ЗАПИСКИ КИТАЙЦА О НАНГАСАКИ

ЦВЕТКОВ П., (ИЕРОМОНАХ)

В предлагаемой статье изложены записки одного китайского, путешественника на остров Чан-ци (в Японии), где, в городе Нангасаки, как известно, с давних пор производится меновая торговля между Китаем и Япониею. Автор настоящей статьи, Ван-и-цан, живший еще во второй половине прошлого века (в 1764 году) в Нангасаки, изучил на месте торговые сношения своих соотечественников с японцами, и вообще все виденное и замеченное им поместил в особых записках, которым и дал поэтическое название: Сю-хай (Море в рукаве). Цель собрания этих записок, как видно из его предисловия, есть та, чтобы, по возвращении в Китай, подарить их, как драгоценность, своим детям. И действительно почти целое столетие они были исключительною принадлежностью домашнего архива; и только в недавнее время в вновь вышедшем [146] сборнике (Чжао-дай-цун-шу), записки эти в первый раз появились в китайской литературе.

На китайском языке не только нет особых сочинений об Японии, но даже и частных указаний довольно мало; поэтому нельзя не ценить рассказов автора о Нангасаки.

И так наш автор начинает свои рассказы описательным повествованием нангасакского китайского подворья, где он прожил несколько лет.

Китайское подворье, говорит он, называемое Тан-гуань (Подворье танское. Японцы называют китайцев людьми Тан, по имени династии Тан, некогда царствовавшее в Китае.), со всех сторон окружено горами и заселено бесчисленным множеством жителей. Как поражают эти горы! Как разноцветна их шелковая ткань! При входе в гавань особо возвышается, как щит, одинокая скала; она грозно воздымается над волнами и подобна тем блаженным, баснословным островам, которыми можно восхищаться только издали, но к которым нельзя приблизиться. Действительно, скала эта величественна и не походит на виды, доступные смертным.

Самое подворье в своей окружности имеет в пространстве полторы ли; оно обнесено земляной стеной, покрытой мелким бамбуком и колючим терном. [147] Там купеческих магазинов около 20-ти, а одна большая улица, разделенная (по древнему обычаю) на три дороги. Подле магазинов стоят и простые дома, пын-цзы. Магазины имеют надстройки для жилья, или мезонины (лоу), а пын-цзы одноэтажны. В каждом из магазинов устроено по нескольку отдельных помещений, в которых имеют жительство хозяева судов и заведывающие конторскими капиталами и товарами. Каждый жилец занимает половину помещения; внизу же распределены по квартирам матросы. Устройство простых домов (пын-цзы) обязано здесь своим началом приезжим китайским купцам. Вслед за тем некоторые и из служащих здесь моряков, наживши небольшое состояние, отдельно начали строить таковые же для собственного помещения; в настоящее время многие из них имеют дома чрезвычайно опрятные и в два этажа. Магазины же теперь расширены с севера и юга пристройками, а с востока и запада - террасами. Эти помещения убраны весьма богато, так что с прежними нет никакого сравнения. Каждым магазином заведует японский чиновник чжен-бань, у которого в распоряжении трое солдат, называемых тоу-фань. Пын-цзами же, или простыми домами, чжен-бани не заведуют.

Остров Чан-ци состоит из 72-х больших [148] улиц; каждая улица носит особое название; они называются так же тин, как в старину в Китае. При каждом тине есть свой старшина, называемый тин-чжан Каждое китайское судно, но прибытии своем на нангасакский рейд, тотчас же поручается ведению одного из сказанных офицеров. Всякого рода вещи, употребляемые внутри подворья, как-то: мебель, провизия и пр. приобретаются не иначе, как чрез посредство тин-чжанов. При каждом выпуске и приеме товаров они так же бывают надсмотрщиками. Каждое китайское судно, пред наступлением времени отплытия в Китай, поручает своему тин-чжану составить полный отчет в расходах и остатках размененных товаров, и при этом никогда не бывает с его стороны случаев к начетам, оскорблениям и обманам. Всякий раз, когда предстоит надобность открывать кладовые с товарами, матросы угощают тин-чжана обедом, а иногда притом отсылают ему небольшие денежные подарки, чем тот остается весьма доволен. Название тин-чжан значит уличный надзиратель.

Кладовые с товарами находятся в весьма близком расстоянии от китайского подворья. Коль скоро вновь прибывшее судно пристанет к берегу, то назначаемый ежегодно японский сы-ши (директор) [149] объявляет шан-баню о сроке для выгрузки товаров в кладовую. При этом он выдает купцам за крупные товары квитанции, а к некоторым только прикладывает казенные пломбы; особо прикладываются пломбы исключительно на вещи мелочные и только для памяти, с тем, чтобы после, при первом же требовании, эти вещи были выданы купцам. Шан-бань, по китайски дао-бань (очередной), исключительно распоряжается меновой торговлей известного китайского судна. Поэтому часто говорится: судно, состоящее под управлением такого-то шан-бана, или такого-то фань-цзы (инородца). Китайские суда считаются японцами по порядку времени прибытия. Так, например, судно, пришедшее в год шэнь (в 1764 году, или в 29-е лето правления в Китае государя Цянь-луна), называется первым инородцем (фань-цзой) под циклом шэнь; второе судно называется вторым фань-цзой под циклом шэнь, и т. д. Японцы и внутри самого подворья величают китайцев этими же именами. Места, где имеют жительство японские шан-бани, носят название (ку) кладовых. Выражение цин-ку (очистка кладовых) означает следующее: сы-ши (директор) вместе с купцами собираются в кладовые, где перегруженные предварительно шан-банем товары и вещи - каждую порознь - свидетельствуют, и [150] записывают название каждой вещи, так что ничего не может быть потеряно. Вместе с тем они в точности взвешивают и самую обертку товаров для того, чтобы после, при выдаче их, легче и яснее можно было сделать вычет из веса. В японской торговле принято так же выражение: ван-цюй - уделять лучшие товары для представления ко двору. Для этого ши-юань (губернатор) сам выбирает их и оставляет у себя для хранения. Эти вещи не вносятся купцами в общий баланс меновых товаров. Есть еще японское коммерческое выражение - чжа-фань, которым означается следующее: сы-ши (нангасакский директор), приняв от японских и иноземных купцев образцы, приказывает открыть кладовые, для рассмотрения вновь полученных товаров. На этот раз они сортируют товары. Здесь китайские купцы, хоть и имеют случай лично видеться с японскими, но разговаривать между собою не имеют права; объяснение же между ними составляет обязанность особенного посредника (чу-ань), который и называется у японцев словом: чжа. Наконец цзян-цзя, или установление цен на товары происходит следующим образом: японский переводчик (тун-шт), пришедши в китайское подворье, собирает всех торгующих купцев, садит их по порядку, и вручает им запись, для [151] означения на ней цен на товары. Здесь обыкновенно рассуждают о цене и время от времена о прибавке и убавке ее. Эта переторжка часто доходят до шумных споров, так что не один день нужен для решения означенного вопроса. Когда же наконец обе стороны согласятся на принятие известных цен, тогда переводчик на верхней стороне обертки каждого сорта товара пишет букву май (продано), и прикладывает печать. Этим оканчиваются предварительные условия меновой торговли китайских купцев с японскими; за тем ожидают времени выпуска товаров.

Когда цены на вновь привезенные на китайских судах товары определятся, японские купцы, собравшись вместе, приходят в зал подворья (хой-гуань), для того, чтобы посмотреть на выставленные там деревянные табели, и узнать какие именно товары вновь предназначены в продаже и сколько их. Относительно же высокого или низкого достоинства товаров они не беспокоятся, потому что сами рассматривали их во время процесса чжа-фань. Осмотревши доски, каждый японский купец записывает свои крайние цены на особом листе бумаги, и, тайно запечатав его, бросает в ящик, называемый дю-пяо. А потом китайские купцы, избрав выгодные для себя цены, уступают им свой товар, так [152] что вовсе не нужно беспокоиться вести об этом с ними переговоры. Этот способ меновой торговли есть один из лучших.

Там есть ши-юань (губернатор), который по званию своему равняется высшим китайским сановникам. Он командируется в Нангасаки из столицы Японии, по назначению государя. Ши-юань главным образом заве дует торговлей, и вместе управляет островом Чан-ци. Он только один год состоит в этой должности и потом сменяется. На основании японских законов ши-юань не может более трех раз занимать это место, но большею частию ограничиваются поручением известному лицу такого поста только на один год. Власть его чрезвычайно важна; поэтому все величают его не иначе, как императорским посланником.

Гао-му-ван, наследственный князь и владетель собственных земель, определяется часто помощником ши-юаню в управлении делами. Род его занятий при губернаторе состоит в содействии относительно приобретения для двора разного рода шелковых тканей.

В Японии все вообще вассалы, управляющие островами архипелага, принадлежат в числу родовых князей, и похожи на древних китайских удельных князей (чжу-хоу). От величины управляемых [153] земель зависит назначение жалованья и выдача риса от казны; самый высший оклад риса простирается до миллиона мешков.

В зависимости от ши-юаня состоят следующие чиновники: чиновник, погодно заведывающий переводными делами (тум-ши-гуань), судья (ань-ча), драгоманы (да-тун), переводчики (фу-тун), несколько малых чиновников (мо-си) и посцев (цзи-чу). Внутри китайского подворья живут казенные служители (тун-тоу), зависящие так же от ши-юаня. Кроме того при особе ши-юаня состоит одно доверенное лицо, которое считается его советником. Вообще высшие чины этого штата отличаются особенною строгостью к своим подчиненным, а низшие чины служат с примерным усердием. Место, куда переводчики вместе с китайскими купцами собираются для коммерческих рассуждений, называется гун-тан (общий зал). Здесь приготовляется для них табак и чай; однажды посещать ежедневно этот зал собрания поставляется в обязанность. В новый же год дают в нем обеды в продолжений трех дней, что называется по японски: са-гуан-чжи-ги, т. е. просить на вино.

Вне зала Собрания находится цзе-гуан-фан, полицейское отделение, в котором каждый день по очереди должен быть неотлучно один из трех [154] чиновников. При нем находятся пять полицейских солдат, на ответственности которых лежит присматривать и защищать китайское подворье от ночных воров. Предметы отопления и стола, как-то: дрова, овощи, рыба, хлеб и пр. так же подвергаются непременному их осмотру. Китайские купцы, желающие приобрести на рынках медные, лаковые, позолоченные вещи или шелковые ткани, обязываются предъявлять самые покупки сказанным чиновникам, так что при подобных покупках не может быть никакой ошибки.

Если кому нибудь из купцев предстоит действительная нужда выйти из своего подворья, в таком случае он заблаговременно сказывает об этом переводчику. Переводчик докладывает ши-юаню. Ши-юань пишет на особом листе бумаги форменное разрешение отлучиться известному числу иностранцев и на известный срок из своего подворья; и не раньше, как по получения от ши-юаня разрешения, иностранцы могут выходить из своих квартир. Японские переводчики, если нет казенного дела, тоже не имеют права ходить к китайским купцам.

Каждый японский чиновник, занимающий должность, непременно носит саблю, а высшие чиновники - две сабли. [155]

Китайцы, по прибытии в тайское подворье, по принятому обычаю, угощают шоу-фаней - надзирателей кладовых. Для этого в одной из квартир приготовляется полный обеденный стол; в определенный час являются три шоу-фаня в парадных одеждах. Хозяин судна обносит их вином однажды. Шоу-фани кланяются, благодарят за внимание и тотчас же уходят, унося с собой приготовленный для них стол. Кроме того, получив от хозяина судна ведро вина, несколько десятков отборных блюд и свечи для освещения, они избирают особое просторное место, и приглашают к этому столу и других своих сослуживцев. Во время обеда она громко поют песни, пьют вино с наслаждением, и играют в цзио-цай, разделившись по-парно. Пирушка продолжается до самой полуночи. При этом никогда не бывает буйства и других беспорядков.

Кроме китайских судов, приезжают в Нангасаки для меновой торговли и европейские корабли. По трактату приходят сюда с товарами только два голландские корабля. В последних числах 7-й луны (в конце августа) они являются на нангасакский рейд, а в последних числах 9-й луны (в конце октября) возвращаются назад. Они приходят и уходят, следуя направлению пассатных ветров, [156] и всегда так точно, что некогда не ошибаются во времени ни на один день. Начальников голландских кораблей зовут ге-би-дань (капитанами), которые считаются в их государстве чиновниками. Прибывший в нынешнем году начальник корабля возвращается с судами в свое государство непременно в следующем году, и таким образом один сменяется другим. Голландцы имеют в Нангасаки свое отдельное подворье, где их здания устроены великолепно. С давних лет голландцы делают честь японскому двору, являясь туда с дарами в 1-й день нового года. По принятым правилам, они ежегодно весною к 1-й луне (к февралю) отправляются в столицу Японии для представления государю, а в 4-й луне (в мае) возвращаются в Нангасаки. При своем представлении они подносят дары с почтением, и получают взаимно богатые подарки.

За тем автор записок знакомит читателей с подробностями частной, внутренней жизни проживающих в Нангасаки китайских купцев. В китайском подворье, говорит он, очень часто бывают общие собрания купцев, где даются пиры с обедами, за которыми члены собрания угощают друг друга. Бывают особые пиры при складке товаров, при начале и конце торга, особые пиры во время его, особые пиры по случаю домашних [157] праздников и наступления весны, особые пиры для угощения певиц и особые пиры в магазинах, по случаю очистки торговых дел. Впрочем китайские торговцы и в обыкновенное время общими силами устроивают вечерние пиры, на которых происходят обильные попойки. При этом являются на столах богатые яства, а вечером подворье освещается фонарями и множеством красивых свечей; такого рода пиры, можно сказать, продолжаются ежедневно. Вино, употребляемое по случаю приглашения в подворье певиц, известно под японским названием са-гэн (сакки). Китайские купцы, принимающие к себе в квартиру певиц, обязаны дать богатое угощение; на этот пир приглашаются все товарищи, равно и множество других певиц; где оба пола пируют целую ночь. Гости никогда не возвращаются к себе домой трезвыми. Это истинно повод к расточению богатств и к излишней роскоши.

Торговые гости, посещающие остров Чан-ци, обыкновенно погружаются в разврат; обольщенные хитрыми красавицами, они пьют смертоносной яд. Каждый роскошный пир стоит торговцам полугодовых средств пропитания. Чтобы приобрести от певицы улыбку, платят они за это целый мешок золота, так что подобная трата стоила бы нашему бедному ученому жалованья за несколько лет. Положим, что [158] эти богатые гости обладают целыми горами золота, но не должно ли это богатство рано или поздо истощиться? Объясняя о своих единоземцах подобные вещи, нельзя не чувствовать крайнего о них сожаления.

Певицы вообще весьма умны, имеют дар слова, умеют быстро отвечать на вопросы и прилагают особенное старание о нарядах. На голове у них большой убор; брови выведены тонко, платье из разноцветного шелку с вышитыми рукавами; они весьма уважают черепаховые гребенки, так что одна стоит иногда сто лан золота. В 14 и 15 лет такого рода девицы достигают полного развития, на 25 году, по принятым правилам, они ищут себе женихов; в 30 же лет они уже - стареют. Гости, принимая к себе таковых в наложницы, дают им японское название тай-ю, что по китайски значит - дай-фу (госпожа). Дома тай-ю занимаются приготовлением чая, обеда, овощей и плодов, они могут так же весьма точно рассчитывать приходы и расходы семейных вздержек, и вообще держат себя так, как будто им век жить вместе. Выходят из них и честные хозяйки и неблагоразумные; бывают так же между ними гордые и своенравные. Вообще - когда певица живет в подворье гостя, то пользуется правами законной жены. [159]

Певицы, проживающие в Цветочной улице, отличаются так же приятными голосами, искусством в пении и пляске, как и тонким станом. Японские богатые купцы - постоянные поклонники их искусства. В китайское подворье входит их весьма не много; они не иначе имеют сюда вход, как в 3 часа по полудни, и с заявлением имени посетительницы. Эго заявление называется ин-бань. Выход из подворья совершается по тем же правилам.

В Нангасаки, среди самого устья залива, есть гора, по форме своей похожая на кулак, и известная в народе под названием горы изменения души (Хуань-синь-шань); а перед китайскими кладовыми красуется один знаменитый мост, носящий название Ло-хунь-цяо (мост потери рассудка). Названия этих замечательных мест объясняются так: китайские купцы, проходя теми местами, вдруг изменяются в душе, теряют рассудок и сыплют золотом, как землей.

Далее, автор записок переходит к описанию нангасакских знаменитых кумирен, и проч., и бросает взгляд на состояние просвещения японцев вообще, с присовокуплением заметок об их нравах и обычаях.

Япония, продолжает он, есть богатое и сильное государство на Восточном море. Остров же [160] Чан-ци (Нангасаки) составляет отдельный и отдаленный морской уголок. В народе он слывет бедным островком; однакож бедных и нищих там очень мало. Каждый дом, имеющий 10-ть ваней (100,000 лан) серебра, по ночам освещает свои ворота одним фонарем; обладатели же двойной суммы, т. е. 20-ти ваней (200,000 лан) украшают свои ворота двумя фонарями. Этим они хотят показать, что не скрывают своего богатства.

В Нангасаки есть великолепная кумирня, посвященная духу Тань-хоу (морской богине). Каждогодно, в день рождения духа, приносится в жертву множество разнородных вещей и бывает освещение фонарями. Здесь, в продолжении трех дней праздника, приготовляются обеды для посетителей. Проживающие в китайском подворье купцы, вместе с певицами, собираются сюда на ужин и вино, и не раньше, как перед рассветом оканчивают свой веселый пир и с песнями возвращаются домой.

Позади тяньхоуской кумирни устроен небольшой садик, засеянный по всем направлениям прекрасными цветами. Здесь гости с удовольствием проводят небольшой промежуток времени, остающийся, после обедов.

«Есть там так же и другая кумирня, посвященная местному духу Ту-ди-сы, с двором и зданиями [161] очень малыми. Перед самой кумирней находится озеро, через которое переброшен мост. Кумирня эта обнесена белой каменной стеной и находится против китайского подворья. Ежегодно 2-й луны (в марте) 2-го числа, в день рождения местного духа - Ту-ди здесь бывает такой же праздник, как и в кумирне Тянь-хоу-гун.

Существует там и буддийский храм Гуань-инь-тан, который построен на отвесной скале в несколько ярусов; из него можно любоваться видом дикой природы. Подле него есть здание, посвященное Гуань-ди. Жаль, что, по недостатку места, нельзя расширить этого здания. Перед террассой храма густо растет бамбук, и слышно журчание ручья. Это возносят дух посетителя за пределы мира. Там есть два отдельные источника чрезвычайно холодной воды, которой пользуется также китайское подворье для чая. Она вытекает из гор по каплям; но за то льется неистощимо. По истине это замечательное по красоте место! Там устроена беседка, в которой могут поместиться 50 человек. Сюда, во время раскрытия цветов, стекаются многие из гуляющих с вином или чаем, и приятно проводят время в беседе с друзьями, или в игре в шахматы; каждый изобретает забавы по своей воле.

Я слышал, что внутри китайского подворья в [162] прежние времена покланялись духу - покровителю актеров, в что занимавшиеся театром общими силами воздвигли храм в честь Сян-гуна. Предание о Сян-гуне обязано своим началом фу-цзяньским купцам. Сян-гун, по другому сказанию тоже, что Лэй-хай-цин - лице, известное по своим доблестям и заслуживающее чести быть удостоенным храма для приношения ему жертв. Неудивительно, что и актеры считают его покровителем. У нас в Китае актеры приносят жертвы Лао-лан-шэню, разумея под ним Танской династии государя Мин-хуана, и весьма несправедливо, потому что тем оказывается крайнее неуважение к имени этого государя. В недавнее время и именно (в 1762 году) в 27-е лето правления в Китае государя Цянь-луна, случилось в китайском подворье следующее обстоятельство; общество фуцзянцев из-за споров между собою произвело буйство; сами же ударили тревогу, - и множество народа сбежалось в подворье. Немедленно донесено об этом происшествии губернатору (ши-юаню), который и приказал схватить возмутителей и исследовать дело по законам. Были опрошены все подсудимые по одиночке, и все оказались принадлежащими к труппе актеров. По этой причине все актеры были выгнаны из подворья, а храм [163] разрушен. Теперь на месте исчезнувшего храма уже положено основание новой кладовой (ку).

Близ китайского подворья - на левой стороне стоят кумирня, посвященная духу лисицы. Говорят, что на этом месте была когда-то ее нора; по этому и устроена на нем кумирня. Духу лисицы приносят жертвы исключительно одни певицы.

В 50-е лето правления в Китае государя Кан-си (в 1711 году) воздвигнуто при китайском подворье капище в честь Конфуция (шэн-мяо). С того времени в японцы начали приносить жертвы, употреблять жертвенные сосуды при обрядах и вообще мало по малу следовать правилам религии китайских ученых. При капище находится особый жертвоприноситель (сыдо), которого величают шэн-мяо-сянь-шэн. По принятым правилам, все купцы, проживающие в китайском подворье, ежегодно 2-й луны (в марте) в день, означенный в календаре под первым циклом, собираются в это капище для принесения жертвы. На этот раз жертвоприноситель (сыдо) приготовляет вино и яства для принесений их в жертву. Капище и двор не велики, но внутреннее устройство чисто и красиво. Перед воротами протекает поток, который, обвившись вокруг капища, течет далее на запад. Лицем оно обращено на юг, а на севере примыкает к горам. Это [164] местечко устроено самой природой. Все, приезжающие сюда из далеких стран иностранцы, смотрят на него с особенным уважением. Каждый раз, когда китайские купцы привозят с собой новые книги, все они сначала отдаются на рассмотрение жертвоприносителя, и потом уже возвращаются владетелям. Эта мера принята из опасения, чтобы в числе ученых китайских книг не прошли и сочинения христианского учения. Христианские проповедники некогда распространили свое учение в Японии, и японцы совершенно были увлечены ими. Государство как будто обезумело; они начали уже составлять политические замыслы. Впоследствии, когда эти замыслы были обнаружены, проповедники отплыли на судах; но, когда отом узнали туземцы, тотчас отправили за ними погоню. В числе бежавших было более половины японцев - последователей; все они или были умерщвлены стрелами или побиты камнями. Тогда род христианский был совершенно истреблен. Ныне запрещено навсегда проповедывать христианское учение. По принятым теперь правилам, китайские купцы, по прибытии в Нангасаки, обязаны предварительно прочесть объявление и попереть носами медную доску. В объявлении вкратце обнаруживаются неправильные внушения христианских проповедников и хитрые средства их для обращения других. Это [165] делается из опасения, чтобы китайцы на своих судах тайно не привозили с собой книг и христиан. Под медной доской разумеется изображенный на доске лик Тянь-чжу (Господа). Попирание же этого изображения показывает отвержение от этой веры. Кстати заметить, что теперешяее китайское подворье (тан-гуань) находится на старом месте христианского храма, называвшегося Ши-шань-ши (монастырем 10-ти добродетелей или заповедей).

Есть там еще одна замечательная кумирня, называемая Цзю-ши-мяо. По устройству своему она великолепна и в больших размерах; все религиозные обряды исполняются в ней строго. Говорить, что дух, которому посвящена кумирня, был родом из Фу-чжоу (Фу-цзяньской области), по фамилии Линь, но, сколь древне начало жертвоприношения этому духу, не известно. Кумирня эта управляется даосами. В китайском подворье существует обычай отправлять по временам в эту кумирню деньги на благовонные свечи. Даосы же с своей стороны приглашают так же китайских купцев в свою кумирню на прогулку.

Обители китайского подворья посещают так же для принесения жертв следующие три большие кумирни, называемые Син-фу, Чун-фу и Фу-цзи. Всеми этими кумирнями управляют буддийские отшельники [166] из китайцев. Чже-цзянские в цзань-наньские хэшаны заведуют кумирнею Син-фу, фу-цзянские буддисты - кумирнею Чунь-фу, а кумирня Фу-цзи отдана в распоряжение буддистов из Фу-цзянской области, уроженцев городов Чжан-чжоу и Цюань-чжоу. Существует неизменное правило - в эти дни совершения торжественных служб и принесения благодарственных жертв, а так же и в день рождения Тянь-хоу, всем китайцам посещать все три кумирни, и там проводить время по целым дням. Со стороны кумирни бывает так же особое приглашение китайских купцев полюбоваться цветами. Кроме того существуют еще и следующие кумирни: Да-дэ, Да-гуан, Чжен-цзио, Хун-цзи, Цин-шуй, Мяо-сян, Чжу-лин и Лин-юань, всех вообще числом не менее 20-ти. Все они занимают превосходные места и служат приютом, где можно предаваться духовным мыслям. Цветы в деревья растут густо; кругом одни голые камни да одинокие облака. Красоты встречают вас нечаянно. Длинные галлереи и извилистые аллеи огибают скалы. Когда по ступеням пройдете ворота, то пред вами открываются новые картины дикой красоты. По истине эти места составляют райские жилища и одну из прелестных морских картин.

Напротив китайского подворья на берегу есть [167] гора Тао-цзо-шань; на ней находится кумирня У-чжень-сы - тоже замечательное священное место. Позади этой кумирни находится ровной земля несколько десятин. Некогда китайские купцы купили эту землю с мыслию устроить здесь кладбище. Много прошло времени, а эта земля оставалась пустырем. Только (в 1754 году) к 19-е лето правления государя Цянь-луна один из купцов, по фамилии Цянь, по имени Хой-ши, уроженец местечка Тяо-ци, приехавши в Нангасаки, первый начал благое дело устройства кладбища. Для этого он привез морем на своем судне камни, и уже хотел приступить в сооружению возвышенной площади (тань), на которой предполагал устроить башню, но, за скорою кончиною, не успел привести своих планов в исполнение. И уже впоследствии общество китайских купцев общими силами окончило начатую постройку. На этом кладбище предаются теперь погребению все умирающие в Нангасаки матросы и работники китайские. Над каждою могилой ставится каменный памятник, и имена умерших вносятся к особую книгу. Ежегодно весною и осенью метут это кладбище и приносят жертвы, и эти обряды совершаются неотменно.

Наконец есть там еще одна буддийская кумирня Жо-ао-сы. Отшельники этой кумирни [168] постоянно занимаются разведением знаменитых цветов - цзюй-хуа (осенних астр), которых насчитывают до 100 слишком корней. Во время цветения их буддисты готовят обед и приглашают китайских купцев. Там гости, полюбовавшись цветами, при уходе берут с собой цветок, какой им понравится. Это со стороны буддистов весьма любезно.

Есть в Нангасаки одна замечательная гора, называемая Бань-пянь-шань. По старому преданию, когда знаменитый пират Чжен-чэн-гун был еще ребенком, мать его внезапно скрылась и пришла в Японию. Впоследствии Чэн-гун, снарядив суда в числе нескольких сот, прибыл с ними к японским берегам для отыскания своей матери. Так как мать его можно было узнать по черным зубам, то японки нангасакские, узнав об этом, все очернили себе зубы. Чэн-гун, проведши три дня в напрасных поисках, пред отправлением показал японцам свою силу. Он начал стрелять в гору из больших пушек, и разрушил ее до того, что гора с громом на половину упала. Тогда жители Нангасаки покорились ему. На этой горе доселе сохранились следы огненного разрушения. Она имеет вид висячего и обожженного котла. Растения и деревья на ней так же неодинаковы с другими горами. [169]

Нангасаки иначе называется Цюн-пу (прекрасною пристанью). Местность там прекрасна; вид гор блестящий; шум вод очаровательный. Самые обитатели - разумный в проницательный народ - нисколько не уступают в образовании китайцам. Мужчины и женщины не любят праздности, и каждый занимается своим делом. Они расположены к многостороннему образованию. Народ неуклонно следует чистым правилам глубокой древности. Если бы притом они уразумели древние гражданские постановления династии Чжоу и изучали книги конфуцианского учения, то сущность законов была бы им ясна, установился бы правильный порядок в семейных и гражданских отношениях, дела пошли бы еще успешнее, и правление было бы мудрее; тогда они не уступили бы никому. Из пяти главных нравственных обязанностей японцами с особенною строгостию соблюдается только одна, а именно об отношения государя к своим вассалам, и господ к своим рабам; а об остальных обязанностях они нерадеют.

Китайские купцы ежегодно привозят в Нангасаки в большом количестве китайские сочинения. Японцы, преданные науке, не жалеют высоких цен для приобретения этих книг, и потом свертывают их в футляры в прячут, как редкость. Часто многие [170] стараются нагрузить целые возы китайскими книгами и наполняют ими свои библиотеки до самого потолка. Но большею частию они не понимают того, что читают. Для них книги тоже, что для нас сосуды древних династий, которые не имеют никакого приложения.

В Японии нет ученых экзаменов; по этому там словесность не уважается. Иногда являются между японцами два-три человека, которые заботятся об образовании самих себя, так что в состоянии читать сочинения мудрецов, классические и исторические книги, и изучают китайские стихи. Так наприм.: вельможа Хэ-цюань очень уважал сочинения писателей Сунской и Юаньской династий. Он часто обращался к китайским купцам, и чрез посредство их приобрел один или два экземпляра этих сочинений. Были в Японии Сун-ян-сянь, Лин-мэй-цин и Лю-дэ-фу, - ученые люди, превосходившие образованием своих соотечественников. Кроме того у них есть известные собрания сочинений Лань-цзин, Сянь-шэна-цзи и Шэн-цзо-фэй-цзи. Эти сочинения составляют значительное издание. В сочинении стихоя они подражают тону стихов времен Танской династии, и в них нет легкости стихов династий Сун и Юань. Так же был в Японии Пин-цзы-син, по прозванию [171] Сань-сы, отличившийся искусством писать скорописью (или буквами цао-цзы).

В Япония тушь, представляемая ко двору, замечательна своими достоинствами. Она приготовляется на казенный счет исключительно фамилиею Хэ-цюань-юаня в местечке Гу-мэй-юань. Чтобы составить эту тушь, берут ветви с соснового дерева, растущего на южных горах и обращенного к солнцу, и, сжегши их, сбирают сажу. Потом эту сажу смешиваюсь с клеем, извлеченным из оленьих костей, и выходит тушь, которая по весу легка и нежна, цвет ее черен и блестящ, как лак. По внешнему виду плитки этой туши походят на древние. Туши дают бесчисленное множество разных форм; для того есть особые описания, где все эти формы означены. Простым японцам не легко достать такой туши; а если и добудут, то не смеют употреблять ее.

Японцы сидят на полу, на цыновках. Этот обычай существует по всему государству. Внутренние комнаты устилаются коврами, по которым они и ходят; на них же и спят. Гости, при входе в комнату, не делают почтительных изъявлений руками. Когда усядутся, хозяин ставит перед гостем поднос с курительным табаком, и предоставляет его в полное распоряжение гостя. На подносе разложены: маленькая жаровница, ящик с табаком и [172] плевальница. Слово табак японцы произносят Тань-ба-гу, а трубку называют ги-ши-лю. Внутри каждой комнаты расположено несколько подставок, так что на каждого человека предлагается по особой подставке. Их столовая посуда, как то: тарелки, блюда и проч., вся бывает с ножками, как столики, величиною с фут. У них есть сосуд для нагревания вина - вещь легкая и удобная для употребления. Он медный, внутри обложенный оловом. Этот сосуд ставится на подставку; на нижних же двух полках подставки расставляется разная посуда. Он называется по японски 6янь-дао. Есть так же у них один снаряд, употребляемый во время прогулок за город. Это одна по наружности посудина, состоящая внутри из 4-х штук. Снаружи она бывает вызолочена с изображением разных узоров и весьма тонкой отделки, внутренние же пустоты наполняются съестными припасами. Эта вещь называется шоу-бо-го. Чайные чашки у них походят на наши столовые, расписаны золотом и красками; Фарфор, из которого они сделаны, необыкновенно легок. Чашки ставятся на блюдечка из тамошнего дерева кун-синь-му; хозяин, взявшись за блюдечки обеими руками, подносит чай гостям. Чайная чашка у японцев весьма велика, а между тем наливается в нее чаю полчашки, или треть чашки. Винные чашечки их величиною [173] с китайские чайные чашки. Гостю наливают вина через край; иначе хозяин выразит неуважение к нему. При угощении вином, хозяин сам прежде выпивает вино, а потом уже наливает гостю. Они из одной посуды двое не едят, и потом посуды не переменяют. Двое при третьем свидетеле не решатся советоваться. Кто увидит пред дверью комнаты пару башмаков, тот отнюдь не позволит себе войти в этот дом. Восточная сторона считается у японцев более почтенною. Японцы, вместо того, чтобы позвать слуг для отдания приказаний, хлопают в ладоши, и на эти звуки слуги тотчас отзываются. Вообще японцы нравом миролюбивы и медлительны. Даже в сильном гневе японец не изменяется ни в речах, ни в лице.

В комнатах вообще не бывает убранства. Но в домах значительных лиц бывают иногда низенькие, искривленные стулья, охватывающие став сидящего и имеющие вид развернутого китайского веера или седалищ, на которых у нас сидят три даоские божества. Книжные их подставки похожи на китайские туалетные ящики. На эту подставку кладут книгу, и, сидя на полу, читают ее, как будто перед зеркалом. Верхнюю одежду японцы носят чрезвычайно широкую; полы ее запахиваются одна на другую; рукава шириною в 2 фута, а в [174] длину доходят до локтя. Она шьется из холста, и бывает с вытканными четыреугольниками, или разводами. Бывает так же платье из гладкой ткана, крепа и флера, с вышитыми или отпечатанными на нем узорами. У мужчин и женщин равно воротники стоячие; нет ни пуговиц, ни особых поясов; для опоясывания же употребляют кусок ткани, во все полотнище, длиною в 10 футов, а шириною от 6 до 7 вершков. Зимою эти пояса бывают на вате, а летом шьются на подкладке из холста, или шелковой материи. Они называются яо-бянь. Спереди на груди платье подбирается вверх, так что образуется пространная пазуха, в которую помещают кисет с табаком, сверток с писчей бумагой, ножик, ножницы, гребни и другие вещи. Постельного прибора, как то: кроватей, диванов, одеял, тюфяков у них вовсе нет: они спят на полу на циновках. Есть у них особое спальное платье. Летом оно без подкладки, и шьется из холста во весь рост; от комаров употребляются пологи из легкого прозрачного пенькового холста (ма-бу). Зимняя же спальная одежда шьется в полтора раза больше роста, в подкладывается хлопчатой бумагой. У них нет особой опочивальни. Во время сна их ограждают только низкие ширмы в 6-ть полотнищ. Под голову кладут деревянную подушку в 4 дюйма, стоймя, под [175] затылок. Подушка эта называется у них ма-гу-ла, и кладется так, чтоб уши нисколько не касалась ее. От того у японцев развит слух гораздо лучше, чем у китайцев.

Японская женщина, желая выразить расположение к своему частному любимцу, на обратной стороне руки накалывает условные знаки, и потом замазывает их тушью. Таким образом, когда накопляется много любимцев, то все пальцы на руках остаются навсегда почерневшими. При рождении детей мужеского и женского пола, не соблюдается у японцев нашего обычая брить им голову. Мужчины, достигнувшие совершеннолетия, бреют маковку на голове, оставляя волосы на висках и затылке. Оставленные волосы зачесываются вверх под гребенку в один пучек и намазываются особенной помадой; они завиваются в белую бумагу. В Японии только лекаря и слепцы имеют право брить всю голову, подобно буддийским хэшанам.

Умерших своих японцы не полагают в гробы, и нет у них погребального одеяния. Они употребляют вместо гроба деревянную кадку, в средину которой сажают труп с поджатыми ногами. Пустые пространства в кадке устилают ароматами. На другой день после смерти погребают. Богачи в бедные поступают в этом случае одинаково. Сын и жена [176] покойного носят траур по отце и муке только 25 дней, а за тем все траурные обряды оканчиваются.

Если в семействе сначала родится дочь, а потом сын, то зять считается старшим сыном, а меньшой сын внуком. Семейства, имеющие трех сыновей, всегда отпускают одного, и даже двух, на усыновление в чужой дом. От этого трудно найти людей, которые, будучи единоутробными братьями, не носила бы разных фамилий.

Обитатели Нангасаки, когда случится прибегнуть к пособию лекарств, принимают их не более как в 1 (Один китайский фын равен 7 _9/10 слишком русским долям, или, проще, в 1 фыне без малого 8 долей.) или 2 фына весом; лекарства же в 3 и 4 фына считаются уже из рода важных. Так делается там, потому, что японцы и в употреблении обыкновенной пищи весьма умеренны. От того вообще между ними мало болезней, а напротив большая часть отличается крепостию и дородностию. Страсти развиваются в японцах слишком рано; от этого многие умирают в летах юношества и первой молодости, а достигающих глубокого долголетия мало. Там шестидесятилетние считаются самыми преклонными стариками, и я не слышал, чтобы кто либо из японцев доживал до 80 или 90 лет. [177]

Наконец наш автор заключает свои записка краткими замечаниями о Нангасаки в естественном отношении.

Горы, окружающие китайское подворье, говорит он, кажутся близкими. Узкие тропинки вьются по ним во всех направлениях до облаков. Поля представляют живую картину; там и зимней порой не опадают листья на деревьях. Весенние пары расстилаются тканью. От всех посевов на полях получаются хлебные произрастания два и три раза в год. Из числа хлебов суходольный рис (дао-ми) есть самый лучший. Тамошняя пшеница нежна и лучше цзян-наньской, чже-цзянской, фу-цзянской и гуан-дунской; земледельцы всегда во время запахивают свои поля и сеят, чрез что мало страдают загаром кожи на теле. Они также садят и огородные овощи. Хотя земля там и плодоносна, но так как, кроме несметного количества местных жителей, собираются туда во множестве из других стран купцы и торговцы, то продовольствие оказывается недостаточным. По этому провиант доставляется с окрестных островов. Во время привоза хлеба, для надзора назначается особый чиновник.

В Нангасаки снег падает всегда хлопьями, которые при падении издают звук и не пристают к [178] платью. Снег этот покрывает горы перламутровою пеленою; тогда бывает весьма холодно.

Кроне этого времена в Нангасаки вообще тепло. Дожди там падают безвременно; всякий раз за дождем следует восточный ветер. Припоминаю стих из классической книги Ши-цзин: «Не успели пройти дожди, как на высоком небе показалось солнце». Этот стих как будто указывает на здешнюю страну.

Я слышал, что японцы во время траура не употребляют мяса и не пьют вина. Теперь же я сам видел, что они вообще едят мяса очень мало; они любят употреблять в пищу постные блюда, и всегда из свежих овощей. Утки у них жирны, но курицы тощи; свиньи и бараны походят на китайских, только тощее; оленье мясо слабо. Тамошние горы изобилуют очень хорошими птицами, которых родов так же много.

Из огородных растений родится там белая и зеленая капуста, пэн-хао-цай (chrysanthemus corenanarium), шпинат, лебеда, горчица, редька, лук, чеснок, (цзю-цай) лук полевой и инбирь. Вообще овощи, какие есть в Китае, находятся и в Японии. Тамошняя редька считается превосходною.

Из рыб водятся там цзинь-сы-юй, хуан-шань-юй, попугай-рыба, лещ, окунь, ма-цзяо-юй [179] камбала, у-цзэ-юй, жоу-юй (нежная рыбка), белуга, хань-цзы (особый род устриц), улитки, цзян-яо-чжу (особый род устриц), чо-яо (большие морские рака), устрицы, дань-цай (продолговатые морские устрицы, черепашьи лапы), лун-ся (особый род морских раков), каракатицы, акулины перья, морская капуста, ши-хуа (dianthus) и многие другие. Все они раждаются и водятся в морской соленой воде. Из них, как товар, привозятся в Китай следующие: каракатицы, акулины перья, белуга, хай-дай (водоросль), нежная рыбка и ню-мао-цай. Есть так же знаменитая рыба цзя-цзы-юй, которую разрезывают на части и сушат. Она составляет так же статью торговли.

В небольших реках - и горных протоках водятся караси, угри, черепахи, малые белые рыбки (сяо-бо-юй) и различного вида большие раки. Все эти произведения нисколько не отличаются от китайских. Маленькая белая рыбка носит так же название юй-дин-юй (нефритовый гвоздь). Она длиною не более дюйма, тоненькая, но жирная, сладкая и вкусная до такой степени, что во рту тает. Выводится она в 11 луне (в декабре), а после весенней поры ее уже нельзя употреблять в пищу. Название рыбки нефритовым гвоздем недавнее; по этому я для памяти и помещаю его здесь. [180]

В Нангасаки есть цветы всех времен года; му-дань (poenia mutan), шао-яо (poenia trichocarpa), ин-mao (вишневые цветы), гуй-хуа (olea flagrans), цзюй-хуа (осенние астры), - все эти и многие другие цветы составляют украшение гостиных. Из них цветы шань-ча (дикая камелия), ду-цзюань (azalea) и ин-тао (вишневые цветы) самые лучшие. Ин-тао сравнительно с китайским си-фу-хай-танем (hypericum monoginum) несколько бледнее. Этого рода вишневых цветов (ин-тао) в Китае нет. Во время цвета они слегка покрываются зелеными листочками и походят на кучку снега с алым отливом. Они нежны, но не блестящи. Есть еще другой род ин-тао, который относится к роду цветов чисто белых. Этот род дает цветы, но зерен не имеет. Бывает еще особый род ин-тао, у которого лепестки не махровые, этот ин-тао дает зерна.

Из плодов: мэй (кислые абрикосы), простые абрикосы, груши, смоквы, лин-цин (красные яблоки), бо-хэ (lilium tigrinum), апельсины, бадрянки и померанцы - самые лучшие. Персики же и сливы жестки, как дерево; впрочем и их употребляют для приправ к кушаньям. Каштаны там велики, но не вкусны. Ненюфаровые корни тонки и слишком жестки. Ян-мэй (arbutus) и самые вишни бывают величиною [181] с пуговицу, на вкус отлично-сладки и без малейшей кислоты. Это уже зависит от тамошней почвы.

В вазах, как игрушки, растут там прекрасные деревья, называемые у-чжень-сун (сосна о 5-ти иглах). В Китае с давних лет старались приобрести это растение, но не могли. Его до крайности искривляют и дают вид сидящего льва или лежащего тигра. Есть там так же множество родов и видов клена (фын-шу); есть клен и с красноватыми листьями, и с полынными листьями, с разноцветными каймами на листьях, с 5-ти угольными, 7-ю и 9-ю угольными листьями. Замечательны так же вишневые деревья и цзю-цзы-мэй (абрикосы о 9-ти зернах). На дереве цзю-цзы-мэй красные цветы; оно имеет множество лепестков, и на каждой ветке по 9-ти зерен. Всего чаще бывает до 4 и 5-ти зерен, а если больше, то они останавливаются в росте.

В Нангасаки много больших орлов, которые ловят морскую рыбу и питаются ею. Там есть так же и галки, величиною с гуся, которые всегда летают стадами штук по 100, и нисколько не боятся людей. Они вьют гнезда и живут под крышами жилых домов, где всего больше народа. Птицеводы весьма стесняются их присутствием. Случается, что у повара, лишь только он не досмотрит, во мгновение ока галками похищаются мелкие зарезанные птицы. Я [182] когда-то, живя в городе Цзинь-тане (Цзянь-наньской области), часто видел галок, летавших такими густыми стадами, что они закрывали собою небо, а отвратительным криком заглушали слух. Я тогда думал, что нигде больше неувижу птиц в таком несметном количестве, теперь же убежден, что в Нангасаки галок больше и притом они крупнее; если же в городе их так много, то, можно себе представить, какое невероятное число галок должно окружать рыбные рынки.

Текст воспроизведен по изданию: Записки китайца о Нангасаки // Труды членов Российской духовной миссии в Пекине, Том 3. 1857