Путешествие в Китай чрез Монголию в 1820 и 1821 годах, Ег. Тимковского.

Ч. И. С. П. Б. В Медиц. Типогр. 588 стр.

(Подписка принимается в 4 Отделении Главного Штаба Е. И. В-ва. Цена 3 частям 30 рублей: подписавшимся первая часть выдается, а на прочие билет.)

Один из ученейших землеописателей нашего времени сказал, что География, также как и История, имела, свои эпохи, в кои частные люди и целые народы один перед другим стремились к новым открытиям. Таковыми были подвиги Колумба и Кука, события, на которых невольно останавливается внимание наблюдателя, следующего за успехами Географии. Нынешнее время может бесспорно назваться третьею эпохою. Войны в Европе кончились; народы под сению мира делают быстрые успехи в просвещении; благородное рвение, вливающее твердость к преодолению препятствий и презрение к опасностям, одушевляет многих путешественников, и ученые всех стран жадно следуют за их успехами. Но при всем этом рвении сколько промежутков [316] остается еще для полных сведений о землях, находящихся на нашем шаре? Одна Азия представляет оных множество. Север ее, составляющий часть Российской Империи и южные части, находящиеся под владычеством Англичан, описаны довольно подробно: но средняя часть, или полоса, простирающаяся на Восток между Сибирью, Каспийским и Аральским морями, Мидиею и наконец Китаем до великого Океана, до сих пор еще покрыта под мраком неизвестности. Чрезмерное протяжение сей полосы, удаление морей и недостаток судоходных рек, обширные песчаные степи, а более всего образ жизни и варварские нравы населяющих оную народов, полагают непреодолимые преграды всем путешественникам, которые хотели бы проникнуть в сии малоизвестные страны. Ош того все Европейские сочинения о средней Азии более или менее ошибочны, и карты сей обширной страны основаны более на старинных преданиях или на воображении, нежели на истине, до сих пор еще не открытой.

Россия, прилегая с северной и восточной стороны к средней Азии, находясь в частых с нею сношениях, имеет более чем какая-либо другая держава способов к приобретению точных сведений о сей обширной полосе, и Европейские ученые не раз изъявляли надежду, что Руские озарят сию темную часть Географии. Надежда сия начинает сбываться. Сочинение Г. Муравьева, уже переведенное на Французский и Немецкий языки, дало точнейшее понятие о Туркмении и Хиве. Полковник Барон Мейендорф, находившийся при нашей Миссии в Бухаре в 1820 и 1821 годах, в путешествии своем, которое на днях выйдет из печати в Париже, описал Бухарию и [317] прилежащие к оной Ханства. Еще другой соотечественник наш, которого не смеем назвать прежде времени, готовит полное описание Киргизских степей; наконец, Г. Тимковский дополняет представленную нам картину путешествием своим чрез Монголию, и сведениями о неправильно называемой Малой Бухарии и Тибете.

Познания наши о Монголии, отечестве Чингис-Хана и многочисленных его полчищ, были до сих пор весьма ограничены. Сочинения Французских Миссионеров XIII века и современников их, купца Марка Паоло и Армянского Царя Геттума, не смотря на всю важность, какую им приписывают Европейские ученые, не могут быть приспособлены к теперешнему состоянию Монголии, тогда населенной воинственным, победоносным народом, а ныне мирными побежденными племенами, занимающимися.скотоводством. В кочевой жизни нет ничего постоянного; и народы и царства исчезают как метеоры, озаряющие горизонт мгновенным светом. Записки Доктора Беля, сопровождавшего в Пекин в 1720 году Российского Посланника Измайлова, известия Езуитов, Миссионеров и тех, которые составляли по повелению Императора Канси карту Китайской Империи, собранные Дюгальдом и Грозье, также весьма недостаточны в географическом отношении. Первый, быстро проехав чрез Монголию, писал об ней весьма поверхностно; последние или преимущественно увлекались духовными видами, или обращали более внимания на Историю Монгольских племен, или наконец хотели удивить своих соотечественников увеличенными рассказами об Азиятцах. [318]

Г. Тимковский отправлен был по случаю перемены Пекинской Духовной Миссии в качестве Пристава, для сопровождения новых членов оной от Российской границы до Пекина, а прежних обратно из сего города в Кяхту. На пути своем и во время полугодичного пребывания в Пекине он вел всему виденному подробный Журнал, и по возвращении представил оный начальству. Г. Директор Азиатского Департамента Министерства Иностранных дел Т. С. Родофиникин, полагая, что Журнал сей может служить впредь руководством для нашей Пекинской Миссии и нашед, что в оном помещены известия о народах подвластных Китаю, которые, быв собраны на месте из верных источников, могут принести пользу ученой Европе, а особенно нашему отечеству, представил сии причины на уважение Г. Управляющего Министерством Д. Т. С. Графа К. В. Нессельроде, который испросил у ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА пособие на издание Записок Г. Тимковского.

Записки сии, как сказано в предисловии, разделены на три части. Первая часть, которая вышла в свет, заключает в себе описание пути к Пекину. Вторая будет содержать записки о пребывании Г. Т. в сем городе, а третья возвращение его и взгляд на Монголию в историческом, статистическом и географическом отношении. Начнем с наружной формы разбираемого нами сочинения.

Основанием книги Г. Тимковского был, как сказано выше, оффицияльный Журнал, веденный им на пути от Кяхты до Пекина и обратно; первоначальная цель: доставить руководство будущим путешественникам по Монголии. Следовательно он [319] должен был записывать, что всякий день с ним случалось; обращать преимущественно внимание на топографические местности, на способы поездки и наконец на обращение с Китайскими чиновниками, приставляемыми для провожания иностранцев, едущих по Монголии. Когда надлежало издать в свет сие путешествие, Г. Т. отбросил по возможности маловажные для читателей подробности о хозяйственных распоряжениях Миссии, пополнил свой Журнал другими более занимательными подробностями о Вере, нравах, обычаях и гражданском состоянии посещенного им народа, но сохранил первоначальный порядок, т. е. издал свою книгу в виде ежедневных записок. Найдутся читатели, которым сей порядок не понравится, которые хотели бы, чтоб Автор дал ей более эстетический вид; но сколько найдется и таких, которые поблагодарят за повторения и маловажности, в коих первые будут его упрекать. Нам даже кажется, что не льзя иначе издавать в свет путешествий, как в том виде, в каком они первоначально писаны. Странник никогда не сообщит душе читателя впечатлений своих во всей их силе, если не изложит их на бумаге в то время, когда он ими полон, когда они еще живо теснятся в его душе. Трудясь в кабинете, он отымет у своего сочинения ту небрежность, ту свежесть, которая привлекает нас и переносит нас на места, им посещенные. Впрочем мы согласны, что сей способ издания путешествий имеет свои невыгоды: главная из лих, много сведений рассеянных, которые не представляют целого. Г. Т. сам чувствовал этот недостаток и старался [320] заменить оный. В 3-й части своей книги обещает он поместить общий взгляд на Монголию, который будет заключать существо его замечаний о сей стране, изложенных в методическом порядке.

Обратимся к содержанию книги:

Первая глава заключает в себе распоряжения касательно отправления Миссии. Духовная Пекинская Миссия выехала из Кяхты 31-го Августа 1820 года на юг по летней почтовой дороге к Урге: она состояла из шести особ духовного звания и 4-х Студентов. Кроме Пристава провожали ее Обозный, Переводчик и 30 Казаков. Полтораста лошадей, шестьдесят четыре верблюда для перевозки и 20 быков, назначенных в пищу, составляли довольно обширный караван, следовавший позади повозок. От того всякий день сборы пред отправлением в путь были долгие, и переезды только от 7 до 40 верст.

Вид Монголии есть явление новое для Европейца, привыкшего к оседлой жизни. Видишь на большом пространстве дымящиеся юрты, слышишь со всех сторон рев стад, ржание и топот коней, бегающих по степи, «картина, возбуждающая», как замечает Г. Т. (стр. 22), «приятное мечтание о давних мирных временах и беззаботном хозяйстве патриархального века».

Сами путешественники ночевали в войлочных юртах, кругом огня, разложенного посредине, употреблял вместо дров аргал (сухой навоз), как сие делается в степи. Они ехали по стране мало [321] населенной, гористой, которой высокое положение (Кяхта находится не возвышении 2400 ф. от поверхности моря) на всякой версте подымалось, до самой степи Гоби. Воздух делался час от часу холоднее и морозы доходили в Сентябре до 7 градусов. Приближаясь к станциям, встречаемы они были Кундуями, (смотрителями станций), которые приветствовали их по степному обыкновению: подъехав, соскакивали с лошадей, становились на левое колено, и, упершись правою рукою в бок, а левою касаясь локтя правой, громко произносили слово Амур (мир, спокойствие).

Иногда встречали они на пути Монгольских духовных, Лам, в красных плащах и желтых тапках, цветах, присвоенных духовенству Шигемуниева вероисповедания. «Один из них, уже преклонных лет, ехавший для обозрения своей пашни долго сопутствовал мне», говорит Г. Тимковский; «он сидел верхом на сером иноходце, поднявши руку к небу с висящими на опой четками. Тоном, принятым Ламами для чтения молитв и весьма похожим на звук басовой струны или жужжание пчел, седовласый жрец Шигемуния дрожащим голосом, изредка прерываемым тяжкими воздыханиями, беспрестанно повторял известную Тибетскую молитву: Ом мани бат ме хом. Всякий Шигемуниянин обязан сколько можно чаще твердить сию молитву, углубляясь в благочестивые размышления. Для памяти изображают оную на холсте, на бумаге, на дереве, на камне, в храмах, юртах и на дороге. Доселе однако же мы не знаем точного смысла сих выражений благоговейной мольбы [322] последователей Шигемуния (Г. Президент Академия Художеств, Е. П. Ал. Ник. Оленин, в особенной диссертации исследовал значение слов сей молитвы. Диссертация сия будет приложена к 3 части сочинения Г. Тимковского.). Монгольские Ламы уверяют, что( слова: Ом мани бат ме хом заключают в себе силу таинственную, многозначительную: посредством оных правоверный избавляется от бед житейских, улучшает свои нравственные достоинства; наконец, они выражают совершенства Божественные». (стр. 31-32)

На вершинах гор путешественники видели каменные Обо, холмы, пред коими Монголы совершают поклонение Всевышнему. Автор говорит о сих Обо следующее.

«Каждая почти приметная высота в Монголии украшается таковыми Обо или поклонными холмами. Житель сих степей, подобно дикарю пустынь Африканских, опытами убежденный в существовании верховной силы, непостижимой всемогущей, мнит: что сия сила разлита во всех физических предметах. По мнению его, чем величественнее предмет для глаз, тем в большем излиянии должен в нем обитать сей благотворный дух: а потому огромный камень, высокая гора, сенистое дерево, или широкая река делаются предметами его благоговения. Монгол воздвигает там с торжественным обрядом, по назначению его Лам, холмы или Обо из кучи камней, из песку, земли или дерева, и пред ними усердно поклоняется духу всесильному. Во время брани просит от него помощи для [323] поражений врагов к защиты родного края; во дни людских болезней, скотского падежа, или при другом несчастий, он на том же месте молит духа, хранителя гор и долин, о пощаде. Всякий Монгол, проезжающий мимо Обо, за непременный долг поставляет, сойти с коня и против южной стороны Обо, обратясь лицом к северу, сделать несколько земных поклонов, и бросит туда что-нибудь из своих вещей. Чаще всего случалось мне видеть на Обо пучки конских волос, как залог молитвы Номадов о сохранении животных, всегдашних спутников их. Сии Обо служат еще указателями пути, и выставляются на границах. Не в сем ли виде должно принимать и курганы, коими испещрены равнины Малороссии и поля других наших Губерний. Не вещают ли они позднему потомству, что и в сих местах, за несколько веков, блуждали кочевые народы, оставившие нам памятники своей страсти к завоеваниям, своих обычаев». (Стр. 36-37) Сих Обо не должно смешивать с Субурганами, Монгольскими часовнями, которые строятся из камня или дерева, в виде пустой пирамиды, имеющей с южной стороны небольшое отверстие и наполнены глиняными конусами или столбиками цаца, почитаемыми символом боготворимых лиц. Набожные Монголы, проезжая мимо сих капищ, останавливаются, кладут пред оными три земные поклона, и обошед три раза вокруг, бросают в отверстие что-нибудь из своей собственности, иногда волос с головы или хотя бы щепку. [324]

Урга или Курень, куда Миссия прибыла 15-го Сентября, был первый город, виденный путешественниками в Монголии. Он есть главный в прилежащем к России Халхасском Аймаке; в нем имеют местопребывание Ургинский Правитель Ван и Наместник Далайламы, Кутухта-Геген, который по мнению Монголов, ни когда не умирает, а изменяется, имея свойство возрождаться. Сие возрождение последовало незадолго до прибытия Миссии в Ургу, и путешественники наши встречали толпы Монголов, возвращавшихся с поклонения сему Верховному Первосвященнику Пророка Шигемуния. «Старики и дети, говорит Г. Тимковский, мужчины и женщины в богатом платье, в собольих шапках, на лучших своих конях и верблюдах стремились большими толпами; одни поспешали с Кутухте, а другие ехали обратно в свои кочевья, оживленные лицезрением чудного отрока, неся в домы его благословение».

Руские имели аудиэнцию у Вана Юндун Дорчжи, но не видали Кутухты, хотя сие не возбраняется иностранцам. Чиновники Монгольские отвечали, на требование Пристава Миссии, что Геген есть рождение человеческое, неопытный ребенок; кроме своего природного языка незнающий другого; следовательно Руским нельзя будет его приветствовать; притом, что он весьма озабочен приемом поклонников и приносимых ими жертв.

Город Урга походит на большую деревню. Довольно высокая ограда окружает чертоги и капища Кутухты Гегена, обращенные с юга на север и имеющие зеленые крышки. К северу от оных огромное [325] деревянное здание школа, в коем Ламы учатся чтению Тибетских книг и игранию на духовых инструментах, и другие здания и юрты, лиц составляющих двор живого кумира Гегена. В прочих местах видишь юрты, обнесенные частоколом, и приосененные растущими на дворах ивами. Домы Вана, сильнейшего Монгольского Князя, заведывающего всеми сношениями с Россиею, и товарища его Амбаня, походят на деревенские домы наших небогатых помещиков; у Вана на дворе ростут березки, между коими видишь белеющиеся юрты.

В торговой слободе или Маймачене все строение деревянное и довольно ветхое; улицы широки и грязны; много лавочек с мелочными товарами.

Миссия пробыла 10 дней в Урге, по случаю известия о кончине Китайского Императора (Богдохана или Хуанди) Цзяцина. Чиновники Китайские и Монгольские, в знак траура, сняли с шапок своих шарики, служащие отличием их достоинства, и кисти; надели белые одежды и в продолжении 100 дней, обыкновенный срок траура, не брили волос на голове. Сам Ван во все это время приходил всякий день в Ямунь (Приказ), где посреди комнаты поставлен был ящик, наполненный землею; всем собравшимся членам подносили чай в оловянных чашках; они, отплеснув несколько чаю в лежащую пред ними землю, пили оный, проливая слезы.

Смерть Хуанди замедлила несколько выезд Миссии. Ван намеревался удержать ее до возвращения курьера из Пекина с решением тамошней Палаты иностранных дел; но по том приняв [326] во внимание, что Миссия может много потерпеть от переезда через степь Гоби в позднее время года, решился отпустить ее прежде.

25-го Сентября, путешественники отправились из Урги и в сей день переехали за реку Толу, последнюю до Китайской Великой стены: от Кяхты до Урги страна имеет в местности и произведениях большое сходство с Российскими областями, прилегающими к границе; но с переездом за Толу все представляет вид чужой земли, и тут начинаются каменистые, мрачные пустыни Монгольские. Дорога принимает направление к юго-востоку, удерживая оное до самого Пекина: по обеим сторонам идут высокие горы, и пошва земли переменяется в щебень, или мелкий хрящ. Надлежало то взбираться на горы, то спускаться; много соленых озерц; лесов нет, и вместо рек колодцы служат к утолению жажды путешественников: одни только стада пасущихся по сторонам дороги овец и кое-где разбросанные юрты придают некоторую живость сим высоким пустыням.

3-го Октября, Миссия достигла величественной горы Дархан (кузнец), так названной потому, что Герой Монголов Чингис, быв, по словам жителей, до избрания своего в Ханы кузнецом, ковал железо у ее подошвы. Она лежит по близости станции Боро Хучжир. Автор взбирался на ее вершину. Вот как он описывает сие путешествие. «От самой станции пробирались мы с великим трудом но оврагам, изрытым дождевыми протоками. У подошвы горы живет, в нескольких юртах, какой-то богатый Тайцзи (Княжеский потомок), с семейством: [327] там стоит и небольшое капище, — всегдашний в Монголии признак мест, освященных народным уважением. Наконец стали мы подниматься на самую гору, по острым обломкам гранита. Гора Дархан занимает большое пространство с севера на юг; высокий хребет ее разрывается на несколько огромных утесов: она состоит из красного гранита; тио скатам ростет золотарник и другие дикие кусты. На последней к югу вершине, до коей только успели мы достигнуть, сложены из камня высокие Обо: подвиг благочестия Монголов, стекающихся сюда летом в великом множестве, праздновать память отечественного их Героя. С высоты открываются виды на необозримое пространство: к востоку лежат шесть солонечных озер (минеральной алкалической соли, или нашатыря), а далее в той же стороне синеются Херулюнские горы; все пространство к западу покрыто острыми возвышениями. Солнце скрывалось, когда мы были на вершине сих утесов, и напоминало нам о сокрывшихся во мраке протекшего времени подвигах древних Монголов, кои, под именем Гуннов и Татар, приводили в трепет самую Европу. Теперь потомки их скитаются в степях с своими стадами, с тяжкою скорбию воспоминают о геройстве предков, и терпеливо несут лежащее на них иго. Таков жребий племен воинственных, которым недоставало образования, которые не знали благотворных действий просвещения!» (стр. 192-193).

На сей горе и теперь, по словам Монголов, хранится наковальня Чингиса, сделанная из металла бурына, имеющего свойства железа и меди, т. е. твердое и [328] гибкое, точно также как на горе Токо, стоящей на берегу р. Херулюна, находится дымная труба от той достопамятной юрты, в которой жил и созрел сей знаменитейший из Героев Азийских.

10-го Октября, Автор, проезжая от станции Олон-Байшина к станции Цзулгету, видел в стороне развалины памятник древней Монгольской архитектуры: несколько огромных кирпичных зданий и субурганов на гранитном основании и много построек, о назначении которых он не мог узнать. По словам Монголов здесь жил лет за 300, а может быть и более, богатый и пышный Тайцзи, потомок Княжеского рода.

На другой день 11-го Октября, пробираясь по высотам, ограждающим с севера Гобийскую степь, Миссия проезжала чрез поле, покрытое сердоликами, халцедонами, моховиками и разных цветов яшмою: явление может, быть единственное в своем роде, при свете солнечных лучей ослепляющее взор разновидным блеском.

22-го Октября, Миссия вступила в Аймак (область) Монголов Сунитов, отделенный от Халхасского хребтом Аргали, идущим от северо-востока к юго-западу. Здесь открывается глазам песчаная степь Гоби, которая в Азии тоже что в Африке Сагара, необозримая для глаз и утомительная для души своим однообразием и пустотою. «Самые отдаленные высокие места верст за 50 и более, говорит Г. Т. синеются вдали, подобно морю, коего неровную зыбь образуют продолговатые увалы и пригорки, составляющие единственное разнообразие сих пустынных мест. Отсюда исподоволь всходить на высочайшую [329] плоскость средней Азии, называемую в строгом смысле Гоби. Дождливое лето сего года несколько приодело зеленью наготу сих степей; но во время засухи, это юдоль сетования: скот замирает от голода и жажды». (Стр. 248). Далее упоминая о той же степи, он прибавляет: «Смотря на сии открытые и бесплодные пустыни, трудно поверить, чтобы житель Гоби мог наслаждаться благополучием. Не имея лесов, он терпит крайность в самых необходимых жизненных потребностях; при наступлении лета он ежедневно молит Небо о дождях, кои редко орошают сии степи; летняя засуха губит скот, единственное его достояние и пищу; зима вновь грозит ему истреблением всех стад его; ибо при глубоких снегах, особенно же во время гололедицы, скот, питающийся одним подножным кормом, и неимеющий приюта от стужи, тощает и гибнет». (Стр. 264).

Не буду следовать за Автором в его странствии по скучной и однообразной Гоби, ни исчислять трудностей, претерпенных Миссиею от тягостных дорог, бесплодия степи и более всего от непогод, господствующих в сих пустынях как будто для того, чтоб увеличить ужас оных. Скажу только, что 7-го Ноября на переезде от станции Цакильдака до Елесуту Миссия въехала в кочевья Монголов Цахарского рода, усерднейших к владеющей Китаем Манжурской династии и потому пользующихся большими отличиями. На пути от сей станции до следующей Харатологой путешественники увидели необыкновенное для себя явление: лежащего на дороге мертвого ребенка, в кожаном мешке, на [330] котором положен был лоскут овчины, несколько пшена и хлебец. Так Монголы погребают своих умерших. Лама определяет у них, предать ли тела огню, или бросит в воду; выставить ли оное на высоком срубе, заметать ли каменьями или бросить в степи на съедение диким зверям и шпицам. В последнем случае Лама решает, в которую сторону света положить покойника, в одежде ли или нагого, под открытым небом или в юрте, или какие вещи оставить при теле.

10-го Ноября, Миссия, ехав по степи проселочным путем, выехала на большую купеческую дорогу Гунчжу, с коею соединяется другая дорога Дархан цзам, по которой она следовала в Халхасском Аймаке. На пути часто попадались ей караваны с чаем, отправляющиеся в Кяхту: по обеим сторонам дороги паслись многочисленные стада с Богдохановых заводов, которых большая часть находится в кочевьях Цахаров: по словам Езуитов, заключается в сих заводах 90 тыс. овец и столько же рогатого скота.

Наконец, 16-го путешественники прошли рубеж, отделяющий степную Монголию от населенного Китая, и простились с юртами, въехав в первую Китайскую деревню Нордян. «С чувством неизъяснимой радости», говорит Автор, «вступили мы в жилища Китайцев, не видав от самой Урги, на пространстве около тысячи верст, никаких признаков устроенного хозяйства. Сидя у раскаленных углей, каждый из нас почти забывал трудности и неприятности, претерпенные в минувший путь по Монголии». (Стр. 333). [331]

18-го Ноября следуя по дороге, извивающейся между высочайших каменных утесов, Миссия прибыла в Халган, первый собственно Китайский город; и оставив здесь казенный скот, поехала 24-го на извощиках в Пекин. По сей дороге все являло, до какой степени доходит, многолюдство и промышленность в Китае: на каждом шагу встречались путешественникам люди. «Чрез каждые 5 ли или 2 1/2 наших версты», продолжает. Г. Т. «находятся караульни, похожие на каланчи, на съезжих домах в С. Петербурге устроенные. Подле караулен, стоит по 5 каменных столбов, в виде толстых конусов, на коих показано число, верст. На стенах караульного двора изображены красками, довольно неискусно, лошади, ружья, луки и колчаны со стрелами. Сии караульни служат вместо телеграфов: в случае каких-либо беспокойств на северной границе Китая, вдруг передается весть о том в Пекин, и войска немедленно должны быть в готовности для встречи неприятеля. В каждой караульне живет по нескольку солдат зеленого знамени, или собственно Китайского корпуса». (Стр. 303).

Опасаясь обременить выписками сию статью, не буду говорить о знаменитой Китайской стене, сем гигантском произведении человеческих рук, который, по словам Автора, «гордо носясь на неприступных горах, поражает взоры чужеземца, останавливает его шаги и невольно погружает в размышления о чрезвычайных событиях народа необыкновенного»; скажу только, что чрез шесть дней путешественники достигли до столицы Китая. «Мы видим Пекин», заключает Г. Т. «Где сокрылось необъятное [332] пространство между С. Петербургом и столицею Китая? Жители берегов Финских, мы, кажется в одно мгновение перенесены непостижимою силою в Государство, составлявшее предмет нашего раннего любопытства и темных предположении. Каждый из нас с чувством радости и недоумения взирал на сии зубчатые стены, коп древность облекла глубоким мраком».

Я описал вкратце содержание книги Г. Тимковского; скажу нечто об ее достоинстве. — Способ изложения предметов принятый Автором, простой род жизни Монголов, бесплодие и безлюдность Гобийской степи необходимо должны были придать сочинению его некоторую сухость. Не льзя восхищаться картинами природы там, где их нет, с душою, которая утомлена однообразием песчаных пустынь. Автор чувствовал это; старался заменить сей недостаток, обратив внимание на нравы и обыкновения Монголов, Манжуров и Китайцев, и успел сделать книгу свою занимательною для каждого. Инде помещает он разговоры с чиновниками, провожавшими Миссию, в которых ясно отражается Азиятский характер каждого из означенных народов. В другом месте находим у него эпизоды, из коих некоторые отличаются важностию и новостию, другие зинимательностию. Таковы например: взятое из Китайской книги Си юй вын цзян лу, описание бывшей Зюнгарии или нынешней Илийской области, и сведения о Киргизах большой Орды (Хасаках), находящихся ныне под владычеством России; известия о вере Монголов, повесть о Гэсэре и множество других. Слог в сей книге прост как истина, чист и правилен. Наружное достоинство [333] книги соответствует внутреннему: бумага и печать лучшие; карта и план отделаны с особенным тщанием. Одним словом, путешествие Г. Тимковского может стать на ряду с лучшими Европейскими сочинениями сего рода; оно дает полное понятие о Монголии и прилежащих к ней странах, до сих пор почти неизвестных. Найдутся, может быть, читатели, которые желали бы увидеть в его книге Математическое положение главнейших мест по дороге, идущей из Кяхты в Пекин, поныне не означенное на картах; хотели бы знать, почему например Урга помещена на приложенной карте под 48° и 24' широты и 105° и 10' долготы? Чем руководствовался Автор, означая изменения дороги к востоку и юго-востоку? и пр.; но требования сии должны быть весьма ограничены. Находясь между народом невежественным, под бдительным надзором людей недоверчивых, неимеющих понятия о бескорыстном любопытстве человека просвещенного, невозможно делать Астрономических наблюдений, и один вид употребляемых для сего инструментов возбудил бы неуместные подозрения, которые могли бы иметь пагубные следствия.

А. Корнилович.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Китай чрез Монголию в 1820 и 1821 годах, Ег. Тимковского // Северный архив, Часть 10. № 12. 1824