№  10

1803 г. декабря 20. — Письмо Н.М. Картвелина ¹ ургинским пограничным правителям Юндендоржу ² и Фэркэнгэ ³ о назначении его иркутским гражданским губернатором

/л. 229/ [Получено] 11 луны ⁴ 30 дня (Декабря 31).

Наш великий государь император повысил в должности действительного тайного советника, сенатора и кавалера орденов Ивана Осиповича Селифонтова, назначив его военным генерал-губернатором /л. 230/ трех провинций великой Сибирской земли (Так в маньчжурском тексте). Что касается меня лично, то я назначен на пост иркутского [51] губернатора и по существующему добрососедскому обычаю буду считать для себя первейшей обязанностью вящее утверждение светлого мира на границе во имя дружбы, издавна установившейся между обеими нашими великими государствами. Посему, уважаемые ван и амбань, я надеюсь, что если на границе возникнет какое-либо дело, мы сможем вместе с вами уладить его посредством переписки. Полагаю, что и вы со своей стороны, помня о существующем между нами, как между добрыми друзьями, согласии, пришлете ответное письмо.

Для сего поставил свою подпись и приложил печать.

Отправлено из города Иркутска 1803 года декабря 20.

ЦГИА Монголии, ф. М-1, д. №  621 ⁵. л. 229-230. Запись в журнале Канцелярии ургинских пограничных правителей ⁶ на маньчжурском яз. Перевод с маньчжурского яз. И. Т. Мороз.

Запись в журнале Канцелярии ургинских пограничных правителей на монгольском яз. — Там же, л. 231-232.

Комментарии

1. Картвелин Николай Михайлович — действительный статский советник, губернатор Иркутска с 10 июля 1803 г. по 26 сентября 1804 г. Уволен. (РГАДА, ф. 183, портфели Баснина, on. 1, д. 18, л. 6.) В 1806 г. назначен гражданским губернатором Кавказской губернии (Камер-фурьерский церемониальный журнал, 1695-1817. — СПб., 1853-1910. Июль-декабрь 1806 г. — СПб., 1905. — С. 144-145).

2. Юндендорж (1756-?) — цинь-ван (кит.: князь первой степени), эфу (маньчж.: зять императора); последний сан свидетельствует о его принадлежности к своеобразному общественному слою, образовавшемуся во времена правления Цинской династии из монгольских князей, женатых на маньчжурских принцессах. Юндендорж был девятым по счету ургинским пограничным правителем и сумел сохранить за собой эту должность свыше 40 лет во времена правления трех маньчжурских императоров: Хун Ли, Юн Яня и Минь Нина.

Незадолго до прибытия русского посольства Ю. А. Головкина Юндендорж совершил серьезное должностное преступление, заключавшееся в том, что он самовольно распорядился изготовить новую печать (см. коммент. 1, к док. № . 18) для халхаского дзасака Намжилдоржа. По указу императора Юн Яня от 9 года Цзяцин 4 луны 17 дня (1803 г. мая 13) этот его проступок обсуждался в Лифаньюане, и Юндендорж был строго наказан (см. ЦГИА Монголии, ф. М-1, д. № . 628, л. 211-214. Запись в журнале Канцелярии ургинских пограничных правителей на маньчжурском яз.). Можно полагать, что Юндендорж, боясь вновь прогневить императора, излишне перестраховывался и проявлял чрезмерную придирчивость во время переговоров с Ю. А. Головкиным, когда последний находился на русско-китайской границе, а потом в Урге.

Как свидетельствуют маньчжурские документы сборника, за неудачное ведение переговоров с русским послом он был в 1806 г. понижен в звании и стал цзюнь-ваном, то есть князем второй степени (так он стал именоваться в официальных бумагах, присылавшихся из Пекина в его адрес).

После возвращения Ю. А. Головкина в Россию, император Юн Янь вызвал Юндендоржа на доклад в столицу, где ему был оказан холодный прием (см. док. № . 317). Однако со своего поста он смещен не был (Перевод письма Лифаньюаня о возвращении Юндендоржа к прежней должности (см. коммент. 1 к док. №  348 и коммент. 1 к док. №  383). 3 апреля 1806 г. Юндендорж прибыл обратно в Ургу и приступил к исполнению своих прежних служебных обязанностей (см. док. №  348).

Из маньчжурских документов видно, что в 1808 г. цинское правительство все еще полагало, что из России будет послано новое посольство: указ императора Юн Яня (1808 г. не ранее февраля 20), присланный в Ургу, повелевает в случае прибытия нового российского посольства не устраивать для него пир в Урге и не исполнять там придворную церемонию (см. док. №  511). Однако Россия не предпринимала никаких шагов в этом направлении. Поэтому цинское правительство, обеспокоенное возвращением посольства Ю. А. Головкина из Урги и одновременно растущей угрозой со стороны Великобритании, решило предпринять шаги по нормализации отношений с Россией.

В феврале-марте 1810 г. в Троицкосавске и кяхтинском Маймайчэне по инициативе Пекинского правительства прошли переговоры, в которых с российской стороны принял участие иркутский гражданский губернатор Н. И. Трескин (см. коммент. 1 к док. №  440), а с цинской стороны — ургинские пограничные правители ван Юндендорж и амбань. Состоялось несколько встреч, на которых Н. И. Трескин предлагал обсудить вопрос о взаимном отправлении посольств и относительно заключения договора о помощи в случае нападения какой-либо державы на одну из сторон. Однако Юндендорж и амбань уклонились от обсуждения этих вопросов и вели речь лишь о возобновлении российского посольства в Китай, которое, как они заверяли, будет избавлено от необходимости совершать придворную церемонию в Урге. Вследствие непреклонной позиции, занятой цинской стороной, более чем трехнедельные переговоры Юндендоржа, вана и Н. И. Трескина не имели каких-либо конкретных результатов.

Впоследствии в России был опубликован посвященный этим переговорам "Журнал дружеского свидания..." В ”Журнале” Трескин, оценивая значение этих переговоров, пишет, что они дали ургинским пограничным правителям, ”а чрез них и правительству их совсем другое понятие против того, какое они до того имели о России. Требованиям моим взаимнаго посольства, твердым поведением и наружным блеском показал им, что Россия есть государство самостоятельное, превосходящее Китайскую империю и образованностью, и могуществом; что она столь же страшна для Китайской империи, в случае разрыва настоящего согласия, сколько полезна в теснейшем союзе, и что настоящия отношения, в ка кия поставило себя издревле китайское правительство к России, должны перемениться.

Если нельзя предузнать будущих выгодных последствий свидания сего, то оно делает уже России достойную честь тем, что гордое и вероломное китайское правительство сделано самовызов и настоятельно почти просило чрез вана и амбаня о возобновлении российского посольства для того единственно, чтоб загладить возвращение бывшаго посольства, которое сильно беспокоит их, и будет еще сильнее беспокоить, пока пекинский двор не решится на взаимное посольство" ("Журнал дружеского свидания" с. 249-250).

Юндердорж изложил ход и итоги своих переговоров с Н. И. Трескиным в докладе на высочайшее имя от 14 года правления Цзяцин 2 луны 28 дня (1810 г., марта 20) — ЦГИА Монголии, ф. М.-1, ед. хр. 663, л. 45-52... Запись в журнале Канцелярии ургинских пограничных правителей на маньчжурском яз.; Доклад ургинского пограничного правителя Юндендоржа императору Юн Яню о переговорах в Кяхте. Перевод Н. Я. Бичурина, автограф ПФ ИВ РАН, ф. 7, №  38, л. 93-95; китайский текст доклада ургинского пограничного правителя Юндендоржа императору Юн Яню о результатах встречи в 1810 г. в Кяхте с Трескиным — там же, №  31-а; ”Свидание Трескина с амбанем" — ПФА РАН, ф. 775, д. №  24/131. (Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения, с. 409,414,441).

В ответ на доклад, представленный Юндендоржем, император Юн Янь в апреле 1810 г. издал указ, из которого следует, что он все еще не исключал возможности прибытия в Китай нового русского посольства. Однако его позиция об отправлении китайского посольства в Россию оставалась неизменной:

”По докладу на высочайшее имя от Йондондоржи стало известно, что он и иже с ним встретились в кяхтинской пограничной зоне с российским губернатором, который сообщил им, что русские готовы посылать послов, вносить дань, но продолжают просить об ответных посольствах с китайской стороны.

...По своему характеру русские люди отличаются хитростью и коварством и им нельзя глубоко верить. В силу этого в неоднократных распоряжениях, отданных Йондондорджи, категорически запрещалось идти на уступки по делу о наших посольствах. Ныне, ознакомившись с докладом на высочайшее имя, который был подан Йондондоржи по поводу его встречи с российским губернатором, мы уяснили, что в настоящее время они не собираются посылать к нам свое посольство, продолжают надеяться, что наша ”небесная династия” первая пошлет к ним своего посла. На это мы категорически не можем пойти. Поскольку Йондондоржи уже оставлял без внимания этот вопрос, само собой разумеется, надлежит прислушаться, в какой форме они будут излагать эту свою просьбу. Если к этому времени губернатор подошлет людей разузнать, то пусть Йондондорджи скажет им так: ”Если ваше Российское государство пришлет посла с данью, то я, мол, приложу все старания к этому, чтобы упросить мой приказ (министерство) передать составленный мною доклад на усмотрение государя. Уверен, что наш всемилостивейший государь-император, безусловно, соизволит дать согласие. А вашему послу по пути следования к нам и обратно, будут оказаны все внимание, забота и уход. Наше Срединное государство тоже обязательно одарит вашего посла исключительно ценными дарами. В этот раз при встрече с вашей стороны было проявлено весьма почтительное и смиренное отношение к нам, из чего можно заключить, что, в случае прибытия к нам вашего посла в столицу и на аудиенцию нашего государя, он будет, несомненно, еще более почтительным и смиренным, а потому с приездом его в Ургу ему не нужно будет подготовляться к царскому пиршеству и не надо будет совершать церемонию ”трех коленопреклонений и девяти челобитий” в знак выражения благодарности за милости нашего государя. Но если вы не собираетесь посылать к нам своего посла, то вашу просьбу я не осмелюсь опрометчиво и безрассудно излагать в своем докладе на высочайшее имя”. Если же они, русские, будут говорить о том, чтобы наша правящая "небесная династия” послала к ним своего посла, то тогда Йондондорджи пусть немедленно скажет так: ”Вассальных стран у нашей правящей ”небесной династии”, которые вносят дань и являются на аудиенцию к государю, слишком много. Не бывало еще никогда, чтобы она посылала своих послов в чужеземные страны о делах, относящихся к пограничным. Мы важные сановники в больших чинах и то не осмеливаемся надоедать государю просьбами”. Вразумляя их вот таким образом, можно будет прямо отказать без обиняков”. (Хэ Цютао. Шофан бэйчэн. — Готовьте боевые колесницы на страну полунощную. — Пекин. 1881. — Т. 2, Цз. — С. 4-4 об; цит. по: Мясников B. C. Новые знания о России в цинском Китае XVIII в. // Всемирная история и Восток: Сб. статей. — М., 1989. — С. 112-113). Указ заканчивается следующими словами: ”Если в их ходатайстве опять окажутся слова об ответных наших посольствах, то сразу же велено им отказать под предлогом: ”Не смею докладывать государю”. Об этом снова доложить для сведения на имя государя. Ни в коем случае не допускать тогда того, чтобы они присылали к нам своего посла” (там же, с. 113).

Русские, встречавшиеся с ургинским пограничным правителем Юндендоржем, отзываются о нем следующим образом. Первый секретарь посольства Л. С. Байков (см. коммент. 2 к док. №   78) пишет: "Ван в Урге — племянник тушету-хана. Он наследовал своему дяде после отрешения сего от должности в 1779 году. Он воспитывался в Пекине под наблюдением императора Цяньлуна, который женил его на одной из своих дочерей, сестре нынешнего императора. Он правит всей этой областью и кроме того он генералиссимус всех монгольских войск. Ему около 40 лет, он очень красив. Говорят, что он очень добр. У него весьма достойные манеры...” (см. док. №   202). Байков, напротив произвел на Юндендоржа далеко неблагоприятное впечатление (см. коммент. 2 к док. № 78).

Н. Я. Бичурин свидетельствует, что Юндендорж владел тремя языками. Когда очередная (девятая) смена Российской духовной миссии в 1807 г. проезжала через Ургу в Пекин, то архимандрит Бичурин был принят ваном, который разговаривал с ним ”на монгольском, на маньчжурском, а более на китайском языках, весьма благосклонно” ([Бичурин Н. Я.] Записки о Монголии, т. 1, с. 103).

Архимандрит Софроний (Грибовский), возвращаясь с миссией из Пекина в 1808 г., также встречался с Юндендоржем и отозвался о нем так: ”Ван имел от роду 42 года, как мне сказывали. Он природный монгол, лицем смугл, как все монголы; но довольно пригож, росту высокого, веселого нрава, на речах быстр и в оборотах весьма проворен и развязен. Ван кроме природнаго языка в манджурском и китайском, как студенты (Российской духовной миссии. — Состав.) мне говорили, весьма знающ” (Путешествие архимандрита Софрония Грибовскаго от Пекина до Кяхты в 1808 г. // Северный вестник. — СПб., 1823. — Ч. 1. — С. 39). Портрет Юндендоржа кисти художника Александрова, прибывшего в Ургу вместе с посольством Ю. А. Головкина, в настоящее время хранится в Государственном Русском музее (см. коммент. 1 к док. №  75).

3. Ургинские амбани за время подготовки к отправлению посольства Ю. А. Головина и пребывания его на границе и в Урге, менялись несколько раз. Сначала там находился амбань Фэркэнгэ, отозванный в Пекин в начале 1804 г. Его сменил амбань Артасиди, приехавший в Ургу 24 января г. (см док. №  16). Он, в свою очередь, был отозван в Пекин указом императора Юн Яня от 9 года правления Цзяцин 8 луны 3 дня (1804 г. августа 25). На его место был назначен турфанский амбань Юйхэн, под документом от 17 декабря 1804 г. стоит уже его подпись (см. док. №  47). Юйхэн отбыл обратно в столицу 23 июня 1805 г., по-видимому, по случаю семейного траура (см. док. №  101). На его место был назначен амбань Фухай, который приехал в Ургу 26 июня 1805 г. (см. док. №  120). Перед прибытием русского посольства его вновь сменил амбань Фэркэнгэ, как человек, хорошо знающий местную обстановку.

4. До 1911 г. в Китае пользовались лунным календарем и месяцы (луны) считали с момента рождения луны. Високосные годы, то есть имеющие 13 месяцев, содержат 384, а обыкновенные 354 дня. Год начинался с первого весеннего месяца, обычно между первыми числами января и первыми февраля. Полные луны содержат по 30, короткие по 29 дней. ([Бичурин Н. Я.] Записки о Монголии, т. 1, с. 34).

5. На обложке дела №  621 объемом в 275 л. заглавие: Журнал докладов на высочайшее имя за 8 год правления Цзяцин.

6. Бичурин следующим образом описывает Канцелярию ургинских пограничных правителей: ”В двух ли от Куреня к юго-востоку на правом берегу Ихэ-сэлби стоит Канцелярия пограничных дел, строение деревянное и низкое, в котором князь (то есть ургинский пограничный правитель Юндендорж. — Состав.) имеет пребывание. Ихэ-сэлби проведен чрез двор по южную сторону покоев под самыми окнами, которыя не выше двух аршин от земли, и потом отведен в сад, лежащий чрез несколько десятков сажен от двора на юг. Прохладительный ручей, журчащий под окнами в тени густых кустарников, и у нас можно бы почесть одним из прекраснейших предметов сельской роскоши в саду. Князев сад есть не что иное, как огороженный луг в нижней долине с беседкою и несколькими кустами ивняку. В нем ходил рослый, белый, любимейший Князев конь. От Канцелярии на восток, на левом берегу Сэлби дом княжескаго помощника — деревянное же, низкое строение, обнесенное тыном. Позади его таковой же дом настоящего ургинскаго владельца, а далее от сего на северо-запад — казенное подворье для приезжающих чиновников, в котором и мы были помещены”. ([Бичурин Н. Я.] Записки о Монголии, т. I.e. 108).