№ 341

1806 г. марта 24. — Реляция посла Ю. А. Головкина императору Александру 1 с соображениями по поводу препровожденных в Сенат листа Лифаньюаня и писем И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского, представленных в Главное управление Гуандунской таможни

/л. 227/ Государь,

я имею честь передать при сем вашему императорскому величеству лист пекинского Трибунала, адресованный Сенату (См. док. №  313), а также две декларации (См. док. № 226, 227), сделанные в Кантоне капитанами Крузенштерном и Лисянским.

Я надеялся, что сии два документа могли б дать некоторые разъяснения касательно положения, в коем они находятся со своими экипажами, а также о намерениях китайского /л. 227об./ правительства на их счет; однако содержание сих деклараций и молчание Трибунала в обоих его посланиях позволяют строить о сём предмете только предположения. 10 декабря капитаны дают свои декларации в Кантонскую таможню; сия последняя разрешает им разгрузить суда, но, как то замечено в последнем послании Трибунала, правительство, узнав о сем, наказало давших на то позволение чиновников. Каковы были последствия сего дела для наших судов, нельзя сказать утвердительно; самое большее — можно лишь предполагать. По слухам, ходящим в Маймайчэне, сведениям от моих корреспондентов и эмиссаров на границе, копию коих имею честь представить вашему императорскому величеству, а также по утверждению китайских курьеров, /л. 228/ прежних и нынешних, коих я велел незамедлительно допросить о положении наших моряков в Кантоне, представляется точным, что некоторые из русских задержаны, как я имел уже честь сообщить вашему императорскому величеству; однако суть ли то одни капитаны или также их экипажи; суть ли то лишь лоцманы, проводившие корабли, или же интенданты, коим было поручено продать товары, или же, наконец, все вместе? Послание Трибунала сего не объясняет; оно требует лишь наказания двух человек, и видно, что оно стремится оставить нас в беспокойстве и неуверенности насчет наших судов, дабы затем придать сему делу наиболее подобающий поворот, смотря по решению нашего двора. Наиболее /л. 228об./ благоприятным для наших капитанов было б, ежели б им дали возвратить груз на суда и отпустили в море; но можно ль допустить, чтоб пекинский кабинет, в самое то время, когда он должен опасаться неудовольствия вашего императорского величества по случаю нанесенных посольству оскорблений и отсылки оного, упустил столь драгоценных заложников; возможно ль, чтоб он освободил людей, для коих требует строгого и примерного наказания, можно ль верить, что их отпустят, когда он [532] требует у Сената категорического объяснения относительно приказов, дозволивших сию экспедицию, каковую он объявляет нарушением договора? Наконец, сие самое правительство, кое, пренебрегая соглашениями и простыми правилами гостеприимства, хотело уморить голодом и холодом посольство вашего императорского величества, /л. 229/ будет ли более великодушно к людям, коих к тому же полагает самозванцами? Таковы соображения, кои, будучи подкреплены знанием мстительного и коварного характера китайцев, почти не оставляют надежд на освобождение судов Крузенштерна. За отсутствием положительных сведений я могу представить вашему императорскому величеству лишь возможности, направляющие мое суждение о столь темном и в то же время тонком предмете.

Судя по содержанию деклараций господ капитанов, всякое действие с моей стороны только повредило б им, поскольку я, разумеется, разошелся б с ними, а в объяснении причин их прихода в порт Кантон. Избегая ссылаться на повеления вашего императорского величества, /л. 229/ говорить о невыгодах торговли в Кяхте, объявлять о повторении в будущем подобных экспедиций и о необходимом времени в пути, я мог бы лишь просить о покровительстве и безопасности для подданных вашего императорского величества и следовать тому пути, о коем я имел честь сообщить вашему величеству с своем докладе от 13 сентября минувшего года. Мне неизвестно, основаны ли декларации оных офицеров на данных им инструкциях, но в любом случае было б желательно, чтоб оные были составлены в иных выражениях. Ежели будущая торговля через Кантон выгоднее кяхтинской (что, осмелюсь сказать, трудно доказуемо) (Скобки а тексте), то все-таки неудобно, чтоб такое признание делалось столь официальным об разом; легко предвидеть последствия сего./л. 229об./ Китайцы, напуганные нынешней и последующими попытками, будут как никогда несговорчивы на предмет новых рынков, кои нам желательно получить; иностранцы, неутомимые наши соперники в торговых предприятиях, используют все средства, дабы сорвать наши попытки. Заявляя, что сим кораблям были даны точные указания войти в порт Кантон, пекинский кабинет с большей, нежели когда-либо, силой выдвинет претензию об отсутствии предварительного о том уведомления, о коем в двух листах говорится еще лишь как о вопросе, подлежащем уяснению. Наконец, заявление капитанов о том, что на путь из российских портов до Кантона необходимо шесть месяцев, разрушает силу единственного остававшегося средства придать сему делу должную окраску, а именно заявить, /л. 230/ что вынужденное промедление посла на границе и в Урге лишило его возможности предупредить китайское правительство о сей морской экспедиции. Как замечено в первом листе Трибунала, корабли пришли в Кантон в ноябре месяце, я даже предположив, что они пришли прямо из России, чему Крузенштерн противоречит, говоря о своей задержке в Японии, Сенат, скажут китайцы, с мая Я месяца имел довольно времени послать нам предуведомление, кое не могло Я быть передано с послом, поелику он сам должен был прибыть в том же ноябре месяце. Я убежден, что с сим-то лукавым намерением китайское правительство и спросило капитанов о необходимом времени /л. 230об./ пути.

Хотя препятствия, воздвигнутые въезду посольства, и отсылка оного суть предлог не весьма благовидный и еще ослабленный близостью времени его прибытия в Китай и отплытия кораблей, представляется, однако, что сие есть единственный возможный резон для китайского правительства; но чтоб дал почувствовать оный и сделать его убедительным, чтоб предупредить его опровержение и жесткие меры, кои воспоследуют в Кантоне и Кяхте, необходимо нужно будет поддержать его действиями весьма решительными, весьма очевидными и не оставляющими иного выбора, кроме как признать задержку [533] и отсылку посольства единственной причиною в деле кораблей. При помощи таких действий вся вина падает /л. 231об./ на китайцев, и, возможно, станет требовать совершенного и торжественного удовлетворения за оскорбление, нанесенное посольству, и задержание кораблей, бывшее непосредственным следствием оного.

Ежели ваше императорское величество в великодушии своем соблаговолите облегчить требуемое возмещение, то я считаю долгом нижайше представить вашему величеству, что последствия сего могут оказаться весьма невыгодны, даже ежели Крузенштерна не будет более в Кантоне, поскольку не в духе и не в правилах пекинского кабинета признавать истинные побуждения дружбы или откровенные объяснения; это значило бы даже утрату всех наших преимуществ перед ним из-за оскорбления, нанесенного посольству, и страха его из-за оного ложного шага. Ежели /л. 232/ у них возникнет хоть малейшее подозрение, что мы желаем употребить средства миролюбивые, они сим воспользуются и станут говорить лишь о том, что прибытие кораблей есть нарушение договоров; а так как невозможно более отрицать наличие распоряжений на сей счет, то они применят все суровые меры, находящиеся в их распоряжении, начиная с прекращения торговли, о чем Трибунал уже дал знать в своих листах. Несомненно, следует опасаться, что Крузенштерн и его экипаж, будучи еще удерживаемы в Кантоне, в случае враждебных или хотя б угрожающих действий будут оставлены там как военнопленные; позволительно, однако, надеяться, что, избирая между войной, каковая непременно окажется для него несчастливою, и освобождением кораблей, пекинский кабинет предпочтет последнее, /л. 232об./ особливо ежели он сможет надеяться на послабление в требуемом возмещении.

Мне не надлежит, государь, говоря вам о решительных мерах, кои я полагаю необходимыми указывать вашему императорскому величеству — какого они должны быть рода. Я должен лишь заметить вашему величеству, что они совершенно отличны от тех, о коих говорится в моей записке (См. док. №  300), приложенной к докладу №  2 (См. док. №  299), и в коих должна использоваться сила одной Сибири, причем они относятся лишь к поддержанию в будущем взаимного уважения между двумя государствами.

Токмо важность последствий сего дела заставила меня дерзнуть нижайше представить мои размышления вашему императорскому величеству, ибо я не могу скрыть от вашего величества, что прекращение торговли почти неизбежно во всех случаях. /л. 233/ К сему должно присовокупить значительные убытки, кои понесет Американская компания как вследствие потери ее грузов либо убыточной продажи оных в других портах, так и вследствие вероятного отказа ее покупщиков в Кяхте, о чем я по весьма верным сведениям замечал в моем докладе вашему императорскому величеству от 16 декабря за №  11 (См. док. №  336).

Частое прибытие китайских курьеров, приходящих ко мне по старому знакомству, и распространенные мною слухи о причинах их отправки подорвали спекуляции купцов. Цены на китайские товары упали почти до прежнего тарифа; следствие сих спекуляций будет, вероятно, ощущаться в других городах империи, однако воздействие оных возможно также уничтожить. /л. 233об./

Мне сообщают с границы, что ургинский ван возвратится к своей должности в начале апреля; вероятно, его участь будет зависеть от определения, каковое будет благоугодно принять вашему императорскому величеству.

Тайный советник граф Потоцкий выехал из Иркутска 18 сего месяца, уведомив меня, что он испросил на то разрешение вашего императорского величества. [534]

Остаюсь с глубочайшим уважением, государь, вашего императорского величества нижайший, вернейший и покорнейший слуга и под данный граф Головкин.

Иркутск, 24 марта 1806-го.

На л. 227 над текстом справа по-русски: Получено 20 апр[еля] 1806-го. Там же, слева. №  9.