-

КИТАЙСКИЕ АНЕКДОТЫ.

Некто поднес великому вельможе Дзы-чану живую рыбу, которую сей отдал смотрителю прудов, приказывая пустить в пруд. Напротив, смотритель, изжарив ее, съел, и пришед к Дзы-чаню, сказал: «Когда я пустил ее в пруд, то она, как сонная, нимало не шевелилась, а потом мало по малу начала двигаться и вскоре плескаться, а наконец нырнула». На сие Дзы-чань сказал: «Вода первая сущность рыб. Сперва она, как сонная начала шевелиться, а потом, получив чувства, всплеснувшись, ушла к глубину. Из сего ясно, что она нашла свое жилище». Смотритель, вышед от него, говорил другим: «Все говорят, что Дзы-чань муж прозорливый, но из сего случая кто почтет его таковым? Я изжарив рыбу съел, а он, поверив мне, с повторением сказал: "Нашла она свое жилище". Теперь не доказывает ли сие обстоятельство, что он неискусен в рассмотрении сущности дел, и можно ли назвать его прозорливым?»

* * *

Джоуская Княгиня спросила Цийского Посланника, прежде принятия от него граматы: «В хлебе нет ли недорода? Народ не претерпевает ли какого либо несчастия? Государь твой не имеет ли какой печали?» — Посланник, с прискорбием, сказал ей: «Не вопрошая меня, посланника, о здравии моего Государя, прежде желаете ведать о урожае хлеба и состоянии народа. Что бы то значило?» — «Народ может ли быть без хлеба», сказала она, «Государь же без народа?» И еще [88] спросила: «Вашего княжества уединенные мудрецы Джун ли дзы, Ей ян-дзы здоровы ли? Первый, как имущих, так и убогих питает и снабдевает, и усердствуя обществу, вспомоществует ближним. Другой же милует вдовиц и бездетных, соболезнует о сиротах и несчастных, помогает бедным, притесненным и неимущим, усердствует обществу, доставляет народу покой. Для чего они не при должности? Еще здорова ли Бокуннова дочь, Инь-элдзы? Она оставила брак из единой любви и усердия к родителям своим, а сим научает почитанию родителей. Для чего ваш Князь не повелит ездить ей во дворец? Когда ваш Князь не определит оных двух к должностям, а сей не повелит ездить во дворец, то не можно иметь ему подданных своих, как детей».

* * *

Когда мать Мын-дзы жила близь кладбища, тогда Мын-дзы в играх подражал обрядам погребения, рыл могилы или плакал. Мать, рассудив, что непристойно воспитать его в сем месте, переселилась к рынку. Здесь он в играх подражал купцам и торгашам. Мать и сие место находя вредным для воспитания его, поселилась подле главного училища. Здесь Мын-дзы играл, как при обрядах расставляют сосуды, как ученые между собою учтиво обходятся. Она за полезное рассудила остаться здесь. Некогда спросил он ее: «Для чего у соседа зарезали свинью?» — Для тебя — сказала она — но тотчас раскаяваясь, говорила про себя: «Я слыхала, что в древности научали детей своих в пеленах. Он начинает несколько понимать, и если солгу перед ним, то будет, что я сама учу его лгать!» И так, тихонько купивши свинины, накормила его.

* * *

Когда Иоу-джын-дзы приехавши, с Дзы-оу, в княжество Ци, пришел к Мындзы, засвидетельствовать почтение, тогда Мындзы сказал: «Как? И ты пришел ко мне?» На сие Иоу-джын-дзы сказал: «Учитель! [89] почему говоришь это!» — А сколько дней, как ты сюда приехал? — спросил Мындзы. — «Три дня», отвечал тот. — А когда три дни, — сказал Мындзы, — то несправедливо ли я сказал? — «Не имел я квартиры», сказал Ио-джын-дзы. — А разве ты слыхал — сказал Мындзы, что когда только сыщешь квартиру, тогда иди к старшим засвидетельствовать почтение? — «Виноват я Ке!» сказал Иоу-джын-дзы.

* * *

Когда подданные княжества Янь отторгнулись от Ци-ского Князя, тогда он сказал Чын-дзяю, что ему крайне стыдно Мын-дзы. На сие Чын-дзя сказал, чтобы он не изволил заботиться, испросил: Кто из вас, Государь, человеколюбивее и прозорливее, вы, или Джеу-Гун? — К чему предлагаешь это? — сказал Князь. «Джеу-Гун, продолжал Чын-дзя, дал Гуань-шую в управление княжество Инь, но после Гуань-шу взбунтовался против Царя. Если Джеу-Гун, зная это, определил его, то он не человеколюбив, а когда не зная сделал, то нельзя почесть его прозорливым. Посему ныне нельзя винить вас в рассуждении народа княжества Янь. Впрочем, увидясь с Мын-дзы, поговорю о сем». — Потом пришед к нему, спросил: «Каков был Джеу-Гун?» Мын-дзы отвечал, что он был премудрый муж. — «Справедливо ли», продолжал Чын-дзя, что Гуань-шу взбунтовался, получив княжество Инь? — Подлинно, отвечал Мын-дзы. — «Знал ли Джеу-Гун», спросил Чын-дзя, «что Гуань-шу взбунтовался, или нет? — Не знал, отвечал Мын-дзы. — «Следовательно», — сказал Чын-дзя, и премудрые мужи погрешают! — Джеу-Гун, был меньшой брат — сказал Мын-дзы, — а Гуань-шу большой, и посему в сем случае погрешность Джеу-Гунова извинительна. Сверх сего, древние великие мужи, когда случалось им погрешать, то немедленно исправлялись, а нынешние стараются прикрывать пороки свои. Древних великих мужей погрешности, как затмение солнечное, или лунное, весь народ видел, и когда они исправлялись, то им удивлялись. Нынешние же, не [90] только прикрывают свои погрешности, но еще стараются доказать народу, что погрешность их не есть погрешность.

* * *

Когда Цинь-ский Князь, разорив княжество Вей, и убив Князя с детьми, не нашел одного сына его, то публиковал во всем государстве, что кто найдет его, тому будет дано множество злата, а кто скроет, тот, со всем своим родом, будет предан лютой казни. Скрывала же оного княжеского сына кормилица Дзей-жу-му. Некогда один из вельмож разоренного княжества Вей, увидев ее, спросил: «Как ты, кормилица, поживаешь?» — Увы! — сказала она — что ныне делается с сыном Князя? — «А где он?» спросил вельможа. «Цинь-ский Князь обещает великое награждение тому, кто принесет его, а кто скроет его, того со всем родом лишат жизни. Если ты объявишь о нем, то получишь большое награждение, а если не объявишь, то погибнешь, не только ты, но и весь род твой». — Не знаю, где он — сказала она со вздохом. «Я слышал», продолжал вельможа, «что он у тебя». — Хотя бы я и знала — сказала она, — но никак не согласилась бы открыть его. — «Уже княжество разорено; родители и родственники его умерщвлены», говорил вельможа, «и так для кого и для чего скрывать одно дитя?» При сих словах кормилица, тяжко вздохнувши, сказала: «Из корысти отвергающийся Государя своего, есть изменник, а от страха оставляющий верность, есть предатель. Я ни из корысти и ни из страха не сделаюсь изменницею и предательницею. Детей воспитывают, чтобы соблюсти здравие их, а не для смерти поносной, и возможно ли, желая богатства, или страшась казни, пренебречь верность? Доколе я жива, дотоле не попущу, чтобы он был связан!» и сказав, сие, убежала. По доносу вельможи в войске Циньском об ней, воины погнались за нею, и всякий, желая получить награду, стрелял на перерыв, от чего бежавшая кормилица, с дитятею, была расстреляна с ним. Цин-ский Князь, удивившись ее Верности и непоколебимости, [91] приказал погребсти ее великолепно и в жертву заклать быка. Брату же ее пожаловал чин и много злата.

* * *

Некто поднес Дзы-Хану яшму, но он не принял. Подносивший говорил: «Ювелир уверил меня, что эта яшма есть сокровище, почему и осмеливаюсь поднести вам». — Мое сокровище довольство — отвечал Дзы-Хан — а твое эта яшма, и когда мне принять ее, то ты лишится сокровища; следовательно, лучше тебе иметь ее. Но подносивший, неотступно прося принять, сказал: «Я малый человек; имея это сокровище, не могу никуда идти, а поднесши вам избавлюсь страха». Тогда Дзы-Хан оставил его у себя, а яшму велел продать, и по продаже отдал ему деньги и отпустил его на родину.

* * *

Усердный к родителям, Ван-сян давно лишился родной матери, а мачиха, из ненависти, многократно наущала на него отцу, который, не взлюбив его, приказал ему выметать хлевы, что он и исполнял с подобострастием. Во время болезни родителей, он не раздевался и всегда наперед отведывал их лекарства. Некогда матери его, среди жестоких морозов, и когда реки уже замерзли, захотелось живой рыбы; он прорубил прорубь, и только что, раздевшись, хотел ловить рыбу, как нечаянно вынырнули два сазана, коих взявши, принес он к ней. Еще ей же захотелось поесть птичек, и вдруг влетело их в покои несколько десятков. В одно лето гранатное древо принесло плоды; мать приказала ему беречь их, то он, когда шел дождь и дул сильный ветр, обнявши дерево, плакал.

* * *

Тан-ши столько любила престарелую и беззубую свекровь свою, Джан-сунь, что кормила ее своими сосцами, от чего старуха была здорова и спокойна. Она при [92] смерти своей, собравши детей, внучат и родственников, своих, говорила: «Я не знаю, чем возблагодарить невестку; только прошу небо и желаю, чтобы она имела таких же усердных и горячих детой и внучат, какова она была ко мне, и не сомневаюсь, чтобы семейство ее не было знаменито», что и действительно после исполнилось.

* * *

По представлению вельможи Ян-джына, Ван-ми произведен в градоначальники. Он, пришед ночью к вельможе, благодарить, принес 15 фунтов золота, что увидя Ян-джын, сказал ему: «Твой старый друг знает тебя, то как же ты не знаешь его?» На сие Ван-ми сказал: — Никому не известно; теперь глубокая ночь. — «Как можешь сказать это?» сказал ему Ян-джын. «Небо видит, духи видят — я знаю и ты знаешь!» Ван-ми принужден был возвратиться со стыдом.

* * *

Когда Шу-Гуан, учитель царского наследника, по прошению получил увольнение за старостью, тогда Царь пожаловал ему 20 гинов золота, а наследник дал 60 гинов золота. Шу-Гуан, возвратившись домой, провождал дни в пиршествах, веселостях и забавах, с ближними и дальними родственниками и друзьями, и сверх сего, продавши все полученное золото, велел держать деньги на разные расходы. Однажды дети и внучата его говорили ближним и искренним родителя их родственникам: «Дети и внучата желают при жизни родителей собрать имение, а ныне наш родитель, ежедневно и роскошно пиршествуя, скоро истратит все имение. Почтенные старики! напомяните ему между разговором, чтобы сколько нибудь оставил для нас!» По нескольких днях, старики сказали ему о том, и в ответ он сказал им: «Хотя дожил я до глубокой старости, но о детях и внучатах пекусь, а притом есть у меня дом и земли, и если они тщательно будут обработывать землю, то будут иметь пищи, и платья довольно, как прочие, [93] а если обогатить их с избытком, то сие будет значить приучить их к праздности и лености, ибо большое имение разумного развращает, а глупого ввергает в пороки, и сверх сего богатые суть ненавистны другим; потому не приучаю их к праздности, не желаю, чтобы они впадали в пороки и были ненавистны другим. Это золото всемилостивейший Государь пожаловал мне, старику, на содержание, и так сию высокую милость не должен ли я обще со всеми моими родственниками разделить, и старость свою препроводить весело?»

С Китайск. и Мандж. Ал. ВЛ-Н.

Текст воспроизведен по изданию: Известия и смесь // Сын отечества, Том 12. 1839