ИЗЛОЖЕНИЕ СУЩНОСТИ КОНФУЦИАНСКОГО УЧЕНИЯ.

Кондрата Крымского

Нравственное учение Конфуция.

(Продолжение)

(См. вып. 29-30-й.)

Главная цель нравственного Конфуциева учения есть склонить всех людей к чистосердечной и искренней любви ко всему роду человеческому. «Любовь к ближнему, которой я требую, любезный ученик, говорит Конфуций, есть постоянное и с разумом согласное расположение духа, с которым человек, радея о собственных выгодах и пользах, любит всех людей наипаче, как будто бы они составляли с ним нечто одно и тоже, и потому имеет с ними одинаковые чувствования как в счастии, так и в [10] несчастии. Например: благочестивый человек, желая взойти на высоту счастия, советами своими, помощию и трудами ведет за собою и других, которых или незнатность породы поставила на низкой степени, или могущая рука превратного счастья свергла с высоты. Равным образом, желая сам, как следует, постигать вещи, не терпит, чтобы другие слепотствовали, или изнемогали под тяжестию трудов и неудобства; без испытания ничего не оставит, чем можно помочь им; и потому приводит их в состояние быть так же проницательными, преодолевать встречающиеся трудности, и, наконец, пробиваться сквозь мрак невежества и заблуждений. Сею любовию если будут воспламенены сердца смертных; то весь свет будет наподобие одного семейства, все люди будут представлять в себе одного человека, и все вещи, по причине удивительного взаимного порядка и союза, покажутся одним и тем же существом. Итак, мы должны любить других, как себя самих, выводить других к нам расположение, следовательно, должны желать им всего того, чего себе желаем».

Конфуций, требуя от людей любви ко всему роду человеческому, повелевает, однако, любить родителей и родственников преимущественнее пред прочими. «До всех простирающаяся любовь не есть что нибудь внешнее для человека; она существенна его природе и врождена; она внушает нам, что всех любить должно; и потому любить есть дело человека; однако, любить родителей более других есть особенная и главная должность». Несчастные имеют также некоторые права, определенные для них. Да оказывает всякий сострадание к бедным, сиротам безродным и всем злополучным. Конфуций повелевает, наконец, оказывать величайшее почтение престарелым. Он освобождает стариков и детей их, в старости их пропитывающих, от телесного за преступления наказания.

Когда должно к другим иметь любовь и почтение, то должно заслуживать и их к себе сии чувствования. Честное поведении есть надежнейший способ приобретать оные. А дабы сделаться честным, для сего надобно вникать в самого себя и стараться, что бы всякая мысль наша и всякое помышление были непорочны; ибо если того, что есть гнусно и беззаконно, мы и в помышлении не имеем; то предприимем ли оное когда либо на самом деле?

Лицемерие есть порок ненавистнейший. Тот, кто прикрывается одним видом добродетели, походит, по мнению Конфуция, на того злодея, который днем показывается честными человеком, [11] а ночью нанимается разламыванием кладовых и похищением имущества ближнего. Опасайся, говорит он, тех, которые учиняются скорее хвалителями добродетели, нежели ее последователями. Не обманывайся их учеными рассуждениями, которые хотя бы можно было понимать за выражение души убежденной, они суть плод испорченного разума и выдуманные возбуждения сердца. Те, кои говорясь сильно и с некоторым родом чувствительности о смиренномудрии, о благе общем, не всегда сами бывают в том примерами.

Для точнейшего отвращения от лицемерия, Конфуций присоединяет страх к правилу. Он объявляет, что тщетно надеются скрыться под приятным покровом, что злость, несмотря на старания ей предавшегося скрыть ее, напечатлевает на его лице свойство внешнее, для простого только человека неприметное, но никогда не сокрытое от мудрого, который со тщанием рассматривает существа им подозреваемого положение, взоры, черты лица, ударение голоса, способ выражений. Лицемер иногда открывается пред глазами примечательными чрез притворство, употребляемое им для сокрытия худых своих деяний и для выказывания добрых; ибо притворный характер лицемера может украшаться чуждым великолепием и прельщающею внешностию: а истинная добродетель имеет украшением токмо смиренномудрие, а не блистательные наряды; является хладнокровно и сердца, познавшие ее точно, по могут противиться ее прелестям и благополучию, которое она доставляет.

Воздержание, простота, в одеянии благоприличность, изучение наук, отвращение к ласкателям, любовь к посредственности, бескорыстие, благоразумие, постоянство, смирение, кротость суть обязанности, предписанные Конфуцием. Не достойны называться людьми те, которые, употребляя во зло средства, данные нам природою для утверждения сил наших и сохранения их, препровождают всю жизнь свою в излишестве вина или стола. Да будет умеренность в столах ваших. Не украшайте платье красотою бесполезною и чуждою. Да будет благопристойность во всех поступках ваших; важность есть покрывало мудрости; она ее сохраняет, а благопристойность, которая хотя может быть иногда украшением и порока, есть природная красота добродетели. Учись наукам, люби изящные искусства, пользуйся наставлениями древности; мудрость ее будет для тебя любезнейшею и ты приобретешь друзей благонадежных, которые споспешествовать и поддерживать тебя станут в добродетели и во всех [12] усовершенствованиях душевных. Не верь тем рассуждениям, которые произносятся с тоном ласкательным: они суть плоды лести и лжи. Не превозносися счастием: надежнейшее благо есть в посредственности, и сию то любить должно. Скупой, будучи сам в беспокойствии, делается для других предметом страшным и отвратительным. Благоразумие да управляет всеми твоими деяниями. Как любовь сыновняя к родителям состоит в любви и почтении к ним, так благоразумие состоит в познании людей. Незнание тех, которых должно убегать, и с которыми связь иметь полезно, производит не малое зло. Для узнания людей добры ли они или злы, по словам Мын-цзы, нет лучшего способа, как смотреть на зрачок глаза; ибо зрачок глаза не может скрывать порока, таящегося в сердце. Ежели сердце занято правотою, чистосердечием и честностию, то приметно, что зрачок сияет красивым и приятным светом внутренней добродетели; напротив, ежели в сердце гнездится лукавство, злоба и подлость, то приметно, что зрачок помрачается темным облаком внутреннего порока. Итак, или исследования и узнания тайн человеческого сердца, не столько должно слушать произносимые слова, сколько следует смотреть на зрачок глаза. В таком случае никто не может скрыть от взора нашего тайных страстей или пороков, занимающих его сердце, как бы он о том не старался. Конфуций же для узнания других, живущих с нами, добры ли они или злы, предлагает следующий способ: чтобы различить добрых людей от злых, говорит он, прежде всего замечай, что делает и с какою целию тот, которого разуметь хочешь? ибо нечестивцы почти всегда делают то, что беззаконно и гнусно, а честные то, что достойно похвалы и праведно. Но поелику дела сии не совсем суть точные доказательства честности; то глубже вникай и примечай внимательнее конец всякого дела, т. е. с каким духом, с каким намерением действует честно и праведно? Если он поступает хорошо, но умышленно, притворно, с худым намерением, то его не надлежит включать в число честных. И на сей, однакож, способ еще не может положиться тот, кто не желает обмануться; ему надобно еще продолжать свое исследование до тех пор, пока не приметит, в чем наиболее успокоивается тот, который по наружности представляется честным человеком. Ибо если кто сообразуется закону с добрым намерением, но не очень охотно и как бы принужденно, так что можно думать, что его душа не в честности и добродетели, а в чем-то другом находит себе [13] удовольствие, то такового честность ни совершенною ни долговременною, какова б, впрочем, ни была, почесть не можно. Если кто будет делать сии наблюдения; то как могут от взора его скрыться свойства людей? как не проникнет он в сокровенные изгибы их сердец? конечно, легко и беспогрешительно он отличит правоту от нечистот, добродетель от порока. Нет ничего такого, чего бы не могло достигнуть постоянство. Сколько бы тихо оно ни шествовало, успех его известен, потому что оно не теряет из виду своего предмета, и никогда не прерывает своих к оному стремлений. Я могу всякий день приносить корзину земли. И если я то продолжай, то наконец воздвигну гору. Да будут от нас удалены те дерзкие люди, которых действия противоречат их словам, которые непрестанно похваляя благоразумие, всегда поступают гнусно. Не давай чувствовать высокого твоего чина низшим, ни преимущества твоих заслуг равным, ни знатности твоего богатства тебя беднейшим. Помни, наконец, что наслаждающийся истинным благополучием показывает смирение, потому что он не ищет славы, но находит оную в самом себе, в глубине своего сердца и в собственной своей добродетели.

Как поступать велит Конфуций с теми, кои нас обижают и ненавидят, то можно видеть из следующего: когда некто спросил у Конфуция, за ненависть и обиды можно ли платить благодеяниями? Конфуций отвечал: «кто поступает таким образом, тот чем будет отплачивать за добро? Ибо почтение и возмездие, коими должны мы услуживающему нам, различествуют от почтения и возмездия принадлежащих тому, кто вредит. Мое мнение есть такое: обиды и ненависть вознаграждай справедливостию и правосудием, но за благодеяния плати благодеяниями же». Сии слова Китайский толкователь изъясняет так: я не буду помнить причиненной мне обиды и почитать ее обидою; всю ее важность взвешу на весах разума, дабы сим образом мог определить, что достойно любви, и что ненависти, чего должно удаляться и в чем быть подражателем. Взвесив все сие, если я найду, что причинивший мне вред заслуживает любовь по другим отношениям, тогда за частное свое оскорбление, я не буду помрачать его славы и добродетели; когда же найду много справедливых причин возненавидеть его и отделить от себя, тогда я буду повиноваться разуму, который научает нас ненавидеть и искоренять злодейство. Вот должная расплата за ненависть; ибо сего требует правосудие. [14]

О Мужестве.

Мужество есть дух твердый и решительный на все трудности. Мужество есть готовое и скорое усилие к разрешению сомнений и препобеждению опасностей. Мужество есть двоякое: одно обыкновенных людей, и происходит от пылкости и волнения в крови; а другое свойственно героям, и управляемо бывает благоразумием и справедливостию. Еще мужество разделяет Конфуций на мужество народов южных, которые по своей природе слабы: северных, которые — сильны, и наконец, мужей мудрых, которые справедливы.

Действие мужества есть решительный приступ к делу трудному, но справедливому. Муж храбрый не нападает на неприятеля, если почитает это несправедливым, хотя бы легко мог победить его; напротив, если напасть на неприятеля почитает справедливым, то без страха вступает с ним в бой, хотя и видит, что победить его трудно. Мын-цзы говорит: « Учитель Цзэн-цзы так некогда наставлял ученика своего Цзы-ян, который любил мужество: Любезный ученик! ты, как мне кажется, уважаешь мужество; но тебе должно знать, что одно мужество есть низшего класса людей, а другое героев. Мужество низких людей происходит от волнения кипящей крови; а мужество героев управляемо бывает здравым разумом. Законы для геройского мужества, как я некогда слышал от Конфуция, следующие: Еслибы я, при представившемся мне случае вступить в сражение рассуждая сам с собою, узнал, что несправедливо и незаконно вступить в бой с нападающим на меня неприятелем, то не вступил бы с ним в бой, хотя бы он был гораздо слабее меня. Из сего видно, что я не из страха избегаю вступить с ним в сражение. Напротив, ежели я, сам с собою рассуждая, увидел бы, что вступить в сражение справедливо и законно, то без страха вступил бы в бой, хотя бы мои враги были в десять крат многочисленнее против меня..».

Действие мужества народов южных есть побеждать других ласковым обхождением и терпением; действие мужества народов северных состоит в силе и свирепстве; действие мужества людей мудрых состоит в победе самих себя и своих страстей; в твердой и постоянной решительности любить добродетель, и даже в смутных обстоятельствах не отступать он нее, хотя бы то [15] стоило самой жизни, и наконец, в том, чтобы по приобретении достоинств и честей не изменять прежних нравов. Сие подтверждает следующий разговор Конфуция с учеников его Цзы-лу. Ученик Цзы-лу, как был ратолюбец от природы, думал, что истинное средство к добродетели потому пренебрегаемо людьми, что они не имеют мужества, и посему просил учителя своего Конфуция изъяснить ему: в чем состоит мужество? «О каком мужестве спрашиваешь ты? сказал ему Конфуций: о мужестве ли южных, или северных народов, или о мужестве вас, учеников мудрости? Мужество, которым жители юга отличаются от жителей севера, состоит в том, чтобы благосклонным и ласковым обхождением сердца людей покорять разуму; обиды, даже несправедливо причиненные другими, переносить с кротостию и терпением и за оные не мстить. И как в сих случаях ласковость, великодушие и терпение очень согласно с здравым разумом; то таковое мужество свойственно мудрым. Поелику же сие мужество происходит от слабого и бессильного сложения по самой природе, что само по себе есть недостаток; то оно не есть то мужество, которому должны следовать вы, любезные мои ученики! Не устрашимо действовать копьем и мечем, спать на латах вместо мягкой постели, видеть всегда тысячи смертей пред собою и ни мало не ужасаться, не скучать таковою жизнию, — вот мужество северных народов! Поелку же сильные обыкновенно следуют более бурному стремлению кипящей крови, нежели тихому гласу здравого разума, то такое мужество свойственно только сильным. Но как с сим родом мужества, происходящего от крепкого по природе сложения северных жителей, много соединено бывает безрассудства, то оно не есть то мужество, какового я от вас требую. Муж мудрый не в том полагает мужество, чтобы одерживать победы над другими, но в том, что бы побеждать себя самого и свои страсти. Он, всегда помышляя о победе над самим собою, изменяется, принаравливаясь к качествам и уморасположению других; но при всем том, как властелин над собою, не терпит, чтоб расслабили его и исказили дружба и примеры нерадивых и роскошных, и не сообразуется с ними во всем, — без различия; вот истинное мужество! Находясь среди других совратившихся с прямого пути, он один стоит на оном неподвижно и не уклоняется: вот истинное мужество! Когда в государстве процветают добродетель и законы, то он, достигши высокого достоинства и великих почестей, не сменяет пи прежних нравов, ни того образа жизни, какой имел, будучи простым, и тщетно не [16] напыщается: вот истинное мужество! Если в государстве добродетель пренебрежена, законы оставлены, государственное правление находится в неустройстве; то он, будучи угнетаем убожеством, поражаем несчастиями и угрожаем смертию даже, ни сколько не переменяется, постоянно держась предпринятого намерения сохранять добродетель: вот истинное мужество! Итак, любезные ученики, на место мужества, свойственного жителям юга и севера, сей желаю и ожидаю от вас.

Конфуций не презирает военной храбрости, однакож, поставляет оную ниже справедливости и правосудия. Когда Цзы-лу спросил Конфуция: благородный человек не храбрости ли больше дает преимущество? Конфуций отвечал: благородный человек не храбрости, но справедливости и правосудию дает преимущество. Если муж степенный и знатный будет крепок по душе и по телу; и, между тем, выступит из пределов разума и праводетельности: то он легко подаст причину к величайшим неустройствам; равно как и низкие люди, от природы крепкие, но не имеющие правоты, сей управительницы сил, без дальнего затруднения начнут производить грабежи и хищения.

Философ желает, чтобы храбрость была вовсе удалена от безрассудства, о котором говорит, что оно редко служило для пользы, весьма часто для вреда, и никогда для чести. На вопрос ученика Цзы-лу: если военачальник поведет три корпуса войска (в древности удельные князья 1-й степени имели право содержать три корпуса войск), то кого бы дозволил он принять к себе в сотоварища? — Конфуций, чтобы обуздать запальчивый и бранный дух ученика, говорить так: «я со мною вести войско тому бы не дозволил, который без оружия и без всякой защиты устремляется на неукротимого тигра, который без корабля или без судна пускается в пространную и быструю реку; также, который устремляется на тысячу смертей, и между тем вовсе никакого не чувствует страха. Ибо безрассудство редко служило в пользу, весьма часто во вред, а в честь никогда. Правда, нужна смелость в трудных обстоятельствах; но когда открывается очевидная и внезапная опасность, тогда паче всего должно быть осмотрительну и осторожну. При всем том, я бы лучше желал такого, который и в подвигах своих не ослабевает, и старается предузнавать будущее так, чтоб несколько прежде предугадывать могущее случиться с той или другой стороны.

Последние слова ведут нас к благоразумию, которое философ поставляет в осмотрительном рассуждении и обозрении [17] вещей, в предугадании будущих случаев, в тщательном, и иногда скрытном, применении советов к пользе общей. Есть пословица: «Если проницательность очей твоих не будет простираться далее тысячи стадий, тогда бедствие будет преследовать тебя за столом и на постеле». Кто не говорит: каким образом можно сие учинить, каким образом то, я не знаю, как поступить с таковым: это есть погибший человек.

О сущности благоразумия дает понятие чрез сие изречение: «раз и другой благовременно посудить о чем-либо не неприлично; впоследствии не нужно будет долго медлить и размышлять, дабы излишним мудрствованием не погрешить против правил благоразумия».

О различных видах благоразумия, применяемого к различным положениям общества, Конфуций говорит в следующем знаменитом примере. — Нин-у-цзы, Министр в удельном княжестве Вэй, от всех признается благоразумным, когда в государстве процветают законы. Если же в государстве разрушается порядок, и оно от неустройства начинает клониться к падению; то он, устранившись от бури и скрывшись от очей народа, благоразумными своими советами не перестает поддерживать бедствующее отечество. Но как он делает сие в-тай, то почитается глупым, робким и к правлению вовсе неспособным. А я так рассуждаю, что в благоразумии, которым он во время мирное славится, удобно может найтися ему равный и подражатель; но в мудрой его глупости, среди общественных возмущений назидающей собственное и общее благоденствие, сравняться могут весьма редкие, и не иначе, как чрез величайший труд.

Необходимыми спутниками благоразумия Конфуций поставляет во-первых внутреннюю добродетель; потом важность и власть; наконец, соглашение всех действий с концом. Приобретенное благоразумием, говорит он, если посредством внутренней добродетели сохранить не можешь, то хотя ты и получил, без сомнения, лишишься. Положим, что ты благоразумием своим снискал что-нибудь, и силен снисканное соблюсти помощию внутренней добродетели; но если также к законному правлению не присоединишь важности и повелительности, то подданные не будут тебя уважать. Положим, что чего-нибудь ты достиг чрез благоразумие, и можешь удержать оное в своих руках, также с законным правлением соединяешь важность и власть; но не поощряй подданных приличным и надлежащим образом, еще не достигнешь предположенного конца. [18]

Он несколько раз одобряет последнюю часть, и столько ей приписывает, что без нее, по мнению его, все добродетели опорочиваются. «Любезный мой ученик Ю! говорит философ, слыхал ли ты когда о названиях шести наилучших добродетелей? Также о именах шести слабостей или пороков, помрачающих оные добродетели?» Ученик, встав с места, ответствовал: нет еще не слыхал. «Итак, постой же, говорит Конфуций, я скажу тебе. Кто за удовольствие считает дружески всякого принимать в объятия свои и оказывать ему услуги; но между тем, не любит научаться, какое должно быть употребление благотворительности; тот пороком, в который претворится самая добродетель его, будет иметь скудоумие и слепоту; ибо слепым стремлением доброжелательства, как ветром, увлекаемый, благодетельствует без рассуждения, без всяких правил. Кто любит познание истины, а не любит научаться исследовать все и советоваться: тот пороком будет иметь нерешимость и неизвестность духа волнующего. Кто любит постоянно быть верен в словах и договорах; а, между тем, не научается, как и где быть таковым: того пороком будет частое и сильное огорчение со вредом собственным, или со вредом других. Кто любит справедливость и искренность, а хитрость, коварство и все вымышленное и притворное ненавидит; со всем тем, не любит научаться, какой так же и здесь должно наблюдать порядок: того пороком будет сжатый рассудок и ссоры неудоборешимые, в которые его, слишком откровенного и незнающего в случае притвориться, ввергнет, как собственная простота, так и чужой обман. Кто любит действовать мужественно и все переносить великодушно; но между тем не любит научаться, где и каким образом сию добродетель употреблять: тот может сделаться возмутителем и изменником в обществе. Кто любит несокрушаемую твердость и постоянство духа; а между тем не любит научаться, где, когда, каким образом и с коликою умеренностию надлежит употреблять сию способность: тот опорочит себя глупостию и безрассудством».

О страстях.

Страсть есть движение сердца или души, возбужденное предметом, чувствам подлежащим. Как вода приводима бывает в движение ветром, или чем-либо другим; так и душа наша [19] приводима бывает в движение предметами, чувствам подлежащими. Сие движение происходит с некоторою переменою в самом теле.

Причина, или источник, из которого происходят страсти, есть сердце. Предмет, возбуждающий их, есть чувствам подлежащая вещь. Как вода, пока чем не бывает приведена в движение или волнение, сама по себе есть спокойна и, подобно зеркалу, гладка, так и сердце наше, прежде движения в нем страсти, бывает совершению спокойно. Все люди, как мудрые, так и глупые имеют страсти; но мудрые не допускают их внутри себя усиливаться, а глупые допускают. Страсти сами по себе суть ни хороши, ни худы, а делаются таковыми по хорошему или худому их употреблению». Они бывают худы, когда сердце наше, ими увлеченное, обнаруживается в действиях, противных здравому разуму и справедливости. Хороши, когда сердце наше, будучи ими приведено в движение или тронуто, следуя справедливости и гласу здравого разума, не выступает из пределов умеренности. И сие называется совершенным согласием страстей с разумом, которое согласие есть общий для всех прямой путь, ведущий к добродетели.

Китайцы полагают только семь страстей, каковы суть: радость, печаль, гнев, боязнь, любовь, ненависть и желание. Иногда относят их к четырем страстям, а именно: к радости, гневу, печали и желанию. Поелику же любовь заключается в радости, ненависть в гневе, боязнь в печали, посему некоторые относят их только к двум страстям, разумея под ними прочие страсти, т. е. или к радости и гневу, или к желанию и отвращению.

Действия страстей суть следующие: если дух наш при встретившемся обстоятельстве с умеренностию употребляет страсти и после сего тотчас их оставляет; то не бывает ими заражаем, подобно чистому зеркалу, которое не запятнывается предметами в нем изображающимися. Но если дух наш употребляет страсти где не следует, или хотя и в тех случаях, где должно употреблять оные, но неумеренно, и допускает их, чтобы они производили в нем возмущение; тогда, как чистое зеркало, от наседающей на него пыли или грязи, тускнет; так и дух наш, от возмущения, производимого в нем страстями, теряет свою чистоту и правоту.

Все люди, до возмущения в себе страстей, сохраняют шпроту, Небом в них влиянную, которая доброта есть правильное чувство любви и справедливости. Когда с возрастом начинает открываться в нас действие страстей; то если они управляемы [20] бывают здравым разумом, оная врожденная доброта усовершается в добродетелях; если же страсти не бывают управляемы здравым разумом; то врожденная доброта обезображивается пороками. И отсюда-то происходит нравственность и безнравственность в наших поступках.

Для управления своими страстями, человек должен тщательно примечать за теми первыми и неприметными движениями души, которые только ему одному ощутительны, а другим неизвестны, дабы они не совратили его с пути, ведущего к добродетели. Он должен собирать свой дух, утверждать мысль в истине. Стараться, дабы внутренняя правота сердца побеждала худые и порочные желания чувств, подобно как вода погашает огонь. В сем случае не должен, однако, поступать так смешно, как тот человек, который, увидев большой пожар, тотчас на оный вылил бы малый сосуд воды, но, не потушив огня, остановился бы, говоря: вода не может потушить огня. Благороднейшую часть души должно беспрестанно и с постоянным трудом и усилием образовать и укреплять в добродетели.

Человеку в юношестве, когда кровь и жизненные силы еще слабы, должно воздерживаться от любострастия; в возмужалости, поелику тогда кровь и жизненные силы получают крепость, должно удаляться ссор: в старости, когда кровь и жизненные силы мало-по-малу теряют крепость, должно беречься корыстолюбия и жадности.

Об отношениях человека в различных состояниях.

В книге Чжун-юн Конфуций говорит, что люди связуются десятью взаимными отношениями, на которых основываются связи общества. Сии отношения суть следующие: отношения между Государем и подданным, отцом и сыном, мужем и женою, старшим и младшим братьями и, наконец, взаимные отношения друзей. Благоразумие в различении добра от зла, любовь без исключения ко всем, непоколебимость в добре, и в удалении и непримиримой ненависти ко злу, — суть общие и главные добродетели света, служащие средством к выполнению сказанных десяти отношений. А одушевляющее сии добродетели есть нечто одно, именно: [21] постоянная и непритворная твердость сердца, истина и правота. Ибо если какая из добродетелей происходит от сердца притворного и лживого, то должно почитать ее не за добродетель, но за порок.

Усовершать свои добродетели, уважать мудрых и честных людей; почитать и любить родителей, отличать и дорожить дальновидными министрами и градоправителями; всех прочих чиновников считать своими членами; весь народ любить, как своих детей; вызывать и собирать как можно больше художников всякого рода; милостиво и ласково принимать пришельцев и послов иностранных владений, (здесь под иностранными владениями разумеются Удельные Княжества, на которые во время Конфуциево Китай был разделен), и им покровительствовать; всех подвластных владетелей, содержать в пределах их должности; вот первые правила, предписанные Конфуцием Государям, по которым они бывают достойны царского величия. Государь, соблюдением всех вышесказанных правил, множество выгод доставит своему Государству. Ибо ежели он усовершит себя в добродетелях, то все подданные последуют его примеру и будут вести добродетельную жизнь. Ежели будет уважать мудрых, и пользоваться их советами; то, конечно, не будет колебаться и запутываться ни в каком деле. Ежели будет любить родных и родственников; то они не будут ни завидовать, ни жаловаться, и начнут единым духом защищать его достоинство и богатства. Ежели будет уважительно обращаться с вельможами; то при встрече важных дел и трудных обстоятельств, с помощию их важности, власти и благоразумия в состоянии будет ясно знать, что должно постановить, что предпринять и что делать. Ежели всех прочих градоправителей и чиновников будет считать членами своего тела; то сии, дабы явить себя благодарными за таковые его милости и благоволение, будут напрягать все силы исполнять свою должность как следует. Ежели будет любить народ, как своих детей; то и народ будет воодушевлен взаимною любовию к нему, как к отцу. Ежели вызовет в свое Государство множество художников всякого рода художеств; (разумеется, что из удельных владений, а не из чужих Государств) тогда довольно будет вещей потребных для общего употребления. Ежели ласково и благосклонно будет принимать пришельцев и послов иностранных Государств; то многие из четырех стран света стекутся к нему, и за удовольствие сочтут находиться под его скипетром и ему служить. Ежели всех подвластных ему владетелей будет держать в пределах [22] их обязанности; то они будут и уважать его величие, и бояться его власти.

Конфуций, исчислив плоды сказанных правил, показывает и способ осуществлять правила, говоря: Государь, дабы усовершить свои добродетели, прилежно да соблюдает законами предписанное воздержание, да уважает целомудрие, да одевается в скромное и важное одеяние, да не позволяет себе делать что-либо неблагопристойное и бесчестное. Дабы привязать к себе мудрых, да удаляет от себя подлых льстецов и клеветников, да отвергает приманчивые красоты, да отвращает слух свой от очаровательного гласа любви, богатства да считает малостию и добродетель дорого да ценит. Дабы приобресть себе любовь своих родных и родственников, да уважает их благородство, да дополняет их частные доходы царским своим жалованьем, да любит и ненавидит то, что они любят и ненавидят, да не лишает их достоинства без важной причины, да возводит их в такие, чины и возлагает на них такие дела, которые соразмерны их силам и способностям. Дабы дать средство высшим властелинам к успешному отравлению своих должностей; да подчиняет им довольное число низших чиновников, которым бы они могли поручать дела меньшей важности. Дабы заставить всех прочих градоправителей и чиновников исполнять порученные им должности, как следует; да наступает с ними милостиво и благосклонно, и да велит производит им щедрое жалованье. Дабы приобресть себе любовь от всего народа; то да занимает его Государственными работами во время свободное (то есть не тогда, когда народу надобно заниматься возделыванием земли или собиранием хлеба), и да взимает с него легкие подати и пошлины. Дабы поощрить художников всякого рода художеств к тщательной деятельности; да повелевает ежедневно смотреть и ежемесячно свидетельствовать их работы и выдавать им плату и содержание, соответствующие их искусству и прилежанию. (Разумеется дворцовым художникам). Ежели желает благосклонно поступать с пришельцами, странниками и послами иностранных владений; то, когда отъезжают, да отпущает их с должною честию, и щедро наградив; когда приезжают, ласково и милостиво да приемлет их. отдавая всю должную честь и похвалу высоким дарованиям тех из них, кои ими украшены, поручая каждому из них должность, соответственную его способностям и знаниям, а о слабости обиженных природою сожалея. Дабы удельных владетелей удержать в границах повиновения; то [23] место и достоинство тех, которые умерли, не оставив по себе наследников, да предоставляет всегда однокровным и однофамильцам их; детей и внуков тех, которые мятежами или войною лишены Царств и жизни; да возводит на отеческий престол, да обучает их науке правления, да усмиряет бунты, да погашает войны, да устраняет угрожающие опасности и, наконец, да повелевает, чтобы все находящиеся под его покровительством владетели исполняли подданнический долг в положенные времена; т. е. чтобы каждогодно присылали одного чиновника низшей степени, в каждое трехлетие одного же чиновника высшей степени, в каждое же пятилетие приезжали бы сами, как для воздания подданнического почтения, так и для представления вещей, потребных при жертвоприношениях предкам. Отъезжающих да отпускает, великолепно угостив и щедро наградив; от приезжающих не с жадностию, но с царскою умеренностию да принимает немногие дароприношения.

Конфуций еще обращается к Государям и советует им: не отвергать от себя мужей древних и знатных фамилий, без важной причины. Которые из них способны к отправлению Государственных должностей, на тех возлагать оные; но и неспособным позволят пользоваться их преимуществами за заслуги их предков. Иметь ясную прозорливость для познания состояния Государственных дел; благосклонность и ласковость для снискания себе общей любви; правосудие для соблюдения Государственных законов; скромную важность для приобретения себе уважения; опытную мудрость для различения порока от добродетели, лжи от истины, притворства од искренности; оказывать вспомоществование всем тем, коих угнетают убожество, сиротство, глад, вдовство и другие сим подобные бедствия. Возводить на достоинство и определять к Государственным должностям людей добродетельных и имеющих к тому нужные способности. Пещись чтобы в Государственной казне никогда не было недостатка, повелевая всем заниматься делами полезными обществу: сокращая излишние издержки; запрещая земледельцев занимать Государственными работами при наступлении способного для хлебопашества времени: наблюдая в расходах такую умеренность, чтобы от трехлетнего сбора податей, подати одного года всегда оставались в остатке для будущих годов. Отвращать подданных от пороков более своим примером, нежели наказаниями. Не требовать того, что бы один человек в состоянии был понести все тяжести общественные; но благоразумно возлагая на каждого бремя, [24] соразмерное его силам, поступать с подданными не иначе, как с сосудами, каждого из них употребляя к тому, к чему он способен.

Конфуций советует Государям избегать следующих четырех слабостей: не учить подданных своих обязанностям в отношении к целому Государству и к каждому гражданину, а между тем, если они преступят что, тотчас истязывать сих несчастных и без пощады умерщвлять, значит тиранствовать. О работе общественной не дать наперед знать подданным и некоторым образом не предуготовить их, чтоб она успешно была окончена, но нечаянно обременять их и хотеть во мгновении ока видеть исполнение предписания, ни малейшего не дая им роздыха и жестоко наказуя всякую медленность, означает бесчеловечное насилие. Прежде велеть подданным медленно и неспешно производить дело, а потом вдруг понуждать с крайнею строгостию и лютостию, значит быть бичом своих подданных. Наконец, быть любостяжательну в то время, когда надобно что-нибудь давать, другим, например: или выдавать солдатам заслуженное ими жалованье, или платить художникам за их работу, или производить кого в чины и проч., в сих случаях представлять в себе человека то раздающего медленною и принужденною рукою, то опять к себе отбирающего свои дары, значит выказывать неуместную свою скупость.

Верность, любовь и уважение к Государю беспрекословное повиновение ему во всем, что согласно с законом Неба и внушением здравого разума, готовность жертвовать для Государя не только имением, но и жизнию, когда бы то ни потребовалось, — вот долг, предписываемый Конфуцием всем подданным вообще.

Что же касается до чиновников, то Конфуций, кроме, сказанных добродетелей, требует от них, что бы они были важны и благоговейны, говорили основательно, тихо и ласково; — обращались благосклонно и важно; — любя кого, не не знали его пороков; ненавидя кого, знали его совершенства; — никогда не принимали похвал, себе не принадлежащих; — о известных своим добродетельным поведением всегда отзывались с уважением и во всякое время отдавали им преимущество пред собою, в удовольствиях и увеселениях ограничивались бы благопристойностию; — собирая богатство, знали употреблять его на добрые дела; — искали пользы праведными способами; — видя богатство и опасности, не желали незаконным образом первое приобресть, а вторых избежать; — в споре искали не преодоления, но истины; — при разделе старались [25] получать следуемое, а не больше следуемого; — в сомнении не определили, в предположении не не утверждали; — на лице показывали искренность и правосудие; — неукоснительно и ревностно исполняли. Государевы повеления; заботливо пеклись о доставлении подчиненному им народу пользы и выгод, отвращая все то, что может ему нанести вред; — в суде строго наблюдали правосудие; — будучи ко всем беспристрастны, никому не потворствовали и ни с кем не поступали жесточае, нежели сколько требует правосудие; — избегали гордости и презрения к другим; — воздерживались от распутства, сладострастия, упорства в своем мнении, неприличия в речах, запальчивости, перемены подлинников, подделывания печатей; и наконец, внушали бы вверенным их смотрению следующее: отцу к детям (под детьми разумеются одни сыновья) справедливость, а матери ласковость к ним; старшему брату дружелюбие и доброжелательство младшему брату, а сему уважение к старшему брату; детям повиновение родителям; мужу и жене взаимную друг к другу любовь и верность; отрокам заниматься учением; соседям делать друг к другу взаимное вспоможение на совершение браков и похорон; земледельцами тщательно заниматься земледелием, ремесленникам — ремеслами; а всем вообще и каждому порознь внушали бы отвращение к лености, пьянству, распутству, обманам, притеснениям, ссорам, дракам и тяжбам.

Конфуций желает, что бы всякий из призываемых к отправлению государственных должностей обладал нужными для сего способностями, и потому требует, чтоб, еще в частной жизни находясь, приучали себя к деятельности, и снискивали некоторый навык к ней: а определившись к должности, на деле бы показывали свои дарования. Кои не чувствуют в себе сил, довольных к исполнению поручаемой должности, тем философ советует отказываться от предлагаемой им чести.

Способными к отправлению государственных должностей Конфуций признает тех, кои не запальчивы; которые, занимаясь неважными предметами, не забывают важных; решительность не медлительна и не робка в своем ходе, но быстра и тверда; кои одарены дальновидным и глубоко проницающим умом; коих искусство испытанно, а разум ко всем делам способен; кои снискали постоянный навык быть деятельными и не опрометчивыми.

Министру, занимающему первое место при Государе, Конфуций предписывает: не поощрить Государя к приобретению богатства неправедным образом и к ведению неправедных войн. Подавать собою Государю и народу пример добродетельной жизни. Ежели не [26] может служить Государю, велят закон и здравый разум без ропота отказываться от должности. Послуживши одному Государю, не переходить к другому. Когда Государь уклонится от правого пути, советовать ему обратиться к своему долгу. Тот, говорит философ, не министр, который не хочет своими советами обратить взор Государя на его долг. Пусть в сем случае Государь будет невнимателен, но внемлет отечество, внемлет потомство; лучше умереть, нежели своею скрытною и притворною политикою сделаться преступником пред Государем и отечеством. Но надобно помнить, что советы должны быть предлагаемы со скромностию, иначе они будут оскорбительны для Государя. Прежде всего надобно стараться, чтоб Государь был уверен в приверженности к себе советующего. Когда он сомневается в оной, тогда его сердце останется каменным ко всем его увещаниям.

Теперь следуют должности, предписанные Конфуцием родителям и детям.

Конфуций о должностях родителей, хотя кратко, но много предписывает. Вся цель состоит в том, чтоб собою представлять детям пример добродетели, и по слепой любви не снисходить их порокам, а исправлять их и учить. Родителям повелевает философ увещевать детей убегать следующих пороков: наносить поведением бесславие своим предкам, расточать имение дома, помрачать свою славу и вредить своему здоровью, искать постыдных увеселений, ненавидеть трезвость и воздержание, увеселяться шуточными и забавными речами, услышавши о пороках других, разглашать их, презирать изречения и правы древних мудрых и добродетельных мужей, бегать ученых, нерадиво заниматься своими делами, любить пышность в платье, иметь страсть к играм и пиршествам. Отец должен учить своего сына не сам, а отдавать его для образования другому. Когда дети сделают какое преступление, то родители не должны вдруг воспаляться гневом против них; но с любовию и терпением должны их наставить. Ежели дети наставлений не послушают и не исправятся, то родители должны показать им свой гнев. Ежели и гневом ничего не сделают; должны их наказать телесно. Ежели не исправятся, быв неоднократно наказаны телесно, должны их от себя удалять, не обнаруживая, однако, их вины.

Конфуций требует от детей, чтобы они искренно любили и почитали родителей; охотно им повиновались и ревностно служили во всем должном. Когда родители показывают что-нибудь несправедливое, не велит слушать; повелевает питать и покоить [27] родителей не только без отговорок, но и с почтительностию и сыновнею любовию, с охотою оказывать всевозможное послушание даже своенравным и жестоким; увещевать злых, но с величайшею осторожностию и почтением; без ведома родителей отнюдь далеко не отлучаться; если же какая необходимость заставит отлучиться, то родители должны знать, в каких странах находятся их дети, дабы, если для родителей может быть полезна услуга детей, могли они быть готовы; от наставлений предков и родителей не вдруг отступать; любить и уважать тех, которых уважают и любят родители; на все испрашивать воли родителей; без нужды не подвергаться опасностям жизни; ни чего ни брать, ни давать в заем на свое имя; остерегаться без нужды или порочным образом повредить, паче же лишиться какого-нибудь члена тела. (Китайцы, основываясь на сем последнем, за пристойнейшее почитают петлею окончить жизнь, нежели отсечением головы. Беззаконным и постыдным делом считают они предстать пред своих родителей в искаженном и обезглавленном теле, которое получили от них во всей целости).

Обязанности детей в отношении к родителям, по предписанию Конфуция, не оканчиваются с жизнию родителей. Он требует от детей, что бы они, когда родители умрут, погребали их, после погребения в определенные времена ежегодно чтили их память с обрядами, приличными их достоинству, степени и состоянию, и наконец, носили по них траур чрез целые три года. Совершение ежегодно в определенные времена поминовения по умерших родителях установлено, как уверяет Конфуций, на тот конец, что бы дети, видя поразительные примеры уважения к родителям, уже давно умершим, могли научаться любить и почитать родителей живых. При похоронах родительских Конфуций, осуждая как скупость, так и пышность, требует более внутреннего сокрушения. «Когда отдается последний долг умершим родителям, говорить он, тогда печаль детей должна быть изъявляема болезненными чувствиями прискорбия и внутренним сожалением о потере родителей. Дети должны на сем остановиться, и не много заботиться, если достаток не позволяет сделать им пышных приуготовлений, в которых кроется больше тщеславии, нежели усердия».

Ношение по родителям трехлетнего траура основывает Конфуций на той благодарности, которою дети обязаны родителям за те три года, в которые они не выходили из объятий отца и матери. Когда ученик Цзай-во вновь вводимое единолетнее [28] оплакивание родителей силился защищать кое-какими доводами, говоря, что отказавшиеся от исправления общественных должностей в продолжение трех лет могут отвыкнуть от оных и, следовательно, сделаться неспособными; что поупражнявшиеся чрез три года в музыке позабудут оную; что и самая природа в пределах одного года заключает начало и конец бытия многих вещей. Конфуций противоположил ему почтенную древность, законы предков и грызение совести следующим образом: «Древние книги о должностях и обрядах предписывают детям, чтоб они по смерти своих родителей три года питалися хлебом обыкновенным и нечищенным, пили воду и употребляли одежду пеньковую, жесткую и простую. Итак, если ты, по прошествии одного года, уже не будешь оплакивать родителей, и начнешь питаться чистым хлебом и облекаться в светлые одежды; останешься ли спокоен душею? не будет ли тебя мучить совесть за нарушение обязанностей к родителям?»

Когда ученик настоял, что он будет спокоен, то учитель Конфуций начал говорить со стороны противной, т. е. начал описывать характер мужа честного и умного. «Для честного и умного мужа, погруженного в печаль и сетование о лишении родителей, нежнейшее кушанье бывает неприятно и невкусно. Также когда ему случится слушать музыку, она столько же веселит его, сколько глухого. Хотя он лежит на мягкой и нежной постеле, однако, не наслаждается спокойствием. Толикую-то имеет силу печаль мужа честного. Таково-то и столько-то долговременно сожаление его о родителях. И посему он никогда не согласится сократить время оплакивания, от предков установленное; а ты, поелику защищаешь противное, делай, что тебе угодно». Как скоро Цзай-во вышел, то он другим ученикам изложил причины говоренного им, выводя трехлетнее оплакивание родителей из трехлетнего их о нас попечения. «Ибо, говорил он, дитя, рожденное и воспитываемое, не прежде трех лет выходит из объятий матери. Ученик Ю (тот же Цзай-во) не истинно добродетельный человек, когда полагает, что столь удобно отвергнуть древние обычаи, и нарушить установления предков, которые очень согласны с законами природы и здравого разума. Ибо младенец не прежде трех лет выходить из рук отца и матери. Итак, не достойно и не праведно ли трехлетней их горячности ответствовать любовию и скорбию столько же лет? Сие трехлетнее оплакивание искони во всей Империи известно и употребительно. Видно, что ученик Ю не пользовался родительским попечением и любовию в течение [29] трех лет, как прочие смертные, когда очень вступается за сей новый обряд и защищает погрешности нашего века».

От трехлетнего оплакивания родителей, в продолжении которого Конфуций предписывает не являться в публику, отказываться от общественных должностей, носить одежду толстую белого цвета, подпоясываться веревкою, не выходить из дома, покои и все домашние уборы переменять в простейшие, отбросив все украшения, не употреблять ни вина, ни хороших яств, довольствуясь одними огородными овощами и нечищенным пшеном, отлагать мягкие постели, не иметь сообщения с женщинами, не жениться и не выходить в замужество, — не освобождается, по правилам Конфуция, и самый Император. Трехлетнее оплакивание отца и матери есть одинакий долг для благородных и неблагородных; здесь они ничуть не отличаются: ибо заслуги родительские и обязанности детей должны иметь одну и ту же силу во всяком состоянии и звании людей.

Почтение, любовь и повиновение родителям Конфуций весьма уважает. По его правилам, вход к достижению достоинств и получению общественных должностей открыть токмо тем, кои несомнительными опытами засвидетельствовали почтение, любовь и повиновение родителям; за сии добродетели иногда наградою бывает корона, но весьма часто чины и пенсии. Напротив, те, которые замечены в непочтительности к родителям и не оказывают повиновения, заслуживают, по мнению Конфуция, величайшее презрение и самое тяжкое наказание.

Власть родителей Конфуций считает оплотом высочайшей власти. Невозможно, говорит он, что бы тот не повиновался правительству, который от родителей научен послушанию и от детей своих требует его; невозможно, чтоб сопротивлялся тот, которому с молодых лет примером, наставлением и обрядами ничто так не внушено, как почтение, уважение и покорность к родителям, и ко всем в Государстве властям; невозможно сделаться нововводителями тем, которые приучены любить то, что древние любили, пещись о том, о чем пеклись древние, и подражать тому, что делали древние.

Хотя Конфуций установил между отцом и сыном союз очень тесный, и круг взаимных отношений весьма обширный; однакож, он не допускает, что бы сии отношения могли простираться столь далеко, что бы отеческое честное или порочное поведение вменяемо было детям. «Как безумному и развратному сыну, говорит любомудр, ни добродетель, ни благоразумие отца не [30] могут служить украшением; так глупость и развратная жизнь отца не должны помрачать чести умного и добродетельного сына, следовательно, заслуживающего быть при Государственных делах».

Здесь да позволено мне будет показать должности, которые Конфуций предписал юношам. «Младшие братья и сыны младшие в семействе, в доме своем, говорит он, должны повиноваться и служить родителям со всевозможным напряжением сил душевных и телесных; в обществе должны почитать всех старших себя, ближних своих и однокровных и им оказывать послушание. Предприимут ли какое дело, или вступят в какую должность? — наперед да оградят сердце свое постоянством и начатое постараются окончить. Для сего должны всегда внимательно смотреть на начало и конец всякого дела, также должны быть искренны, праводушны и постоянны в своих занятиях; должны любить всех без исключения, со всеми жить мирно; однако так, чтоб теснейшим союзом любви и дружества соединялись с одними добродетельнейшими людьми. Вот должности юношей самые необходимые! Ежели за исполнением в точности сих должностей будет оставаться праздное время, то с похвалою могут его посвятить наукам и изучению от древних философов, предков наших, где находятся прекрасные примеры, очень нравоучительные для всякого возраста, а наипаче для юношества.

Дабы кто-нибудь не сказал, что таковые юноши суть невежды, и что для них лучше быть учеными, нежели добродетельными; ученик Конфуциев Сы-цзы предваряет сие следующим образом: «юноша, неспособный упражняться в науках, но имеющий помянутые добродетели и в действо их приводящий, конечно, учился и есть очень умный человек». Тот же человек продолжает: «ежели кто честных и умных мужей любит с такою к ним привязанностию, с какою он пленяется вещами приятными и увеселительными для его зрения; также если он может, желает и старается истощить все силы свои на исполнение обязанностей добродетельного сына; ежели должности подданного так выполняет, что готов для благоденствия общественного пожертвовать самим собою и своею жизнию, когда бы то ни потребовалось; наконец, ежели, обращаясь с товарищами и друзьями, произносит слова, доказывающие его верность: всяк таким образом поступающий, сколь бы мне ни говорили, что он никогда не учился, по моему мнению, есть весьма просвещен и учен».

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Изложение сущности конфуцианского учения, Кондрата Крымского // Известия братства православной церкви в Китае. № 32-33. 1906

© текст - Кондрат Крымский. 1906
© сетевая версия - Thietmar. 2017
© OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Известия братства православной церкви в Китае. 1906