ДОБЕЛЬ П. В.

ПУТЕШЕСТВИЯ И НОВЕЙШИЕ НАБЛЮДЕНИЯ

В КИТАЕ, МАНИЛЕ, И ИНДО-КИТАЙСКОМ АРХИПЕЛАГЕ

ГЛАВА III

Китайские торговые учреждения. — Поборы и взятки. — Посещение хоппу. — Список мандаринам, составляющим китайское правительство. — Власть вицероя (наместника). — Его совет. — Уголовное право и следствие оного. — Объяснительные анекдоты. — Всеобщее лихоимство и подкупы. — Наказание должников. — Монетная система. — Недостаток удобностей в торговле

Поведение китайского правительства при торговых сношениях с иностранцами и коммерческие постановления, без сомнения, доказывают их тонкость и хитрость; но мудрая и справедливая политика не может сего терпеть, так как сим нимало не споспешествуется приобретение тех выгод, кои они могли бы извлекать из своих сношений с Европою.

Коль скоро европейское судно бросит якорь в Вампоа, поручившийся за оное купец Хонг должен поднести главному хоппу так называемую кумшу, или подарок в 4500 испанских пиастров (22 500 рублей ассигнациями), каковую сумму шкипер или хозяин судна обязан выплатить своему купцу Хонг. Кроме сего, весьма тяжкого побора корабль должен еще заплатить около 200 пиастров лингвисту (переводчику), столько же компрадору и раздать несколько меньших взяток морским мандаринам в Кантоне и в Вампоа. Такова сия тяжкая повинность (если только можно оную так называть), к коей если прибавить и другие подобные, то издержки каждого большого судна, приходящего в Кантон, можно без преувеличения полагать от 6 до 10 тысяч пиастров (от 30 до 50 тысяч рублей ассигнациями), если корабль остается там, по обыкновению, от 2 до 3 месяцев. Мне бы должно было упомянуть еще об издержках, называемых мерными деньгами, так как обязанность хоппу, между прочим, состоит в том, что, узнав о прибытии корабля, он должен отправиться в Вампоа для вымерения судна и, по оказавшейся величине собрав пошлину, сдать оную в [54] государственное казначейство, без сего же не дозволяется нагружаться или выгружаться ни одному судну.

Измерения сии производятся весьма неправильным и несправедливым образом, ибо почти столько же пошлин берут с малого, сколько и с большого судна. Вот единственная пошлина, в казну сбираемая! Все же прочие, упомянутые мною, сборы суть взятки местных начальств.

Хоппу обыкновенно приезжает на корабль в большой покрытой яхте, богато раскрашенной, с значками и флагами, присвоенными его достоинству, окруженный военными катерами и сопровождаемый несколькими мелкими мандаринами и всеми купцами Хонг, каждый в своем катере. При приближении его к одной стороне корабля, который он намерен вымерять, приставляется лестница, покрытая красным сукном. Ему салютуют девятью выстрелами при приезде и столькими же при отбытии. В вознаграждение богатого подарка, о коем выше упомянуто, его мандаринское превосходительство дарит экипажу корабля несколько кувшинов скверного самчу, коего едва пить можно, и двух жалких и тощих быков, в пищу неудобных, коих обыкновенно шкипер выменивает у компрадора на несколько фунтов хорошей говядины.

Величавый хоппу не всегда сам изволит исполнять сию обязанность, разве влекомый желанием воспользоваться хорошими привезенными часами, тонкими сукнами, пушным товаром или голландскими штофами. Из сих вещей он берет все, что ему нравится, на какую бы сумму ни было. За все сие несчастный купец Хонг должен заплатить. Хозяева европейских кораблей, привозящих дорогие предметы на продажу, всегда рады видеть корыстолюбивого хоппу, зная, что могут наверное таким образом продать вещи свои за какую им угодно цену, ибо за все, что он выберет, купец Хонг должен заплатить непременно. В обыкновенных случаях хоппу посылает своего секретаря, или, как его купцы называют, второго хоппу, но во всяком случае они обязаны отвечать за издержки сих визитов; впрочем, секретарь в своих требованиях гораздо умереннее своего начальника Унижение, с коим все европейские нации терпят притеснения китайцев в торговых с ними сношениях, есть, без сомнения, укоризна их государственному достоинству и могло бы быть легко исправлено, если бы все сделали соединенно свои представления 22. [55]

Я счел не излишним присовокупить здесь верный список мандаринам и чиновникам, составляющим управление в Кантоне, полагая, что сведения сии будут любопытны некоторым из моих читателей.

Список мандаринам, управляющим областями Квантонг и Квантси

Вицерой, именуемый Цан-Тук (Тсан-Тук).

Военный губернатор кантонский, родственник богдыхана, имеющий в команде гарнизон из 5000 татарских солдат; его называют Джан-Кухан.

Вице-губернатор, называемый Ту-Тонг.

Гражданский губернатор Фу-Яен (Юен).

Казначей Пу-Чен-Ца.

Главный уголовный судья Ан-Тша-Ци (Тси).

Мандарин речных сборов и внутренней торговли Конг-Чоу-Фу.

Раздаватель дозволений и паспортов, комиссар войск богдыхана и рисовый мандарин Ли-Унг-То.

Сборщик налогов с домов. Он каждые три года межует земли, на коих дома построены, и оценивает, также имеет всем жителям список. Цин-То.

Мандарин-полицеймейстер Нам-Хой-Ун.

Помощник его, Пун-Юн, заведующий южною частью реки, которая называется Хонамскою стороною.

Два низших полицейских мандарина Чо-Юнг и Сой-Инг.

Директор таможен и сборщик пошлин по внешней торговле, хоппу.

У сего последнего мандарина есть секретарь и великое множество низших служителей и чиновников, коих звания и должности излишне было бы здесь означать. Все сборщики, досмотрщики, морские мандарины и пр. находятся в его ведении, и раздача сих мест приносит ему важный доход.

Тсан-Тук, или вицерой, есть в одно время военный и гражданский верховный правитель; когда где-либо открываются беспокойства или возмущения, требующие военной силы для усмирения, то он, если в точности хочет исполнить долг свой, должен лично командовать войсками. Несколько бунтов [56] случилось во время моего в Кантоне пребывания, и хотя вицерой всякой раз выезжал из города, но всегда держался в почтительном расстоянии от места, где беспокойства открывались.

Его китайское величество дает своим отдаленным от Пекина вицероям право жизни и смерти, дабы избежать напрасной потери времени, когда требуется рубить возмутителям головы.

Все дела уголовного судопроизводства в палате мандарина Ан-Тша-Тси через вицероя представляются в Пекин, на утверждение богдыхана. Совет вицероя составляют: гражданский губернатор, т. е. Фу-Юен, а также Пу-Чин-Тси и Конг-Чоу-Фу. Разумеется, что он не обязан соглашаться с их мнением, имея полное право действовать против оного, если считает это полезным для блага Небесной империи, т. е. китайской.

Налагая наказания за обыкновенные преступления, предполагается, что Ан-Тша-Тси совершенно следует писанным законам уголовного уложения. Уголовные преступления наказываются смертною казнию: отсечением членов и головы, вырыванием сердца и внутренностей и выставкою обезображенного тела на съедение собакам и птицам. В сочинениях сира Георга Стонтона предмет сей описан подробно.

Но писаные законы и приведение оных в исполнение суть две вещи весьма различные: к счастью китайцев, законы их, ужасные и доведенные до крайней утонченности в жестокости, часто смягчаются продажною совестью правителей. Где злато подавляет всякую справедливость и где оная златом только покупается, там, без сомнения, и лучшие уложения делаются мертвою грамотою, обветшалым и неупотребительным законом. О китайцах должно судить по тому, как они есть, а не по обработанным правилам нравственности, коими украшены книги их и кои никогда в исполнение не приводятся. Тщетно государство будет славиться мудростью уставов своих, если оные никогда не исполняются! В Китае продажная совесть и взятки, со всеми сопутствующими им пороками, подкапывают нравственность народа и, поощряя плутовство, останавливают меч правосудия. Закон, изданный против человекоубийства, весьма строг, назначая кровь за кровь; несмотря на то, богатые часто преступают сей закон, ибо корыстолюбивые судьи предпочитают воспользоваться богатствами виновного отнятию его жизни. [57]

Если случится где-либо скоропостижная смерть, то хозяин дома почитается убийцею, доколь не докажет противного. Посему китайцы всегда готовы обмануть мандарина, сокрыв от него случившееся, или подкупить его, если уж обстоятельства сего требуют. Один знакомый мой китаец рассказывал, что из большого фруктового сада плоды у него были весьма часто похищаемы, и хотя слуги его стерегли, но никогда не могли открыть виновного; почему он и решился стеречь с ними сам; для сего, вооружась дротиком, в сопровождении двух слуг пошел ночью в сад. Вскоре по занятии им места он заметил человека, совершенно нагого, приближающегося к фруктовому дереву, близ коего он стоял, спрятавшись. Он, окликнув его, приказывает ему сдаться и грозит смертью. Вор, испугавшись, бросился бежать, но хозяин дома в ту же минуту пустил в него дротиком с такою силою, что оный попал ему в спину под левым плечом и убил его на месте. Хозяин крайне затруднился сим происшествием; но, подумавши, обещал слугам награду с тем, дабы они содержали оное в тайне, и с помощью их перебросил тело через стену в соседний сад с таким искусством, что трудно было бы открыть место, откуда тело сие взялось. Сосед его, весьма зажиточный чайный купец, не столько был удивлен, сколько испуган, когда на следующее утро слуги ему донесли, что в саду его нашли тело убитого человека. Слух сей скоро достиг до ушей окружного мандарина, который тотчас со всеми законными формами отправился на место исполнять свою должность и освидетельствовать труп, немало радуясь случаю иметь дело с таким богачом, каков был купец чая, Тело, таким образом найденное, не может быть перенесено, доколь окружной полицейский мандарин не освидетельствует и не узнает, каким образом умер покойный; и если что-либо окажется подозрительным, то он не дозволит дотоль переносить мертвого тела, пока не откроет удовлетворительной причины. Поелику же ничего ясного о сем узнать было нельзя от купца, который, будучи уверен в своей невиновности, считал себя безопасным от притязаний мандарина, то сей последний начал против него формальный процесс, ежедневно посещал его и, сверх того, часто требовал его в суд и тем крайне обеспокоивал и притеснял его. В продолжение сего времени мертвое тело оставалось в саду близ самого дома и скоро начало гнить и разлагаться, отчего [58] произошел нестерпимый смрад. Наконец, чайный торговец, будучи принужден несносным смрадом и теснимый полицейским мандарином, приготовлявшим все, чтоб обвинить его, рад был замять дело сие и выбросить труп, заплатив 4500 испанских пиастров.

Решения китайского судьи сочиняются с величайшею хитростью и искусством: он делает самые глубокомысленные представления (разумеется, если ему за то хорошо платят), чтоб увернуться от исполнения закона, и, напротив того, запутывает дело множеством крючков, если нужно подвести кого-нибудь под меч правосудия. Не знаю, как дела сии производятся в Пекине, но что касается до Кантона, то мне совершенно известно, что там никто не начинает тяжбы, не имея довольно протекции и денег, чтоб подкупить делопроизводителей.

Через два или три года после вышеописанного происшествия знакомому моему, перебросившему мертвое тело к соседу, довелось и самому отделываться от большой неприятности, которая, однако ж, ему стоила не столько хлопот и денег. Недалеко от его дома была харчевня для черного народа. Умиравший с голоду нищий, получив от сострадательного прохожего достаточное количество денег, приплелся в харчевню и потребовал вдруг на все деньги множество разной пиши, которую всю съел с величайшею жадностью; харчевник, видя его неумеренность, просил его отдохнуть немного, а не начинать опять есть. Но нищий не слушался и требовал пищи, доколь стало у него денег, и, наевшись безмерно, упал и умер на месте; случилось же это вечером, почему хозяин, пользуясь темнотою и не видя никого на улице, перенес с работником своим мертвого нищего и положил у дверей моего знакомца. Наутро мандарин, заведующий нищими, явился и объявил ему, что, по мнению его, нищий убит кем-либо из его домашних и что он потребует его к суду. К счастью, отыскался человек, видевший харчевника, переносившего мертвое тело, а хотя мандарин и ничего уже не мог сделать в суде против знакомца моего, но, желая что-либо содрать с него, отказывался убрать тело, доколь не заплатили ему 200 пиастров. Нет сомнения, что и харчевник порядочно поплатился мандарину.

Мне сказывали, что подкуп не так бесстыден в Пекине, как в Кантоне, и что лучшие мандарины, прибыв в провинцию, [59] должны брать взятки подобно окружающим их, опасаясь потерять место; ибо, когда лихоимцы не могут сбросить мандарина не одних с ними правил, они интригуют, чтобы переместить его на высшую должность в Пекин, дабы он не мог им мешать. Описывая злоупотребления, существующие в Китае, я не намерен, однако ж, обвинять всех без изъятия мандаринов сего обширного государства. Конечно, мне случалось слышать о некоторых честных, но они очень редки, и мы смело можем сказать, что поговорка: каждый человек имеет свою цену, нигде под луною лучше не объясняется на деле, как в Небесной империи. Причиною сему само правительство, унижающее каждого. Где нет понятия о чести, нет благородных чувствований, нет школ для внушения нравственности и благородства, где бамбуковая трость сравнивает знатнейшего мандарина с подлейшим рабом, там, конечно, мы не можем ожидать ничего лучшего! Полуобразованные китайцы были совершенно несправедливо превознесены некоторыми писателями за высокие свои добродетели, которые, конечно, не имели возможности преуспевать на столь бедной почве, какова китайская в нравственном отношении. Тысячи примеров можно представить в доказательство, что Китай еще очень далек от истинного просвещения; и те, кому удалось один только год провести в Китае, без сомнения, не вздумают противоречить сей истине.

Наказание, коему по уголовному уложению подвергают должников, не платящих долгов своих или постоянных процентов за оные, может быть приведено в действие не иначе, как подкупом коронных исполнителей законов, за цену, которая соделывает правосудие весьма убыточным, а посему китайцы, сколь возможно, убегают сего способа, разве подстрекаемые злобою против должника. В Китае нет закона против ростовщиков и лихоимства, и потому проценты там весьма велики от многих встречающихся случаев делать спекуляции, равно и оттого, что китайские купцы суть столь же решительные игроки в коммерческих оборотах, сколько вся нация в картежной игре.

Прежде сего давали за испанский пиастр 800 кашей (мелкая монета, европейцами так прозванная), ныне же только 750 в обыкновенных покупках, а некоторые предметы продаются на пиастры, считая оный не более как в 720 кашей; все сие [60] зависит от уговора между покупщиком и продавцом. По-китайски сию мелкую монету называют чион или чин; на письме именуют оную тунг-чин. Я видел, что поденщики, коим обыкновенно по окончании работ платят за оные сею монетою, тотчас непременно собираются в кружок и играют в карты или кости на заработанные деньги. Монета каш имеет в средине квадратное отверстие, для удобства нанизывать оные вместе, и есть единственная ходячая в Китае. Десять кашей составляют один кантарин; десять кантаринов составляют один мес, а десять мес составляют один таель, который равняется пиастру и 66/140. Купцы Хонг считают пиастр в 720 чин в торговле с иностранцами, а купцы в лавках принимают оные в 750 чин.

Китай не имеет ни банков, ни ассигнаций, отчего там все платежи производятся звонкою монетою, то есть пиастрами или золотыми и серебряными слитками в десять таелей; способ сей весьма неудобен и опасен, вводя в искушение воров, в коих в Китае недостатка не бывает. Векселя там не употребляются, хотя я слышал, что капиталисты, узнав по долговременной опытности взаимную честность, употребляют оные. Товары, однако же, часто продаются на кредит, но никогда не удавалось мне слышать, чтоб ростовщики давали капиталы в долг без надлежащего залога, дабы в случае неустойки должника могли себя вознаградить. На сем основании в Кантоне молено занимать деньги с платою иногда до 20 процентов, иногда же не более 12, смотря по требованию денег в торговле; но если занимать деньги на личный только кредит, то, без сомнения, не взяли бы меньше 25 процентов.

Новый испанский пиастр предпочитают прочей монете, потому что внутри империи за некоторые шелковые изделия должно непременно платить новыми пиастрами: фабриканты не принимают, по привычке, никакой другой монеты. Посему, когда кантонские купцы имеют намерение делать закупки во внутренних провинциях, то часто принуждены бывают за пиастры платить от 3 до 6 процентов промена, отдавая за оные слитками, называемыми сай-си, в 10 таелей каждый.

Сай-си есть четырехугольный слиток вышесказанного веса, с штемпелем на оном, принимаемый всегда по весу и по оселку: ибо часто и качество и количество весьма различествуют от законной сотой пробы, как в серебре, так и в золоте; почему [61] цена всякого определяется каждый раз. Лучшие золотые и серебряные слитки обыкновенно бывают от 88-й до 92-й пробы и весьма редко высшей. Посему цена 10 таелей есть только воображаемая, ибо она всегда только приблизительная и должна быть определяема весом и оселком. Многие слитки просверлены, дабы можно было видеть, нет ли внутри примесей других металлов, что также случается.

В Китае нет ни банков, ни страховых контор и никакого другого общеполезного заведения: вот самое убедительное доказательство, что Китай от Европы далеко отстал в просвещении. От сего имения подвергаются всем родам опасностей и теряются без всякой надежды возврата. Посему-то китайские ростовщики, принимая риск сей в расчет, увеличивают проценты на свои капиталы. Как бы то ни было, но нельзя не удивляться, что столь много занимающийся торговлею народ, каковы китайцы, не завел у себя банков и страховых контор.


Комментарии

22. Для достижения сего все европейские народы должны бы, без всякой друг к другу зависти и ревности, соединиться, отправить в Пекин одного посланника для представления от имени их всех о злоупотреблениях и требовать лучших постановлений. В случае отказа должно бы, соединясь, принудить их к тому; если же нет другого средства заставить китайское правительство действовать честно и справедливо, то одна из могущественных держав должна бы объявить ему войну.

(пер. А. Дж.)
Текст воспроизведен по изданию: П. В. Добель. Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле и Индо-Китайском архипелаге. M. Восточный дом. 2002

© текст - Дж. А. 2002
© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© OCR - Ingvar. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Восточный дом. 2002