Некоторые соображения по поводу предполагаемого учреждения Православно-Проповеднической Миссии в Китае

Ваше Сиятельство!

В последнее представление мое Вашему Сиятельству я удостоено, был приглашения принять участие в деле распространения Православной веры в Китае, или вообще на востоке. Сколь ни лестно было для меня подобное внимание, и хотя долговременное пребывание мое в Пекине, некоторым образом, обязывало меня употребить мои силы и усердие в общем благам начинании, я, тем не менее, счел долгом своей совести отклонить от себя предлагаемое мне высокое назначение. Я чувствую, что род моих занятий в Пекине, особые обязанности и обстоятельства не приготовили и не могли приготовить меня к новому служению, для которого требуются и призвание, и настроение, внедренное временем, и духовная анергия. Иное дело быть простым, необязанным деятелем; другое — стоять во главе общества и направлять разнообразное движение его, подобно тому, как иное дело рассуждать о предприятии, другое — принять на себя его исполнение.

Трудность для меня увеличивается, если дело идет о миссионерском служении в восточных краях нашего пространного Отечества; мне не известны те страны, не известны язык, обычаи, верования и условия быта племен, населяющих Сибирь и ее южные границы. Вот почему я осмелился, хотя не без сожаления, отозваться, что не нахожу в себе довольно сил в опытности для достойного исполнения миссионерских обязанностей, по крайней мере, пока не обновится мой дух, удрученный влиянием восемнадцатилетней жизни на чужбине

Но слагая с себя бремя не по моим силам, я не могу отказать себе в сочувствии к новой будущности, которая открывается для Срединной Империи, к новой эпохе ее нравственного существования, когда она постепенно будет озаряться светом христианской веры и европейского просвещения. Я жил в Китае, предпочтительно занимался Китаем и неприметно привык принимать участие в поворотах судьбы его. Я ограничиваюсь соображениями относительно собственного Китая, как главного ядра населения Восточной Азии; предположения о внешних владениях Китая: Маньчжурии, Монголии, Джунгарии, Туркестане и Тибете должны быть составлены специальными в особых статьях. Эти страны близки к России, но политические отношения ее к сим странам еще не определены и право доступа к ним не уяснено. В сих чувствах, в предвидении водворения Православия в отдаленном царстве востока, я принимаю смелость изложить пред Вашим Сиятельством, некоторые соображения основанные на личном моем опыте и посильном знакомстве с особенностями китайского народа.

Китай, как обиталище поклонников темного язычества, издавна привлекал к себе усилия и усердие ревнителей Аристовой веры. Христианство имеет исторические основы в Китае. Оно проникло в это далекое царство с седьмого века, распространилось в следующие века и таилось до тринадцатого. С этой поры началась верная эпоха его существования в Восточной Азии, хотя было приносимо с еретическими заблуждениями. Вслед за несторианами двинулись в новый край католические миссии. Но если указания магометанских и западных писателей доказывают появление несториан и католиков в Китае во время монгольского владычества, собственные исторические памятники Китая представляют неоспоримое свидетельство о существовании и известности [37] православно-русского имени в то же время и в том же крае света. Военная колония русских переселенцев в Пекине возрасла в четырнадцатом веке до десяти тысяч душ и была поселена на северных границах собственного Китая. Где следы русского имени, духа и Православия? Они исчезли в смутные времена междуусобий и войн, стерлись с китайских границ, с китайской почвы, но не изгладились из правдивых летописей; предание о них сохранилось для нас, как факт любопытный и поощрительный. Теперь мы — соседи китайцам подобно тому, как географическое сближение наше ведет к сближению, политические связи поведут к единению в вере. У нас уже есть зародыш будущего православного общества в самой столице Поднебесной Империи; мы приобрели в Китае право свободного исповедания и свободной проповеди веры Христовой. Усилия католической пропаганды обязывают нас противопоставить оплот вторжению ее на север и иметь верных стражей Церкви за теми пределами отечества. Просвещенное Правительство наше с полным сочувствием готово содействовать в мерах к утверждению и обеспечению проповеднической Миссии в Китае. Наконец, покровительство высоких Особ воодушевляет и поощряет благие начинания к просвещению языческого востока.

Но мы не должны выпускать из виду тех затруднений, пренебрегать теми особенностями, какие представляет всякая новая страна, открытая для новой деятельности.

Прежде всего благоразумие требует обратить внимание на современное бедственное положение китайского народа. Империя, подрываемая внутренними смутами от инсургентов, угрожаемая извне нашествием европейцев, она готова пасть под ударами судьбы и погрузиться в анархию и переворот, в известные периоды потрясавший ветхую Империю. Маньчжурская династия бессильна одолеть неустройства; нищета тяготеет над всеми классами народа; тревоги и раздражения волнуют умы. Будем надеяться, что дело не дойдет до конечной катастрофы, от которой нельзя ожидать никакого добра. Но вместе с тем для благонадежного водворения Миссионерского Общества к Китае и для успешного его действования не только полезно, но и необходимо обождать того времени, когда политический горизонт востока прояснится, когда установятся правильные отношения европейских держав к Китаю и новые права, отвергаемые недружелюбием Китайского Правительства, будут утверждены на более прочных основаниях.

Впрочем, как ни разрешится напряженное состояние Китая, эта страна слишком окрепла и закоснела в своем быте, учреждениях и предрассудках чтобы можно было надеяться на перемену в духе Правительства и общества.

Вступив на поприще духовной деятельности в народ с своеобразною жизнью и с своеобразными идеями, веропроповедник встретится лицом к лицу, с одной стороны, с конфуцианством, с другой, с язычеством, во всей его наготе и разнообразии. Считаю не лишним распространиться об этих двух сторонах духа китайской нации.

Конфуцианство, возросшее к недрах Китая и состарившееся среди притеснений и нападений иноплеменных диких народов, обыкло питать чувства ненависти и презрения ко всему чужеземному, без изъятия. Оно выше всего ставит политическую мораль и в удовлетворение потребности умозрений, создало для себя холодную, механическую теорию мироздания и материалистическую философию: лишено начал спиритуализма и вместе с тем впадает в грубые суеверия. [38] Оно учит стоицизму, но за недостатком высших основ, внедряет с ним глубокий эгоизм и тесные понятия о человеческом обществе; установляя нравственные законы общественные и семейные, оно крепкими узами отеческой власти и родственного старшинства связывает развитие народа и держит его в границах фамильного быта. Относительно высокие правила его нравственной философии развили в нем горделивое самосознание и спесь, и утвердили его в самообольщении. Его предания строго хранятся и поддерживается обширное литературою, повсеместными театрами и народными рассказами.

Класс мандаринов и ученых есть каста конфуцианцев, проникнутая одним духом. Как он пополняется избранниками из народа, так из него образуется Правительство, во главе которого сын неба, воспринимающий и освящающий все идеи страны. Китайское Правительство, как выражение господствующей касты, стали между Европой и китайской нацией. Религиозные убеждения низведены им на второй план; вероучения, основанные на спиритуализме, оно презирает; всякая исключительность убеждений, отступающих от вековых правил его, ему ненавистна; религиозные общества оно подозревает в политических замыслах, в намерении водворит в Китае чуждое влияние и восхитить его класть; оно смотрит на веропроповедников, как на шпионов и врагов в засаде, выжидающих случая, чтобы восстать против его владычества. Правда и то, что католики, своею особенностию и исключительностию, присвоением себе прав, выступающих из границ духовного общества, укрепили в нем подозрительность.

Бывают, конечно, частные исключения и уклонения правил и воззрений конфуцианства; но неизменный дух его берет свое и обуздывает личную волю. Так, император Канси, благоволивший к христианам, должен был, как глава конфуцианского общества, письменно восставать против христианства; император Юн-чжэн, ревностный поклонник буддизма, в наставлениях своих к народу ратовал против этой религии и однажды объявил, что не должно брать с него примера. Вообще, обращения в христианскую веру из касты конфуцианцев сколько трудны, столько же и не прочны, как здания, воздвигаемые на песке. Если в старые времена иезуитов и случались подобные примеры, то при особенной снисходительности их к некоторым обычаям язычества; притом все ограничивалось только лицами: дети или внуки обращенных скоро увлекались духом, обычаями и уставами общества, среди которого они неизбежно были поставлены; они должны были, чаще всего, жертвовать или своим гражданским положением, или своим вероисповеданием.

Те ошибаются, которые надеются, что подобное правительство китайское примирится с христианством. Каковое есть, оно будет вечным, если не явным, то тайным врагом чуждой Веры. Новые права, обещающие полную свободу христианам в Китае, вынуждены у него силою оружия и обстоятельств, и чем глубже чувствует оно свое унижение пред европейцами, чем также глубже ненависть его к религии, с которой, по его мнению, войдет в его страну господство иноземцев. Признав гражданскую свободу христианства у себя, оно, однакож, нисколько не позаботилось, для сохранения порядка, обозначить точные права китайских дисидентов; втайне оно надеялось, при первом удобном случае, отказаться от своей уступки. Правда, оно снова должно уступить превосходству европейцев и принять кт себе веропроповедников: но, не смея открыто проследовать их, оно не преминет воздвигать препоны и стеснять их успехи, или особыми распоряжениями, или тайными ухищрениями, к [39] которым так способно и так навыкло это стойкое и неуклонное в своей системе правительство. Мы, православные, как поборники истинной веры Христовой, доселе не принимавшие участия в духовной деятельности в Срединной Империи и теперь вступающие на это новое поприще, конечно, будем пользоваться большею снисходительностию в Китае, чем другие, потому что не навлекли на себя предубеждений и подозрений со стороны наших соседей, однакож, не должны думать, что деятельность наша обойдется без борьбы. В самом деле, может ли быть мир и общение между животворною верою нашею и застоем конфуцианства; — между христианским просвещением и ветхими основами правительственной системы отживающего Китая? Рано или поздно конфуцианство, этот пан Восточной Азии, должен пасть пред силою Креста, вместе с язычеством, как по явлении Спасителя, но свидетельству предания, пал пан классического мира.

До последнего времени китайское правительство употребляло против христиан жестокие меры преследования; но несколько лет тому назад оно нашло лучшим действовать средством убеждения и предостережения. Понимая, что все начинается с народа, желая оградить и охранять его от посторонних внушений, оно восстановило старинный обычай публичных поучений; каждый начальник области обязан в известные дни, как отец правимого им народа, читать готовые наставления к добровольным слушателям из народа, внушая им простые обязанности и возглашая против религий, ненавидимых конфуцианством. Впрочем, по показанию самих мандаринов-проповедников. редко бывают слушатели на этих оффициальных и сухих беседах.

Перехожу к другой стороне китайского народа, к стороне религиозной. Мы находим к Китае странное смешение вер и суеверий. Все убеждения язычества нашли себе верный приют в этой полуобразованной нации: находим древнюю народную религию, фоизм, даосскую веру, шаманство, ламайскую веру, религиозно-политические секты, не говоря о малоизвестных верованиях диких племен, обитающих внутри Китая. К этому надобно присоединить религии магометанскую и иудейскую, и наконец католичество.

Народная религия есть самая древняя; она признается и конфуцианством. Первый элемент ее есть чествование душ предков, — оставшийся след древнего фамильного быта и доказывающий веру в загробную жизнь; другая сторона этой, религии — натурализм: обожание неба, или таинственной, неолицетворяемой силы, заменяющей Провидение, — светил, равно стихий и явлений природы; демонология его основана на глубокой чувственной симпатии полудиких народов к разнообразным и поражающим проявлениям сил природы. Государь есть первосвященник этой религии. Фоизм, или китайский буддизм, и даосизм суть религии аскетические; представители их, как сектанты, ныне падают и теряют влияние; но фоизм принес в Китай правила созерцательной жизни и монашеские уставы, привел в народ веру в перерождение и пространное учение о воздаяниях в будущей жизни и снабдил китайский пантеон индийскими божествами. Даосизм, кроме философского настроения, совмещает в себе систему волхвований и таинственных средств к сообщению с миром духов; он развил и умножил китайскую мифологию, низвел идеалы святости в сферу земных страстей и опорочил аскетическую жизнь срамными тайнами так называемого самоусовершения, столь угодными для китайских сластолюбцев. У даосов есть верховный волхв, хранитель кабалистических тайн и сообщник духов; ему [40] предоставлено право посягать браком, под условием единоженства; он наследует это звание от своего отца и в свою очередь передает его своему сыну, поддерживая фамильное преемство, начавшееся с первых веков после Рождества Христова. Он пользуется большим уважение Двора и народа китайского, но редко опускается с своих гор. Даосизм, равно как и буддизм, лишен духа прозелитизма. Конфуцианство не перестает вооружаться и ратовать против этих двух сект, но напрасно; веровании их крепко внедрились в народную религию.

Другие религии в Китае не имеют такого обширного знания, как те, о которых я сказал выше. Шаманство, как священный обычай, привнесенный в Китай тунгузским племенем — маньчжурами, — есть особый способ чествования предков; он не выступает из династийного круга маньчжуров. Ламайство, или Тибетско-монгольский буддизм, проникшее в Китай вместе с покорителями его, маньчжурами, имеет слишком мало представителей в собственном Китае, чтобы заслуживало здесь особого внимания. Из религиозно-политических сект, секта белого ненюфара, возникшая уже давно, из верования в воплощения божества на земле в лице духовного царя, ныне ниспала до волхований и теургических бредней даосов; секта нынешних инсургентов в Китае есть смесь некоторых христианских истин с даосскими умствованиями; они признают в основателе секты воплощение второго лица Св. Троицы, воплощение в лице царя земного. — Магометанство, исповедуемое потомками переселившихся в Китай арабов, персов и частию туркестанцев, терпимо в Китае не как религиозное общество, а как племя. Хотя фанатизм китайских магометан остыл, родной язык забыт и тип их происхождения сгладился почти вовсе, тем не менее они твердо держатся своего вероисповедания и имеют даже свою литературу на китайском языке. Наконец, иудеи живут небольшой колонией в Кай-фын-фу, старинной столице национальных династий Китая, и уже примешали к своей вере чуждые ей суеверия.

Народонаселение Китая, но приблизительному исчислению, простирается до 300 миллионов жителей. Главная масса его исповедует народную веру; но народ привык также чествовать безразлично божества буддийские и даосские, первые преимущественно в северном, последние в южном Китае. Магометанство может насчитывать до трех миллионов поклонников ислама. Католики возводят число своих христиан до 300 тысяч, но без верных данных. Ядро католического христианства образовалось в эпоху славы и влияния иезуитов в Китае. После них христианское общество их умножилось преимущественно распложением семейным, без новых значительных приращений обращением. О числе последователей других религий нет нужды в предположениях; все они, со включением исповедающих вышеупомянутые веры, обставляют незначительную часть народонаселения, преданного древней религии, под влиянием буддизма и даосизма.

Я кончил бы, если бы распространился о бесчисленных и странных суевериях, которым преданы все сословия китайцев. Главные из них: своеобразная астрология, по который небесная твердь есть отражение Срединной Империи, так что явления на небесном пространстве соответствуют подробностям гражданских учреждений и правительственной иерархии Китая; геогномия, или распознавание земли для кладбищ с целью доставить довольство душам покойников и счастие их потомкам, равно выбор места для построения зданий; наконец, гадания по циклам, монетам и кистеверчению. [41]

Если принять во внимание упадок жреческого класса в Китае, опустение и разрушение капищ и пустой формализм, господствующий в нравах китайского народа, то легко убедиться, что основы язычества в сей стране шатки и что не трудно будет низвергнуть его окончательно. Однакож на сего не следует, что китайцы лишены религиозного чувства; проблески его часто проявляются с силою, хотя относятся к предметам идолослужения. Когда я был в Китае; мне часто случалось видеть бесконечные вереницы пилигримов, ходивших на поклонение знаменитому кумиру, многие из них налагали на себя добровольные истязания, носили цепи или клали поклоны на каждом шагу; помню и сельские празднества в окрестностях Пекина, на которые из окрестных деревень сходились торжественные процессии; набожные женщины несли древки и регалии; за ними носилки с кумиром богини; носильщики, удостоившиеся нести местную святыню на плечах своих, шли с восторженными и сияющими глазами, приплясывая и потряхивая носилки, как будто под обаянием духа; полню, как в огромном капище пред кумиром китайского эскулапа коленопреклоненные старейшины селений благоговейно приносили жертву яствами, курительными свечами и жжением молитвенных бумаг, и затем один хор мальчиков пел молитвы, другой совершал пред кумиром религиозную пляску под звуки барабана и флейты Божество, по убеждению поселян, сходило в невинные души детей и тешилось их веселыми прыжками. Не раз я также видел, как бедные женщины после дневных трудов поднимались на гору к покинутому капищу с пучками курительных свеч в руках, купленных, может быть, на последние деньги, поклониться покровительнице детей и молить о спасении детищ божество, созданное материнскою любовию.

Все подобные явления, замечаемые в нравственном характере китайского народа, по моему мнению, доказывают, что религиозный инстинкт, глубоко врожденный человеку, не погас и в этой, заброшенной на край Азии, нации; он только искажен и извращен временем и особностью Китая. Впрочем, если бы мы приняли труд очистить народные предания и верования Китая от примеси заблуждений и суеверий, скопившихся в течение тысячелетий, и разъяснили темные сказания глубокой его древности, то могли бы найти и в древнем Китае идею единого божества, сознание потребности исправления натуры павшей и ограниченной, и вместе с тем, следы библейских преданий, перенесенных на китайскую почву с тех пор, как пришлецы воссознали себя автохтонами этой страны. Подобные открытия, конечно, важны; но они требуют тщательного и добросовестного изучения религиозных преданий Китая в исторических его памятниках. Вреднее всего увлекаться мнимыми подобиями и сходством, как неблагоразумно поступают католические веропроповедники относительно религий всех стран к ущерб достоинству Христианской веры, не нуждающейся для своей опоры в гадательных фактах.

Из всего, что я сказал выше, легко видеть, что православным веропроповедникам в Китае предстоит много труда, как в систематическом приготовлении к сему званию, так и в деятельности на самом месте служения. Разумеется, что настоящая Миссия наша в Пекине не может соответствовать новым целям.

Пользуюсь сим случаем, чтобы отклонить упрек от нашей Миссии, упрек в том, что, существуя столько лет, она не успела увеличить православного общества в Китае. Те, которые так выражаются, конечно забывают ее [42] происхождение и особые условия существования. Исключительное назначение ее было поддержание православия в Албазинской колонии и практическое приготовление молодых людей в языках Восточной Азии, для службы нашему правительству; не говорю о других обязанностях, совместных с положением Миссии в Пекине. Духовные члены Миссии только в числе четырех; время их должно быть посвящаемо и на изучение языка страви и на Богослужение к двух Пекинских храмах наших, и надзор за Албазинскою церковью и училищем, и исправление треб и дела по внутренней распорядительности Миссии. Можно ли требовать, чтобы четыре человека, обязанные особыми занятиями, обращали свою деятельность на распространение Христианства среди язычников? Как могли бы они успевать, проживая в Пекине положенный срок и притом под непосредственным надзором пекинского правительства, которое, последние сто лет, питало недружелюбные чувства к христианам? Пример ли для нас католическая пропаганда, которая имела в Китае целые толпы представителей, отправляющихся туда на всю жизнь?

Я слышал также, как предлагали нам за образец действия католических веропроповедников в Китае; но, по чистой совести, я должен сказать, что такой образец не для нас; они сообщают прозелиту из китайцев одни формы своей веры и развивают в нем обрядную набожность в ущерб духу христианской веры; исключительностию и ревностию своею они искореняют в нем чувства общительности; оттого прозелит, покинув отческие обычаи и понятия и не усвоив разумно значения вновь принятой веры, проникнутый отчуждением и ненавистью, сколько к другим верам, столько и к лицам, представляет тип нелюдимости и склонен к лицемерию и эгоизму. Правда, что он постоянно чувствует гнет запретительных законов государства; но католические миссионеры, не облегчая его нравственного положения, напротив, пользуются тем и берут под свою опеку чувства и совесть новообращенного; вот откуда происходит отпечаток угнетения и рабства, который я замечал на католических христианах из китайцев, и с которым они казались мне только что вышедшими из катакомб.

Нет; в Православии более христианских начали, любви, великодушия и бескорыстия, и ему не свойственно налагать нравственные цепи на души чад церкви, для привязания их к ней.

Я не в состоянии указать подробности плана новой Миссии для Китая; для сего нужно более сведений, чем я имею. Ограничусь некоторыми сторонами вопроса.

Сосредоточие Православно-проповеднической Миссии в Пекине, как столице Китая, имеет важные преимущества. Здесь мы, русские, не чужды Китаю; русское имя сделалось общеизвестным в столице Поднебесной Империи и до последнего времени пользовалось уважением китайцев; на русских смотрели, как на представителей дружественной державы. Наконец, в Албазинском обществе мы имеем рассадник сотрудников, по крайней мере на первый случай. Положение наше в Пекине, несомненно, будет тверже и благонадежнее, чем в других пунктах, сподручных другим европейцам, но для нас совершенно новых.

Мне кажется, что нет нужды образовать особую от прежней Миссию; удобнее всего увеличить число духовных ее членов, с исключительным назначением их для веропроповедания. Если вашему Правительству угодно будет [43] иметь в Пекине особого дипломатического агента, то для Миссии Духовной тем будет лучше; она все внимание и деятельность направит к распространению веры Христовой. Во всяком случае, Духовная Миссия не лишится удобств и средств для достиженья предположенной цели.

Учреждение православной Епископии в Пекине будет иметь несомненную пользу. С одной стороны, присутствие высшей особы Иерархии и высшего церковного авторитета придаст Миссии достоинство и блеск, и будет содействовать благоговению паствы; с другой, нужды новой церкви будут удовлетворяемы непосредственно и единая власть будет направлять отрасли братства проповедников.

Однакож, мне кажется, что наша православная церковь в Пекине в настоящее время не требует неукоснительного назначения особого для нее епископа; назначение это будет необходимо, когда малое стадо наше в Китае умножится и расширится. Мысль же о поставлении в служителей алтаря достойных из китайских христиан, для чего потребно присутствие епископа, по моему крайнему разумению, еще не скоро осуществится. Нам нет нужды брать в пример католические миссии, снабженные епископами: они имеют в Китае обширные паствы; притом епископы их сами исправляют некоторые требы у мирян. Впрочем, нет других важных возражений против преждевременного учреждения православной епископии в Пекине. Одно только недоумение, как относительно сего предмета, так и других предположений о миссии в Пекине, представляется нам: дело идет о наших правах по новому трактату.

По смыслу нового трактата с Китаем наша Миссия в Пекине отныне может сделаться бессменною; но не сказано о праве изменить состав ее или увеличить число ее членов. В статье о Христианстве нам дарована свобода в исповедании и проповедании веры Христовой в Китае и свободный доступ внутрь государства через приморские порты; но не говорится ничего о праве учреждения проповеднической миссии в Пекине. Морские порты, как я уже сказал, суть места, для нас совершенно новые и неудобные для нашей Миссии, которая останется там одинокою, при преимущественном влиянии других европейских наций и среди народа, говорящего наречием неизвестным в наших сношениях с Китаем.

Против учреждения Миссии в Пекине на новых условиях, не выговоренных положительно, китайское правительство может восстать и стоять упорно. Остается одна статья та, которою нам обещаны одинаковые с другими европейцами права. Итак, если англо-французы вытребуют у китайцев право заводить политические и духовные миссии в Пекине, то, конечно, и мы воспользуемся этим правом; если же китайцы, посредством переговоров или другими уступками успеют отстоять свою столицу от поселения в ней европейцев, — чего они всеми силами домогались и будут домогаться, то нам трудно будет переустроить Пекинскую Миссию. Впрочем, или общие усилия европейских держав превозмогут упорство маньчжуров и откроют для всех заповедную их столицу, или наше Правительство, сближением с царствующею в Китае династиею, достигнет желаемой целя.

Система предварительного приготовления миссионеров для Китая есть дело мудрого духовного начальства. Я обращу внимание на общие обязанности их по вступлении их на чреду служения.

Истина общеизвестная, что почти все классы народонаселения не [44] отличаются добрыми нравственными качествами; не смотря на то, однакож есть замечательная черта в характере китайцев; они уважают в других соотечественниках и иностранцах, строгую жизнь и неукоризненное поведение; у них добрая молва о ближнем не таится и столько же громка, как и худая молва. Пример строгой нравственности приобретет среди этого народа не только уважение, но и влияние.

Миссионеру в Китае предстоять словесные наставления и объяснения, как в приготовлении помощников из китайцев, так и в обращении с паствою. Для сего изучение языка страны, по крайней мере, на месте необходимо. Конечно, по примеру многих католических миссионеров, можно пользоваться услугами переводчиков из китайцев, наученных русскому языку; но во всем ли и во всех ли объяснениях, особенно духовных, благоразумно полагаться на такое посредство?

Письменные труды и переводы на китайский язык, при тех пособиях и духовных руководствах, какие составлены Русскою Миссией в Пекине, могут показаться необязательными. Католические веропроповедники почти вовсе оставили эту часть, не имея на то и времени, за исправлением треб и служб; одни только протестантские миссионеры, мало успевая в обращении китайцев, принялись сочинять на китайском языке и распространять по Китаю множество книг разного содержания, знакомя китайцев с общими истинами христианства и с европейскими науками; впрочем, подобный способ действовала до сих пор мало имел влияния на китайцев.

Для православной же Миссии весьма полезно не пренебречь сим способом научения и назидания.

Китайская духовная литература наша требует еще значительных пополнений, по моему мнению. Между прочим, предстоит надобность в изложении догматического учения Православной Церкви, приспособительно к младенчествующей пастве нашей в Китае, равно в изложении христианской нравственности. Эти руководства удобнее составить здесь; в Пекине они переведены будут на китайский язык.

Занятие письменным китайским языком полезно будет и для полемических трудов Миссии, как в обличение языческих заблуждений и суеверий, так и для отражения, нападок иноверческих писателей. В сем последнем отношении католические и протестантские миссионеры, за невозможностью ближе ознакомиться с китайскою литературою, сделали мало. Между тем, не одни конфуцианские писатели делают нападение на христианство: полемические выходки против него встречаются и в сочинениях фоистов и китайских магометан.

Предметом особенной заботливости Миссии в Пекине будет приготовление и образование катехизаторов из молодых китайцев; они будут служить самым действительным орудием для распространения Православной веры между их соотечественниками и вместе наставниками и руководителями новообращенных. Необходимость в сих помощниках, особенно с увеличением паствы, очевидна и не требует доказательств. Я присоединю только, что воспитывая катехизаторов в духовной науке, полезно дать им, насколько возможно, образование и ученость китайскую, потому что китайцы чтят образование и поставляют авторитет учености ваше всего.

Замечу еще об одном обстоятельстве. Полагают полезным устроить при Пекинской Миссии, кроме училища для детей, против которого я не имею [45] сказать ничего, еще больницу для вольноприходящих; мысль, конечно, благотворительная. но мне кажется также, что не менее полезно было бы, если бы миссионеры, во время приготовлении своего к служению на востоке, приобретали познание и в медицине; помощь их оказываема была бы и скорее и удобнее тем более, что между китайцами, сколько я знаю, редко случаются мудреные болезни. Звание миссионера было бы тем приязненнее, что он был бы вместе врачом духовным и телесным.

Заключу одним воспоминанием. Когда я был в Китае и виделся с католиками из китайцев, я часто слышал от них выражение признательности и расположения к имени Людовика Наполеона за его участие в судьбе китайско-католической миссии и вспоможении деньгами; тогда как мне вовсе не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь из них благословил имя папы, хотя католические миссионеры возносят его выше царей и представляют его своим прозелитам в недосягаемом величии, вроде китайского богдыхана или тибетского далай-ламы. Может быть, император французов, заботясь о миссиях в угоду католическому духовенству, не подозревал, что имя его в Китае опережает и затемняет имя папы. В то время я убедился, что участие царственных особ будет иметь большое влияние на христианство в Китае. Я уже видел примеры признательности и приверженности нашей Албазинской церкви к имени Православного Царя, не покидающего бедной русской колонии, заброшенной на край востока, милостями и заботливостию. По возвращении моем в Отечество я узнал, что в деле устроения Православной Миссии в Китае, по благочестивому сочувствию, приняла участие ВЫСОЧАЙШАЯ Особа. Последствия покажут, какое благотворное влияние будет иметь это обстоятельство на деятельность и рвение Миссии и на расположение душ отдаленной паствы. Под сим покровом Миссия благодушно вступит на поприще трудов и понесет подвиги апостольства, и возрожденные обитатели Срединной Империи, для которых Царица есть идеал бескорыстной любви, милосердия и сострадания, в чувстве признательности благословят обожаемое имя Высокой Покровительницы и от простых сердец своих вознесут теплые молитвы о счастии Русской Царицы к Царю и Отцу Небесному.

Все вышеупомянутые соображения повергаю на усмотрение Вашего Сиятельства, в надежде, что мудрость Ваша извлечет из них несколько практических взглядов по предмету, близкому Вашему сердцу.

Бывший Начальник Пекинской Духовной Миссии

Архимандрит Палладий.

ЕГО СИЯТЕЛЬСТВУ, Графу Александру Петровичу ТОЛСТОМУ, Господину Обер-Прокурору Святейшего Синода.

Текст воспроизведен по изданию: Некоторые соображения по поводу предполагаемого учреждения православно-проповеднической миссии в Китае // Китайский благовестник, № 9-12. 1915

© текст - ?? 1915
© сетевая версия - Thietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Китайский благовестник. 1915