-

АВГУСТ ХАУСМАНН

ПУТЕШЕСТВИЕ В КИТАЙ, КОХИНХИНУ, ИНДИЮ И МАЛАЙЗИЮ

VOYAGE EN CHINE; COCHINCHINE, INDE ET MALAISIE

ПУТЕШЕСТВИЕ АВГУСТА ГАУСМАНА.

(Статья III.)

КАНТОН.

Вступив на берег, посреди оглушительного шума танкас, перед вами, на восток, возвышается Английская фактория. Эта фактория состоит из длинного ряда домов; маленький дебаркадер (Место выгрузки и склада товаров, — депо, складочный магазин.), осененный группою растущих над ним дерев, ведет ко входу, которого одна сторона служит амбаром. Замечательнейшими из строений Английской фактории считаются: дом консула, дом «Жардина, Матесона и компании», главнейший из торговых Английских домов в Китае, и Хонг богатого Гу-куа. Эта фактория заменяет, на время, разграбленную в 1841 году, и истребленную пожаром в 1842. На месте старого пожарища воздвигается новая фактория; но эти работы, занимающие несколько сот Китайских рук, тихо подвигаются, и не раз были совершенно остановлены: по улицам Кантона являлись угрожающие объявления, которые наводили ужас на работников. Однакоже теперь можно полагать, что дело скоро придет к концу. Не известно, будут ли эти новые постройки долговечнее прежних: судьба предшествовавших, сожженных и разграбленных четыре раза в продолжение 20 лет, не подает большой надежды. Предсказывают опять неминуемый поджог при первом значительном перевороте торговли, и его сделают те же самые работники, которым иностранцы доставляют пропитание. Заработка составляет единственное отношение [33] туземных ремесленников с Английскими купцами; без этого отношения Китайские работники смотрят на иностранцев как на врагов.

Узкая улица, направленная к больниц протестантской миссии, отделяет Английскую воздвигаемую факторию от Американской. Американская в настоящее время превосходнее и удобнее прочих. Она состоит из соединения нескольких обширных зданий, подведенных под одну крышу; пространный и красивый фасад ее отличается от всех окрестных Китайских строений. Он представляет пять больших ворот, ведущих в длинные переходы, обставленные жилыми домами, лавками и конторами. Эти переходы тянутся во всю длину фактории до параллельной улицы, на которую выходит противоположная сторона здания. Большая часть наемщиков занимают обширные, удобные и хорошо меблированные квартиры. Крыши домов выходят террасами на набережную; во время вечерней прохлады выходят на них подышать воздухом и полюбоваться окрестным оживленным видом. Дом консула Соединенных Штатов отличается от других своим фасадом, осененным большими растущими перед ним деревьями. Прекрасная площадь отделяет эту факторию от парка, называемого Американским садом, по средине которого воздымается мачта с развевающимся флагом. На вершине ее был прежде флюгер, обращавшийся на все стороны. Все беды, все болезни приписывались суеверием Китайцев этому флюгеру; и наконец в Мае 1844 года, на него было формальное восстание жителей. Несколько ружейных выстрелов, убитый Китаец и три раненых заключили возмущение, вынудившее Американцев на благоразумную решительность снять своей флюгер; и все пришло в порядок. Кроме Американского сада, обнесенного стенами, прорезанного аллеями, украшенного цветами и разнородными деревьями, иностранцы не имеют в Кантоне никакого другого гульбища; и потому каждый вечер собирается там многочисленное общество. [34]

За Американской факторией, направляясь к западу, выйдешь на широкую улицу, или, лучше сказать, на площадь, постоянное сборище Китайских зевак: торговцев съестными припасами, гадальщиков, починивающих поношенное платье и брадобреев. Прохожие останавливаются там, обыкновенно для прочтения красных афиш, налепленных на стену обширного строения, самой замечательной Китайской архитектуры. Эта площадь примыкает одной стороной к дебаркадеру, а другой к большому переходу, называемому Англичанами Old-china-street. При входе в него, род часовни, посвященной какому-то охраняющему божеству. Old-china-street вымощена плитами; по обе стороны прекрасные лавки, с различными редкостями, множеством вещей лаковых и фарфоровых, утварью и произведениями Китайской живописи. Эти лавки устроены единственно для удовлетворения путешественников; владетели-продавцы стоят обыкновенно у входа и почтительно приглашают посетителей войдти. Дома их одноэтажные; все устроены и расположены одинаково. Вывески написаны на Английском языке, на небольших четырехугольных досках, наклонно прибитых над дверьми. Переход Old-china-street не покрыт никаким навесом. Только на некоторых расстояниях, от одного жилища к другому, переброшены доски, на которых гнездятся ночные стражи.

Французская фактория следует за Old-china-street. Она представляет собрание незначительных строений, в которых живут большею частию одни Парси. Эти жилища построены в два этажа, на Европейскую стать. Нижний ярус представлен в распоряжение Китайских слуг, которые все свободное от необходимых занятий время проводят во сне, растянувшись на своих лодках. Французский консул имеет свое пребывание в этой фактории, где провели мы более шести месяцев. Так же, как и в Макао, comprador или маркитант доставлял нам харчи за умеренную цену; но съестные припасы в Кантоне превосходнее, нежели в Макао. [35]

За Французской факторией или French-hong, следует переход, называемый New-china-street, параллельно Old-china-street. Лавки этого перехода богаче и щеголеватее, нежели лавки Old-china-street. Далее вступаешь в Danich-houg (факторию Датскую), которая не чем не разнится от Французской; во многих домах балконы, уставленные цветами, соединяются со стеной, которая находится против здания. Обратясь опять к French-hong и следуя по переходу, который открывается перед ним, достигнешь до гостинницы Викентия — единственного приюта иностранцев в Кантоне. Эта гостинница выходит на залив, где стоят суда разной величины. Тут кончается сторона факторий. Она числится в предместьях Кантона, занимающих обширное пространство, к западу от города, куда мы наконец входим.

Кантон, называемый в Китайском просторечии Санг-чиен, считается главным местом области Куанг-тунг, поверхность которой равняется половине Франции. Город стоит в Куанг-чу-Фу, одной части этой области, к конторой причислено 15 уездов. Западная часть Кантона прилежит к уезду Нан-хаи, а восточная к уезду Пуан-ю. Такое подразделение больших Китайских городов к разным уездам, почти без исключений.

Город почти четвероугольный, обведен оградой, и разделен другой стеною, параллельной реке, на две неравные части. Обширнейшая часть, лежащая к северу, называется старым или Татарским городом, в который до сих пор не было доступа иностранцам (Но кажется, что новым указом Императора вход в него наконец открыт.). Другая, составляющая новый, или Китайский город, открыта для иностранцев, не смотря на то, что на них смотрят не слишком благосклонно. В окружной стене проделано двенадцать больших ворот и четверо во внутренней стене, ведущих из Татарского города в Новый. [36]

Вся окружность города составляет около девяти верст.

Каменная работа стен состоит из рыхлого красного песчаника и кирпича. К северу возвышаются на холмах укрепления, которые господствуют над всем городом. В той же стороне и в близком расстоянии от ограды, расположены четыре укрепления, которыми завладели Англичане, 25 Мая 1841 года.

Когда Китайцы ограбили все фактории и тщетно пытались зажечь брандерами стоявшие близ Кантона Английские суда, уполномоченный Еллиот и коммодор Флеминг Сенгаус отдали приказание стоявшей в Вампу Английской эскадре взять направление на главное место областное. 24 Мая пароход Аталанта поднял отряд войска для высадки перед фасом факторий. Стимер Немезида принял на борт: уполномоченного Английским правительством коммодора, Генерал-Майора Гуг-Гоуг, командующего войсками, главный штаб и полк пехоты; сверх того буксировано 20 лодок, нагруженных войском, разным оружием и пушками. Эта грозная флотилия медленно поравнялась с Кантоном, и только к ночи пристала к Тзинк-пу, точке, признанной удобнейшей, на северо-запад от Кантона. Войска вступили на берег, 25 в утро. Между тем эскадра под командою капитана Баррена овладела островками — Folies francaise el hollandaise, — укрепленными и снабженными орудиями. Таким образом город был обложен с севера и с юга — на главных его пунктах.

Отряд, посланный для взятия приступом северных холмов, состоял из 2,395 человек, из которых было 811 матросов. С великим трудом перенесены были орудия через болотистые поля, засеянные рисом, до необходимого расстояния от неприятеля. Наконец можно было выставить в атаку две колонны, одну против укрепления на северо-западной оконечности, другую против двух, которые отстоят несколько на восток. Эти последние, не смотря на то, что находились далее, были снесены прежде, потому что приступ к ним менее затруднителен. [37] Китайские войска по своему обычаю защищались весьма слабо. Через полчаса времени, четыре укрепления были во власти Англичан, и неприятельская армия бежала в беспорядке.

Однакож Китайцы не прекращали сильный огонь с высоты городских стен. Английские войска, овладевшие, тотчас по взятии холмов, укрепленным лагерем, расположенным в близком расстоянии, выбились из сил и не были в состоянии в тот же день атаковать Кантон. Потому Генерал Гуг-Гоуг отложил приступ до следующего дня. Но 26 Мая большая часть артиллерии не подоспела.

В 10 часов Китайцы выкинули белый флаг на городской стене и просили Генерала о переговорах, который согласился на конференцию только с главнокомандующим и вне города. Был назначен час, но никто не явился. В это время уже расставляли Английские орудия. Приготовления продолжались во всю ночь с 26 на 27 Мая, под проливным дождем. Генерал не жаловался на отсрочку прошедшего дня: она подошла очень кстати; потому что он еще не был готов на открытие огня.

Наконец, 27 Мая в 6 часов утра, в ту минуту, когда намеревались начать атаку, Генерал получил от уполномоченного уведомление о перемирии.

Китайцы обязались выплатить 6 мильонов пиастров, из которых 5 были тотчас выданы ганистами. В следствие договора, 18,000 Татарского войска вышли из Кантона. После того Английские войска имели еще схватку с толпами, набежавшими из деревень, которые своевольно подняли оружие, но которых не большого труда стоило рассеять. Все эти сшибки стоили Англичанам 15 убитых и 112 раненых.

Ныне они очень сожалеют о том, что не решились в то время бомбардировать Кантона, чтобы окончательно напугать народ, который еще не понимает вполне всей грозы Европейского войска. В 1841 году, [38] Великобритания, опасаясь за торговлю, поспешила кончить раздор с Поднебесной монархией. Она не была еще тогда на столько уверена в трусости и военном бессилии Китайцев.

Кантон прорезан многими каналами (Во время сильных приливов, многие Кантонские улицы, которые прилежат к реке и устроены на сваях, обращаются в каналы. Французская фактория часто бывает залита водою. Двенадцать лет тому назад были заведены особые лодки на случай подобных наводнений.), которые придают странный вид некоторым кварталам. Особенно замечателен пересекающий квартал красильщиков. Длинные полосы тканей, окрашенных большею частию в синюю краску индиго, развешены по крышам домов, построенных на берегу. Вода этого канала почти всегда мутна, а набережные улицы чрезвычайно грязны. Многочисленные кожевенные заводы, которые находятся в этом квартале, распространяют невыносимое зловоние. Появление иностранца там производит волнение: толпы несчастных тотчас окружают его и осматривают с ног до головы с изумлением.

Говорят, что в Кантоне более 600 улиц. Эти улицы узки, грязны и дурно вымощены. В некоторых расстояниях они пересекаются воротами, которые, запираясь каждый вечер, облегчают надзор полиции и прекращают сообщения. Зимой с одной крыши на другую, накидываются через улицу доски, на которых бывают устроены бамбуковые шалаши, служащие воздушными караульнями ночным стражам, оглашающим воздух неприятной стукотней в тамтам. Эта стукотня подает весть о бдении караула. В случае пожара те же стражи будят жителей пронзительными звуками медной гонги. Они переговариваются между собою условным языком, и знаками от квартала до квартала повторяют свой лозунг. Этот ночной шум, глухой, продолжительный, действует довольно неприятно на приезжего. [39]

Некоторые улицы Кантона имеют свое специальное назначение, так например, улицы плотников, аптекарей, фонарщиков, и пр. Другие разделяются на два и на три отдела торговцев. Над дверями лавок вертикально развешены белые, красные и черные лакированные вывески. Прохожие читают с обеих сторон написанные золотыми буквами имена купцов и названия товаров (Вот в переводе одно из подобных объявлений публике: «Все почтенные люди, желающие что-нибудь купить, должны взглянуть на вывеску этой лавки. Здесь отвечают за товар и не обманывают ни старого, ни малого». — Лавка Чен-ки, у ворот Таи-пинг, в улице Чанг-чеу, на восток.). Внутри лавки увешены таксами, на которых выписаны правила торговли с примесью похвалы товарам. Эти товары расположены на весьма чистых полках. Продолговатый стол (залавок) поставлен перед внутренней стеною. Место сидельцев и прикащиков между стеной и столом. В этот переулок нельзя иначе попасть, как через створчатую доску или внутреннюю дверь. Над головами их устроивается нишь для божества Синг-куан или Куан-таи. Ниш этот украшен цветными или позолоченными резными листками, иногда узорочной фнтастической живописью. Подле устроен род балкона, с которого хозяин наблюдает за прикащиками и за продажей. Свет проникает из окна, проделанного в крыше. В отдельном углу лавки с товаром другой олтарь для божества Ту-теи, которого свято чтут Китайские торговцы.

Лучшие лавки Кантона находятся в Physik-street, улице самой чистой и самой просторной. Тут собраны все редкости: великолепные вазы старого Китая с замечательными оригинальными рисунками, бронзовые античные и лаковые вещи, статуйки божеств и мудрецов, оружия и монеты глубокой древности, и тысячи вещиц, которых употребление и цену трудно определить Европейцу, но [40] в которых является невероятное терпение Китайского художника.

Часть улицы Тинг-нунг-каи занимают продавцы фонарей. Эти светильные сосуды бывают самых странных форм, шарообразные, цилиндрические и в виде корзинок. Отделка этих фонарей большею частию состоит из бамбуковых палочек, на которых, подобно зонтику, распяливается пропитанная лаком бумага, которая складывается в разные формы. Иного рода фонари делаются из стекла.

Другая часть улицы Тинг-нунг-каи составляет ряд лавок с вещами для богослужения: тут цветы, храмики украшенные колокольчиками, и павлиными перьями, искусственные плоды и безобразные фигурки.

Sapsa-monkai, или улица тринадцати факторий, изобилует фарфором из провинции Кианг-си. Там много лавок с циновками, с соломенными шляпами, с трубками и тростьми, с Нанкинскими тканями и крапивным полотном, известным под именем хиа-пу.

Из перехода Old и New-China-street выходишь на рынок, где продают рыбу, овощи и плоды. Далее лавки мясников, где сушеные и распластанные крысы развешены вместе с жареной птицей. К счастию, запахом смолистого дерева заглушается в Кантоне уличный запах.

Текущие в этих улицах реки народа представляют самое странное зрелище. На каждом шагу новые впечатления: здесь десятка четыре неподвижных уродливых голов, по которым молчаливые брадобреи водят свои огромные бритвы. Там болтает гадатель, окруженный толпою ротозеев с глупою наружностию. Он произносит длинные речи такого таинственного смысла, что пытатели судьбы отходят обыкновенно в задумчивом недоумении. Далее встречаются продавцы экономического бульону (в этом открытии Европа должна уступить Китайцам, которые, по обыкновению, упредили ее на несколько столетий). Еще [41] далее видишь больных, которые философски переносят удары кулаком по спине; Китайская медицина, как видно, также имеет своего рода гомеопатию. Башмачники и сапожники сидят толпами около старых баб, починивающих публично старую одежду. Охотники возвращаются с полевания с огромными ружьями и с скудной добычей какой-нибудь ничтожной пташки. Тут же толпятся содержатели боевых зверей и птиц: кошек, собак и перепелок, которые в Кантоне исправляют должность боевых петухов. Они показывают за диво кур, которым вместо куриных лап прирощены утиные.

Далее, встречаешь шарлатанов-лекарей, надувающих народ, которые отвешивают и продают зелья, превознося действия их похвалами. Покрытые рубищем, нищие поют жалобные мольбы и припадают челом к земле; слепцы тянутся целыми вереницами, от пятнадцати до двадцати человек; они ощупывают дорогу палками, просят милостины, щелкая кусочками дерева, и делают нашествие на лавки, в надежде получить несколько сапек от купцов, которым надоедают вопли их. Тут музыканты собирают около себя многочисленный круг слушателей, наигрывая им старый народный напев, который слышится на всех sing-song. Далее раздаются голоса полунагих носильщиков, которые, зацепляя друг друга тяжелыми ношами своими, укрепленными на бамбуковых палках, подымают их на плеча и кричат ла, ла, ла, в предостережение прохожих, которых толкают без церемоний, если они не довольно проворно сворачивают с дороги. Эти носилки, колеблемые на мощных руках, состоят из четырехугольного ящика на бамбуковых шестах и затворенного со всех сторон, а иногда открытого с переди и с боков, выставляя на показ сидящего внутри путника. Перед изумленным иностранцем проходят свадебные поезды, в главе которых несут жареных свиней, поезды мандаринов с музыкантами, играющими на гонгах, с прислужниками, вооруженными зонтиками. Вся эта пестрая толпа, которая [42] кишит, вращается и поминутно заграждает путь, представляет зрелище, которого тщетно бы стали искать во всех Европейских столицах. Не следует однако же слишком предаваться развлечению от беспрерывно сменяемой декорации. Как и во всех шумных и больших городах, в Кантоне много бездельников; там стянут платок и часы так же точно, как и на любой Европейской площади. Я думаю, что каждый из нас поплатился фуляром на маленькой площадке между Американским садом и Французской факторией. Не редко случается слышать по пятам своим идущего незнакомца, который, пользуясь оплошностию, запускает руку в чужой карман.

Движение и одушевление, о котором мы старались дать по возможности понятие, объясняют пристрастие Китайцев к Кантону, которому они дают имя «приюта наслаждений». Говорят, что немного городов Империи доставляют им столько разнообразных способов удовлетворения страстей. Там много игорных домов, беспрестанные театральные представления; а река — этот водный город, вмещает все тайны увеселений и ликований, неизвестных нигде. Иностранная торговля, значительная в Китае, снабжает Кантон предметами роскоши, которые составляют редкости в остальной части Китая и обогащают торговый класс. Известные капиталисты Кантона: Гу-куа, Пун-тинг-куа, Пункай-куа и Пнн-ти-уанг.

Но довольно уже говорили мы о наружной, уличной жизни. Внутри домов укрываются новые невидальщины. Город Китая имеет лучшие кварталы с кирпичными домами, имеет также нищенские переулки, где убогие бамбуковые шалаши, обмазанные глиною, дают кров беднякам. Любопытство не влечет в эти хижины, не проникает под циновки, заменяющие двери; эти циновки скрывают тесные, сырые, зловонные углы, которые вместе и кухни и спальни, Многочисленных семейств. Понятие о жилом устройстве Китайцев, можно получить только из привольной жизни [43] в больших домах. Красивый свод, покрытый черепицею, крыши этих домов, поражают с первого взгляда Такая форма берет свое начало с шалашей кочующего племени, которое в древности с востока Азии переселилось в Китай. Главный характер Китайской архитектуры есть чрезвычайная легкость ее. Здания красивы, нарядны, украшены пластикой, самой тонкой, но также самой непрочной отделки. По этой причин Китай весьма беден памятниками. Большая часть домов Китая одноэтажные. Окна не имеют простенков, как в строениях средних веков. Стекла заменяются деревянным переплетом или резьбой замысловатого, разнообразного, очень красивого узора; в промежутках вставляются точеные прозрачные раковины, которые заменяются бумагой в жилищах менее роскошных.

Домы богатых окружены высокой стеною, которая скрывает их от прохожих. Переступив порог двери, которая, по обыкновению, открывается на обе половинки, входящий останавливается перед загородкой, которая маскирует внутренние покои. Любовь наслаждаться всякого рода благом без свидетелей, составляет отличительное свойство Китайцев. Их не тяготит ни какая предосторожность для укрытия сокровища своего от глаз соотечественников, и особливо мандаринов, которых зависть бывает опасна. Каморка привратника сторожит у входа. Два выхода, направо и налево от загородки, ведут на передний двор к сеням или передней комнате, которой внутренняя стена посвящена алтарю какого-нибудь гения-хранителя. На алтарь, убранном цветами и блестящими листиками, стоит неугасаемая лампада, на которой набожные домовладыки и домочадцы сжигают ароматы и золоченую бумагу. По стенам развешены длинные бумажные полосы, исписанные крупными буквами. Покои убраны разнородными лампами самой странной формы. Одни круглые, из напитанной составом агар-агар бумаги, испещренные надписями и безобразными фигурами; другие из [44] четырехугольных кусков стекла, вставленных в рамки и также покрытых рисунками.

По обеим сторонам алтаря находятся обыкновенно два выхода, ведущие на второй двор, на который выходит обширная галлерея во всю длину строения. Во многих домах нет этого второго двора, и передний покой примыкает к внутренним. Мужская половина дома называется по-Китайски гун-тинг, женская, которая отделена от нее, называется ка-кун-тинг. Узкие лестницы служат сообщением одного этажа с другим. Комнаты не велики, за то многочисленны, меблированы большими креслами с высокими спинками, очень неудобными и некрасивыми. Занавесами и тканями убирают только одно ложе. Перегородки и двери украшены сквозной резьбою, которой совершенство и оригинальность делают честь Китайскому ремеслу. Лампады, фонари, изображения животных, растении и фантастических видов, наполняют все пространства. К числу убранств принадлежат красные панкарты, с надписями, правилами, аллегориями и поэтическими уподоблениями, которых смысл часто темен и для самих Китайцев, которые находят необыкновенно замысловатым и глубокомысленным то, чего они не понимают. Эти панкарты вешаются парами; одна служит дополнением другой: так, например, читаешь на первой: «ясно, как разум ученого, который дожил до своей осени», — а на другой: «и как роса от облака, позлащенного солнцем».

Наконец кроме описанных нами покоев, предназначенных для внутренней жизни, каждый богатый житель Кантона имеет на крыше дома прекрасную террасу, куда выходит по закате солнца подышать воздухом и предаться сладкому мечтанию. Китайцы не терпят недостатка в отношении приятного и удобного. Но на этих внешних проявлениях нельзя еще основать верного суждения о народе, который заслуживает обширнейших наблюдений. [45]

Много было предположений на счет числа народонаселения в Кантоне; одни основывались на необширной окружности города и приблизительно полагали в нем до 500,000 жителей; многие путешественники определили число их миллионом; другие не признавали более 250,000, и столько же в водяных жилищах. Не осмеливаясь произнести на этот счет решительного своего мнения, я скажу только, что все подобные заключения делаются наугад, и что путешественники вообще, а Французы в особенности, склонны к преувеличениям, говоря о Срединном царстве.

Жители Кантона большею частию великорослы. В наружности Китайская порода не представляет такого множества различных типов, как породы Европы, которые превосходят своим телесным развитием Китайцев, в замен тому менее подверженных уродствам. Они исключительно подвержены накожным болезням; там в низшем классе встречается множество наростов, ран и множество прокаженных. Эти несчастные следствия приписываются крайней нечистоте и дурной пище бедных людей, а частию также пагубному влиянию опиуима.

Цвет кожи Китайцев смугло-желтоват, но нередко видишь на лицах белизну совершенную. Плоский, короткий нос, широкие ноздри, выпуклые скулы, большие уши, узенькие глаза, красивые руки, долгие пальцы, маленькие ноги, — вот резкие наружные очертания Китайца. Волосы их черны, однако раждаются между них альбиносы, возбуждающие общее любопытство. Китайцы бреют темя, виски и затылок, оставляя таким образом на маковке чуб, к которому приплетается фальшивая прядь, ниспадающая иногда до самых пят. Этот обычай обривания головы считается в Китае со времени династии Минг, царствовавшей до Татарской династии, возведенной в 1644 году. Вот по какому поводу это установилось. Один из императоров возымел неодолимое отвращение от долгих волос, носимых на востоке. Он захотел укоротить [46] косы мужчин, которые носили прически ни чем не отличные от женских, так как и теперь это водится у Кохинхинцев. Император повелел сначала укоротить длину кос, но встретил в народе своем сильное сопротивление. Монарх настойчиво требовал исполнения воли своей, и народ покорился, отстояв только вершинку волос, что и образовало современную прическу Китайцев. Одни только нищие, колодники и непокорные жители гор не бреют темя. Отрезать чуб у Китайца значит нанести ему кровавую обиду. Английские пленники, которых лишали тотчас этого украшения, укрывались в совершенном отшельничестве, покуда темя их не покрывалось снова чубом. Молодые люди приходят в бешенство при угрозе отрезать им чуб. Борода же, напротив, не почитается украшением. Ее запускают только в глубокой старости; а усов не носят до 40 лет.

(Окончание в следующем N.)

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Августа Гаусмана // Москвитянин, № 3. 1849