский пост. По прибытии в эту гавань иметь в виду: а) чтобы стопины, проведенные с фрегата «Паллада», были всегда в исправности, так чтобы фрегат немедленно мог быть взорван; б) с открытием навигации, на входном мысе в гавань, постоянно иметь пост и бдительно наблюдать над всеми судами, идущими с моря; в) предварительно осмотреть место, куда удобнее отступать команде в случае прихода в гавань неприятеля, и в этом месте иметь постоянно сухарей и другой провизии, по крайне мере, на два месяца; г) в случае прихода неприятеля в императорскую гавань адмирала Путятина или кого-либо из наших военных судов, предъявить эти мои приказания , и наконец е) при всяком удобном случае с надежными туземцами или чрез наши суда доносить мне подробно и иметь в виду, что ранней весною. согласно распоряжению адмирала Путятина. фрегат «Паллада» должен быть приведен в амурский лиман.

С последней почтой, отправленной зимним путем 12-го апреля 1855 года, донося генерал-губернатору о состоянии экспедиции, в частном письме ему я писал: «фрегат «Паллада» не вошел в реку по случаю неприбытия благовременно шхуны «Восток» и по другим неблагоприятным обстоятельствам; оставить его на зимовку в лимане было опасно, потому что, во-первых, что он мог быть уничтожен льдами, а во-вторых, я не имел на это ни права, ни средств, что должно быть известно и Вашему Превосходительству. Не получив до сих пор никакого уведомления относительно изложенного в прошлом письме моего мнения о переносе сюда Петропавловского порта, я остаюсь уверенным, что этого не последует, а потому ныне принимаются только лишь меры к тому, чтобы скорее ввести в реку ожидаемый сюда фрегат «Паллада» и перевезти сюда все, что оставлено с фрегата на мысе Лазарева».

Положение наше в нижне-приамурском крае в зиму с 1854 на 1855 год было таково: [359]

Несмотря на ничтожество средств, при энергетической деятельности гг. офицеров и команд работы шли быстро: мы успели благовременно выстроить две большие казармы для помещения в одной из них походной церкви, снятой с фрегата «Паллада», лазарета, швальни и команды фрегата, а в другой — чинов амурской экспедиции. Кроме того, мы выстроил 3 офицерских флигеля для помещения офицеров и священника, флигель для гауптвахты, казначейства и канцелярии, магазины, кузницу, мастерскую и флигель для инженера; эллинг, на котором строилась шхуна «Лиман», и сарай для починки гребных судов. Затем были выстроены 12 чистых домиков для женатых чинов, магазин и помещение для приказчиков и товаров российско-американской компании. Все необходимые товары и запасы из Петровского, доставленные туда из Аяна на кораблях российско-американской компании, мы перевезли в Николаевск и приняли меры, чтобы инородцы доставляли нам свежую рыбу и дичь, а тунгусы — оленину. В Николаевске собралось всех зимующих 820 человек. В петровском зимовала команда шхуны «Восток» и 15 человек, оставленных для караула и для содержания поста; всего до 80-ти человек. В Мариинском сотня конных казаков и батарея горной артиллерии — всего 150 человек. Таким образом, всех людей в экспедиции было 1,050 человек, а в зиму с 1853 на 1854 год помещения было только на 70 человек. Но, несмотря на все это, зимовка прошла благополучно: команды были веселы и бодры. Прибытие офицеров 76 и команды фрегата «Паллада» и шхуны «Восток» оживило нас, жителей Николаевска, привыкших к пустынной жизни в Петровском. Николаевск принял вид как бы города, хотя по улицам его торчали пни и коренья. Сильные ветры с метелями (пурги, по-сибирски) заносили весьма часто не только улицы, но и строения и, останавливая работы, затрудняли даже сообщения между строениями. Несмотря на все это, наше общество не скучало: пошли домашние театры, маскарады и танцы, фейерверки и иллюминации, катанье на собаках и пикники в Петровское. Для развлечения команды устраивались горы, пляски и тому [360] Все и всех оживляли единственные тогда дамы: жена моя и Е. О. Бачманова — они были душою всех развлечений столь необходимых в такой пустыне, отрезанной от всего цивилизованного мира. Туземцы с нами освоились: завелись постепенно базары, рыбы и дичи доставлялось туземцами достаточно и с охотой. В предметах не необходимых для более или менее цивилизованных людей, как то: сахара, чая. кофе и прочего, благодаря российско-американской компании и заботливости заведовавшего там ее делами капитан-лейтенанта И. В. Фуругельма, недостатка не было. Медикаментов, оставленных с фрегатов «Паллада» и «Диана», а частью сплавленных по Амуру и привезенных из Аяна, было вдоволь; теплой одежды для команды фрегата и экспедиции тоже. Свежая пища, по возможности просторное помещение и заботливость гг. офицеров о сохранении здоровья людей и об их развлечениях, несмотря на сырые здания, сооружавшиеся прямо с корня, усиленные работы и различные весьма неблагоприятные климатические условия, благодаря Создателя, сделали то, что зимовка прошла весьма благополучно: мы, можно сказать, блистательно победили лютого и неизбежного в пустыне врага. Хотя к весне больных начало прибывать довольно много, а именно: в Николаевске и Петровском было до 100 человек в лазарете, а в Мариинском, по случаю недостаточной и соответственной для пустыни теплой одежды и непривычки людей, почти две трети команды были больны; но с открытием зелени все мгновенно поправились, и из 900 в Николаевске и Петровском умерло только 4 человека, а из 150 в Мариинском умерло 3 человека; всего же 7 человек на 1,050, что составляет две трети процента.

К открытию навигации по реке, 10-го мая шхуна «Лиман» и гребные суда были спущены и готовы; мы ожидали только возможности пройти по лиману к мысу Лазарева. Лиман к этому времени еще не вскрылся, и северные, довольно крепкие ветры затирали его льдами. Более всего затерта была южная часть лимана, так что, судя по прежним примерам, не было никакой надежды войти в него с юга ранее 15-го мая. Это обстоятельство меня весьма озабочивало: мы скорбели и думали о наших товарищах в Японии, которых сюда ожидали. Ввод раннею весною в лиман фрегатов «Диана» и «Паллада» был существенно важен, ибо, судя по сведениям, добытыми из газет, надобно было ожидать, что неприятель примет [361] самые энергические меры для уничтожения наших судов; ему было положительно известно, что фрегат «Диана» находился в Японии. Скорбели мы также и о наших товарищах-героях в Петропавловске, но так как о переносе этого порта на реку Амур никаких сведений не было получено, то я и полагал, что вероятно приняли какие-либо иные меры для того, чтобы по возможности сохранить суда и команды, там находившиеся, от нападения гораздо сильнейшего их неприятеля. Хотя я не мог себе представить, какие бы могли быть эти меры, однако, в виду вышеупомянутых обстоятельств я никогда не предполагал, чтобы предварительно мне не было дано знать о переносе порта, и не думал, чтобы сделали это сюрпризом, который за не принятыми благовременно мерами мог кончиться весьма плачевно.

Так прошло время до 7-го мая; лед на главном фарватере реки Амур начало ломать, а 8-го мая он уже шел по фарватеру в огромных массах. Бухта у Николаевска была еще покрыта толстым слоем. Все суда наши, как то: паровой катер «Надежда», пароход «Аргунь» и шлюпки были во льду. Сообщения никакого не было, — стояла полная распутица.

7-го мая прибыл на оленях из Аяна нарочный с уведомлением от генерал-губернатора, что ранней весною должно прибыть в де-Кастри судно с семейством В. С. Завойко и другими семействами из Петропавловска. Мне приказывалось озаботиться переправить их в Мариинский пост, а судно ввести в реку. Это обстоятельство, как меня, так и всех, еще более уверило, что решились защищать Петропавловск до конца. Получив это сведение, я немедленно приказал вырубить из льда паровой катер и перетащить его на фарватер. который к вечеру 8-го мая начал очищаться ото льда. Операция эта была сопряжена с немалыми усилиями: мы проработали всю ночь с 8-го на 9-е число, и к утру 9-го мая пароход был на вольной воде. Я отправился на нем в Мариинский пост, сделав следующие распоряжения:

1) С первой возможностью (т. е. по очищении ото льда лимана) капитан-лейтенанту Бутакову следовать на шхуне «Лиман» и гребных судах к мысу Лазарева для перевоза оттуда артиллерии. Лейтенанту Бирюлеву запасать лес и заложить батарею на мысе Мео. а Шварцу — на мысе Чнар-рах. Г-ну Бачманову, как старшему по мне, заведовать Николаевским постом, приготовлять лес и строить батарею на мысе Куегда. [362] 2) Артиллерию и снаряды, перевезенные с мыса Лазарева, размещать и оставлять для батарей на мысах: Чнарх-рах, Мео и Куегда, и

3) В случае прихода к мысу Лазарева фрегатов «Диана» и «Паллада», обратить все внимание на ввод в реку фрегата «Паллада», для чего употребить пароход «Аргунь», долженствующую прийти из Петровского шхуну «Восток» и все наши средства.

У селения Маи (около 30 верст от Николаевска) я встретил нарочного на туземной лодке, отправленной из Мариинского поста, с донесением лейтенанта Чихачева из залива де-Кастри. Николай Матвеевич писал, что он с транспортом «Диана» и транспорты «Иртыш» и «Байкал» прибыли в залив де-Кастри с семействами и со всем имуществом Петропавловского порта, и что вслед за ними идет В. С. Завойко с фрегатом «Аврора» и корветом «Оливуца», ибо, по распоряжению генерал-губернатора, Петропавловский порт снят, и велено все сосредоточить в Николаевске. Донося об этом, он извещал, что к северу от де-Кастри и в самом заливе плавают льды, и что он ожидает моих распоряжений. Такое неожиданное известие понудило меня следовать скорее в де-Кастри. ибо, если Петропавловская эскадра успела выйти ранее появления там неприятеля, то, по всей вероятности, последний усилит свою бдительность для ее преследования.

Проходя селение Алом, я послал оттуда с туземцами одного казака и приказал ему следовать к мысу Екатерины с тем, чтобы в случае каких-либо обстоятельств они могли служить проводниками с этого мыса в реку Амур.

Не доходя 100 верст до Мариинского поста, 11-го мая я встретил казака, следовавшего из Мариинского поста от начальника оного с известием, что все наши суда с В. С. Завойко собрались в заливе де-Кастри и на них делается нападение неприятельской эскадры, и что семейства перебираются из де-Кастри в Мариинский пост. Получив это известие и имея в виду нашу ничтожную силу, собравшуюся в де-Кастри, состоявшую только из 2-х боевых парусных судов, которые не могли бы оказать серьезного сопротивления (фрегат «Аврора» и корвет «Оливуца»), между тем как в газетах писали, что для уничтожения наших судов должна собраться сильная паровая неприятельская эскадра, в несколько раз превышающая нашу, я сейчас [363] же командировал командира «Надежды», мичмана Ельчанинова в Николаевск со следующими распоряжениями: 1) капитан-лейтенанту Бутакову с 2-мя офицерами и с командою фрегата «Паллада», на гребных судах, следовать немедленно к мысу Лазарева. Команда должна иметь патроны, по крайней мере по 25 выстрелов, и взять с собою заряды для орудия, сколько возможно более. Если при следовании по лиману льды не дозволят идти на шлюпках, то г. Бутакову высадиться на берег и стараться сколь возможно поспешнее достигнуть мыса Лазарева, где устроить батарею, и в случае нападения неприятеля удерживать его там до последней крайности. При невозможности держаться против его силы, заклепать орудия, зажечь все имущество и отступить к селению Ули, от которого с проводниками достигнуть берега Амура.

2) В Николаевске г. Бачманову быть готовым в случае покушения неприятеля проникнуть на гребных судах в реку Амур, напасть на него на наших вооруженных гребных судах и стараться остановить его движение.

3) Приготовления к постройке батарей на мысах Мео и Куегда остановить и немедленно поставить временную батарею на мысе Куегда для защиты Николаевска, и

4) Дать немедленно знать в петровское командиру шхуны «Восток», Римскому-Корсакову, чтобы в случае нападения на Петровское неприятеля шхуну «Восток» и бот, пользуясь полною водою, ввести в устье реки Лач, сжечь все в петровском и, сосредоточив все свои силы, отразить неприятеля. Я боялся, чтобы неприятель, в случае какого несчастья с нашей стороны, не узнал бы о возможности входа в реку лиманом и не проник бы туда на своих паровых и гребных шлюпках.

Сделав вышеупомянутые распоряжения, я с напряженною поспешностью отправился в Мариинский пост, дабы узнать об участии нашей эскадры в заливе де-Кастри. Прибыв в Мариинск к вечеру 11-го мая, я нашел в нем до 200 жен и детей, прибывших туда из де-Кастри с Петропавловской эскадрой. Почти всю команду Мариинского поста я нашел или больною, или слабою, все же здоровые люди были заняты перевозкою прибывших семейств на озеро Кизи, которое только что вскрылось. Начальник поста, г. Кузьменко, донес мне, что он ничего не знает о последствиях нападения 9-го мая на нашу эскадру в [364] заливе де-Кастри; он не знал даже и того, в каком числе судов был неприятель. Из Мариинского поста я немедленно отправился по озеру Кизи к перевалу с этого озера в залив де-Кастри, приказав г. Кузьменко сейчас же приготовить и с первой возможностью отправить 2 орудия с надлежащей прислугой и снарядами, занять пункт на озере Кизи, от которого начинается дорога в де-Кастри. Затем всех здоровых конных казаков послать занять дефиле, лежащее на пути из залива к озеру Кизи, дабы отразить всякие покушения неприятеля с целью проникнуть из де-Кастри к озеру Кизи. Наконец, всех прибывающих к нему по возможности размещать и довольствовать.

Ночью с 11-го на 12-е число на пароходе «Надежда» прошел по озеру Кизи к перевалу с этого озера, а залив де-Кастри и здесь нашел несколько семей, ожидавших гребных судов, чтобы отправиться в Мариинский пост. Распутица на берегу была в полном разгаре: вода, а местами снег и грязь были по колена и по пояс. Здесь я также ничего не узнал относительно нашей эскадры, ибо все прибывшие сюда вышли из де-Кастри в то время, когда неприятель только показался. Оставив здесь пароход «Надежда» и приказав, чтобы он содействовал к перевозу в Мариинский пост семейств, а оттуда орудия и казаков, я взял поручика Попова с подробными картами лимана и пошел пешком в Кастри, пробираясь туда по колено, а мне почти по пояс, в воде, снегу и грязи. Изнуренные и мокрые мы только к вечеру 13-го числа добрались до залива де-Кастри. где и нашли стоящей на якоре всю нашу камчатскую флотилию, состоявшую из фрегата «Аврора», корвета «Оливуца» и транспортов: «Диана», «Иртыш» и «Байкал». Начальник Камчатки, адмирал Завойко, сообщил мне, что 9-го мая английский пароходо-фрегат и бриг открыли нашу эскадру и, произведя рекогносцировку залива и обменявшись несколькими выстрелами с корветом и фрегатом, вышли из залива и направились к югу, почему и надобно предполагать, что здесь был авангард их эскадры, посланной для разведки о наших судах. Засим должно ожидать сюда неприятеля в больших силах. Между тем, В. С. Завойко послал на вельботе к лиману мичмана Овсянникова, чтобы удостовериться, возможно ли войти в оный. Судя по постоянно дувшим свежим северным ветрам, надо было полагать, что южная весть лимана была еще заперта льдом. Мичман Овсянников [365] не возвращался, а между тем надобно было решить вопрос: идти ли немедленно в лиман или ожидать здесь возможности входа в оный. Для этого, а равно и для подробного объяснения пути из де-Кастри к амурскому лиману, сейчас же были потребованы на флагманский корвет «Оливуца» все командиры. Мнение их было таково: ожидать в де-Кастри возможности входа в лиман и в случае нападения неприятеля защищаться до последней крайности; при неблагоприятных же обстоятельствах взорвать суда. Выслушав это мнение, я предложил сейчас же следовать к северу и стараться скорее прийти к мысу Екатерины, где и ожидать возможности входа в лиман; потом идти к мысу Лазарева, у которого под прикрытием нашей батареи ожидать возможности следования в реку Амур. В случае же нападения неприятеля, согласно принятому уже решению, бороться до последней крайности и при несчастии взорвать суда, а кто спасется, тем от мыса Екатерины отступить на реку амур к селению Алем с проводниками, которые там ожидают прихода нашей эскадры. Мое мнение было принято единогласно. На другой день вся наша эскадра снялась с якоря и направилась к лиману; в то же время прибыл мичман Овсянников и объяснил, что к северу льдов нет.

На пути в залив де-Кастри В. С. Завойко заходил в Императорскую гавань, чтобы взять фрегат «Паллада», но Константиновская бухта, в которой стоял фрегат, была еще покрыта льдом, и потребовалось бы немалое время, чтобы его вывести оттуда и приготовить к плаванию. Между тем терять времени было нельзя, ибо с часу на час надобно было ожидать нападения неприятельской эскадры. Кроме этого фрегат «Диана» еще не приходил, а потому В. С. Завойко, подтвердив г. Кузнецову данные ему инструкции и снабдив его продовольствием, оставил фрегат «Паллада» ожидать там Е. В. Путятина.

Ясно, что после ухода нашей эскадры из залива де-Кастри главное внимание с моей стороны было обращено на то, чтобы ожидаемый в залив с часу на час, в больших силах, неприятель не имел возможности узнать об уходе нашей эскадры в амурский лиман. Для этого необходимо было отстранить всякую возможность захватить кого-либо из людей. В этих-то видах все туземцы из залива де-Кастри были удивлены; людям же, остававшимся при посте, было приказано: с прибытием неприятельских [366] судов отступить в лес по дороге к озеру Кизи, не уничтожая наших избушек при посте, дабы этим привлечь внимание неприятеля и принудить его сделать рекогносцировку, и тем по возможности задержать его в де-Кастри. Если же неприятель пойдет далее во внутрь страны, то, отступая, соединиться с казаками при дефиле и, защищая его, отступать к озеру Кизи к нашим орудиям, находившимся у перевала с этого озера.

Сделав эти распоряжения, я поспешил в Мариинский пост и оттуда в Николаевск, дабы принять меры к скорейшему перевозу имущества и артиллерии с мыса Лазарева и быть готовым к отстранению различных неблагоприятных случайности. Так как по Амуру еще никто не проходил и о следовании генерал-губернатора мы еще никаких известий не получили, то я отправил навстречу к нему, с донесением от меня и от В. С. Завойко, мичмана Разградского.

По возвращении в Николаевское, 18-го мая я пошел на пароходе «Надежда» в лиман, к мысу Лазарева, но у мыса Уса встретил сплошной лед. Здесь я нашел стоявшие за льдинами гребные суда и шхуну-баржу «Лиман» с лейтенантом Бирюлевым, который сообщил мне, что И. И. Бутаков с лейтенантом Шварцем и мичманом Ивановым и с 160 человеками пошли пешком к мысу Лазаревы, взяв с собою 10-ти дневное продовольствие сухарей и 200 боевых зарядов для орудия. Г-ну Бирюлевы приказано было, по очищении льда, следовать к мысу Лазарева в распоряжение Бутакова и по прибытии к мысу немедленно мне дать знать обо всем, что там делалось. Я пошел обратно в Николаевск, откуда немедленно послал пароход «Аргунь» под командой Я. И. Купреянова в помощь нашим гребным судам к мысу Лазарева. Засим мы начали строить батарею на мысе Куегда и исправлять и вооружать оставленные в Николаевске гребные суда. В Петровское, г. Римскому-Корсакову, дано было знать, чтобы он с первой возможностью прибыл в Николаевск.

Через несколько дней я получил донесение от капитан-лейтенанта Бутакова о том, что с величайшими затруднениями по случаю распутицы они 15-го мая пришли к мысу Лазарева, на котором и начали строить батареи. 18-го числа пришел туда В. С. Завойко со всею камчатскою эскадрою, и Бутаков поступил в его распоряжение.

Снятие Петропавловского порта и сосредоточение всех наших морских [367] сил в Николаевске, вопреки упомянутым доселе убеждениям относительно этого порта, последовало так: генерал-губернатор, получив известие из Петербурга о готовившемся нападении на Петропавловск и уничтожении наших судов в Тихом океане собиравшимся для этого в больших силах неприятелем и о полном недостатке продовольствия в Петропавловске, не ожидая приказания из Петербурга, послал своего адъютанта, есаула Мартынова, курьером в Камчатку с приказанием контр-адмиралу Завойко снять Петропавловский порт, погрузить все казенное имущество и семейства на суда зимовавшей там эскадры и отправиться с нею в устье Амура. Есаул мартынов, следуя чрез Якутск и оттуда на собаках в Охотск по дикому прибрежью Охотского моря, по которому расстояние между жилыми пунктами простирается около 400 верст, переезжая чрез широкие заливы с опасностью при случайных ветрах погибнуть от вьюг, совершил весь путь от Иркутска до Петропавловска (до 8,000 верст) в 3 месяца со скоростью, до этого времени еще небывалою. Скорость этого следования, энергические и быстрые распоряжения и действия, принятые в Петропавловске, а равно скорый выход оттуда, изо льда, нашей эскадры и счастливый случайный переход, сделанный ею в виду, можно сказать, в несколько крат сильнейшего неприятеля, спасли честь и славу нашего оружия, суда и команды наши и имущество порта! Это обстоятельство фактически оправдало, что Петропавловск, как отрезанный от территории и не имевший с нею внутреннего сообщения, не мог быть нашим главным портом на отдаленном востоке, и что подобный порт мог быть только в приамурском и уссурийском крае, т. е. в местностях, непосредственно связанных с Восточной Сибирью внутренним путем безопасным от нападения неприятеля с моря. Следовательно, все затраты, сделанные на Петропавловск, чтобы возвести его на степень главного порта, были совершенно напрасны, и если сосредоточенные в нем команды и суда наши были спасены в приамурском крае, то это обстоятельство нельзя не приписать особому случаю. Оставлять эти суда и команды в Камчатке, при возможности разрыва с морскими державами, было весьма неосновательно и, по моему мнению, следовало бы еще весною 1854 г. перевести все из Петропавловска в Николаевск.

В. С. Завойко распорядился переборкою порта великолепно: [368] еще не разошелся лед в Авачинской губе, как суда наши были вооружены. Лишь только тронулся лед, они вышли в море, забрав с собою все семейства и все имущество порта. Есаул мартынов остался в Петропавловске начальником. Вскоре по уходе эскадры из Петропавловска, туда явились англо-французы и, не найдя там ни судов, ни команд (кроме есаула Мартынова с несколькими жителями), сожгли казенные магазины и пошли в погоню за нашими судами в Японское море.

23-го мая я получил уведомление из де-Кастри, что чрез 3 дня по уходу нашей эскадры пришли в залив неприятельские суда и высадили десант с целью захватить кого-либо, дабы узнать, куда ушли наши суда. Не найдя в де-Кастри ни одного человека, а равно и никакого имущества, кроме мешка ржаной муки, случайно оставленного (которую неприятель рассыпал), неприятельская эскадра вышла из залива и направилась к югу, предполагая, как впоследствии оказалось, что наша эскадра не могла никуда иначе идти, как к югу. Неприятель был твердо убежден, что в лиман из Татарского залива войти невозможно по случаю сплошной отмели, соединяющей Сахалин с материком. Этим обстоятельством оправдывался впоследствии начальник неприятельской эскадры. 27-го мая я получил сведение с мыса Лазарева, что наши суда, стоявшие у этого мыса под прикрытием воздвигнутой на оном батареи, готовятся идти в реку, что имущество фрегата «Паллада» грузится на шхуну-баржу «Лиман» и на транспорты, которые вместе с корветом «Оливуца» пройдут в реку свободно, и что фрегат «Диана» погиб в Японии. Вместе с тем я получил известие, что к мысу Лазарева с 150 человеками команды фрегата «Диана» пришел на купеческом судне капитан 2-го ранга С. С. Лесовский, что адмирал Путятин выстроил в Японии шхуну «Хеда» и разместил команду фрегата на эту шхуну и на 2 зафрахтованных им купеческих американских корабля. На одном из этих кораблей начальником был С. С. Лесовский, а на другом Мусин-Пушкин, сам же адмирал Е. В. Путятин с капитаном 2-го ранга К. Н. Посьетом поместился на шхуне «Хеда». Степан Степанович из Японии пошел прямо в залив де-Кастри; там он получил известие, что все наши суда в лимане, и немедленно отправился туда же. По выходе из залива, за северным входным мысом, не имея возможности продолжать путь далее по случаю густого [369] тумана и штиля, он встал на якорь. Неприятель в это время был в заливе и производил рекогносцировку; только благодаря упомянутой случайности, С. С. Лесовский счастливо избежал неминуемого плена. Г-н Мусин-Пушкин, отправившийся их Японии с остальною командою фрегата «Диана», не был так счастлив: он пошел из Японии в Петропавловск и, не найдя там наших судов, направился в Аян; на этом переходе около Сахалина он был взят в плен неприятельскими крейсерами. Адмирал Е. В. Путятин на шхуне «Хеда» пошел из Японии также в Петропавловск и, не найдя там наших судов, направился в Татарский залив. На пути зашел в Императорскую гавань, где узнал, что наша эскадра ушла в лиман, и немедленно туда же последовал, счастливо избежав, благодаря туману, неприятельских крейсеров, блокировавших берега Татарского залива. У одного из неприятельских судов шхуна «Хеда» в густой туман прошла под кормою. Адмирал Е. В. Путятин с К. Н. Посьетом в исходе июня вошли в реку Амур, к Николаевску.

Между тем, раз открытое сообщение по р. Амур убедило в необходимости пользоваться им навсегда. Это еще более вызывалось и тогдашними военными обстоятельствами и решением соединить в нижне-приамурском крае все команды и суда наши, пришедшие из Камчатки и Японии. В Петербурге и в Иркутске сознали всю справедливость моих постоянных представлений, что всякие затраты на Петропавловск, Аян и т. п. пункты, совершенно отрезанные от Сибири, напрасны, и что только в приамурском и приуссурийском крае мы можем твердо встать на отдаленном нашем востоке. Вследствие переписки с пекинским трибуналом внешних сношений о не пропуске в Пекин нашего курьера, полковника Забаринского, генерал-губернатор извещал китайское правительство. что весною 1855 года он снова с войском поплывет по Амуру для защиты края от вторжения в оный англо-французов, почему и просил известить его о месте, назначенном для съезда уполномоченных, и ответ об этом написать в Мариинский пост на реку Амур (Кизи). Последствием этого был произведен второй сплав по Амуру, который был разделен на три отделения: 1-е отделение состояло из 26 барж под начальством самого генерал-губернатора, который в этот раз спускался по реке со своею супругою Екатериною [370] Николаевною; 2-е отделение — из 52 барж под начальством командира 15-го линейного батальона подполковника Андрея Андреевича Назимова, и 3-е — из 35 барж под начальством полковника М. С. Корсакова. С этим сплавом прибыли на защиту приамурского края: 15-й линейный батальон и 14-й линейный полубатальон всего 2,500 человек войска, а потому в Мариинском посте сосредоточилось более 2,700 человек. При сплаве находилась также ученая экспедиция, снаряженная сибирским отделом географического общества на счет члена его, Степана Феодоровича Соловьева, пожертвовавшего на исследование амурского края полпуда золота. Эта экспедиция состояла из натуралиста Маака, астронома Пашкова, топографа Зончевского и чиновника Кочетова. С этим же сплавом, под распоряжением чиновника особых поручений при генерал-губернаторе князя Михаила Сергеевича Волконского, прибыли первые русские земледельцы, составленные из иркутских и забайкальских крестьян, для поселения между Николаевском и Мариинском. К этому заселению, под руководством князя М. С. Волконского, сейчас же и приступили: начиная от Николаевска, по правому берегу реки Амур, были основаны деревни: Иркутское, Богородское, Михайловское, Ново-Михайловское, Сергиевское и Воскресенское. Переселенцы получили от казны пособие и Высочайше освобождены были навсегда от рекрутской, земской и подводной повинностей. Вместе с этим, против Мариинского поста поселилась на острове Сучи сотня конных казаков, образовав станицу Сучи.

По прибытии в Мариинский пост генерал-губернатор и главнокомандующий всеми морскими и сухопутными силами, сосредоточенными на устье реки Амур, отправил ко мне в Николаевск мичмана Литке 77 со следующим предписанием:

1) Амурская экспедиция заменяется управлением камчатского губернатора контр-адмирала Завойко, местопребыванием которого назначается Николаевск.

2) Вы назначаетесь начальником штаба при главнокомандующем всеми морскими и сухопутными силами, сосредоточенными в приамурском крае.

3) Все чины, состоящие в амурской экспедиции, поступают под начальство контр-адмирала Завойко, и [371]

4) Главною квартирою всех наших войск назначается Мариинский пост.

Вследствие этого мне предписывалось, впредь до прибытия в Николаевск, сдать экспедицию старшему по себе, а самому немедленно следовать к месту назначения, в Мариинский пост. О всех этих распоряжениях вместе с тем сообщалось В. С. Завойко. Ему предписывалось, сдав эскадру командиру фрегата «Аврора» Изыльметьеву, следовать в Николаевск и вступить в начальствование. Капитану Изыльметьеву предписывалось — со всеми судами, как возможно поспешнее, следовать в реку Амур. Контр-адмиралу Завойко вменялось в обязанность всеми средствами способствовать в этом капитану Изыльметьеву. Командиру шхуны «Восток», Римскому-Корсакову, согласно моим распоряжениям предписывалось готовить гребную флотилию на случай нападения неприятеля на таковых же судах.

Вследствие этих распоряжений главнокомандующего я с женою и с нашей малюткой отправились в Мариинский пост и поселились в двух маленьких комнатах. Дежурным штаб-офицером был тогда князь Александр Васильевич Оболенский. Начальником сухопутных войск, сосредоточенных в низовье Амура, был назначен полковник М. С. Корсаков, а начальником казаков — адъютант генерал-губернатора подполковник Сеславин. При штабе было несколько чиновников и офицеров, в числе их: Якушкин и Федор Александрович Анненков.

Вступив в свою новую обязанность — начальника штаба — я представил генерал-губернатору отчет о действиях амурской экспедиции с июня 1850 года по июнь 1855 года, т. е. за 5 лет. Из отчета было видно, что эта экспедиция, принимая в расчет и все казенное довольствие, стоила казне всего 64,400 рублей серебром, т. е. около 12,500 78 рублей в год. Во все время, собственно в амурской экспедиции, умерло 12 человек и не потеряно ни одного человека. Вот что стоило России утверждения ее в приамурском крае! Представляя этот отчет и имея в виду, во-первых, что в низовье Амура должно зимовать более 7,000 человек, а, во-вторых, дальнейшие наши действия как для отражения неприятеля, так равно и относительно дальнейшего устройства [372] края, столь близкого моему сердцу. Я представил генерал-губернатору следующее мнение:

1) При сосредоточении ныне в устье реки Амура команд, семейств, имущества Петропавловского порта и всех наших судов, а равно и команд японской экспедиции, война с внешним врагом здесь кончена, ибо неизвестность для него входа в лиман с юга и плавание по лиману, наполненному банками и мелями, с неправильными быстрыми течениями, наконец, гористые, лесистые, пустынные и бездорожные прибрежья приамурского и приуссурийского края представляют для неприятеля, нападающего с моря, непреоборимые препятствия. Он найдется вынужденным только блокировать берега Охотского моря и прибрежья Татарского залива и этим принесет нам только пользу, закрепляя таковым своим действием приамурский и приуссурийский край с островом Сахалином за Россией. Засим здесь остается для нас один неизбежный, внутренний враг — мороз и неблагоприятные условия для здоровья зимующих в пустыне людей. Чтобы выдержать борьбу с этим неизбежным врагом с возможно меньшею потерею людей, необходимо сейчас же принять энергические меры как для просторного размещения людей на зиму, так и для изобильного их довольствия и снабжения одеждою, соответствующей климатическим условиям. Между тем, в этом отношении при сплаве сюда людей многое было упущено; почему, по моему мнению, в настоящее время необходимо сделать следующее распоряжение: а) для наблюдения за неприятелем в заливе де-Кастри расположить сотню казаков с двумя горными орудиями; всех же затем людей обратить на приготовление просторных помещений на зиму; б) для пополнения продовольственных запасов и одежды сейчас же вступить в сношение с манджурами, обитающими по реке Сунгари и более или менее нам знакомыми; в) для того же, чтобы упрочить сношения с манджурами. сейчас же поставить 5 или 6 постов между Мариинским постом и устьем реки Сунгари, и наконец, г) принять меры, чтобы туземцы заносили и доставляли нам рыбу и дичь.

2) Так как приамурский и приуссурийский край представляют одно неразрывное целое, где река и море составляют единственные в крае пути сообщения, то край этот требует совершенно иной организации управления, сравнительно с управлениями других наших провинций. Главный пункт этого управления должен [373] быть на устье реки Уссури или около устья реки Сунгари, представляющей единственный путь в населенную Манджурию; почему, согласно смыслу Нерчинского трактата, при разрешении уже нами пограничного вопроса, т. е. определения направления пограничного Хинганского хребта и рек, берущих начало из оного, устье реки Сунгари и весь бассейн реки Уссури с его прибрежьем до корейской границы, — должны составлять неотъемлемую принадлежность России, тем более, что одна река Амур представляет здесь только лишь базис наших действий и вовсе не обусловливает полное значение для России этого края. Всю же силу каря и политическую важность его для России, как ясно указывает нам настоящая война, составляет южное прибрежье приуссурийского бассейна с гаванями, из которых суда по первому повелению всегда могут выйти в море гаванями, неразрывно связанными с рекою Амур посредством внутреннего пути, недоступного нападения неприятеля с моря, гаванями, счастливо расположенными относительно торговых пунктов и торговых путей по океану. В виду этого, единственная правительственная задача надолго здесь должна состоять в том, чтобы заселять земледельцами те пути, которые ведут к упомянутой цели, дабы расположенная в крае военная наша сила могла быть обеспечена местным продовольствием, и чтобы вместе с тем было обеспечено и сообщение по главным путям края. Наконец, чтобы наши войска, главная часть которых должны быть сосредоточена в южном колене Амура и по реке Уссури, имели бы все средства к быстрому передвижению водою по трем главным артериям края, рекам: Амуру, Уссури и Сунгари. Кроме того, необходимо, чтобы здесь всегда имелось 3 или 4 исправные во всех отношениях военные крейсеры, могущие по первому повелению выйти в океан.

3) Имея в виду пустынные и бездорожные, гористые и лесистые прибрежья края, служащие нам самым надежным оплотом, все внимание и средства правительства должны быть обращены к скорейшему достижению цели. указанной во 2-м пункте, поэтому средства, определяемые правительством на этот край, отнюдь не должны быть расточаемы на образование дорогостоящей бюрократической администрации с толпою различных видов чиновников, на сооружение капитальных зданий и укреплений, ибо надолго еще в этом крае нам должно оставаться как бы в лагере с теми средствами, какие указаны в предыдущем 2-м [374] пункте, средствами весьма достаточными с одной стороны для отстранения всяких на этот край неприязненных покушений и для нанесения существенного и действительного вреда неприятелю в случае таких покушений; а с другой стороны — к прочному утверждению политического значения России на отдаленном ее востоке.

Наконец, 4) хотя по сведениям и добытым уже амурской экспедицией фактам обнаруживается, что бассейны рек Зеи, Буреи, Хунгари, Уссури, Тумджина, Амгуни, Гирини и др. содержат огромные богатства золота, и вообще край этот в недрах своих содержит и другие богатства, но торговля и промышленность в оном по причине огромного пустынного его пространства, географического его положения и климатических условий никак не может быстро здесь развиваться, как мы то видим в северо-Американских Штатах и в особенности в Калифорнии. Было бы более чем несообразно увлекаться примером Америка и ожидать здесь того же, что совершается там в этом отношении. Край этот во всех отношениях совершенно отличен от Америки, поэтому правительство должно обратить здесь все свое внимание только на упомянутую во 2-м пункте важную задачу свою и, не увлекаясь иллюзиями и примером Северо-Американских Штатов и Калифорнии, твердо и неуклонно идти к разрешению упомянутой задачи так, чтобы и самое дозволение к развитию в крае золотопромышленности всецело было направлено к облегчению и содействию разрешения этой задачи и к полному исследованию края во всех отношениях.

Мое мнение было тогда радикально противоположно воззрениям начальствующих лиц, спустившихся по реке Амур. Эти господа никак не могли освоиться с мыслью, что, сосредоточив все наши команды и суда в Николаевске, мы уже кончили войну здесь со славою. Эти воспитанники Кавказа, Марсова поля и красносельских лагерей и маневров не могли себе представить, чтобы без свинца, пуль и ядер, треска и шума реляций и их спутников: крестов, чинов и отличий, могла кончиться здесь война. Они никак не могли себе представить, что, приютив здесь наши суда и команды от явной погибели, мы принудили чрез это неприятеля к блокаде берегов Татарского залива и заставили его признать этот важный край русским. Эти господа, подобно реформаторам-чиновникам, созидавшим реформы в канцеляриях [375] ради треска и шума, никак не могли вообразить себе, что окончательная победа наша, а равно и прочное водворение в приамурском и приуссурийском бассейнах должны совершиться без всякого шума и треска: мерами, основанными на глубоком изучении, в продолжение шести лет, страны, ее обитателей и ее отношений с соседственной с нею Манджурией. Эти господа, питомцы Кавказа и Марсова поля, вообразили себе, что неприятель будет делать серьезное нападение на залив де-Кастри с целью завладения оным; они решили, что для России необходимо иметь только левый берег Амура с его низовьем до залива де-Кастри; они полагали, что главный наш пункт, в котором должно сосредоточиться все управление краем, лежащим по левому берегу Амура, а равно и прибрежьями Охотского моря, должен быть Николаевск, а порт — в заливе де-Кастри; южный же приамурский и приуссурийский бассейны с их прибрежьями считали не нужными для России. К счастью это последнее фальшивое заблуждение скоро, как мы увидим ниже, изменилось, и при разграничении с Китаем в главных чертах было принято мое мнение. Что же касается до мнения моего относительно главной и единственной там правительственной задачи, то оно было совершенно искажено. В крае завелись различные бюрократические учреждения, и он разделился на две отдельные части (области), так что главная правительственная, упомянутая выше задача далеко еще до сих пор не разрешена в самых существенных и главных основаниях, ибо центральное управление в сем крае не соединено еще в южном колене Амура; оно, подобно Австрии, представляется в виде дуализма. Войска не могут получать продовольствия на месте. Морское ведомство провиант своим командам доставляет на кругосветных судах по высоким ценам. Надлежащие средства к быстрому передвижению в нем по главным артериям края, рекам Амур, Уссури и в особенности Сунгари, далеко не усовершенствованы и земледельческие населения по главным пунктам сообщения в крае далеко не приведены в надлежащий вид сообразно требованиям. К сооружению гавани на Сахалине около Дуэ или в Кусунае, где бы суда безопасно могли грузиться, до сих пор не приступлено, и, наконец, толпы золотопромышленников, наводняющих ныне этот край, эксплуатируя и истощая его богатства, никакой существенной пользы ему не приносят в отношении разрешения упомянутой правительственной [376] задачи. Между тем, с того времени, когда это мнение мое было представлено, протекло уже 20 лет и миллионы были брошены на переселения туда штрафованных солдат, на крепостные сооружения, на различные бюрократические учреждения и, наконец, на посылки толпами чиновников и чиновничьих экспедиций 78a. Для чего все это делалось, я полагаю, не скажут и те, которые сами все зто совершали. Должно быть, мы, ради честолюбия, из самой простой и естественной задачи хотели сделать что-то сложное, дабы придать себе важность, но в самом деле действовали так, как действуют только бюрократы.

Таков был тогда и ныне взгляд мой на наше положение на отдаленном Востоке, какое необходимо нам там создать, чтобы иметь, согласно мысли Петра I, Екатерины II и Николая I, надлежащее для России политическое значение и рассадник для образования наших морских офицеров и команд.

К исходу июля 1855 года, все суда наши, бывшие тогда в Восточном океане, кроме остова гнилого фрегата «Паллада», со всеми командами и имуществом Петропавловского порта, были сосредоточены в Николаевске, и река Амур послужила им надежным и безопасным убежищем от преследования их в несколько крат сильнейшим неприятелем. Суда, зимовавшие тогда в Амуре, были следующие: 44-х пушечный фрегат «Аврора» 78b, 16-ти пушечный корвет «Оливуца», 6-ти пушечная винтовая шхуна «Восток» и транспорты «Двина», «Иртыш», «Байкал», шхуна «Хеда», тендер «Камчадал» и пароход «Аргунь».

И так, открытие плавания для мореходных судов в устье реки Амур и ее лимане с севера и юга, т. е. из Охотского моря и Татарского залива, открытие, исследование и утверждение наше в низовьях при-амурского края и на острове Сахалине, совершенные амурскою экспедициею, при первом же случае, при разрыве с западными державами, указало на всю государственную важность деятельности этой экспедиции. В первый же год войны чрез упомянутую деятельность этот край представил [377] убежище и защиту нашей военной эскадре и имуществу Петропавловского порта, а также японской экспедиции, без чего все это было бы поставлено в самое критическое положение. Не смотря на победу, одержанную в Петропавловске, эскадра наша и все находившееся на ней сделалось бы добычею или огня или неприятеля. Между тем, она провела зиму спокойно, как бы на родной почве, среди своих собратов, со всеми принадлежностями и особенностями русской жизни.

Все изложенные сейчас факты весьма знаменательны в истории при-амурского и при-уссурийского края, ибо они составляют последний краеугольный камень и незыблемый фундамент, воздвигнутый амурскою экспедициею к признанию амурского и уссурийского бассейнов с островом Сахалином за Россиею. Эти факты ясно доказывают, что только здесь Россия может иметь надлежащий оплот и важное политическое значение на отдаленном своем Востоке. Эти факты составляют честь всего нашего флота, ибо питомцы его вынесли все это единственно на своих плечах, не смотря на полное несоответствие данных им инструкций и положительное ничтожество средств. Их одушевляли гражданская доблесть и мужество, и они твердо шли к цели, с полным сознанием, что именно эта цель приведет к утверждению навсегда края за Россиею.

Вот что 15 лет тому назад писалось в наших периодических журналах некоторыми из личностей, более или менее знакомых с деятельностью наших морских офицеров, составлявших амурскую экспедицию, по тем данным, которые они могли добыть из рассказов и из архива главного управления Восточной Сибири и главного управления бывшей российско-американской компании:

«Горсть людей, выброшенная в 1850 году в дикую пустыню, каковою представлялась Петровская кошка, вместо предназначенного ей основания простого зимовья для расторжки с гиляками, успела, не смотря на всевозможные лишения и нужды, ничтожество средств и полное несоответствие данных ей инструкций, в течение с небольшим 3-х лет обследовать пустынную местность низовьев реки Амура и острова Сахалина, утвердиться в главных пунктах и распространить русское влияние на все окрестное население и даже на манджуров. Твердость духа и отчаянная решительность начальника экспедиции повели к тому, что по [378] истечения столь краткого времени, русские встали твердою ногою на устье Амура, открыли, что река в 300 верстах выше устья весьма близко подходит к единственному близ лимана заливу де-Кастри, заняли селение Кизи и соседственный с ним залив де-Кастри, составляющий непременную станцию судов, идущих с юга в устье реки Амур, открыли места рождения каменного угля на острове Сахалин и открыли, и заняли одну из лучших гаваней в море — гавань Императора Николая I — и главные пункты острова Сахалина. Они собрали положительные данные о независимости жителей матерого берега и острова Сахалина, доставив положительные сведения о реке Уссури и о важности ее в отношении близкого соседства с незамерзающими почти круглый год гаванями, положительно исследовали направление Хинганского станового хребта от верховьев реки Уди и направление главных рек, выходящих из восточного склона этого хребта, и, возбудив пограничный вопрос, дали точные и неоспоримые доказательства того, что весь край от верховьев реки Уди к востоку, до моря, заключающий в себе южный и северный бассейны реки Амур до устья реки Сунгари и весь бассейн реки Уссури с их прибрежьями до корейской границы, а равно и остров Сахалин, составляют неотъемлемую принадлежность России. Вот что сделал, как пишет г. Романов 79, «в приамурском крае ничтожный экипаж транспорта «Байкал» в 1849 году и горсть людей, брошенная в 1850 году на дикое прибрежье Охотского моря, среди непроходимых пустынь за 10,000 верст от образованного мира. Претерпевая невыразимые лишения: зимою холод, часто и голод, от неприсылки судов из Камчатки или из Аяна; подвергая опасности быть потопленными наводнением 80, — эти добровольные изгнанники из образованного круга не унывали среди окружавших их опасностей, не падали духом под бременем выпавших на их долю тяжких трудов и испытаний, но во всех [379] случаях бодро шли вперед, подкрепленные упованием на волю и милосердие Всевышнего, с сознанием высоких общественных целей, предназначенных им осуществить на пользу отечества. Руководимые своим достойным начальником и примером его супруги, разделявшей наравне со всеми все лишения и опасности, действуя всегда вне повелений, под ежеминутным опасением при малейшей неудаче подвергнуться строжайшей ответственности, — эта горсть людей не страшилась ни голодной смерти, ни ножа дикаря, скромно в безмолвной тишине пустынь собирала камни, из которых начальник ее создал твердый фундамент для событий, совершившихся на отдаленном Востоке нашего отечества.

Если бы подобные действия были совершены где-либо иностранцами, то мы давно бы затвердили имена их наизусть, боясь показаться варварами пред образованной Европой. Тогда бы все удивлялись им и провозглашали бы подвиги их, подобно подвигам Росса, Пари, Франклина и проч., но почти все мы до сих пор не знаем тех русских имен, которым отечество наше обязано водворением русского влияния на пустынных берегах низовья Амура и прибрежьях Восточного океана, а с этим вместе отечество обязано им и приобретением приамурского и приуссурийского края с их прибрежьями и островом Сахалином.

При этом нельзя не отдать должной справедливости,— пишет г. Романов,— тем женщинам, которые добровольно и бодро разделяли труды, лишения и опасности, не свойственные их полу. Имена Невельской, Орловой и Бачмановой, в особенности первой, занимают почетное место в истории приамурского и приуссурийского края».

Вот как описывает, говорит г. Романов, участвовавший в амурской экспедиции Бошняк супругу начальника экспедиции. Екатерину Ивановну Невельскую 81:

«После роскошных зал и гостиных, недавней воспитаннице Смольного монастыря, со средствами и возможностью жить иначе, пришлось приютиться в 3-х комнатном флигеле. разделивши его с семейством г. Орлова. Толпы грязных гиляков, Тунгусов и ряд встреченных неприятностей не устрашили ее. [380] Мы откровенно сознаемся, что многим обязаны ее внимательной любезности ко всем, и прямо скажем, что ее пример благодетельно действовал на тех, можно сказать, несчастливиц из жен нижних чинов, которых судьба забросила вместе со своими мужьями на горькую долю. Часто находясь в обществе г-жи Невельской. мы никогда не слыхали от нее ни одной жалобы или упрека. напротив, мы всегда замечали в ней спокойное и гордое сознание того горького. но высокого положения, которое предназначило ей Провидение. Занятие по устройству нового хозяйства и книги прогоняли от нее скуку. Во всем обнаруживалась твердость ее характера, привычка к занятиям и способность обходиться без балов и вечеров — способность, столь редко встречаемая в наше время!

Наконец поспел и губернаторский дом, 5 саж. длины и 3 саж. ширины, в 5 конурок; наступила зима, а с нею вместе и те страшные вьюги (пурги), в продолжение которых погибло несколько человек. Везде холод страшный, все замело глыбами снега, так что для прохода вынуждены были разгребать снежные коридоры, а в казарму иногда выход был чрез чердак. И г-жа Невельская проводила зиму одна (все мы были в командировках), в комнатах 5° тепла, и, дрожа от холода, продолжала оставаться с тою же стоической твердостью убеждений. Наконец наступил 1852 год. Неприсылка из Камчатки судов ставила нас в положение более чем отчаянное. Для грудных детей не было молока, больным не было свежей пищи, и несколько человек легло в могилу от цинги 82.

И тут этот чудный женский инстинкт нашелся, чтобы подать руку помощи страданиям. Единственная корова из хозяйства г. Невельского, завезенная в 1851 году, снабжала молоком несчастных детей, а солонина явилась за столом начальника экспедиции. Все, что было свежего, делилось пропорциональными частями, и опять ни одной мнению, заключаются главные заслуги амурской экспедиции; они поддерживали дух покорности и терпения, без чего она должна была бы рушиться. Спросим теперь после [381] этого очерка, многие ли бы мужчины согласились на подобную жизнь? Конечно немногие. А это женщина 19-ти лет. Скажут, может быть, что много таких примеров. Да, но все-таки в местах более многолюдных и где не было таких лишений, которые предстояли для женщин в амурском крае. Из всех этих обстоятельств г-жа Невельская вышла победительницей, несмотря на то, что, конечно, нажила многих врагов, как это обыкновенно бывает в наших захолустьях и закоулках».

Так окончила свою трудную и высокую миссию амурская экспедиция и таковы были последствия ее деятельности. Теперь мне в заключение остается только изложить дальнейшие наши действия в приамурском крае и окончательное утверждение как его, так и приуссурийского бассейна за Россией, как окончательное следствие этой деятельности наших морских офицеров на отдаленном Востоке отечества. Настоящую главу закончу списком личного состава экспедиции, действовавшей с 1850 по исход 1855 года.

В 1850 и 1851 годах амурская экспедиция состояла:

Начальник: капитан 1-го ранга Г. И. Невельской и лейтенант Н. К. Бошняк, прапорщик корпуса штурманов Д. И. Орлов, командир транспорта «Охотск», лейтенант Гаврилов, прапорщик Семенов, доктор Орлов и приказчик российско-американской компании Березин. Нижних чинов, собственно в экспедиции. 26 человек и на транспорте 20 человек. Из женщин: супруга начальника экспедиции Е. И. Невельская, супруга Д. И. Орлова — Х. М. Орлова, жен нижних чинов 4.

В 1852 году.

Кроме Гаврилова все остальные; нижних чинов 56 человек и мичманы: Разградский и Петров.

В 1853 году.

Кроме Чихачева и Семенова все остальные и сверх того капитан-лейтенант Бпчманов с супругою Елизаветой Осиповной, священник Гавриил с супругою Екатериной Ивановной, прапорщик Боуров, нижних чинов 70 человек и в сахалинской экспедиции: майор Н. В. Буссе, лейтенант Рудановский, нижних чинов 86 человек и приказчик российско-американской компании Самарин. Сверх этого зимовал в Императорской гавани «Иртыш», [382] под командой Гаврилова, и корабль российско-американской компании «Николай», под командой Клинковстрема; всего 76 человек. И в Петровском бот «Кадьяк», под командой Шарыпова с 15 человеками команды.

В 1854 и 1855 годах.

Все остальные, кроме упомянутых судов и команд с Сахалина, майора Буссе и приказчика. Сверх того поступили: лейтенант Я. И. Купреянов и лейтенант Н. В. Рудановский. Собственно в амурской экспедиции было команды 86 человек и прикомандирована к ней команда фрегата «Паллада» с гг. офицерами, свод легкой конной артиллерии и сотня казаков.


Комментарии

71. В верхней части лимана по нашим наблюдениям вода прибывает до 5 фут., а в сизигии до 7 футов.

72. Ныне вице-адмирал, сенатор и Ярославский губернатор.

73. Эта часть сахалинского фарватера, именно та, у которой течение из реки встречается с течениями из Татарского залива и Охотского моря и намывает банки; фарватер извивается между ними.

74. Неприятель знал, что у нас имеются фрегаты «Паллада», «Диана», «Аврора» и корвет «Оливуца», и что при крейсерстве этих судов в океане они могут нанести его торговле и колониям большой ущерб. Это обстоятельство порождало страшную панику, ибо ловить в океане почти невозможно. В виду этого-то, боясь за свою торговлю и колонии, англо-французы и собирали здесь сильную эскадру, дабы уничтожить наши суда, а главное, не дозволить нам выйти в море. Такова была главная их цель.

75. Из Аяна в это время старались отправлять все на Амур, как в место единственно безопасное от нападения неприятеля.

76. Офицеры эти были: заведовавший командою фрегата капитан-лейтенант И. И. Буталов (ныне контр-адмирал), лейтенанты Шварц (ныне контр-адмирал) и Бирюлев, мичман Иванов, корпуса штурманов: Попов и кузнецов, командир бота «Кадьяк» Шарипов, командир шхуны «Восток» Римский-Корсаков, мичмана: Анжу и Ельчанинов и механик поручик Зарубин.

77. Ныне граф, капитан 2-го ранга, адъютант Его Высочества генерал-адмирала.

78. Жалование и довольствие одного камчатского губернатора стоило гораздо дороже, не говоря уже о том, что на Камчатку вместе с Аяном брошена не одна сотня тысяч рублей.

78a. Экспедиция одного г. Сколкова стоила более 100,000 рублей.

78b. Странное стечение обстоятельств: на этом фрегате я в продолжение 9-ти лет служил с Его Высочеством генерал-адъютантом; шесть лет был я на нем старшим лейтенантом и вахтенным лейтенантом Его Высочества. Теперь я открыл вход в Амур, как бы нарочно для того, чтобы в этой реке спасти от явной гибели дорогую моему сердцу «Аврору».

79. Журнал «Русское Слово» 1860 года.

80. Низменная песчаная кошка, на которой находилось Петровское зимовье, неоднократно подвергалась наводнениям. Раз зимою вода подступила почти под сами строения и затопила единственный колодец с пресной водой, так что все жившие в Петровском пользовались снегом для варки пищи, питья и чая. после оставления Петровского зимовья и по переселении всех в Николаевск, зимою вода поднялась до такой высоты, что затопила всю кошку, влилась в пустые дома и замерзла там толстым слоем. Конечно, подобное явление могло бы случиться и во время жительства в Петровском чинов и семейств амурской экспедиции.

81. Обнародовано в «Морском Сборнике» под рубрикой «Экспедиция в приамурском крае. Н. Бошняк. 1859 г., № 2».

82. Этот удар не миновал и семейство самого г. Невельского: страдания Екатерины Ивановны, происшедшие вследствие претерпеваемых ею лишений, имели пагубное влияние на здоровье ее малолетней дочери. До сих пор на Петровской кошке существует могила младенца, отлетевшего как жертва искупления в лучший мир.

Текст воспроизведен по изданию: Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России. 1849-55 г. Приамурский и При-уссурийский край. Посмертные записки адмирала Невельского. СПб. 1878

© текст - Вахтин В. 1878
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Андреев-Попович И. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001