ТОРГОВЛЯ АНГЛИЧАН ОПИУМОМ В КИТАЕ.

Народы, находящиеся на первых ступенях просвещения, похожи на детей в младенчестве. Им надобно пройдти длинный путь улучшений, чтобы в последствии быть достойными членами человеческого общества. Мы твердо убеждены в том, что никакой народ, так же как и никакой человек отдельно, не имеет возможности быть в совершенной независимости от подобных себе народов или людей, иначе, как в состоянии сравнительного варварства. Каждый шаг на пути к просвещению или могуществу, в том или другом случае, необходимо зависит от частных сношений и взаимных вспомоществований.

Правила, долженствующие руководить народы в их взаимных сношениях, могут быть постоянными и неизменными, но необходимо должны основываться на законах справедливости, предполагая их хорошо известными просвещенным государствам. Разумеется, что сего нельзя применить к народам необразованным; они не могут оценят выгод, раждающихся от дружественных сношений с соседями, и даже понять относительного положения, в какое они поставлены. Посему необходимо должно обратить внимание на то, чтобы при внушении первоначальных сведений, можно было [149] превозмочь сии препятствия, и постановить правила, могущие служить основою системе законодательства.

Воспитывая наших детей, мы по опытам знаем, какие гибельные последствия влекут за собою чрезмерные телесные наказания, и потому мы уже давно не держимся сей системы. — Опыт научает нас также, что гораздо более добра и нравственного улучшения произошло от практических примеров, нежели от десяти тысяч теорий и от поучений, подтверждаемых палкою или розгою. При воспитании народов, видим совершенно противное: История убеждает нас в горестной истине, что успехами просвещения едва ли когда нибудь были обязаны люди кротким и человеколюбивым мерам. В какой части Земного Шара ни старались бы распространять между варварскими племенами светлые понятия, грустные неудачи невольно заставляли переходить от кротких мер к более строгим, и даже суровым. Должны ли мы заключать, что кроткие меры, в самом деле, не могут быть действительными, и что человек уже от природы так слаб, слеп и порочен, что одна только сила в состоянии заставить его обратить внимание на его собственные выгоды? Или в состоянии возмужалости, он менее способен принимать истину, представляемую ему в виде здравых рассуждений и добродетельных примеров, нежели в состоянии детства? Мы твердо убеждения в противном.

Не станем говорить о побуждениях и действиях наших предков, открывших неизвестные до них страны Земного Шара. Мы не имеем, ни намерения, ни места выставлять подробности, и останавливаться на рассматривании того, что они считали лучшим [150] в сношениях с жителями новооткрытых ими земель. Мнения об одних и тех же предметах, к счастию нашему, уже весьма изменились, и меры, которые в прежние годы заслужили бы всеобщее одобрение, едва ли ныне будут терпимы. Вся масса человечества сделалась уже просвещеннее. Обширнейшее поле открывается нашим взорам, а мелочные и себялюбивые расчеты невольно должны уступить превозмогающей силе нравственного усовершенствования. Не навлекая на себя подозрения в том, что мы льстим времени, в которое живем, беремся однакож утверждать, что в нынешнем веке, когда все наши действия и даже помышления относятся к целой массе человечества, не должно изыскивать никаких политических, или коммерческих выгод, которые можно б было приобрести на счет нравственного, или физического благоденствия человеческого рода. Мы чувствуем себя убежденными в совершенной возможности согласовать частные выгоды с общим благом, и потому ничто не должно соблазнять нас и заставлять следовать тем путем, на котором то и другое сталкивалось бы ко взаимному вреду.

Образ наших сношений с Китаем представляет обширное поле для различных размышлений. Мы видим перед собою народ, числом более трех сот милльонов, который, составляя собою обширнейшее из всех существующих на земле человеческих семейств, отказывается от сношений с остальным человеческим родом. Китайцы давно достигли той высшей по возможности степени просвещения, за которую, при нынешнем порядке дел, не в состоянии перешагнуть. Многие столетия остаются они неподвижны, и наверно останутся еще в таком положении целые веки, [151] ежели не будут пробуждены каким нибудь другим, более подвинувшимся в просвещении народом. Если бы даже сей посредствующий народ был на одной с Китайцами степени образованности, то самое столкновение их было бы уже не без пользы, в роде того, как грубые камни сглаживаются от трения друг об друга.

Много времени прошло с тех пор, как Европейцы узнали о существовании Китая, и между тем, как мало подвинулись они вперед в своих попытках к уничтожению их предрассудков! В сближениях с ними, мы имели даже весьма мало таких успехов, которые перешли бы за предел обыкновенных торговых сношений, и хотя наши величавые Ост-Индские корабли постоянно ходят взад и вперед около Китайских берегов, нагруженные богатейшими товарами нашего и Китайского государств, но смотря на ежегодный обмен произведений промышленности, мы все так же чужды друг другу, как были за несколько столетий прежде. Кажется, что в том нельзя винить одних Китайцев.

Китай был всегда целью различных Европейских держав. Наиболее просвещенные народы Европы искали с ним сношений, с такою ревностью и с таким постоянством, как будто в самом деле признавали они Китай Небесным царством. Пространство владений «Сына Небес», несметное число его подданных, богатства природы и искуства, находящиеся под его скипетром были слишком много преувеличиваемы. Выгоды, которых должно ожидать от союза с столь великим государством, не могут быть однакож немаловажными, и потому весьма естественно было стараться о приобретении их. Более всего [152] добивались Европейцы учреждения торгового трактата, утвержденного на незыблемом основании справедливости, для того, чтобы сокровища Китая могли быть доступны и для других народов. Остается рассмотреть: чему должно приписать всегдашний неуспех, и не Должно ли отнести его более к близорукой политике и неуменью взяться за дело надлежащим образом?

С одной стороны, внимательного рассматривания заслуживает вопрос: к чему стремятся особенные виды и намерения странного Китайского народа, и какие средства будут наиболее способны доставить Европейцам доверенность и уважение Китайцев?

Доселе считали насильственные к тому меры неблагоразумными, и вряд ли они и будут успешны, ибо, не смотря на невоинственный характер Китайцев, и легкость, с которою, по видимому, можно б было их покорить вооруженною силою, с давних времен не были они тревожимы вторжениями извне. Несообразно с рассудком приписать это нехотению нападать на чужую собственность, потому, что сильные народы не считают большим грехом громить слабейших народов; также, не намерены мы теперь входить в разбирательство различных причин, к которым можно причислить упомянутое обстоятельство. Нет сомнения, что многие соблазнялись завоеванием Китая, лакомым куском, но, не смотря на великость искушения, были удерживаемы благоразумием. Вероятно, рассудили, и как нам кажется, весьма основательно, что попытка может кончиться несовершенно успешно, и что Китайцы, не смотря на свое миролюбие, не совершенно таки лишены храбрости, и если их будут подстрекать обидами, то они [153] могут — чего доброго? — сделаться не совсем негодными солдатами. Мы также находим другую причину, почему Китай не был еще тревожим вооруженною силою, именно ту, что не было к тому повода. Китайцы всегда вели себя с достаточным благоразумием в своих сношениях с иностранными купцами, так, что какие неудовольствия ни причиняли их ограничения и высокомерный тон частным людям, то и другое всегда казалось правительствам слишком ничтожным и нестоящим особенного внимания.

Нам Кажется необходимым разобрать некоторым образом национальные особенности и предрассудки народа, о котором мы намерены говорить, для того, чтобы яснее было видно, чего должно держаться в сношениях с ним? Между различными характеристическими чертами Китайцев, самая резкая и затруднительная для Европейца есть народное их тщеславие. Они бесспорно могут считаться самым самодовольным народом всего Земного Шара. Начиная со времен Конфуция и до наших, они считали и считают всех иностранцев варварами, несравненно низшими их. По христианскому закону, теория естественного равенства человечества общепринята, но у Китайцев видим совершенно противное. Они не только считают иностранцев ниже себя, но даже причисляют их совершенно к другому роду тварей, смотрят на них как на естественных своих неприятелей, и сообразно сему, составляют свои законы. Все Кантонские постановления основаны на такой идее, и потому Китаец считает изменою переходить за положенную законом черту в сношениях с жителями «Квен-Фанга» или «Владений дьявола», как они величают земли иностранцев. [154]

Какое ни имели бы мы право сердиться на столь сумасбродные притязания, зная нашу высокую степень между народами, но мы должны терпеливо переносить их, вспомнивши, что народы, гораздо более Китайцев просвещенные, не избежали подобной слабости. У образованных Греков и Римлян, слово hostis, употребляемое для означения иностранца, значило также «неприятеля»; мы имеем множество доказательств, что слова «иностранец» и «враг» были у них синонимами. Аристотель, один из знаменитейших Греческих философов, утверждал, что все чужеземцы рабы от природы, и могут быть рассматриваемы, как звери, а потому охотиться за ними весьма похвально. Изо всех войн, веденных его предками, говорит он, справедливейшими и полезнейшими были веденные против хищных зверей, а после них, против иностранцев, которые, как прибавляет философ, суть наши естественные враги, против которых все позволено.

Тот же философ говорит, что один из самых лучших законов Римлян есть тот, по которому, вместо того, чтобы считать всякого человека собратом, с коим связывает нас сама природа, велят полагать его какою-то постороннею для Римлянина тварью, с которою он должен иметь только такие сношения, какие имеет с дикими зверями. Музульмане также ни от кого не отстают в презрительных выражениях на счет иноплеменников. «Христианская собака, Гяур, Грек Барбар» и «Китайский красношерстый дьявол», в большом употреблении у Музульманов, и, конечно, не могут быть лестными для тех, к кому они относятся. Нет сомнения что подобный предрассудок происходит от [155] невежества, но хотя мы и сожалеем о народах, им омраченных, но никак не можем поздравлять себя, чтобы и сами мы избежали той же слабости. Конечно, не относится к нашей чести, если выражения в роде следующих: «Курносый дикарь (snubnosed savage)», и «долгополый, длиннокогтый варвар», (petticoated, longnailed, tuft-bearing barbarians), являются в наших журналах, и применяются к Китайскому народу.

Другая резкая черта, единственная, о которой мы будем говорить, происходящая из того же предрассудка, есть нестерпимая наглость наших торговцев, беспрестанно заставляющая Китайцев вооружаться неуступчивостью. Тем более заслуживает она порицание, что всегда сопровождается малодушием в тех случаях, где ей противостанут твердо. Такая смесь наглости и малодушия, заносчивости и трусости, чрезвычайно презрительна, и решительно выводит из терпения тех, кто, будучи противоположных свойств и характера, бывает принужден иметь дело с людьми сего рода.

Указав на главные черты характера Европейских торговцев, кажется, не трудно определить: каким образом должно вести себя в сношениях с Китайцами, для полного успеха своих намерений? С одной стороны должно стараться возвыситься, сколько можно, в их мнении и заслужить их уважение благородным прямодушием и свободным от мелочных притязаний поведением, а с другой стороны должно внушить им почтение твердою и непоколебимою решимостью — не уступать никаким унизительным для нас требованиям, или притязаниям. Сими средствами легко преодолеть их предрассудки, и удержаться на [156] гораздо более возвышенной степени. Всегда ли поведение иностранцев, торгующих в Китае, правильно? Конечно, нет, ибо в противном случае сношения с Китайцами представляли бы гораздо более благоприятные результаты.

В Китайских летописях иностранцы являются, или пиратами, или данниками Небесного Царства, что должно приписать тому, что в первые периоды сношений Европейцев с Китаем, право завоевания было освящено Католическою Церковью. Все языческие народы считались законною добычею, и грабить и притеснять их было не только простительно, но даже похвально. Искатели приключений, из всех стран, вели себя самым необузданным образом во всей Восточной Азии; не удерживаемые своими правительствами, руководствуясь только врожденною страстью к насилию и хищничеству, они грабили туземцев, как им было угодно, без всякого зазрения совести. Наученные тяжкими опытами, Китайцы весьма естественно начали считать всех чужеземцев разбойниками, и всеми средствами старались держать их, как можно далее от своих берегов.

Когда было узнано, что народы Восточной Азии уже достаточно соединились между собою, и что Правительство было слишком могущественно для сопротивления системе грабительства, и она, не могла быть успешною, некоторые Европейские государства начали изыскивать средства завладеть исключительною торговлею в Китае. Для сего представители каждого из них старались унизить своих соперников в глазах тамошних властей. Таким образом, Датчане, Португальцы, Англичане, Испанцы и Голландцы были по очереди обвиняемы во всех преступлениях и насильствах, [157] произведенных пиратами на Китайских берегах. Каждая нация старалась выставлять своих соперников, как разбойников, бродяг и обманщиков, с которыми невозможно вести никаких торговых дел с честью и безопасностью. Таким образом, первые мирные сношения иностранцев с Китаем опять не относились к их чести, и не могли рассеять дурного впечатления и недоверчивости, с коими туземцы на них смотрели. Предрассудки Китайцев укоренялись более и более, и они весьма естественно глядели уже на всех иностранцев с самой невыгодной стороны, не иначе, как на природных врагов, привлеченных к берегам их из отдаленных стран надеждою на грабеж.

Ту же участь испытали Европейцы, старавшиеся, несколько времени тому, распространить между Китайцами Христианскую религию. Иезуиты видели сначала полный успех. Они приобрели благосклонность Императора и имели уже многих последователей, но возбудили завистливую щекотливость Римского Двора, и Папа послал к ним на помощь монахов другого ордена. Тогда произошли неудовольствия, интриги, несогласия, за которыми последовали ябедничества и злоупотребления, возбудившие в Китайцах недоверчивость и самое неприятное впечатление, даже к самой религии, и наконец, повлекшие за собою совершенное изгнание миссионеров из Китайской империи. Бесполезно распространяться более о причинах недоброжелательства Китайцев к чужеземцам, с самых ранних времен. Довольно будет того, если мы скажем, что дурное мнение, которое они себе составили, было не без основания, и что последовавшее за тем поведение Европейцев не могло изгладить впечатления, [158] произведенного за тысячу лет прежде и глубоко вкоренившегося.

В последнее время., попытки внушить Китайцам более выгодное понятие о Европейцах были удачнее. Предрассудки, вкорененные преданием, были ими отчасти рассеяны, и постоянное старание Европейцев внушить несколько уважения к себе, увенчалось некоторым успехом. Англичане, более всякого другого народа, пользовались сим преимуществом, что должно приписать прямодушию и благородству, с какими Ост-Индская Компания вела свои сношения с Китаем. Не беремся утверждать, что поведение Англичан было всегда совершенно безукоризненно, и что оно всегда направлялось к тому, чтобы внушить туземцам идею о могущественной нации. Бывали примеры, и, к сожалению, довольно частые, что с нашей стороны проявлялось нерешительность и слабость, подававшие Китайцам повод к высокомерию и различным стеснениям нашей торговли; также частые угрозы, остававшиеся без выполнения и кончавшиеся уступками, необходимо должны были внушить не слишком высокое понятие о нашей храбрости и наших способах.

С своей стороны, мы признаемся, что перечитывая подробности сношений нашей Компании с Китаем, невольно припоминаем мы себе сцену, весьма часто повторяющуюся в Англии, в лавке Жида, привыкшего запрашивать за свой товар более того, сколько он намерен за него взять. Сначала покупщик рассержен за преднамереваемый обман, и идет прочь, с намерением отыскать нужную ему вещь в другом месте. Едва успеет он выйдти за дверь, как Израильтянин зовет его назад, обещая сбавить требуемую цену. [159] Покупщик несогласен. Жид настаивает, и тот опять уходит, но, прежде нежели он выйдет на улицу, торгаш зовет его снова и предлагает ему пещь за надлежащую цену. Тогда покупатель рассчитывает, что показывая небрежный вид, как будто не нуждается в вещи, которую хотел сторговать, он тем заставит еще сбавить цены, и уходит вон еще раз. Но он ошибается. Его уже не просят назад, и потому приходится ему возвратиться, с довольно смущенным видом, и кончить торг, давая таким образом сыну Израиля новый повод запросить с него двойную цену. Точно в таком же роде действуют наши распорядители груза купеческих судов, приходящих в Кантон также точно заставляют они суда свои приходить и уходить, также точно грозят прекратить торг, и, наконец, уступают новым взысканиям и пошлинам.

Но не смотря на неудовольствия, которые приходилось переносить, Англичане, во время торговли Ост-Индской Компании, значительно подвинулись вперед в мнении Китайцев. Посему и пользовались они различными преимуществами, хотя и незначительными собственно по себе, но недоступными другим народам. Они избавились многих неприятных церемоний, и особенно ни один суперкарг судна, пришедшего под Английским флагом, не был обязан присягать, что на его корабле нет опиума, тогда, как ни под каким другим флагом не дозволялось войдти в Кантонскую реку, не давши прежде требуемой клятвы. В торговых делах, Англичане пользовались даже некоторого рода доверенностью, что особенно удивительно, ежели мы вспомним подозрительный характер Китайцев. Достойно также упомянуть о [160] постановлении цен на чай. Осмотр и браковка его доверялись назначаемым от Компании инспекторам, и их решение о качестве чаю назначало ему, по обстоятельствам, высшую, или низшую цену. В таких делах, Гонгские компаньоны (the hong-merchants) не принимали никакого участия, и едва ли когда не соглашались с сделанною оценкою.

Столь благоприятные следствия должно приписать ни чему другому, как только честности и добросовестности, с которыми был веден торг. Китайцы, действительно, имели большое, уважение к членам торгового Избранного Комитета (Select Commitee), и совершенно полагались на их слово. Некоторые из главных препятствий к открытому и ничем нестесненному торгу были таким образом устранены, и вероятно, что со временем можно бы ожидать полного успеха, если бы продолжать действовать по системе, оправданной опытом. Избранный Комитет нашел, что постоянно твердое и прямодушное поведение есть единственный способ превозмочь закоренелые предрассудки Китайцев. Китайцы решительно отвергают равенство независимых наций, и даже естественное равенство человечества, но некоторые существенные правила общей справедливости суть законы, с которыми они согласились бы наконец, и они суть единственные, к которым должны прибегать иностранцы в обращении с Китайцами. Настоящее состояние наших политических и торговых сношений с Китаем, в период исхода времени монополии Ост-Индской Компании, должно быть внимательно рассмотрено, для того, чтобы потом основательно судить о последовавших за тем происшествиях, и влиянии, какое они могут иметь на дела паши с Китаем. Мы увидим после сего: [161] лучшего, или худшего должно ожидать нам на будущее время?

Все это приводит нас к торговле опиумом, вопросу, занимающему ныне общее внимание и достигшему до такой степени важности, что он заслуживает самое подробное и внимательное исследование. Политик, купец, моралист и филантроп найдут в нем предмет для самых глубоких размышлении. Окончательного решения сего вопроса, уже сделавшегося народным, ожидают с нетерпением, и тем более, что он касается уже не нескольких частных людей, живущих в отдаленной части света. Недавние происшествия произвели перелом, давно уже предсказанный людьми, хорошо знакомыми с Азиатскими делами. Многие резиденты в Кантоне предвидели их, и многие из новейших писателей о Китае распространялись о сем предмете.

Принимая в соображение капитал и многочисленные милльоны народа, занятого сим торгом, очевидно, что сей торг не может быть маловажным. Что касается до нас, наше мнение об нем давно уже составлено. Мы, не задумываясь, объявляем, что торговля опиумом на Китайских берегах есть одна из самых злокачественных и презрительных систем, какие только существуют, и решительно бесчестит Английский флаг. Прежде нежели приступим к доказательствам, постараемся дать общий очерк того, каким образом обыкновенно производится торг, о котором хотим говорить, и подробности коего, может быть, не всем известны. До новейшего времени, никто не обращал на него внимания, так, что за успехами его следили только люди, принимавшие в нем личное участие. [162]

Торг опиумом, о котором хотим говорить, производится между Британскими владениями в Индии и Китайскою империею, потому что, хотя часть товара и привозится из Турции, и мак разработывается в некоторых областях самой Китайской империи, но сии участки незначительны. Торг опиумом распространился в последнее время и достиг до удивительной значительности, так, что едва ли есть какая нибудь другая отрасль торговли, которая возрасла бы с такою быстротою. За несколько лет прежде, около времени посольства лорда Макартнея, едва ли упоминали об нем, ибо опиум употреблялся почти на одни лекарства. В последствии, сделался он предметом роскоши, и потребление его начало быстро увеличиваться. В 1816 и 1817 годах, двадцать два года тому, ввезли в Китай 3,210 ящиков Индийского опиума. В 1826-27 гг. число ящиков увеличилось до 9,969; в 1832-33 гг. до 23,670, а наконец в 1836-37 гг. клипперы (clippers), ввезли его в Китай не менее 31,000 ящиков. Следующее исчисление В. Г. Медгурста показывает нам потребление опиума в последние двадцать лет:

Количество, ввезенное в продолжение года, кончающегося весною 1837 г., было 34,000 ящика, а в продолжение Июля месяца того же года привезли еще 4,000 ящиков! [163]

Дабы дать читателю понятие, сколько опиума получается в Китае, заметим, что хотя вес ящика опиума и изменяется, но средний вес привозимого из Малвы (Malwa) около 134 фунгов, а из Патны (Patna) около 116 фунт. Принимая 120 фунтов за средний весь ящика вообще, все количество составить до 4,080,000 фунтов (или 102,000 Русских пудов).

Главные места разработки в Индии мака, для выделывания опиума, находятся в Малве, Бенаресе и Бегаре (Behar). Половина Индийского мака растет в Малве, где разработка растения и торговля опиумом свободны, ибо земля находится вне пределов владычества Ост-Индской Компании, хотя и под Британским покровительством. Почти все, что производится там, отправляют в Бомбай, а оттуда в Китай. В Бегаре и Бенаресе, так же, как во всех странах, находящихся в зависимости от Компании, напротив того, разработка мака и приготовление из него опиума, до привоза его в Калькутту, суть предметы самой строгой монополии.

В сих странах, райот (ryot), или мызник, не может разработывать мака иначе, как за положенную цену, а если откроют, что он производит выделку не сторговавшись с правительством, или тайно, не испросив дозволения от местных начальстве, постановленных Компаниею, то немедленно завладеют его собственностью, или заставят его взнести приличное обеспечение, в верности доставки всего, что он разработал. Система самого стеснительного шпионства постановлена вместе с тем, для предупреждения самовольной продажи малейшей части драгоценного товара. В известное время года, складочные места Компании [164] открываются в Калькутте, и тогда производится продажа опиума; тут закупают себе большие запасы резиденты-спекулянты, потому, что в Китае цены на опиум непостоянны. За продажею сего зелья смотрят самым бдительным оком, так, что почти невозможно купить даже одного фунта иначе, как от агентов Компании.

Из Статистики Британских колоний, Монтгомери Мартина, можно видеть, какими доходами пользуется Ост-Индская Компания от монопольной торговли опиумом. Там сказано, что

Считая каждую рупию ценою в два шиллинга, видим, что в 1837 году опиума продано на 2,539,530 фунтов стерлингов!

Распродав опиум в Бомбае и Калькутте, грузят его на особенно для сего предмета выстроенные суда, и немедленно отправляют в Китай. Суда сии называются клипперами; они необычайно красивы и отличны на ходу. Прибыв к берегам, они передают груз другого рода судам, называемым получающим (receivingships), которые всегда стоять на якоре около Лиитина, или у якорных мест Капсингмупа (Capsingmoon), или Кумсингмуна (Cumsingmoon), расположенных вне Бокка-Тигриса (Восса-Tigris), около устья реки Кантона.

Ввоз опиума строго запрещен в Китае; следовательно, остается тайно ввозить его. Для сего [165] употребляются большие туземные контрабандные лодки, хорошо вооруженные; они принимают наставления в Кантоне, и получающие суда сдают им свои грузы. Опиум вынимают из ящиков, осматривают, и запаковавши снова, увозят по частям на берег, дабы легче было избежать погони. Впрочем, редко случалось, чтобы местные власти противились такому постыдному торгу, потому, что покупатели платят регулярную подать офицерам Императорских крейсеров. Нередко случается, что таможенные чиновники Китайские сами занимаются запрещенною торговлею, и часто бывало, что лодки, принадлежащие правительству, снимали с судов грузы опиума среди белого дня. Таким образом обыкновенно производится главный ввоз опиума. Впрочем, часть его пересылается также в Ванпан (Whanpan), и известное число ящиков выгружается на берегу далее к северу.

По привозе в главный город какой нибудь области, опиум переходит в руки тамошних дистилляторов, и его подвергают процессу, посредством которого переходит он из сухого состояния в жидкое, капельное. Китайцы различают разные роды Индийского опиума, названиями: Черная земля, Белая кожа и Красная кожа, которых цены около 800, 600 и 400 Испанских талеров за ящик. На счет качества, которое они наиболее ценят в опиуме, можно получить понятие из статьи доктора Бутлера, «О приготовлений опиума для Китайских рынков, помещенной в Журнале Азиатского Общества в Бенгале, в Марте, 1836 г. «Главный предмет Бенгальских опиумных агентств состоит в том, чтобы приготовить зелье наиболее по вкусу Китайцев, оценяющих опиум, в прямой пропорции, по количеству извлекаемой из него жидкой [166] эссенции и чистоте и крепости дыма, если экстракт высушить и курить в трубке. Следственно, главною целью агентов должно быть приготовление опиума таким образом, чтобы он сохранял в сильнейшей степени свои природные качества, и вместе с тем соединял наибольшую разлагаемость в горячей воде. На сих качествах основана высокая цена Бенаресского опиума, и, сравнительно, низкие цены доставляемого из Бегара, Малвы и Турции. Из сих стран привозимый опиум имеет сравнительно большее количество отуманивающего свойства, но от большой плотности и менее тщательного приготовления он неспособен дать большого количества эссенции, и не имеет запаха, какой в Бенаресском опиуме».

Из исчислений иностранных резидентов в Китае, публиковавших в 1866 году, видно, что 34,000 ящиков опиума дадут 33,320,000 таэлей, из которых каждый равняется унции курительного вещества. Полагая по одному таэлю на человека, ежедневно, привезенного количества опиума будет достаточно для годового потребления 912,000 человек. По из других сведений хорошо известно, что для дневной потребности достаточно количества эссенции, равняющегося одной драхме. Ежели вспомним, что та же часть опиума зажигается два и три раза, что эссенция, которая в свежем состоянии услаждает негу богатого мандарина, переходит на следующий день в трубку другого Китайца, и что даже нагар и нечистота трубки с жадностью расхватываются слугами, то число потребителей опиума в Китае значительно увеличится, и его смело можно полагать более двух милльонов человек.

Не смотря на общепринятое в Европе мнение, [167] что опиум, исключая употребление его в лекарствах, производит вредные последствия, есть и такие люди, которые доказывают, что он ни что иное, как приятный предмет роскоши, которым можно пользоваться без вреда своему здоровью. Говорят, что всякий, хоть сколько нибудь знакомый с нравами и обычаями Востока, должен знать, что опиум для Китайца необходим, и что было бы столь же безрассудно отказывать им в нем, как запрещать Англичанину есть ростбиф и пить портер и джин. Подобные рассказы, вероятно, происходят от незнания предмета, и в надежде, что их распространяют не из личных видов, мы поспешим выставить читателям некоторые пояснения.

Известно, что действие опиума, глотаемого в твердом и жидком состоянии, и вдыхаемого из трубки, одно и тоже. Последний способ во всеобщем употреблении у Китайцев, и, без сомнения, вреден, если бы даже был употребляем умеренно, чего, мы смело говорим, никто не наблюдает. Удовольствие так велико, и опьянение так сильно, что устоять против него невозможно, и упивающийся опиумом делается жертвою своей неумеренности. Слова великого поэта, ныне уже несуществующего, могут быть приведены с пользою. Они находятся в письме, писанном им к искреннему его другу, когда он был еще рабом «проклятой привычки», в которую «вовлекло его незнание». «Целых десять лет», говорит он, «болезненное состояние моего духа было неописанно мучительно. Вообрази себе несчастливца, который, в продолжение десяти лет, старается уничтожить свои страдания, прибегая к тому самому пороку, который был главною их причиною. Вообрази себе адские страдания духа, [168] показывающего другим путь в небеса, откуда изгнали его преступления; вообрази себе существо самое злополучное, безнадежное, беспомощное, и ты составишь себе еще слабое понятие о состоянии, в каком я теперь нахожусь, или, лучше сказать, терзаюсь. Одно преступление — глотание проклятого опиума, сделало меня виновным в тысяче других преступлений. Убедительно прошу, чтобы после моей смерти было издано в свет полное и нелицеприятное описание моих страданий, и их преступного источника, для того, чтобы мой горестный пример мог удержать других от низвержения себя в бездну, куда я был увлечен!»

Следующее извлечение из брошюрки, изданной в Калькутте под заглавием: «Замечания на торговлю опиумом в Китае», превосходно выражает гибельное преимущество опиума перед всеми другими крепкими напитками и упояющими зельями:

Омрачающее человека свойство опиума различно от опьянения, производимого алкоголем. В некотором отношении, самые действия опьянения различны. В одном впрочем они сходны, именно в том, что то и другое приводит нервную систему в неестественное состояние, и бывает полезно тогда только, когда возбуждающее средство необходимо для приведения в порядок расстроенных жизненных отправлений, произведенных болезненным состоянием тела. Они сходны также и в том, что удовольствие возбуждения, произведенное их употреблением, влечет за собою ослабление органической системы и не естественное подавление телесных и умственных сил, когда возбуждение кончится. Также свойства опиума и крепких напитков одинаковы в том, что чем чаще их употребляете для чувственного возбуждения, тем большее требуется количество, для приведения себя в состояние возбуждения, так, что если страсть к ним, или, лучше сказать, потребность в них родилась раз, то необходимо и почти неизбежно увеличение [169] приема, которому принимающий предается без опасения. Человеческий аппетит обыкновенная мера его желаний, и по крайней мере так он сам воображает. Опиум и крепкие напитки имеют еще то общее, что они расстроивают пищеварительные органы и материально сокращают жизнь. Также точно то и другое омрачает и притупляет умственные способности, потому, что подавление их столь же далеко от естественного здравого состояния, как и насильственное возбуждение. Но на окончательные ступени нравственного страдания, к которым наконец приводит преданность к опиуму и крепким напиткам, желательно набросить покрывало. Вымысел не может представить ничего, в половину столь ужасного... Крепкие напитки и опиум совершенно губят нравственное чувство, передавая грубому аппетиту бразды разума; сердце развращается и черствеет, совесть умолкает, и жертва их делается легкою добычею всякого искушения, какое только представится. Одна только разница между опьянением от опиума и крепких напитков заслуживает особенное внимание, именно та, что должно усилить в десять раз каждое обвинение против сих последних, чтобы сделать их достаточно сильными против одного обвинения на опиум. Нет на земле рабства унизительнее того, какое тяготеет над жертвою опиума, и едва ли можно найдти хоть один случай, чтобы человек избавлялся от его бедствий, если он раз овладел им. Мы не имеем надобности прибегать к вышедшим в свет в последнее время описаниям людей, имевших несчастие лично испытать все наносимые им терзания; они возбуждают некоторую недоверчивость преувеличением своего поэтического слога. Факты слишком убедительно доказывают нам, что опиум, принятой хоть один раз, имеет какое-то гибельное, увлекающее свойство, так, что надобна почти сверхъестественная сила самоотвержения и необычайная крепость тела, для перенесения одних физических страданий, чтобы вырваться из очаровывающего круга безумия. В семь случае, опиум действует несравненно смертоноснее своих, менее самовластных соперников, вина и спирта. В других, исчисленных нами отношениях, он производят свое влияние гораздо быстрее и продолжительнее всяких крепких напитков. — Влияние его до такой степени враждебно всякому роду [170] человеческого счастия, что если бы факты были у нас не перед глазами, мы усомнились бы даже в том, что злоба вечного врага человеческого рода могла придумать для Адамовых потомков столь ужасное орудие гибели и разрушения»...

Не хотим распространяться о достоинствах и вреде опиума, как предмета роскоши. Об этом уже так много было говорено и писано, что вопрос кажется давно решенным; потому не станем мы приводить мнений медиков и путешественников, говорящих о сем предмете. Они уже решили, что в Азии опиум весьма нужный и совершенно безвредный предмет роскоши. Сравним же теперь сие показание с тем, что пишет очевидец, наблюдавший действия опиума на самом месте. Сир Стамфорт Раффлес, в своей Истории Явы, приводит следующее мнение Голландских Коммиссионеров, заседавших потом в Гаге:

Торговля опиумом заслуживает внимание. Англичане присвоили себе в Бенгале исключительное право разработки его, и ежедневно продают значительное его количество в Калькутте, с публичного торга. Потребление его весьма велико на Малайском берегу, в Суматре, Яве, и на всех островах к востоку и северу от последних, а особенно в Китае, хоть там употребление его ограничивается низшим классом народа. Действие опиума на человеческое сложение различно, и зависит от величины приема и других обстоятельств. Употребляя его умеренно, человек производить на себя приятное, хоть всегда несколько отуманивающее ощущение, уничтожающее все заботы и опасения. Но если принять его в большом количестве, то он производит род безумия, действия которого ужасны, особенно ежели разум омрачен ревностью, или дух воспламенен жаждою мести и другими сильными страстями. Но во всяком случае, опиум оставляет по себе медленный яд, подкапывающий способности души и телесные силы, так, что человек делается наконец неспособным к какого бы то ни было рода труду, и переходить в дикое, грубое состояние зверя. Употребление [171] опиума тем более вредно, что человек, предавшись ему однажды, никогда не в силах сбросить с себя его оков. Для удовлетворения своей гибельной склонности, он готов жертвовать всем — своим собственным благосостоянием и последним куском хлеба своей жены и своих детей. Бедность есть естественное его последствие, и человек делается равнодушным к средствам, которые могут удовлетворить его ненасытной надписи к опиуму, так, что наконец он уже перестает уважать, не только собственность, но даже жизнь себе подобных созданий.

Г. Гогендорп заключает сие мнение следующими словами: «Опиум есть, хотя медленный, но верный яд, который Ост-Индская Компания, из корыстолюбивых видов, продает несчастным Яванцам. Всякий, вкусивший его, не может потом отказаться от него без величайших усилий, и, вероятно, что если бы вдруг он был воспрещен, то многие умерли бы от недостатка в опиуме, сделавшемся первою их жизненною потребностью. Но за то, скольких бы избавили тем от гибели на будущее время! Большую часть преступлений, и особенно смертоубийств, можно приписать опиуму, как главной и общей причине». Далее присовокупляется замечание, с которым мы совершенно согласны: «Торг опиумом есть один из самых постыдных и вредных, и решительно клеймит бесчестием и вечным стыдом нынешнее правительство Ост-Индии».

Перейдем опять к берегам Китая, и послушаем, что говорят тамошние очевидцы, наблюдавшие действие опиума на самом месте. Г. Гуцлафф сделал множество путешествий вдоль Китайского берега, и страшно описывает ужасы опиума и разрушительное его действие на физическую и нравственную человеческую жизнь. Г. Медгурет, бывший в Китае в ближайшее к нам время, [172] говорит: «Тот, кто не видал действия опиума, вдыхаемого из трубки на Востоке, едва ли может составить себе понятие о злокачественных действиях его на здоровье, нравственные силы и жизнь человека. Расслабление тела и сокращение жизни неизбежно следуют после употребления опиума в продолжение нескольких лет, гораздо вернее и разрушительнее, нежели после неумеренного употребления крепких напитков. Продавцы опиума не воображают себе всего зла, какое они причиняют, занимаясь своим злокачественным и разрушительным торгом, но разность между увеличением народонаселения в Китае прежде и после введения там опиума, должна бы открыть им глаза, и научить их не брать на свою душу ответственности за все болезни и смерть неисчетного числа страдальцев, сделавшихся жертвами пагубного торга. И если правда, что народонаселение в Китае увеличивалось прежде по три на сто, а ныне увеличивается только по одному на сто, надобно было бы вникнуть: не причиною ли тому, в некотором отношении, опиум, и не составляет ли он преступного орудия столь многих бедствий?»

С тех пор, как торговля опиумом сделалась в Англии предметом общего внимания, явилось множество статей для ее оправдания, со стороны людей, занимающихся ею, и для истребления невыгодного впечатления, произведенного на умы в последнее время. Можно довольно основательно судить о чистоте и справедливости дела, по доказательствам, приводимым для его оправдания. Мы уже показали, как неудачно уверяют нас, что опиум не вреднее крепких напитков и составляет необходимый и безвредный предмет роскоши на Востоке. Говорят также, что Китайское Правительство сопротивляется [173] ввозу его не от убеждения в его вредоносных качествах, но единственно потому, что в замен его вывозится из Китая серебро. Мы не имеем других средств судить о побудительных причинах действия Китайского Правительства, как рассматривая только некоторые документы, переведенные с Китайского языка, и которые, кажется, не служат подтверждением вышеприведенных показаний.

Хотя первоначальное воспрещение на опиум и имело источником ошибочное правило политической Экономии, что «не годится выпускать изнутри государства чистое серебро, в замену грязи, привозимой из чужих стран», но с тех пор, как власти Китая глубже вникнули в предмет, они получили об нем более основательные понятия. В докладе, поднесенном Богдыхану Геу-Наэтзем (Heu Naetse), вице-президентом Совета Жертвоприношений (Sacrificial Court), мы читаем следующие слова: «В книге врача Ле Шечина (Le Shechin) опиум называется афугунг (afoogung). Если кто сделает привычку употреблять его, то для него обращается уже в необходимость и потребность возобновлять приемы через известные промежутки времени, и вкоренившаяся таким образом привычка убивает человека, расстроивает его имущество и делается для него дороже самой жизни. У тех, которые употребляют опиум в большом количестве, дыхание становится слабо, лицо опадает, тело чахнет и зубы чернеют. Они сами видать злые последствия опиума, но не имеют силы отстать от него. По рассмотрении сего предмета, оказывается, ч го курящие опиум всегда суть ленивые тунеядцы, не имеющие перед собою ничего полезного впереди, и нестоящие того, чтобы смотреть на них, и даже презирать их. И хотя бывает, что [174] курильщики достигают некоторой степени старости, но они никогда не достигают долготы жизни других людей».

Свидетельства Чу-Тэуна; и других почетных мандаринов, подтверждают сии показания, и показывают, что они видят совершенно ясно злые последствия курения опиума.

Кроме явного вреда здоровью и уменьшения народонаселения, система контрабандного ввоза опиума в Китай производит другие важные последствия. Величайшие беспорядки в делах, лихоимство властей, и поощрение и содержание целых шаек самых отчаянных бродяг, суть необходимые результаты беззаконного торга, и часто случается, что встреча контрабандистов с береговою стражею стоит жизни нескольким человекам. Несчастные обыватели подвергаются грабежу и притеснениям, и усилия обратить их в христианство делаются совершенно тщетными, потому, что миссионеров смешивают с контрабандистами, и все их попытки распространить учение христианства принимаются с подозрением и негодованием.

Вот исчисление некоторых зол, источник коих есть торговля опиумом. Можно бы насчитать еще более, и распространиться об них с большими подробностями, но мы боимся, что сказали уже больше нежели достаточно, для того, чтобы нас причислили «к беспокойным мечтателям, сантиментальным философам, мелочным, плаксивым моралистам», хотя мы и не постигаем, за чтобы нас так величать. Торг опиумом бесчестен и противен всем правилам человечества, а потому не должен быть терпим и вопиющая справедливость воспрещает нам молчание. Англичане снабжают [175] Китайцев смертельным ядом, который ежегодно истребляет тысячи людей. В Англии строго заказано не снабжать мышьяком и другими ядовитыми веществами, если имеют хотя малейшее подозрение, что покупатель запасается ими для убийства. Полицейские чиновники расставляются по мостам столицы, чтобы не допускать какого нибудь несчастливца броситься в воду; но опиумом в Китае дорогу к прекращению своего существования открывают тому, кто захотел бы ею воспользоваться. Чудную аксиому, кажется, переняли мы у Китайцев, и, без сомнения, весьма не философскую, что «люди разделяются не только на разные состояния, но даже на разные роды!»

Трудно предполагать, чтобы торг опиумом могло прекратить одно простое человеколюбие, а потому мы постараемся доказать вредное его влияние на законную торговлю и истинные выгоды нашего отечества. Главные препятствия для выгодных сношений наших с Китаем состоят в том что Китайцы не питают к нам уважения и доброго расположения, и торговля опиумом была всегда обильным источником их справедливых подозрений и неудовольствий. Киа-Кинг, в начале своего царствования, запретил ввоз его в Китай, и денежные пени и наказания сделались уделом нарушителей закона. Но зло продолжало увеличиваться, и когда совершенно убедились в пагубных последствиях курения опиума, виновные начали подвергаться более строгим наказаниям. Вместо ударов бамбуком и колодки, продавцов и покупателей стали наказывать тюрьмою, изгнанием, конфискацией их имущества. В последнее время несчастные подвергались наконец смертной казни, и были всенародно удавливаемы. [176]

Между тем усиливали таможенную стражу, и начали следить за всеми иностранцами с величайшею деятельностью. Гонгских купцов стали брать в заложники для обеспечения иностранных судов, и требовали с них обязательства в том, что на их судах не будут привозить запрещенных товаров. С суперкаргов требовалась также подписка. Перехватывание контрабанды причиняло частые остановки торговле чаем, и сообщение Кантона с Макао встречало величайшие затруднения. Опасения контрабанды заставили Китайцев устроить постоянные станции около Линтина, где несколько поставленных на якорь судов служили складочными местами запрещенных товаров всякого рода. Не взирая на все усилия Правительства прогнать сии суда, число их увеличилось, и на них стали выгружать даже и незапрещенные Правительством товары, для того только, чтобы избежать платы пошлины. Таким образом беззаконный торг приобрел значительный верх над законным, и трудно было решить, не превратится ли со временем вся торговля с Китаем в запрещенную? Другое обстоятельство заслуживает также внимания. Распространение контрабандной торговли произвело большую тревогу между Кантонскими Резидентами. Переход от контрабанды к пиратству весьма обыкновенен во всех частях Земного Шар и присутствие множество вооруженных судов при берегах Китая возбудило опасения робких туземцев; начальникам предписано быть осмотрительными, дозволяя иностранцам подходить к Китайским судам в тех морях.

Все приведенные нами обстоятельства в высшей степени являлись вредны честной торговле, и были весьма ощутительны тем, кто торговал с [177] Кантоном. Но более всех страдали от торга опиумом Английские купцы, потому, что Китайцы полагали его исключительно находящимся в их руках, и сваливали на Англичан ответственность всех происходящих от него зол. Все ящики, приходящие из Британских владений в Индии, имеют клеймо Ост-Индской Компании, с которым туземцы хорошо знакомы, и нам известно, что лучший по их оценке опиум имеет там название Компанейского. Многие из Китайских документов показывают, какими глазами смотрит тамошнее Правительство на нас, как на народ. Оно вообще считает Англичан явными и систематическими нарушителями законов, извлекающими свои выгоды из продажи яда, отравляющего и губящего большую часть народонаселения в Китае.

Чу Тсун, о донесении коего Богдыхану мы уже упоминали, говорит в Истории Формозы: «Опиум первоначально выделывался в Каутсинне (Kaoutsinne), что тоже самое, что Калапа (Батавия), как говорят некоторые. Жители сего острова были сначала ловки и деятельны, и будучи хорошими воинами, возвращались всегда победителями с поля сражения. По народ, называемый Гунг-мау (красноволосый) пришел туда, и начавши делать опиум, научился у тамошних жителей курить его. От них страсть к курению распространилась быстро по всему народу, так, что в короткое время он ослабел, изнежился, попал под чуждую власть и наконец был совершенно порабощен. Англичане принадлежат к породе чужеземцев, называемых Гунг-мау. Вводя употребление опиума, они имели намерение ослабить и расстроить наше Великое Царство. Если мы не подумаем о [178] своей опасности, то скоро будем на последней ступени к гибели. Поступки упомянутых варваров, в продолжение нескольких лет, клонятся к явному неповиновению; да и чему другому приписать то, что их корабли приходят танком к областям Фухкеян, Чикеанг, Кэентан и Шактунг, и даже в Тэентсин? На сей вопрос я чувствую себя не в силах отвечать. Перечитывая с благоговением здравые наставления велемудрого предка Вашего Пресветлого Величества, прозванного Благосклонным (Кангге), я нашел следующее его замечание, писанное 10-го месяца, в 55-й год его царствования (1717 г.): «Есть причины ожидать, что в продолжение грядущих столетий и тысящелетий Китай будет в опасности от дерзновения разных народов, которые приплывут от Запада из-за моря». Возвожу взор к небу, и удивляюсь милостивому снисхождению велемудрого предка, вашего удостоивавшего своей мысли варваров, живущих вне Небесного Царства, и дающего отдаленной будущности место в своем священном и всепредусматривающем предвидении! И ныне, в продолжение периода двух столетий после него, мы действительно видим начало опасности». Сомневаемся, чтобы рассуждение, сильнее следующего, было когда нибудь представлено самовластному монарху Китая, для возбуждения его опасений:

С удивлением взираю я на попечения моего священного властелина о военном и гражданском воспитании подданных, для дарования прочного основания благосостоянию царства, и удержания в страхе и повиновении варваров, находящихся вокруг него. Но пока поток ввоза опиума не будет совращен с его пути, невозможно с уверенностью сказать, чтобы никто в нашем воинском стане не вдыхал в себя сего ядовитого зелья. И если войско однажды заразится страстию к нему, то злокачественная эссенция [179] начнет губительное действие, и привычка к ней укрепится до такой степени, что никакими силами невозможно будет ее истребить. Когда употребление опиума укоренится, то каким образом жертвы его, с колеблющимися стопами, дрожащими руками и слезами на глазах, будут в состоянии исполнять воинскую обязанность? Или каким образом можно будет из подобных людей составить сильные и грозные полчища? Воины будут тогда одинаково неспособны идти вперед в битву, или назад для отступления и защиты своих пепелищ. Ясное доказательство того было в войне против Яуских (Yaou) возмутителей, в 12-й год благословенного царствования нашего Пресветлого Владыки (1832 г.). В войске, посланном на сей предмет к Леэнчову (Leenchow), большая часть солдат были курильщики опиума, так, что хотя число их и было велико, но войско едва ли имело существенную силу.

Сии доказательства должны иметь значительный вес, если мы вспомним, что Китайцам хорошо известны успехи Британского оружия в Индии, не говоря уже о том, что они были сами свидетелями неустрашимой переправы наших войск через Богуэ (the passage of the Bogue) и успешных нападений на Макао. Страх и ненависть Китайцев должны еще более усилиться рассуждениями Геу-Кью, служащего по военной администрации. «Некоторые почитают», говорит он, «преследование запрещенного торга слишком строгим и могущим причинить нападение на наши Пределы. Несколько раз размышлял я о сем предмете, и старался сообразить, каким образом варвары, в стране которых не курят опиума, дерзают привозить его к нам и отравлять им жителей нашего Цветущего Царства? Я вывел, что они слишком презрительны, и постоят того, чтобы на них обращать хотя единую мысль, которая показывала бы заботливость и опасение. В последнее время чужеземцы осмелились входить с своими судами во все места и [180] крейсировать в наших морях. Вероятно, что они делают все это с злым намерением высмотреть нашу настоящую силу, или слабость?»

Сделаем еще одно извлечение из Китайских документов, дабы показать, что Правительство тамошнее давно уже имело намерение, лучше совершенно прекратить торговлю с иностранцами, нежели допустить ввоз опиума.

Приняв строгие и спасительные меры внутри царства, можем мы взяться за иностранных резидентов, допросить, устрашить их, и содержать в заключении, а потом известить их о новых постановлениях, и обязать, чтобы они, в продолжение положенного срока, принудили все стоящие у Линтина суда возвратиться в их земли. А также надобно заставить их написать письмо к своему государю, что опиум есть яд, пробравшийся во внутрь нашего царства, к существенному вреду народа; что Небесное царство наше наказывает самым жестоким образом изменников, продающих опиум, и что касается до иностранных резидентов, то Правительство, принимая в рассуждение, что они варвары и рабы, потому не хочет произносить над ними смертного приговора и освободить их, если только принимающие опиум суда удалятся от Китайских беретов, и не будут более приходить к ним. В таком случае будет дозволено варварам продолжать торговые сношения беспрепятственно. Если же, напротив, они снова будут приводить корабли к нашим берегам, для соблазнения жителей запрещенным товаром, то дозволенная им торговля чаем, шелком, и проч. будет решительно воспрещена, и над резидентами сказанных иностранных народов новые уголовные законы будут исполнены во всей строгости. Если повеления столь строгого и сильного характера будут переданы сим варварам, языком прилично сильным и понятным, то хоть от природы они и самого низкого свойства, и не лучше собак, или баранов (their nature he the most abject, that of a dog, or a sheep), но, верно, стараясь сохранить свою жизнь, употребят они все усилия для приобретения выгод и избежания опасности. [181]

Новейшие происшествия доказали, что нельзя совершенно пренебрегать такими угрозами Китайцев, и что они готовы будут приступить к насильственным мерам, если кроткие средства не помогут. После всего приведенного нами не может быть и тени сомнения, что торговля опиумом имела самое вредное влияние на сношения наши с Китаем, увеличив опасение и презрение, отделяющие их от нас, возбудив все их предрассудки и покрыв величайшим бесчестием тех, кто ею занимался.

Многие из купцов, живущих в Кантоне и не торгующих опиумом, открыто протестовали против его продажи, и даже те, которые наиболее вдались в сей торг, стыдятся своего поведения, и стараются свалить порицание на других. Образчик подобного извинения является в речи г-на Жардина, говоренной на публичном обеде в Китае, перед самым отправлением его в Англию. «Высоко ценю Кантонское общество; оно занимает в моем мнении первостепенное место, даже между всеми негоциантами на Востоке», говорил г-н Жардин. «Между тем мне известно, что его обвиняют в запрещенной торговле и называют шайкою смугглеров. Решительно отвергаю, Мм. Гг., такое обвинение: мы не смугглеры. Китайское Правительство и Китайские чиновники суть сами настоящие контрабандисты, занимающиеся запрещенною торговлею и ободряющие ее, а не мы. Взгляните на Ост-Индскую Компанию: не она ли мать всего смугглерства и всех смугглеров?» Кажется, достаточно доказали мы, что Китайцы сопротивляются ввозу опиума по нравственным причинам, и поведение их в последнее время ясно показывает, что они решительно ему противятся. Ост-Индская Компания никогда не принимала участия в постыдном торге. [182] Напротив, Избранный Комитет так хорошо понимал вред, долженствующий неминуемо от него последовать, и необходимость возвысить в глазах Китайцев наш национальный характер, внушив к нему уважение, что чиновник, замеченный в провозе опиума по Кантонской реке, был немедленно отставлен.

Долго ли еще торговли опиумом могла продолжаться, и до чего она достигла бы, если бы Китайское Правительство не употребило силы для его прекращения — вопрос еще нерешенный. Боимся, что много времени могло бы еще пройдти, прежде, нежели чувства человеколюбия взяли бы верх над личными выгодами. Огромные барыши, почерпаемые из нечистого источника, слишком соблазнительны, и против них нелегко устоять, а воззвания совести весьма хорошо укрощаются приличными рассуждениями. Сюда можно причислить и тот вывод, будто торговля опиумом производит освобождение Китайского народа, унижая высшие классы, которые, от привычки курить опиум, приходят к унижению. Мы видим здесь новую вариацию, на избитую уже тему, что «позволительно делать зло, для того, чтобы из него произошло добро».

Говорят еще, что если бы Англичане перестали торговать опиумом, то за него принялись бы другие народы, и Англия была бы в убытке от своего неуместного человеколюбия. Мы уверены, что никакая другая нация не может здесь ничем воспользоваться, потому, что у нее не будет к тому ни средств, ни возможности. Прежде, нежели успеют выделят достаточное количество яда, и снарядить суда для перевоза его на продажу, Китайское Правительство искоренит пагубную [183] привычку. И опять, всем очень хорошо известно, что если другие начнут торговать опиумом, то им уже нельзя будет торговать чем либо иным. Всякая законная торговля должна быть оставлена. Уже и теперь представители различных Европейских государств пытаются приобрести себе уважение Кантонских властей, показывая, что они не имеют никаких сношении с контрабандистами, и весьма вероятно, что ныне, так же как и прежде, Европейцы стараются подручными, средствами подрыть друг друга, чтобы каким нибудь образом завладеть исключительною торговлею с Китаем.

Мы слышали еще одно доказательство в пользу нынешней системы, и оно будет у нас представлено последним. Уверяют, что если капиталисты, занимающиеся торговлею опиумом, отстанут от нее, то она перейдет в руки простых смугглеров, и берега Китая будут со временем кипеть разбойниками, немногим лучше буканьеров. Другими словами: поелику всегда можно найдти достаточное количество мерзавцев, готовых на все, то лучше же заменять их честными джентельменами, имеющими средства делать зло в большем маштабе и с большею системою. В самом деле, значительность капитала, употребленного на торг опиумом, доставляет ему успех. Если бы постройка, устройство и снабжение судов были не так хороши, то немудрено, что Китайцам, и удалось бы давно надавить пагубную торговлю опиумом.

Но — довольно. Вероятно, пока мы пишем сии строки, торг опиумом уже прекращен; смертельный удар был ему нанесен последними происшествиями в Кантоне; остается только рассмотреть: справедливы ли были меры, принятые Китайцами, и какой политике надобно теперь держаться нам, [184] Англичанам? Не задумываясь, объявляем наше убеждение, что по числу прежних предостережений, новейшие происшествия могли быть не только предвидены, но даже отвращены. Положение капитана Эллиота заслуживает особенное внимание, и тем более, что он сам его не постигал, а потому не знал, как ему должно было действовать в случае крайности?

Всякому известно, что перед окончанием срока привиллегии Ост-Индской Компании, выражения: Английский и принадлежащий Ост-Индской Компании, были у Китайцев синонимами, так, что они считала президентов и Избранный Комитет главами и правителями всего, носящего то и другое название. В следствие сего их называли таэ-пан, или главными людьми, и к их решению прибегали во всех спорах и недоразумениях. По окончании монополии, местные власти требовали присылки других таэ-панов, вместо Компанейских, ибо дотоле Избранный Комитет имел главный надзор над Британским мореходством и торговлею, и на него падала ответственность за все действия, несогласные с законами и договорами. Суперинтенданты над Британскою торговлею в Китае назначены Правительством вместо Компанейских суперкаргов, и им вручили полную власть и весь надзор за торговлею. Потому Китайцы смотрели на сих чиновников, как на людей, поставленных в обязанность таэ-панов, и, следовательно, на них оставалась после сего полная ответственность за все поступки Англичан, несходные с законами.

Мало нужды до того, какою властью был облечен Министрами капитан Эллиот, был ли он назначен консулом, поверенным в делах, или [185] коммиссионером, но ясно, что он действовал, как будто был всем тем в одно время, и Китайцы смотрели на него, как на настоящего таэ-пана. Они не знают, да и мало думают о наших чинах и отличиях, но хорошо проникли в намерения Эллиота, как они полагали, когда запретили ему плавание вверх по реке. Его собственное объяснение с посланными к нему Китайскими чиновниками, отправленными в Макао от Кантонского Вицероя, было следующее:

Имя мое Эллиот; я Английский офицер четвертого разряда; весною 14-го года Тау-кванга я прибыл сюда на крейсере, о котором правительство было извещено лоцманами. В продолжение двухлетнего моего пребывания в Макао, я подписывал паспорты отправлявшимся в Англию судам. Ныне фактория Компании не возобновлена и таэ-паны не прибыли, но получив повеление от великих министров моего Короля, я обязан наблюдать за поведением купцов и корабельщиков, а не управлять их торговыми делами. По сему я должен ездить в Кантон, как оффицияльное лицо моего Правительства, а в случае каких либо несогласий, или затруднений, между купцами или корабельщиками, решать их и надзирать за ними.

Вицерой, в донесении своем Императору, изъявив некоторое недоразумение в значении разных выражений, переходит к следующему заключению:

«Рассмотрев дело со вниманием, я нахожу, что со времени уничтожения фактории Английской Компании таэ-паны сюда не присылаются. В последние годы упомянутый варвар Эллиот занимался в Макао подписыванием бумаг Английских кораблей, возвращавшихся на родину, и беспрепятственно исполнял свою обязанность; конечно, надобно было, чтобы кто нибудь, для соблюдения порядка, пересматривал упомянутые бумаги, ибо кораблей было много и дела не терпели отлагательства. Сказанный варвар был уполномочен своим Правительством надзирать за [186] корабельщиками и купцами; словом, обязанность его та же самая, что таэ-пана, хоть название и различно, и так все дело в том, что одного варвара заменяют другим, и перемена сия, не влекущая за собою дурных последствии, может быть дозволена.

Очевидно, что капитан Эллиот в глазах Китайцев был не более, как таэ-пан, потому, что не мог иметь большого значения, а, следственно, он не имел и права считать себя даже консулом. Власть консула не может быть вручена какому нибудь лицу его Правительством иначе, как зная наверное, что она будет признана неприкосновенною на месте его назначения. Таким образом, обязанность капитана Эллиота состояла в надзоре за торговлею и наблюдении, чтобы законы страны были соблюдаемы, и чтобы дела были ведены правильно и мирно, в чем он должен был отвечать, не только перед своим Правительством, но и перед Китайским, ибо оно допустило его присутствие не иначе, как на упомянутом основании. Посему, обязанность его касалась только законной торговли; он не только не должен был иметь ничего общего с запрещенным торгом опиумом, но даже избегать малейшего подозрения в сношении с контрабандистами. В том состояла прежде политика Избранного Комитета Компании и ей должны были следовать ее преемники. Вмешавшись в дела смугглеров, и имевши неосторожность даже оказывать им покровительство, естественно было заставить Китайцев считать и себя в числе контрабандистов, как человека одноплеменного с ними, и потому Эллиот не имел права требовать для себя никакого исключения в мерах строгости, принимаемых Китайским Правительством для прекращения запрещенного торга. [187]

Никто не может опровергать несомненного права Китайского Правительства воспрещать ввоз и употребление товара, считаемого им смертоносным ядом. Оно решилось приступить к строгим мерам, необходимость коих сделалась очевидною. Последние обстоятельства хорошо известны из журналов. Наказывая виновных различным образом и не успевая тем остановить распространения зла, Правительство решилось наконец приступить к новой мере: для возбуждения в жителях негодования против чужеземцев, несколько преступников, обличенных в продаже и курении опиума, были публично удавлены на площади перед Кантонскими конторами. Одна из сих казней совершилась в Кантоне 12-го Декабря 1858 года, и народ до того ожесточился, что произошли значительные беспорядка, и иностранные резиденты должны были просить покровительства местной полиции. За тем воспоследовало прибытие, в Марте месяце сего года, «высокого императорского сановника, который, исполнив с честию некоторые весьма, важные поручения, был послан для приведения в порядок пограничных дел». Сановник сей, Лин, был облечен неограниченною властью, и имел с собою великую печать, которая всего только два, или три раза была доверяема верховным лицам с незапамятных времен. Он имел строжайшие предписания стараться, во что бы ни стало, уничтожить торговлю опиумом.

Лин приступил к исполнению возложенной на него обязанности кротко и умеренно, так, что его политика сделала бы честь любому образованному народу. Он приказал задержать и строжайше допросить переводчиков и Гонгских купцов, для узнания от них виновных в контрабанде, и [188] узнав, что большая часть иностранных резидентов, или прежде были торговцами опиума, или даже в то самое время занимались сею торговлею, он издал к ним прокламацию. В сем документе, распространившись сначала о милостях Императора, дозволяющего им торговать чаем и ревнем, он говорит, что негодование целой нации возбуждено против них за упорный ввоз яда, вопреки повторенных запрещений Правительства. В следствие чего, он повелевает им выдать весь опиум, какой только у них есть, для уничтожения его, и обязаться не привозить его никогда на будущее время. Получив неудовлетворительный ответ от Торговой Палаты, он принял меры, заставляющие повиноваться. Плавание по реке было воспрещено; большие рынки закрыты, так, что всякая торговля была остановлена и иностранцы сделались пленниками в своих конторах. До какой степени достигли бы сии усиленные меры, велик ли был бы их успех, невозможно определить; но, вероятно, что свобода была бы вскоре возвращена, если бы выдали настоящих контрабандистов, на которых и обрушилась бы вся тяжесть наказания. Из донесения Лум-Чуя, и извинений, деланных им невинно страдающим в заключении, ясно видно, что ему хорошо были известны настоящие виновные.

В то время капитан Эллиот, имевший местопребывание в Макао, и слышавший о приготовлениях, делаемых в Кантоне для прекращения контрабанды, немедленно издал приказание: собраться всем Английским судам и привести себя в оборонительное положение. Большая часть их участвовала в запрещенной торговле, и весьма естественно, что Китайское Правительство должно [189] было еще более убедиться в том, что Эллиот имел надзор, не только за производством законной торговли, но и за контрабандою.

И опять, выказав таким образом свою неосторожность, что же сделал Английский чиновник? Рассудил, что Китайцы уже достаточно напуганы, и что одного его присутствия будет достаточно для устрашения Императорской Коммиссии, и окончания всех недоразумений и неудовольствий. И вот, он отправился в Кантон, с намерением употребить власть, которою он воображал себя облеченным. Нечему удивляться, если он ошибся в расчете. Он сделал точь-в-точь ту же ошибку, как некогда лорд Непир, и испытал ту же самую неудачу и те же огорчения. Вместо того, чтобы пользоваться уважением, должным представителю могущественной нации, он увидел себя пленником, жизнь и свобода которого были в полной зависимости от произвола Китайцев. Зачем было Эллиоту ехать в Кантон одному и беззащитному, в то время, когда там производилось строжайшее исследование торговли опиумом? Никто не думал ловить его, а он сам вдался в сети, расставленные для других. Взяв на себя обязанность защитника торгующих опиумом, он заставил Китайцев смотреть на него и обращаться с ним не иначе, как с одним из главных виновников контрабанды. Вообще чрезвычайно трудно вести с Китайцами переговоры, и для того необходима величайшая тонкость и разборчивость, в которых капитан Эллиот показал большой недостаток.

Вот, по нашему мнению, настоящее состояние дел, и мы не можем постигнуть: каким образом, при изложенных обстоятельствах, Эллиот [190] был оправдан в своих действиях? Далее, он преступил пределы своей обязанности, приказавши выдать опиум, и поручившись, что Британское Правительство вознаградит хозяев его за их пожертвование. Он не имел никакого права давать подобного обещания, и потому должно считать его недействительным. Торговцы опиумом должны были перенести свою потерю, как они хотят, если они сами не могли приискать средств заставить Китайцев вознаградить, их за претерпенные убытки. Они ожидали себе больших выгод, в случае, если спекуляция их будет успешною, за то, они должны были и перенести всю тяжесть неудачи, вместо того, чтобы сваливать ее на других.

Мы не видим, чтобы Китайцы чем либо доставили нам повод прибегнуть к насильственным мерам, и требовать возмездия. Презрительное обращение их с Эллиотом должно быть приписано его собственному неискуству, и едва ли справедлива будет война за то только, что контрабандисты были наказаны за свою дерзость и бессовестность. Впрочем, что нибудь должно сделать, для предупреждения обид законным торговцам, живущим в Кантоне; иначе они всегда будут невинными страдальцами за противозаконные поступки других, с которыми не имеют ничего общего и над которыми не имеют никакой власти! Свобода и жизнь их всегда будут в беспрестанной опасности, и они совершенно ни за что будут заложниками доброго поведения негодяев. Вооруженное посредничество может быть полезно не иначе, как в весьма большом размере, и если к нему прибегнут, то надобно будет действовать настойчиво, а иначе придется отказаться от нашего влияния на Востоке. Мы имеем в Китае множество [191] соперников, которые не преминуть воспользоваться удобным случаем и извлечь свои выгоды на наш счет.

Благоразумнейший план и нынешнем положении дел, который то же время покажет искренность и благонамеренность Торговой Палаты, есть тот, чтобы все иностранные купцы, торгующие в Китае, согласились между собою вдруг прекратить всякие сношения с туземцами, до тех пор, пока они не принесут извинений за свое насильственное обращение, и Правительство Китайское не даст обещания, что подобных дел вперед не будет. Можно еще требовать возвращения захваченного опиума, для вывоза его из Китая, ибо всякий, хоть сколько нибудь знакомый с характером Китайцев, должен быть уверен, что они его не сожгли и не истребили каким либо другим образом (в чем уверяют нас многие журналисты). План, излагаемый нами, не мог бы оставаться без успеха, если бы все иностранные купцы надлежащим образом поддерживали друг друга. Одна беда: трудно, чтобы частные выгоды не имели перевеса над общим благом! В противном случае, Китайское Правительство скоро увидело бы себя в необходимости уступить, из опасения возмущений нескольких сот тысяч людей, существующих единственно торговлею с иностранцами; вероятно также и то, что потеря таможенных доходов заставила бы Китайское Правительство склониться на наши требования.

На будущее время правило нашего поведения очевидно. Законный и беззаконный торг не могут быть одинаково покровительствуемы. Один должно поощрять, а другому препятствовать. Человеколюбие и политика ясно показывают, который из двух [192] предпочтительнее. Если бы Ост-Индская Компания прекратила разработку опиума, а Британское Правительство воспретило ввоз его в Китай под своим флагом, то контрабандная торговля вскоре прекратилась бы сама собою, и постыдное пятно смугглерства было бы смыто с нашего национального герба.

* * *

Прежде нежели мы дополним к важному во всех отношениях предмету некоторые подробности, не можем не выразить своего удивления о том вообще, что наши Английские купцы в Азиатских морях не имеют никакого покровительства вооруженной морской силы, а тем более в такое время, когда Министерство наше сменило правителей Ост-Индской Компании своими собственными чиновниками, и взяло на себя двойную ответственность за управление и поощрение торговли. Предупреждение болезней лучше лечения их, но правители наши кажутся невнимательными на счет нравственного влияния — действительной силы, между тем как весьма немного предусмотрительности требовалось для предвидения неизбежного приближения последнего кризиса.

* * *

Разработывание мака производится весьма деятельно и на большом протяжении земель в разных частях Индии, особенно в Бенгале, где способы разработки и сбыта и почва земли наиболее благоприятны. Но в округе Малва (Malwa district) добывается его столько, что говорит, будто бы там вырастает половина всего разработываемого в Индии мака, и извлекаемый из него опиум гораздо [193] превосходнее Турецкого и Персидского, не уступая соперничествующему с ним, выделываемому в Патне и Бенаресе. Разработывание его здесь совершенно свободно, за исключением только небольшой пошлины, платимой за провоз через Бенгал. В Бенаресе и Патне, напротив, выделывание опиума принадлежит исключительно Правительству, и всякий, кто вздумал бы устроить плантации для себя собственно, был бы немедленно изгнан, или принужден продать Правительству все, что у него вырастет, за положенную цену. Обыкновенный способ разработки мака, следующий: известный участок земли дается райоту, или земледельцу, и некоторая сумма денег предлагается ему в займы, для облегчения и покупки средств к разработке. Если он не соглашается добровольно, то деньги бросают к нему в дом, и принуждают его насильно заняться невыгодною для него работою. После сего он начинает сеять мак в Ноябре месяце, на небольших, отдельных одна от другой четыреугольных грядах, устроив между ними дорожки для удобнейшего поливания и собирания мака: первое необходимо, ибо мак растет обыкновенно в самое жаркое время года, и для него требуется лучшая и богатейшая почва земли и величайшее попечение. Он растет не так хорошо в более прохладных странах. В Феврале приступают к собиранию опиума, прежде чего агенты Правительства делают примерную оценку земель, и рассчитывают, сколько опиума должен отдать каждый райот старосте, или гомаште (Gomashtah). Рассекают головку мака и бережно собирают из нее сок, причем присутствуют райот, его семейство и слуги, если он их имеет; не смотря на то, много соку пропадает однакож даром, [194] потому, что он течет по стеблю растения после рассечения маковки. Собранный таким образом опиум ежедневно передается агенту Правительства, который ведет счет с работами, и принимает от них произведения данных им на обработку участков. Сок должен иметь некоторую степень чистоты, в чем приемщик удостоверяется, обмакивая палец в сок и оборачивая его потом несколько раз на воздухе; если сок держится на пальце, то качество его считается удовлетворительным, а если он сливается, то его возвращают плантатору для выпаривания, или требуют с него добавочного количества, в вознаграждение недостатка доброты. Тогда взвешивают сок, и работ получает около трех рупий за каждый сир (seer = 1 lb. 13 oz). Если его подозревают в утайке некоторой части изделия, то наряжается суд для исследования такого страшного преступления.

Разработка опиума производилась в Индии с величайшею деятельностью в последние годы, и все другие предметы промышленности были для него, или пренебрежены, или вовсе покинуты, и поелику требуется непременно лучшая почва земли, то многие довольно ценные произраетения должны были уступить место сему вредному зелью. Тридцать пять тысяч ящиков опиума было произведено в Индии в продолжение прошлого года, и средний вес каждого ящика был около 125 фунт. (Английский фунт равняется почти 1 ф. 10 з. нашим).

Назначение сего огромного количества довольно ясно описано в следующем извлечении из статьи: О приготовлении опиума для Китайских рынков, писанной браковщиком опиума, служащим в Бенаресской конторе: [195]

Главный предмет Бенгальских опиумных агентств состоит в том, чтобы приготовит зелье, которое наиболее приходилось бы по народному вкусу Китайцев, оценяющих опиум в прямой пропорции по количеству извлекаемой из него жидкой эссенции, и по чистоте и крепости дыма, ежели экстракт высушить и курить в трубке. Следственно, главною целью агентов должно быть приготовление опиума таким образом, чтобы он сохранял в сильнейшей степени свои природные качества, и вместе с ними соединял наибольшую разлагаемость в горячей воде. На сих качествах основана высокая цена Бенаресского опиума и сравнительно низкие цены доставляемого из Бегара, Малва и Турции. Из сих стран опиум имеет сравнительно большее количество отуманивающего свойства, но от большей плотности и менее тщательного приготовления, он неспособен дать большого количества эссенции и не имеет такого запаха, как Бенаресский.

Ясно видим, что если Ост-Индская Компания и не принимала прямого, оффицияльного участия в продаже Китайцам запрещенного товара, она дозволяла и ободряла к тому купцов — система, странно противоречащая обещанию Компании: помогать Китайскому Правительству в уничтожении торга опиумом!

После собирания опиума, как выше было описано, его переправляют сухим путем в Бенгал откуда малая часть отправляется в Европу, а главное количество перепродается опиумным купцам.

Суда, предназначенные ими для перевоза опиума к Китайским берегам, суть, но большей части, малые шхуны и бригантины, нарочно для сего строющиеся, с низким корпусом, рассекающие волны таким образом, что палуба беспрестанно мокра — обстоятельство, делающее их совершенно неспособными ко всякой другой торговле, кроме опиумной. Но легкость, с какою они лавируют против северо-восточных муссонов, постоянно дующих [196] между Ноябрем и Апрелем, и превосходство хода и других мореходных качеств, делает их предметом удивления всех моряков, и заставляет считать их в числе лучших судов, плавающих по морям во всех широтах земного шара. По прибытии в Макао, клипперы (как их обыкновенно называют) иногда выгружают опиум в какое нибудь старое судно, нарочно ошвартовленное с сею целью, или переходят к острову Лингину, где содержится станция, состоящая из семи, или восьми получающих судов, на которых опиум остается до первой возможности провезти его на берег. Последнее принадлежит к числу самых замечательных черт сего торга.

Во первых, надобно, чтобы местное начальство в Макао и Линтине не видало ничего; для сего принята полная система подкупа, и таможенные чиновники, начиная от высших начальников и до простых служителей, находятся все на жалованье у купцов. Даже судьи и губернаторы не всегда бывают неприступны. Уничтожив, или уменьшив таким обратом препятствия в портах, надобно однакож перевезти опиум на берег и разделить его между купцами. В том состоит обязанность, так называемых, «проворных крыс» (fast crabs), легких лодок, не боящихся погони, и всегда, в случае нападения, готовых к отчаянному сопротивлению. Посредством их опиум переходит в руки Китайских купцов, и распространяется по всуй Китайской стране, подобию опухоли отравленной раны, разрушающей здоровье на своем злокачественном пути.

В показанном нами состоит обыкновенный способ выгрузки опиума в различных приморских городах, но для того количества, который [197] предназначен для продажи в Кантоне, требуется гораздо более и лучше организированная система.

Никакому Европейскому судну не дозволяется здесь подходить к берегу ближе Линтина; следственно, опиум должен быть перевезен от Линтина в Кантон на туземных лодках. Несколько Английских торговцев живут в Кантоне, под разными предлогами, и к ним Китайские купцы обращаются с своими требованиями. Заключив торг, берут они записки на получение опиума., и платят за них на месте чистым серебром. С записками являются они на принимающие суда, и получив ящики, укладывают и скрывают их бережно в своих длинных лодках, для перевозки в Кантон. О преступлениях, неизбежно следующих за подобным родом провоза, можно составить себе понятие по тем известиям, которые доходят до нас из мест, где контрабанда производится. Река покрыта принадлежащими Правительству жонками, или лодками, плавающими собственно для перехватывания запрещенного товара, а берега усыпаны по обеим сторонам таможнями и караулами; все должно быть подкуплено, и как сей похвальной системе следуют во всех приморских городах Китая, то Император не имеет на всем протяжении своих приморских берегов ни одного человека, к которому он мог бы сохранить доверие. На шлюпках плывут за опиумом самые отчаянные бездельники, хорошо вооруженные и совершенно готовые на всякое насильственное действие, только представился бы к тому случай; если что нибудь мешает им продолжать свое ремесло, они превращаются в морских разбойников. Иногда бывает, что контрабандисты встречаются с лодкою, [198] принадлежащею Правительству, где сидит иногда до тридцати, или сорока человек; если контрабандистов число менее, за то они лучше вооружены и дерутся охотнее; завяливается кровавая и жаркая драка, кончающаяся обыкновению прибытием другой казенной лодки, или бегством «проворной крысы». Геу-Наэтсе, вице-президент Совета Жертвоприношений, в докладе своем Богдыхану на счет опиума, описывает следующим образом одну из подобного рода встреч:

Покойный губернатор Лу послал однажды губернатора Тсин-Ючанга, для содействии Тэен-Пу, областному судье Гэангшуна; они захватили в плен Леанг-Геэнни, с его лодкою, на которой было 14,000 каттий опиума. Число убитых и взятых притом в плен доходило до нескольких десятков человек.

Вот прямой вред, источник которого контрабанда опиума, но сколько еще побочных зол следуют за ним, и как они пагубны для спокойствия и благосостояния Китая! Трудно поверить, чтобы, в мирное время, образованная нация могла делать более вреда другой, совершенно невинной перед нею державе!

Чиновники, уклоненные от исполнения своих обязанностей подкупами и влиянием Британских купцов, получают еще более жадности к взяткам и готовности к насилиям и притеснениям. Нет также недостатка в мошенниках, которые, под видом таможенных, посланных для отыскивания опиума, пристают к судам мирных обывателей, отнимают у них последнее их достояние, и весьма естественно превращаются в смелых и опасных пиратов. Таким образом, Англия постоянно увеличивает число морских разбойников в Индийских морях, когда прежде, за [199] несколько лет перед сим, они были почти совершенно от них очищены.

Переходим к главному и наиболее вопиющему злу торговли опиумом — производимому ею развращению всех сословий Китайского народа. Из Медгурстова описания Китая, мы узнаем, что в 1816 году опиума было ввезено в Китай 3,210 ящиков, проданных за 3,657,000 Испанских талеров, или по 1139 талеров за ящик; в 1836, ввезено 27,111 ящиков, ценою в 17,904,248 талеров, или по 660 талеров за ящик. Это доказывает, что в то время, как потребительность предмета возрасла в двадцать лет в восемь раз, цена его понизилась, более нежели в половину против первоначальной. Для возбранения столь огромного ввоза, Китайское Правительство не жалело никаких усилий; увещания и угрозы, деланные Британским купцам, и конфискация имущества Китайских торговцев, равно и наказания, тяжесть которых возрасла до смертной казни, ничто не могло остановить увеличившегося до огромных размеров зла. Чему же удивляться, если выведенный из терпения Император Китайский нашелся наконец вынужденным прибегнуть к последнему средству — прекращению сношений с иностранцами, которые не приносят его царству никакой выгоды, а напротив, в замену полезных товаров и сделавшихся необходимыми предметов роскоши, привозят к нему яд, причиняющий существенный и нравственный вред, болезнь и смерть его подданным?

Из вышеприведенного авторитета извлекаем мы следующее известие об увеличении в Китае народонаселения с 1711-го года. С сего времени и до 1753 г. число народа возрасло там от 28 1/2, милльонов до 103-х, или ежегодно по три человека на [200] сто. Столь необычайное размножение жителей можно изъяснить следующим образом: в следствие учения Конфуция, «из трех степеней противного человечеству поведения, быть без потомства есть первая». Опираясь на такое правило, каждый Китаец, какого бы состояния он ни был, женится в молодых летах, и наслаждается выше всего на свете многочисленным семейством; такая система, вместе с глубоким и ненарушимым миром, последовавшим за кровопролитными войнами, может почесться главною причиною быстрого увеличения народонаселения. Число жителей в Китае возрастало в вышеозначенной пропорции до 1792 года, с которого оно начало постепенно уменьшаться, и в нынешнее время умножается оно только по одному человеку на сто. Уменьшение можно отчасти пояснить усиленным переселением Китайцев в другие страны, но, во всяком случае, главная причина его есть не иное что, как ввоз и неумеренное употребление опиума, что не покажется удивительным, ежели мы рассмотрим, что в последние двадцать лет ежегодный ввоз опиума простирался до 1,815,458 фунтов, и что двух, или трех драхм ежедневного употребления достаточно, в продолжение десяти, а много пятнадцати лет, для изнурения самого сильного и здорового человека; кроме того, пепел и окурки сего зелья, после богатого переходят в трубки его слуг, и вдыхаются ими с одинаковою жадностью и с теми же вредными последствиями. Обыкновенный прием опиума, для начинающего, от десяти до двадцати зерен, которые, будучи проглочены, или вдохнуты из трубки, производят в скором времени дикое и скоропреходящее опьянение, столь упоительное, что человек готов жертвовать за него имуществом, здоровьем и даже [201] жизнию. Под влиянием опиума, весь состав человека приходит в сильное сотрясение, пульс бьется быстрее, дыхание делается скорее и прерывистее, глаза сверкают и вращаются; словом, все жизненные силы его возбуждаются в высшей степени. Соответственное тому действие происходит с умственными способностями: бешеное удовольствие сопровождается дикими порывами воображения; страх наказания, прошедшие горести, мрачность будущего — все забыто в сумасшедшем, минутном блаженстве! Даже, когда такое кратковременное благополучие прошло, и существенные горести и нищета являются в самом ужасном виде, одно воспоминание счастия, которое вкусил бедняк, для него так дорого, что никакая пытка, никакое наказание не в состоянии заставить его открыть местопребывание купца, продавшего ему опиум. Это состояние возбуждения всегда влечет за собою соответственное угнетение жизненных сил; пульс бьется слабо и медленно, тело изнемогает, и дух человека поникает под тягостным бременем. В таком состоянии, он с жадностью возвращается к причине своего страдания, и старается утопить свое горе ежедневным увеличением приема гибельного зелья. Быстрое вкоренение привычки заставляет прибавлять приемы, до одной, двух, даже четырех драхм в день; человека, глотающего столь большое количество опиума, можно отличить с первого взгляда от всех его собратий. Он ищет в опиуме уже не наслаждения, но спасения от подавляющих его мучений; первоначальное возбуждение бывает уже не менее ужасно, как следующее за ним противодействие; воображению его представляются ужасные видения; фантомы, призраки и духи сопровождают его повсюду, и чувствуя себя достойным [202] презрения и проклятия, он боится уединения; мертвенная бледность покрывает его лицо; каждая фибра всего состава приходит в непрекращающийся трепет; несчастный поражается ненасытным голодом и жаждою, которых он не смеет утолить, потому, что вода произвела бы в нем спазмы, а расслабленное тело его не в силах их перенести. В таком-то состоянии злополучные жертвы опиума толпятся у дверей безжалостных продавцов, умоляя их о средствах самозабвения; они скорее походят на погибшие души, посланные в сей мир для удержания от гибели своих прежних собратий, нежели на живых людей. Наконец, когда голод, жажда и нестерпимые страдания приведут их к могиле, они утешаются только тем, что вступают в другой мир, где земные страдания могут выкупать земные грехи, и потому уделом их должно быть, по понятию Китайцев, вечное, неомрачаемое ничем блаженство.

Читателям, желающим иметь более подробные сведения об изложенных нами фактах, советуем прочитать Oriental Herald, за Сентябрь 1839 г.

Из For. Quart. Review.

Текст воспроизведен по изданию: Торговля англичан опиумом в Китае // Сын отечества, Том 11. 1839

© текст - ??. 1839
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1839