№ 300

1806 г. февраля 19. — Записка посла Ю. Л. Головкина императору Александру 1 о перспективах развития русско-китайских отношений в области торговли

/л. 94/ Записка о настоящем положении отношений между Российскою империею и Китаем.

Когда завоевание Сибири и смелые предприятия нескольких искателей приключений приблизили Россию к Китаю, две столь обширные империи не могли находиться в соседстве без того, чтоб между ними не установились политические и торговые сношения.

Связывающие независимые государства отношения, кои любят называть дружбою, могут быть основаны лишь на взаимности политических выгод либо взаимности уважения, и оно, лишенное придаваемых ему обыкновенно мотивов тщеславия, есть не что иное, как страх.

Отношения, кои Россия особенно желала б установить, суть те правильные торговые отношения, выгоды коих она сразу же оценила. Однако, [480] отнюдь не встретив той же склонности у народа, который может обойтись без иностранной торговли, и правительства, /л. 94об./ оной пренебрегающего, Россия сумела лишь с большим трудом установить некоторые сношения, рассматривавшиеся со стороны китайцев лишь как неизбежные жертвы перед лицом могущественного соседа. Покуда планы расширения или укрепления наших завоеваний заставляли нас сохранить воинственную позицию, покуда воспоминания о наших подвигах вынуждали к тому азиатские народы — наши посланники смели говорить с деспотом Срединной империи, не роняя могущества и достоинства своего государя, заставляя уважать оные, заключали договоры и настаивали на своих требованиях. Наконец, Россия одна выступала как независимая держава перед государем, который признает во всем мире лишь князей-данников, либо мятежников. Однако воспользовалась ли она единственными выгодами своего положения? Поняла ли она, что дабы обеспечить продолжение той же снисходительности, которой лишь и была она обязана столь драгоценными торговыми выгодами, она должна была поддерживать в пекинском кабинете желание, либо необходимость ладить с державою воинственною, грозною и всегда способною ему повредить. /л. 95/ Довольно ли прониклось наше Министерств тою неоспоримою истиною, что ежели даже некоторые люди в Китае признают взаимную выгоду, могущую проистечь из торговли меж двумя государствами, то правительство их тем отнюдь не озаботится, но будет из гордыни, либо из боязни сохранять ту же систему удаления от иностранцев и, следовательно, будет необходимо уравновесить его равнодушие к торговым выгодам высшими политическими интересами, либо опасениями назвать неудовольствие державы, коя в Пекине особливо должна внушать столько почтения и страха, чтоб считали, что она лишь из умеренности просит не более, нежели некоторые прерогативы для своих подданных в торговле с Китаем?

Исследуя в настоящей записке — руководствовалось ли наше Министерство сими началами, мы особенно будем стараться доказать, сколь оные основаны на истинном положении дел, сколь пали мы в глазах китайцев, заменив /л. 95об./ оные системою предосторожностей, каковые они приписывают единственно нашей слабости, сколь выгодно будет применение оных начал для России, особливо же для обширных ее владений в Азии, наконец, сколь мало будет ей стоить прочное и долговременное установление оных.

Взаимность потребностей

(Здесь и далее внутренние заголовки подчеркнуты в тексте волнистой чертой).

Взаимные потребности наций, производимый ими обмен излишками суть источник торговли, сих теснейших уз, какие только могут их объединять. Богатый и изобильный Китай есть, бесспорно, страна наименее нуждающаяся в иностранной торговле для удовлетворения своих потребностей. Собственные его промыслы обеспечивают не только его внутренние потребности, роскошь, ограниченную установлениями и обычаями, от коих никто не смеет уклоняться, но также и значительный вывоз. Ежели недороды обманут предусмотрительность правительства, весьма озабоченного предупреждением оных, лишь морем может оно получить какую-либо помощь из Бенгалии, либо с Явы, и редко сим пользуется. Сия бесполезность внешней торговли для Китая поддержана еще /л. 95об./ его недоверием и презрением к другим нациям, привлекаемым к нему по тем самым мотивам, кои богатство страны и политические предрассудки делают их низкими в глазах китайцев.

Те, кто утверждал, что правительство сей страны питает глубокое безразличие к внешней торговле, не вовсе ошибались, однако те, кто говорил, что оно ее презирает, были совершенно правы. Кто хочет уяснить себе размеры [481] политических отношений государства с другими державами, пусть сравнит их с основами внутреннего управления, с законами, обычаями, мнениями нации. В Китае лишь внутренняя торговля рассматривается как полезная, необходимая, но состояние купцов там унижено и презираемо и, хуже того — стало разорительным из-за лихоимства чиновников. Можно ль при таком положении предполагать, что китайское правительство придавало большую цену торговым сношениям с другими странами? История торговли в Кантоне и бесплодных попыток европейских наций /л. 96об./ расширить сей рынок, либо открыть новые довольно известна, а тринадцатикратное прекращение торговли с Россиею по ничтожным поводам не доказывает ли, что китайское Министерство было всегда лишь игрушкою своего тщеславия и своих прихотей?

Но, скажут мне, самовластие часто играет общественной собственностью для удовлетворения своих страстей. Именно в оном отношении и должно рассмотреть торговые дела Китая с Россиею.

Прекращение одной из отраслей торговли подрывает основы процветания общества, ежели сие прекращение отнимает одно из средств к существованию, либо возможность пользоваться оным. Главные товары, получаемые от нас Китаем, суть меха и сукно. Бедные, будучи лишены российских мехов, помогут себе бережливостью, богатые — своими средствами, кантонская же торговля поможет и тем, и другим. Все поставляемое нами в Китай сукно — иностранного производства, так что оно может просто дойти до места назначения иным путём. Впрочем, удивительный рост их /л. 97/ вывоза зависит, быть может, скорее от манеры российских купцов вести сию торговлю, нежели от особливого интереса Китая. Весьма возможно, что именно русская нация оплачивает избыток потребления сукна в Китае, но сей предмет должен быть трактован особо.

Со своей стороны, Россия получает из Китая главным образом чай и бумажные ткани. То и другое стало предметом первой необходимости. Наибольшие затруднения, какие могут произойти из прекращения вывоза товара первой необходимости, суть понижение цен на сии предметы внутри страны, либо соответственное уменьшение производства и выработки. Сии затруднения не суть еще общественное зло и, впрочем, сии предметы будут проходить через Кантон, как всегда делалось в случае прекращения прямой торговли, и общественное процветание Китая нимало от того не пострадает. Впрочем, не должно предполагать, чтоб для такой обширной империи прекращение торговли с Россией имело слишком чувствительные /л. 97об./ последствия. Купцы провинции Шэньси, имеющие привилегию на сию торговлю, пострадают более других. Однако известно, что ежели вычесть из их прибылей стоимость привилегии, взяток чиновникам и денежные проценты, то останется немного.

Ничто лучше не показывает безразличия, либо невежества китайского правительства относительно его торговых сношений с Россиею, как их постоянный отказ, заявленный Измайлову и графу Рагузинскому, заключить договор или соглашение касательно сего предмета. Статья IV договора 1728 г., устанавливающая место торга и право посылать караваны, есть единственная основа, на которой держится сия торговля. Весьма возможно, что без других установлений сего акта, утверждение коих сильно затрагивало китайцев, оная статья прошла бы с трудом.

Рассмотрим теперь торговые выгоды России по отношению к Китаю. Мы не будем здесь распространяться о природе сей торговли, слишком мало известной, о способе ее ведения, слишком оставленном на произвол торговой алчности, и о способах /л. 98/ к ее усовершенствованию. Скажем лишь, что она вводит в оборот большие капиталы, дает казне значительные пошлины, особливо же воодушевляет и оживляет посредством провоза области, без того лишенные источников торговли и промыслов. И поскольку она ведется [482] исключительно российскими подданными, то все доходы от нее остаются внутри империи, и таким образом она освобождает нас от иностранной зависимости. Стало быть, сия торговля заслуживает всяческого внимания и поощрения со стороны правительства; она всегда оными и пользовалась, но только тогда, когда она перестала быть исключительным правом короны, — когда караваны сменились рынками, а установления несколько обуздали алчность купцов, она действительно стала важным источником процветания общества. Весьма натурально было, что желание упрочить оную возросло по причине ее успехов и выгод. Поддержанное еще иными общими и частными соображениями, оно породило множество прожектов и умозрений. Однако все сии соображения, /л. 98об./ оставаясь в сфере зыбких возможностей и противоречивых предложений, не произвели системы, цель и средства коей были б точно определены. Каждый видит вещи со своей точки зрения, из чего проистекает собрание различных мыслей, требующих обширного и глубокого разбора, особливо же положительных знаний, а не кабинетных, либо книжных размышлений.

В секретной записке о переговорах настоящего посольства в Китае, отправленной министру иностранных дел 16 декабря 1805 г. (См. док. №  235), мы пытались расположить по степени важности предметы, заслуживающие его забот. Чтение оной записки, составленной по степени того интереса, которая единственно может влиять на Россию, способно пролить некоторый свет на сей счет.

Уже в настоящем своем положении торговля, поддерживаемая Россиею с Китаем, представляет важные выгоды. Излишне было б все их перечислять, но чай, рассматриваемый как предмет потребления, ставший необ/л. 99/ходимым, особенно кирпичной (Слово кирпичной написано по-русски и подчеркнуто в тексте), составляющий пищу кочевников и бедных людей в Сибири, бумажные ткани низшего сорта, заменяющие полотно в тех областях, где оное не производится, сахар и табак, вполовину дешевле тех, кои Сибирь должна была б получать из России — уже одни сии предметы, говорю я, суть первой необходимости. Что касаемо вывоза, то меха, требуемые Китаем из Сибири, составляют другой источник богатства, лишение коего было б настоящим бедствием для страны, итак, еще одна необходимейшая потребность. Наконец, доходы от провоза, который составляет единственное средство ввести в оборот деньги по всей обширной Сибири. Сих соображений довольно, чтоб доказать, что сия торговля для России крайне важна и почти совершенно необходима.

Ежели, поднявшись отсюда к обширным умозрениям относительно облегчения и расширения сей торговли, мы исследуем способы достижения оных, мы найдем, что нам надобно много еще получить от китайцев. Ограничимся лишь новым торгом в Бухтарме, свободным плаванием по реке Амуру, входом /л. 99об./ российских судов в порт Кантон — и я прибавлю еще несколько непременных изменений в кяхтинской торговле, кои не должны нравиться китайцам. Отсюда вытекает, что мы имеем еще значительные виды и питаем лестные надежды, причем отношения выгоды соединяются с отношениями общественных потребностей, дабы скрепить наши узы с Китаем и настоятельно требовать от нас сохранения оных.

Пекинский кабинет может не знать подробностей, влияние коих рассчитано у нас заботами отеческого и просвещенного управления, но он превосходно ведает, что наша торговля с их державою приносит нам большие выгоды, и что наше правительство придает ей гораздо большую цену, нежели они подобным предприятиям у себя. Будь то уступки, осмелюсь сказать, почти унизительные, на которые мы шли, дабы сохранить сии отношения, либо же поспешность, с коей мы забыли все оскорбления, лишь только оные отношения [483] были восстановлены — всего этого довольно было китайцам, чтоб знать, чего держаться на сей счет.

Не менее важно /л. 100/ рассмотреть сию торговлю в будущем и по отношению к интересам других держав, посещающих Китай. Ее постоянное расширение, по праву поместив ее в ряд важных источников богатства страны, должно было возбудить зависть других торговых наций. Англичане и американцы, имеющие действительные выгоды перед нами, поддержанные системою спекуляций, привычных им при их торговом соперничестве, ободренные продолжительностью последней при остановке торговли в Кяхте, уже отняли у нас часть торговли мехами, и было б слишком смело полагать, что они не приложат усилий, чтоб завершить свое дело. Не говоря о частных сведениях, поддерживающих сие мнение, и об удовлетворении, которого, возможно, потребует посольство лорда Маккартнея, оставшееся безрезультатным по причине деятельной политики Екатерины II. Сии державы должны знать, что они могут производить у себя, либо покупать по той же цене, что и мы, сукно, составляющее главный предмет нашего обмена и перевозка коего по морю дешевле, чем производимая нами по суше. Стало быть /л. 100об./ к соперничеству в торговле мехами можно присовокупить соперничество в торговле сукнами. Таким образом, наши торговые сношения с Китаем по природе своей, из-за соперничества и даже превосходства других держав подвержены самым разорительным и самым пагубным случайностям, коих не может предотвратить вся вообразимая осторожность и коих тщеславие или своеволие китайского правительства могут в любую минуту привести в действие. Ежели сие несчастливое событие должно состояться, напрасно будем мы льстить себя надеждою, будто помочь сему так же легко, как при первых перерывах. Убытки государства и нации будут соответствовать размерам, принятым оною торговлею за последние несколько лет. Сибирь, более населенная и менее богатая, нежели ранее, и тем не менее привыкшая к нуждам и вспомоществованию сей торговли, бесконечно пострадает, а зависть других государств, разумеется, не упустит столь благоприятного случая заполнить пустоту, кою создаст в Китае прекращение торговли с Россиею. Со своей стороны, китайцы, сильные прежними примерами почти боязливого терпения и умеренности, которые /л. 101/ мы им давали, покажут себя лишь более требовательными, и только после новых унижений и жертв мы, возможно, получим надежду восстановить не прежний порядок вещей — сие будет невозможно, — но некоторые связи, столь слабые и незначительные, каковые бывают при самом их зарождении.

Сколь ни тягостно рисовать сию картину, куда тягостнее будет, когда мы убедимся, что довольно ссоры между русским и китайцем, недоразумения меж двумя китайцами, наконец, прихоти китайского чиновника, чтоб осуществить разрыв и осудить Россию, сию великолепную и могущественую империю, на тягчайшие унижения и чувствительнейшие потери. Вышеизложенные обстоятельства приводят к следующим заключениям:

Торговля — единственная связь между двумя империями, выгодная и даже необходимая России, гораздо менее прибыльна и нужна китайцам и столь же презираема их правительством, сколь ценима российским.

Используя сие положение, /л. 101об./ оное правительство сделало из того способ зависимости или подчинения своим прихотям и гарантию политической безопасности.

Сим способом, являющимся либо наступательным оружием, либо милостью, оно прекращает все выгоды, кои мы могли б получить из более обширных или беспрепятственных сношений.

Со своей стороны, китайцам нечего просить или желать от нас.

Связь на основе торговых сношений, отнюдь не будучи гарантирована взаимностью потребностей либо будущих выгод, ненадежна и подвержена опасному соперничеству. [484]

Наконец, будучи признана важным источником общественного процветания, она должна быть поставлена на более прочное основание и следовать иной системе, коя заставила б китайцев заботиться о наших выгодах, хотя б они и не имели взаимных выгод в поддерживаемых с нами торговых сношениях. /л. 102/

Обоюдность политических видов.

Государь обширной, богатой и населенной империи, недавно увеличенной приобретениями удобоудерживаемыми и тем более счастливыми, что они уменьшают силу, либо ограничивают виды самых грозных соседних держав, китайский император не нуждается в войне для удовлетворения своего честолюбия, либо следования законам осторожности. Окруженный и, так сказать, задавленный регалиями своего всемогущества, судья в ссорах меж окружающими его маленькими государствами, он в мире находит не только свою славу, но и свою безопасность. Он четвертый ¹ государь иноземной династии и не может еще безнаказанно уклониться от начал, поддерживающих его на троне, а потому его политика и силы должны быть направлены на внутреннее управление. Маньчжуры, единственное сколь-нибудь военное племя, необходимы, чтоб наблюдать за самим Китаем, и ежели б один из их князей захотел воевать, он сразу оказался б меж двух врагов, из коих более опасны были б китайцы, вообще /л. 102об./ недовольные и обремененные маньчжурским игом. Также единственная война, которую вел царствующий дом, была война с калмыками ², коих опустошительные и успешные набеги угрожали империи. Приобретением части Джунгарии, малой Бухарин, халхаских монголов, калмыцких орд, ушедших из России, и Тибета они обязаны лишь политике, хитрости, но не оружию. Сей же самой методе пекинский кабинет следует [в отношениях] с независимыми и кочевыми народами, кои с ним соседствуют. Он старается подчинить, но не завоевать. Он свободен от забот по ведению сложной политики, и его внимание останавливают лишь две державы. Он, вероятно, опасается продвижения англичан в Индии, однако промежуточные государства и выставляемые природою препятствия делают соприкосновение англичан и китайцев весьма затруднительным. С Россиею граница установлена либо природой, либо определенной линией, действительно удивительной по протяженности и труднодоступности мест. Спорной остается дикая и неблагодарная местность между Удою /л. 103/ и отрогом Станового [хребта], теряющимся к югу от сей реки в Восточном море. Сей предмет мог бы, самое большее, стать поводом для придирок китайцев, но никогда не будет иметь ни малейшей важности. Россия не имеет в своих пределах ни многочисленных и воинственных народов, ни плодородных областей, ни необходимых для торговли коммуникаций. Китайская часть сих мест еще более неблагодарна и запущена. В стране, где политика правительства запрещает разрабатывать богатейшие рудники, невозможно, чтоб рудники Нерчинска или даже Барнаула искусили б их алчность. Многие иные сображения, кои приводить здесь было б излишне, одно более другого, способствуют пониманию причин равнодушия, направляющего отношения Китая с Россиею. Исправное соблюдение статус-кво есть их основа и единственная цель.

Китай мог бы, пожалуй, когда-нибудь прибегнуть к нашему вмешательству в своих столкновениях с Англией, но такой случай столь же маловероятен, /л. 103об./ как выгоды кои извлекла б из сего держава-посредница ³. Деятельный перевес над народами Средней Азии имел бы более непосредственное и верное воздействие на расположение китайцев по отношению к нам. Исследуем, однако, остались ли мы способны воспользоваться единственными выгодами, предоставленными нам нашим положением. [485]

Вне сомнения, Россия есть единственная держава, каковой Китай мог бы опасаться как по причине ее силы, так и из-за соприкосновения на протяжении шести тысяч верст и по причине известных ему, либо предполагаемых им ее планов. Сие опасение, конечно, уже имело б следствия наисчастливейшие для России и наипагубнейшие для Китая, ежели б отличное положение, занимаемое Россиею среди европейских держав, и деятельное участие, кое ей должно принимать в их интересах и столкновениях, не отвлекали ее постоянно от китайских дел. Удерживаемый опасением прервать торговлю в Кяхте, санкт-петербургский кабинет неоднократно полагал нужным идти на уступки, коих он никогда б не перенес при иных обстоятельствах, либо отвергать /л. 104/ прожекты, исполнение коих было б легко и достославно.

Независимо от всех невыгод недеяния, проистекающих от сего неверия в собственные наши силы, представляются многие обстоятельства большой важности, пагубные последствия коих должны привлечь внимание правительства.

Вследствие сей системы уступок, соблюдаемой, по несчастию, с чрезмерными постоянством и верностью, мы пренебрегли поддержанием нашего влияния на народы, служащие посредниками меж нами и Китаем.

Из сего проистекает, что наша торговля с Бухарией, Хивой и киргизами, совершающаяся при посредстве сего последнего народа, часть коего уже платит дань Китаю, становится с каждым днем убыточнее. Вероятно, и достоверные сведения подтверждают сие (смотрите доклады генерала Лаврова) (См. док. № 146, 149, 150), что китайское правительство, верное своей обычной политике, поочередно раздражает и ласкает сих кочевников и ежели не желает подчинить их себе, то, по крайней мере, старается отделить их от России. Нет ничего /л. 104об./ невозможного в том, что последние неудачи караванов в Бухарин произошли от китайского влияния. Ежели такой порядок дел сохранится, не только будет потеряна торговля в Оренбурге, но и все виды на расширение оной в сих местах, даже вплоть до Индии, неизбежно должны рассеяться.

Дабы отнюдь не раздражать соседа робкого и подозрительного, но держащего нас в зависимости, мы удалили свои войска от той части границы, где они могли произвести наибольшее воздействие, и тем подверглись возможности оскорблений от наименее опасного врага или мятежа в областях, населенных разбойниками и бродягами.

Наконец, заместо того, чтоб быть в состоянии придать вес справедливым требованиям, мы добровольно отказались от всех наших сил, от соединенной мощи и от сохранявшегося у нас благодаря хорошо управляемому применению нескольких средств прямого влияния на Китай или независимые народы, отделяющие нас от сей империи, и, оставив /л. 105/ сии последние под воздействием деятельной китайской политики, мы сочли, что ценою нашей умеренности, либо равнодушия они предоставят нам выгоды, в коих упорно отказывали — те самые, кои они едва возвратили из страха, внушенного им храбрыми защитниками Албазина. ⁴

Из сего изложения представляется несомненным, что пекинский кабинет, постоянно видя нашу нечувствительность к оскорблениям и неколебимость в нашей системе миролюбия, даже когда он отказывал в самых справедливых и умеренных просьбах, что мы часто давали народам, служащим для нас посредниками, примеры забвения или по меньшей мере равнодушия к их судьбе. Наконец, не имея надежды ждать от нас никакой выгодной уступки, должен [он] быть успокоен в отношении наших средств препятствовать его прожектам и не должен знать иных политических видов /л. 105об./ кроме взаимной выдачи перебежчиков. [486]

Обоюдность уважения.

Когда две нации вовсе не связаны между собою интересами политической, либо торговой обоюдной выгоды, между ними могут установиться отношения, основанные на чувстве уважения. Они лишены общих, или немедленных интересов и основаны на представлении о силе, или влиянии государства, коего протяженность, близость и богатства суть обыкновенно мера сего отношения, начинающегося почтением и оканчивающегося опасением, когда действие может последовать вскоре за угрозою и напомнить о должном уважении к соглашениям.

Посмотрим, следовательно, сумела ли Россия, изо всех европейских держав располагающая наибольшими средствами, внушать уважение перед лицом Китая, извлечь все выгоды, не говорю — которые могла, но которые должна была извлечь для сохранения своего достоинства и ненарушения своих прав.

История наших отношений с Китаем есть, без сомнения, самое /л. 106/ обширное и полное собрание несправедливостей, чванства и оскорблений, какие государство когда-либо позволяло себе по отношению к могущественному и всегда справедливому соседу. Посольства Головина, Измайлова и Савы Владиславича, отправленные при обстоятельствах, когда китайцы опасались завоеваний или [подобных] планов России, представляют самую отвратительную картину трусости, совокупной со спесью, невежества, соединенного с коварством, и угроз, сдерживаемых страхом. Семь караванов — суть памятники алчности и лихоимства китайского Министерства. Тринадцать самовольных перерывов в торговле доказывают его презрение к договорам и упрямство в своих прихотях. Переписка Трибунала с Сенатом есть собрание обвинений и софизмов, заслуживающих лишь презрения. Обращение, коему они подвергли бежавших из России торгоутов, казнь Шадар вана (Слова: Шадар вана написаны по-русски), разрубленного на куски на глазах у Братищева в 1756 г., и множество подобных примеров — суть доказательства их варварства. Наконец, /л. 106об./ перо отказывается начертать все поступки, долженствующие обесчестить сие правительство, — не говорю перед судом наций, но даже во мнении слепых почитателей его мудрости и нравственности.

Невозможно считать свидетельством уважения и внимания отправку в Россию двух китайских посольств. ⁵ Истинною Их причиною было просить помощи против контайши и подкупить Аюку-хана, стало быть лишь страху и предательству, а не другим чувствам, коих она имела право ожидать, обязана Россия в отношении оных поступков. Я уж не буду говорить об оскорбительных формулах, кои китайский кабинет употребляет в своих сношениях с Россиею, о сей неуместной претензии считать ее государя подчиненным себе владетелем, об унизительном этикете, требуемом от ее посланников. У каждого народа свои предрассудки и обычаи, можно презирать их, находясь вне его страны, но в ней самой они заслуживают уважения, ежели только они не противны установленным соглашениям и подчиняться им не унизительно.

Что же до /л. 107/ нарушений договоров, пренебрежения ко всеобщим установлениям, уважаемым самыми дикими народами, то я хочу сказать, что китайское правительство признает оные, когда относит к себе, и насмехается над ними, когда их соблюдения требуют другие. Тем не менее именно в отношениях с единственной державой, силы и соседства коей они опасаются, китайцы позволяют себе и даже нарочито усиливают сие пренебрежение к справедливому уважению. Малейшее передвижение на границе, появление сенатора или генерала, установление каких-либо поселений — все беспокоит это правительство, и в беспокойстве своем оное принимает меры предосторожности, как ежели б ему действительно угрожали. Подобная противуположность могла б породить недоумение, ежели б, к несчастию, причины оной не находились бы в способе [487] ведения наших дел с Китаем до сей поры. С того времени, как вооруженная рука предприимчивых и смелых искателей приключений заставила китайские войска на Амуре бежать в трепете, никакая решительная мера не давала китайцам представления о силе России. С Головиным было мало войска, китайские же /л. 107об./ послы явились на Нерчинский съезд с армией, вследствие чего он был вынужден подписать мир. Когда граф Рагузинский вел переговоры в Китае, на границе стоял лишь один полк, не могший спасти его от скорблений и несправедливостей, кои китайцы допускали по отношению к нему. Исключая некоторое число бесплодных попыток остановить бегство калмыков-торгоутов, не только не было никаких выступлений противу китайцев, кои оных завлекли и приняли, но мы допустили, чтоб Китай говорил о сем деле повелительным тоном и в конце концов запретил нам упоминать о нем. Наконец, все их нарушения договоров и оскорбления встречали в ответ лишь умеренные и дружественные объяснения. Воспоминание об Албазине, опасение, что оный будет восстановлен, и некоторые темные сведения о могуществе России — суть единственные причины остатков уважения, до коих китайское правительство еще снисходит, но сие впечатление, ослабленное временем и особливо бездеятельностью, кою мы не перестаем наблюдать, есть ныне не /л. 108/ более, чем зыбкое и неопределенное мнение, коим пекинский кабинет, по тщеславию и трусости своим, любит пользоваться при всех случаях. Разумеется, петербургский кабинет, занятый важнейшими делами своих европейских отношений, не нашел благоприятного времени для разрешения неприятностей и опасностей наших отношений с Китаем и установления системы покровительства и уважения. Китайцы, не ведающие, что происходит в Европе, могут приписать лишь опасениям, или слабости поведение, носящее все черты оных, хотя и оправданное высшими соображениями. Наиболее дерзости должно было придать им то, что наша твердость уменьшалась соответственно с ростом нашей мощи.

Они должны были из того заключить, что слух о ней ложен, либо что срочная необходимость отвращала наше внимание и силы. И то и другое мнение равно невыгодны для нас, впрочем, несомненно, что завидующие нашей торговле державы истолкуют /л. 108об./ сии события в смысле, который покажется им наиболее благоприятным для их интересов.

Пути для новостей через Кантон открыты, со стороны ж России — закрыты, к тому же никто никогда не верил говорящим о самих себе. Остановленная в своем прямом влиянии на Китай, Россия лишена и тех средств, кои могла б ей дать третья держава, либо попросив ее помешать китайцам, либо показав им меру ее власти, дав им благодетельный урок, испытать последствия коего на самих себе они, вероятно, побоятся.

Из всего вышесказанного можно заключить, что китайское правительство не сохраняет никакого уважения к России, и опасение — почти единственная основа сего чувства — настолько слабо, что почти отсутствует.

Ежели приведенное выше исследование обоюдности потребностей, политических интересов и уважения (Подчеркнуто в тексте) между Россиею и Китаем везде обнаруживает огромное неравенство не в нашу пользу в том, что касается до сих трех главных основ союза между государствами, ежели оное же исследование /л. 109/ показывает нам, что оно отнюдь не зависит от стараний нашего правительства возбудить в китайцах желание поддерживать торговые отношения, столь нам необходимые, то уже не покажется сомнительным, что наша торговля ставит нас в полнейшую зависимость от самого тщеславного и требовательного правительства, что малая ее надежность подвергает нас соперничеству целиком к нашей невыгоде и что, наконец, дабы выйти из столь критического положения, нам надобно только употребить данные [488] нам провидением средства, чтоб иметь возможность предоставить китайскому правительству равноценный политический интерес, каковой скоро склонит чашу весов на нашу сторону.

Долгий, и слишком уж долгий опыт учит нас, каким опасностям подвергает нас забвение сего правила. Наши отношения представляют собою лишь череду справедливейших просьб, упорно отклоняемых, умеренности противу самых вопиющих нарушений, молчания противу оскорблений. Итак, с сожалением, но по справедливости, основываясь на неоспоримых доказательствах, долженствует заключить, что наши отношения с Китаем, /л. 109об./ даже договоры, — суть узы непрочные, оставленные на произвол событий и прихотей горделивого и малопросвещенного правительства. Лишь под покровительством системы протекции и уважения торговля не станет более предприятием, предоставленным случаю, станет столь же долговечным, сколь и прибыльным источником общественного богатства. Она будет предметом солидных дел, и лишь тогда, сумев глубоко укорениться, она даст наилучшие плоды. Под покровительством подобной системы негоциант сможет предложить уступки и привилегии, кои должны вновь расширить сию торговлю, и будет выслушан, тогда лишь все невыгоды для России настоящего порядка вещей в отношении потребностей, политических интересов и уважения или, скорее, опасений, обернутся против Китая и поставят его в то же положение зависимости и уступок, в коем ныне пребывает Россия. Можно даже смело заявить, что действие ее [данной системы] — будет иметь еще гораздо большие последствия для Китая. При настоящем /л. 110/ положении столкновение меж двумя государствами может повлиять только на отдаленную часть Российской империи, противный удар едва ощутится на остальной части ее обширного пространства: предшествовавшие события доказали сие. Совершенно иначе обстоит дело для Китая, ежели Россия предпримет решительные действия против него. Восстание недавно подчиненных народов, их недовольство, их доверие к России, кое не замедлит возродиться, [то обстоятельство, что] единственному убежищу правящей династии легко угрожать и захватить оное, наконец, трусость и невежество китайских войск, кои даже не станут утруждаться победою, — вот ужасающие последствия, коих китайское правительство должно ожидать от решительного шага и коих оно не сможет отвратить.

Разумеется, от видов и особливо от великодушия России будет зависеть умерить свои успехи. Однако, несомненно, что она остановится, лишь получив верную гарантию отношений, составляющих одну из отраслей процветания нации, лишь добыв все необходимые льготы /л. 110об./ для ее расширения. Ей нужны будут не завоевания, не приобретения земель, но пути сообщения, рынки, преимущества, кои все страны согласились предоставлять друг другу за исключением случаев открытого недоброжелательства. И какие гарантии сих преимуществ могут существовать для китайского правительства, как не опасение нового возмездия?

Таковы суть счастливые следствия, коих можно, даже должно, ожидать для внутреннего процветания империи от системы, основанной на ее самых близких интересах, ее средствах и, можно сказать, на справедливости.

Осмелимся, однако, обратить свои взоры на расчеты, быть может, менее непосредственные, менее близкие, но не менее важные, и нам можно будет позволить себе надеяться еще и в этом отношении на самые счастливые последствия от установления сей системы.

Уважение к России, оказываемое на всем протяжении Азии, неизбежно дает ей влияние, ограничиваемое только ее умеренностью. Имея возможность употребить оную, дабы умерить планы /л. 111/ китайцев относительно киргизов и других народов, обитающих меж двумя государствами, она достигнет того, что прямые ее интересы будут совершенно недосягаемы. Тогда лишь от нее будет [489] зависеть распространить оные и на торговые связи, поддерживаемые Китаем с морскими державами, и придать новый вес своему политическому преобладанию. Более чем вероятно, что находясь перед выбором между решительными действиями России и разрывом торговли с указанной ею державою пекинский кабинет не поколеблется избрать второе, тем более, что его безразличие ко всякой иностранной торговле уменьшает [для него] значение подобной потери. Лорд Маккартней в своем донесении сообщает, что китайцы поддерживают кантонскую торговлю более из национальной гордости, нежели из придаваемой ей цены, либо получаемых от нее выгод. Прихоти государя, или происков министра довольно, чтоб закрыть ее, и сие также к выгоде России, ежели она сможет сим воспользоваться. Но почему не /л. 111об./ предположить здесь возможность большого переворота во владычестве и торговле Англии в Индии?

Почему не предположить и даже предуготовить все выгоды, кои Россия необходимо должна получить от такого события? Ежели оное случится прежде, нежели ее влияние на Китай будет прочно установлено, то соперничество других держав не даст ей времени извлечь из сего влияния все выгоды, но, напротив, какой обширный источник богатства и могущества открывается для России, когда с уже готовыми средствами она сможет обратить его в свою пользу, либо распределить его сообразно со своими видами и интересами.

Ежели для России когда-либо будет возможна торговля с Индиею, сие случится именно в то время. Существовавшие доныне трудности могли б быть тогда устранены, но ежели надо будет ограничиться исключительно торговлею с Китаем, это даст, вне сомнения, огромную прибыль, каковую легко вычислить по годовому вывозу из Кантона.

Важные неудобства непрочности наших нынешних отношений с Китаем, конечно, не ускользнули от просвещенности и прозорливости /л. 112/ санкт-петербургского кабинета. Вне сомнения, он не раз с сожалением взирал на опасности, коим необеспеченность торговли с Китаем подвергает области, обреченные природою на чувствительнейшие лишения. Однако, в желании своем помочь сему злу он был остановлен заботами о европейских делах и еще более довольно общим мнением о препятствиях и особенно об издержках, кои де повлечет за собою установление твердой системы, выгоды коей были показаны выше. Различные и зачастую поверхностные сообщения о Сибири заставили опасаться неодолимых трудностей. Исходя из таких предположений продолжали отказываться от сей системы, столь достойной могущества империи, столь незаменимой, чтоб защищать ее выгоды и даже права. Вместо того, чтоб сделать из торговли следствие политического уважения, вторым пожертвовали первой, оставшейся безо всякой гарантии. Разве, однако, сия система не заслужит внимания государя, беспрерывно пекущегося о благе /л. 112об./ и процветании своих народов, ежели б можно было представить ему следующие истины, подкрепленные доказательствами.

1. Что одна Сибирь дает средства, мудрого и честного использования коих довольно, чтоб занять перед Китаем достойное положение и обеспечить действенную защиту торговли, которая есть единственный источник ее благосостояния.

2. Что расходы на подобные предприятия будут арифметически много ниже убытков от прекращения торговли, как для казны, так и для нации.

3. Что с незначительным увеличением расходов оборонительные, либо покровительственные меры могут быть превращены в наступательные и дать, наконец, России не только выгоды, о коих она уже целый век тщетно хлопочет перед китайским правительством, но и тех, что изложены в общем итоге и которые будут несоизмеримы с затратами на них.

4. Что так называемая война с Китаем есть /л. 113/ всего лишь легкая и непродолжительная экспедиция. [490]

5. Что ее почти неизбежный успех доставит России обширные и плодородные земли и рынок для торговли на востоке.

6. Что свободное плавание по Амуру, даже ежели китайцы согласятся на оное, есть благо еще более непрочное, чем наша торговля с ними, пока оное не соединено с обладанием левым берегом сей реки.

7. Наконец, что именно из Албазина и с берегов Амура должно договариваться с китайцами о прочих ожидаемых нами от них выгодах.

Здесь политике должно умолкнуть и предоставить слово администратору, либо военному. С помощью их знаний и советов автор настоящей записки обязуется доказать истинность вышеизложенных пунктов. Ежели предшествовавшие им замечания заслужили некоторое доверие, то любовь к отечеству, заботу о его славе и процветании руководили им в сем труде и /л. 113об./ поддержат его в исполнении долга, какого бы рода ни были ему даны поручения.

Граф Головкин.

Писано в Троицкосавском, сего 19 февраля 1806-го.

На л. 94 над текстом по-русски: К реляции посла гр[афа] Головкина от 19 февр[аля] 1806-го.

Там же: №  2.

Комментарии

1. Головкин ошибается. Маньчжурская династия Цин была формально провозглашена в Пекине как всекитайская в 1644 г. Первым маньчжурским императором стал Фу Линь (девиз годов правления — Шуньчжи; 1644-1661), затем — Сюань Е (девиз годов правления — Канси; 1662-1722), далее — Инь Чэнь (девиз годов правления — Юнчжэн; 1723-1735), после на престол взошел Хун Ли (девиз годов правления — Цяньлун; 1736-1795) и, наконец. Юн Янь — пятый маньчжурский император (девиз годов правления — Цзяцин; 1796-1820). (Маньчжурское владычество в Китае, с. 375).

2. Цинское правительство трижды (в 1755, 1756 и 1757) направляло в Джунгарию огромные армии, с помощью которых в 1757-1758 гг. ликвидировало Ойратское ханство. Подробнее см.: Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (1635-1758). — М., 1964; Думан Л. И. Завоевания Цинской империей Джунгарии и Восточного Туркестана // Маньчжурское владычество в Китае, с. 264-289.

3. В 1860 г. русский посланник в Китае Н. П. Игнатьев (заключивший в 1860 г. русско-китайский Пекинский договор) выполнял посреднические функции в переговорах между великим князем Гуном и англо-французскими представителями в Пекине.

4. См. коммент. 3 к док. №  93.

5. Ко времени посольства Ю. А. Головкина Россию посетили три китайских посольства (см. коммент. 5 к док. №  53).