№  252

1806 г. января 13. — Доклад ургинских пограничных правителей Юндендоржа и Фухая императору Юн Яню о переговорах с Ю. Л. Головкиным в Урге и с просьбой издать указ о возвращении русского посольства в Россию ¹

/л. 619/ 12 луна 6 день (Января 13)

Всеподданнейший доклад ваших ничтожных слуг Юня и Фу. Почтительнейше представляем доклад и испрашиваем высочайший указе повелением прогнать обратно незаконно действующего русского посла.

Недавно, 11 луны 12 дня (Декабря 20), во исполнение высочайшего повеления мы, ваши ничтожные слуги, дали распоряжение бэйлэ Намжилдоржу, бэйсэ Нинбоодоржу и кяхтинскому чжангиню Кэсику тщательно пересчитать их подводы, [396] общее количество которых 125, свиту посла, число лошадей, скота, /л. 620/ проверить прочее имущество и вместе с главой русского посольства Головкиным выступить из Кяхты.

Помимо 40 человек русских, умеющих ездить верхом, на каждой почтовой станции потребовалось еще 700 верховых, чтобы тащить при помощи бечевы их большие четырехколесные повозки, а также 40 монгольских юрт. На каждой почтовой станции было также нужно заготовить: 20 баранов, десять цзиней сахара, три цзиня байхового чая, 60 цзиней риса, 15 цзиней свечей и 180 верблюдов под вьюки.

На всех 11 почтовых станциях от Кяхты до Курэня лежит глубокий снег. Поэтому из-за тяжести русских повозок и большого количества личных вещей /л. 621/ посольство, охраняемое бэйлэ Намжилдоржем и бэйсэ Нинбоодоржем, вынуждено было сделать в пути четыре привала и лишь 25 дня (Января 2) прибыло в Курэнь.

Головкин первым прислал чиновника [Байкова] в чине камер-юнкера, чтобы справиться о здоровье ваших ничтожных слуг. Поэтому и от нас были отправлены чиновники с ответным визитом. Мы, ваши ничтожные слуги, оказывая честь главе посольства иностранного государства, приказали также ичихяра хафаню Фунянге и прочим разбить шатер и отправиться навстречу Головкину.

26 дня (Января 3) Головкин снова прислал своих людей разузнать, не придем ли мы, ваши ничтожные слуги, к нему в этот день первыми с визитом, но поскольку мы, ваши ничтожные слуги, на это не отреагировали, то Головкин [снова] нанес нам визит первым. /л. 622/ В тот же день мы, ваши ничтожные слуги, нанесли ему ответный визит. Так как встреча наша проходила нормально, и русские вели себя почтительно, мы, ваши ничтожные слуги, сказали им следующее:

”Великий и премудрый император, всесторонне обдумав искренние намерения вашего хана, удостоил вас на сей раз безграничной милости: завтра для вас будет устроено праздничное угощение.”

Вместе с тем мы, ваши ничтожные слуги, подумав, пришли к такому выводу. Русские по своей натуре весьма коварны, очень ловко умеют выведывать и придираться к делу по любому поводу. /л. 623/ И поскольку в скором времени они прибудут на аудиенцию к его небесной светлости, очень важно обучить их церемонии ”коутоу”. Если их не заставить в нашем присутствии исполнить эту церемонию, то я, ваш ничтожный слуга Юнь, весьма опасаюсь, как бы впоследствии не случилось того же, что произошло в 58 году Цяньлун (В 1793 г.), когда управляющий соляными варницами Чжэн Шуй и прочие, которым была поручена охрана главы английского посольства, не смогли предусмотреть всех мелочей. Поэтому мы, ваши ничтожные слуги Юнь и Фу, посовещавшись, решили поступить таким образом. После того, как все будет готово для праздничного угощения, разъяснить Головкину, что [у нас] существует церемония земных поклонов, стоя на коленях, исполняемая за милость императора (Между строк текста: Император красной тушью изволил начертать: Справедливо), /л. 624/ и после этого потребовать, чтобы он вместе с нами, вашими ничтожными слугами Юнем и Фу, исполнил церемонию ”коутоу”.

С этой целью мы, ваши ничтожные слуги, 27 дня, вновь специально с этой целью отправили в русский лагерь секретаря Токтобу (Января 4), поручив ему в подходящий момент во время разговора объявить о том, что им будет [397] пожаловано праздничное угощение. Возвратившись, Токтобу сказал, что он все объяснил русским через их переводчика. Когда после этого к нам пришел Головкин, мы, ваши ничтожные слуги, поставив у восточной стены жертвенный стол с благовониями, дали ему разъяснение:

Сегодня, помимо особой встречи, которая обычно устраивается послам, вы по повелению великого и премудрого императора /л. 625/ удостоитесь еще одной безграничной милости — для вас приготовлено праздничное угощение. И поскольку в своем письме вы сообщили нам, что прибыв на аудиенцию к его небесной светлости, исполните церемонию земных поклонов, стоя на коленях, то мы хотим, чтобы вы теперь в благодарность за пожалованное вам по милости императора праздничное угощение вместе с нами, ваном и амбанем, совершили эти поклоны по нашему обычаю.

На это Головкин, его помощник камер-юнкер Лев Сергеевич и другие ответили:

”Мы исполним церемонию земных поклонов лишь на аудиенции у бокда хана (Так в тексте), а здесь не исполним (Между строк текста: Император красной начертать: Совершено незаконны слова). Если же исполним поклоны, то только по нашему русскому обычаю — стоя. /л. 626/ Кроме этого, в наших старинных документах совершенно ничего не говорится о том, чтобы когда-либо в пограничных землях исполнялась церемония земных поклонов, и, к тому же, прежде наши послы никогда не отбивали поклоны, стоя на коленях”.

Поскольку они начали нести еще большую околесицу, заявив, что вино, пожалованное императором, принимали из его рук только стоя (Подчеркнуто в тексте и написано: Подчеркнуто красной чертой), мы, ваши ничтожные слуги, изменив выражение лица, дали им такое разъяснение:

Настоящий случай нельзя сравнивать с теми, которые имели место прежде. Разве раньше, после того, как все было приготовлено на почтовых станциях, для вашей охраны в пути назначался ван такого ранга, как я и амбани? Разве встречали посольства с таким почетом, устраивая /л. 627/ для них праздничное угощение? Мы представили на высочайшее имя доклад лишь только потому, что вы недавно в своих письмах неоднократно уверяли нас, что исполните эту церемонию. И только тогда великий и премудрый император удостоил вас такой безграничной милости. Вы не знаете наших церемоний, и поскольку дело обстоит именно так, как же можно являться на аудиенцию к его небесной светлости, великому и премудрому императору?

На наши разъяснения Головкин и прочие возразили следующее:

”Прежде нам ничего не говорили об исполнении этой церемонии и сегодня мы ни в коем случае не можем на это согласиться”./л. 628/

В ответ мы, ваши ничтожные слуги, сказали:

”Вы говорите, что прежде вам не сообщали ничего по данному вопросу, но разве только что к вам не присылался от нас секретарь Токтобу, чтобы уведомить об этом?”

Головкин и прочие на это ответили:

”Мы поклонимся только по нашему обычаю”.

И, немного подумав, добавили:

”Нам совершенно ничего неизвестно относительно вашей церемонии земных поклонов”.

Поскольку нельзя было все время проявлять нерешительность и идти на уступки, а русские продолжали задавать наглые вопросы и придумывать вздорные отговорки, мы, ваши ничтожные слуги, предложили им уйти, объявив: ”Если дело обстоит таким образом, возвращайтесь пока в свой лагерь”. [398]

На другой день, 28 дня (Января 5) мы, ваши ничтожные слуги, отправили к Головкину бэйлэ Намжилдоржа, бэйсэ Нинбоодоржа и ичихяра хафаня Фунянгу, /л. 629/ приказав вновь дать следующее разъяснение Головкину относительно нашей церемонии:

”Исполнение церемонии не является для вас унижением, так как вы удостоились исключительной милости великого и премудрого императора: в Курэне, посреди монгольской степи, специально для вас приготовлено праздничное угощение. Это является милостью, которой трудно удостоиться. Послы других государств никогда не удостаивались подобной милости. Вы хорошенько подумайте об этом”.

Когда после этого разъяснения их спросили, исполнят ли они в благодарность за пожалованный им по милости императора пир земные поклоны по нашему обычаю, Головкин и прочие, приняв важный вид, вновь не дали бэйлэ Намжилдоржу и прочим своего согласия (Между строк текста: Император красной начертать: Совершено еще большее преступление), /л. 630/ после этого к нам был прислан камер-юнкер Лев Сергеевич, через которого было вновь передано, что они решительно не согласны исполнить земные поклоны по нашему обычаю.

На другой день Головкин опять прислал камер-юнкера Льва Сергеевича, который заявил:

”Вчера наш Головкин при встрече с ваном и амбанем уже дал окончательный ответ. Только что то же самое было передано через бэйлэ и прочих, а именно: если мы и исполним поклоны, то только по нашему обычаю, стоя, а по вашему обычаю отбивать поклонов мы не станем”.

Конечно, мы, ваши ничтожные слуги, не могли с этим согласиться (Между строк текста: Император красной начертать: Правильно) и немедленно через бэйлэ Намжилдоржа и прочих передали такой ответ:

”Сейчас от бэйлэ Намжилдоржа мы узнали ваш окончательный ответ, из которого следует, что в благодарность за пожалованный по милости императора /л. 631/ пир вы не исполните земных поклонов по нашему обычаю. Поэтому возвращайтесь обратно.”

После чего мы отправили камер-юнкера Льва Сергеевича в их лагерь.

Позднее, 11 луны 30 дня (Января 7), когда уже прибыли наши переводчики — Айчэнга, Дафэнь и другие, мы, ваши ничтожные слуги, приказали им все это еще раз растолковать русским, а 12 луны 2 дня мы лично встретились с Головкиным и также дали ему подробное разъяснение. На это Головкин ответил:

”Это новый обычай, и именно поэтому я желаю получить разъяснение по вопросу об установлении этого нового обычая между нашими двумя государствами”. /л. 632/

После этих слов Головкина мы, ваши ничтожные слуги, решительно растолковали ему следующее:

”Вы будете исполнять земные поклоны в благодарность за величайшую милость премудрого императора, и это является великим законом. Ваш хан знает об этом и, конечно, не поставит вам этого в вину. Данный вопрос нельзя считать спорным. В ранее заключенном трактате не говорится о праздничном угощении, но великий и премудрый император удостоил вас особой, безграничной милости. Вы же не только не хотите исполнить земные поклоны, но более того, пытаетесь сделать это спорным вопросом, /л. 633/ поэтому намерение Головкина отправить своего человека в столицу для обсуждения настоящего вопроса с Монгольским Министерством само собой отпадает. Если вы намерены [399] тушью изволил тушью изволил считать этот вопрос спорным, то вам ничего не остается, как возвратиться обратно, доложить обо всем вашему хану, а потом прислать лист из Сената. Действительно, глава посольства такого чина, как ты, не может принимать самостоятельных решений. Поскольку вы уже заявили, что не исполните церемонию земных поклонов перед великим и премудрым императором и решили возвратиться отсюда, поэтому уезжайте обратно.

На это Головкин ответил:

”Я ни в коем случае не возвращусь, пока не получу указ великого богдо хана (Так в тексте)”. /л. 634/

В ответ мы дали им следующее разъяснение относительно положения дел:

”Если вы не отправитесь обратно, мы не сможем впредь полностью обеспечить вас всем необходимым”.

На что Головкин, приняв еще более надменный вид, заявил:

”Если дело обстоит именно так, то я распоряжусь распределить все поровну, и мы подождем”.

Достойные казни русские заявили, что они возвратятся назад лишь после получения указа императора. Это свидетельствует о том, что возвращаться обратно им совсем не хочется, что они стыдятся исполнить церемонию земных поклонов и что они каторжники по своей натуре. Поскольку в настоящее время лошади на почтовых станциях, расположенных к северу от Курэня, поставлены на отдых, и поэтому потребуется несколько дней, чтобы успеть все подготовить для возвращения /л. 635/ этих каторжников обратно. Учитывая данное обстоятельство, мы велели им начинать сборы и немного подождать.

Всесторонне обсудив положение дела, мы, ваши ничтожные слуги, пришли к такому заключению. Русские, как правило, действуют коварно и мастера спорить по мелочам. Русский хан, начиная с 8-го года Цзяцин, неоднократно с искренними намерениями представлял в Трибунал листы об отправлении посольства с данью и только поэтому император, удостоив его великой милости, повелел повсеместно выдать из кладовых серебро на расходы /л. 636/ и доставить посольство ко двору. Теперь русские уже прибыли в Курэнь, но не желают обучиться церемонии и исполнить ее за пожалованный пир. Несмотря на наши разъяснения, они продолжают задавать пустые вопросы, совершать незаконные поступки, и вообще их поведение стало совершенно несносным. Хотя в документах, хранящихся в Канцелярии ваших ничтожных слуг, не имеется записей относительно русских посольств, которые прежде прибывали ко двору, однако мы полагаем, что еще не было случая, когда бы русские послы не исполнили церемонию земных поклонов. Если мы не заставим их исполнить церемонию земных поклонов в нашем присутствии, а по прибытии в столицу, окажется, что русские /л. 637/ не согласятся исполнить церемонию земных поклонов, или возникнут еще какие-либо другие осложнения, которые обеспокоят его императорскую светлость, мы, ваши ничтожные слуги, поистине будем чрезвычайно напуганы и не сможем этого перенести. Если бы мы, ваши ничтожные слуги, полагали, что все идет как следует, мы не испытывали бы страха и не представляли бы доклады. Однако в настоящее время поведение русских, прибывших из иностранного государства, свидетельствует о том, что они не понимают того, что удостоены исключительной милости императора, проявляют полнейшую неблагодарность и без конца придираются к делу. /л. 638/ К тому же в журнале входящих и исходящих бумаг нашей Канцелярии имеется запись текста указа императора, изданного прошлым летом, где сказано:

”Если русские не выполнят хотя бы один из тех пунктов, которые им повелевается исполнить, немедленно прогнать их обратно. Ни в коем случае нельзя проявлять нерешительность и слабость (См. док. №  102)”. [400]

Если теперь со всей решительностью не прогнать их обратно, то достойные казни русские будут еще больше важничать. К тому же путь до столицы дальний, по дороге они станут еще более кичливыми и начнут придираться ко всяким мелочам. Поэтому чем больше мы, ваши ничтожные слуги, думаем, тем больше опасаемся. /л. 639/ В настоящее время, исчерпав все возможные средства, представляем доклад, испрашивая высочайший указ относительно назначения бэйлэ Намжилдоржа, бэйсэ Нинбоодоржа, дзасака, таиджи Гуручжаба, ичихяра хафаня Фунянги и других монгольских чиновников, чтобы под их строгим надзором прогнать русское посольство обратно в Кяхту. Покорнейше просим его императорскую светлость, прозорливо рассмотрев дело, издать поучительный указ. Русские — единственный народ, который в течение длительного времени пренебрежительно относится к особым милостям императора, и уж совершенно никуда не годится то, что какой-то негодный русский посол Головкин [все время] по мелочам придирается к делу. Но из всех этих русских камер-юнкер Лев Сергеевич — самая зловредная тварь. /л. 640/

Покорнейше просим его премудрую императорскую светлость прозорливо рассмотреть вопрос о том, не следует ли поручить подвластному Трибуналу составить и отправить в российский Сенат лист, в котором подробно и со всей строгостью изложить все, о чем доложили мы, ваши ничтожные слуги, а отсюда отправить письменные уведомления в Лифаньюань, амбаням Фэ, Хусутунге, главноуправляющему провинцией Чжили Цю Хингяню и прочим, которые по указу императора были командированы для сопровождения посольства, а также сахаляньуласкому, илийскому, /л. 641/ улясутайскому и кобдоскому цзянцзюням и амбаням. Затем я, ваш ничтожный слуга Юнь, представив на высочайшее имя доклад об отъезде русского посольства обратно на кяхтинскую границу, налегке по почтовым станциям отправлюсь в столицу и, совершив церемонию земных поклонов, явлюсь к его небесной светлости, чтобы подробно доложить о положении дел с русским посольством. Питаем в сердце надежду на получение поучительного императорского указа.

Далее, мы, ваши ничтожные слуги Юнь и Фу, действительно по своей неспособности /л. 642/ и глупости не сумели исполнить порученного нам дела, касающегося прибытия ко двору русского посольства и поэтому покорнейше просим премудрого императора повелеть Трибуналу обсудить преступление, которое совершили мы, ваши ничтожные и глупые слуги.

Со страхом и трепетом почтительнейше представляем на высочайшее воззрение письмо, присланное в наш адрес Головкиным (См. док. № 249), а также копию письма с разъяснениями, отправленного нами в его адрес (См. док. № 248). Покорнейше просим его императорскую светлость прозорливо рассмотреть дело.

На л. 642 в конце текста: По представленному докладу. На данном докладе, полученном [обратно из Пекина] той же луны 22 дня (Января 29), император красной тушью изволил начертать следующую резолюцию: Издан указ.

ЦГИА Монголии, ф. М-1, о. №  639, л. 619-642. Запись в журнале Канцелярии ургинских пограничных правителей на маньчжурском яз. Перевод с маньчжурского яз. И. Т. Мороз.

Комментарии

1. В марте 1809 г. сибирский генерал-губернатор И. Б. Пестель представил в Коллегию иностранных дел записку с изложением содержания доклада ургинских пограничных правителей императору Юн Яню (не ранее 13 января 1806 г.) об отказе Ю. А. Головкина исполнить в Урге церемонию "коутоу”, которая была получена от начальника 8-й миссии архимандрита Софрония (Грибовского), вернувшегося из Китая. /л. 552об./

Перевод с доклада вана Юнь-донь-доржия.

Прибывших российских посланцов, встретив, за препровождением и охранением довезли до Урги.

Тут, послушиствуя указу, когда стали угощать нарядным делом, при котором случае не упустили внушить им, дабы они, вникнув в обряд церемониальный, по оному принесли благодарность земными поклонами за оказанную им милость, но они отвечали:

”Понеже мы сего обряда не знаем и потому без разсуждения к выполнению онаго не приступим”.

Когда же мы, рабы твои, паки настоятельно стали предлагать, что сей закон есть необходимо нужный, то они на наше предложение такой дали ответ:

"Мы не есть приехавшие с данию из малаго какого-либо владения посланцы, вы предлагаете необходимость вашего закона, мы же, напротив, поставляем для нас необходимо нужным и важным нашего государя указ”. И в сем твердо и непоколебимо стоя, не показывая ниже малейшаго знака соответственности в требуемом, но являют непреклонность и упрямство противу истинны и чрезмерное ожесточение или варварство.

Чего ради рабски донеся, просим разрешительнаго указа (АВПРИ, ф. СПб. Главный архив, IV-4,1802-1804 гг., д. №  1, л. 552 об. Перевод с маньчжурского яз.).