-

Замечания о китайско-русской границе, собранные Юлием Клапротом во время путешествия по оной, в 1806 году.

(Окончание).

Пограничная канцелярия, с принадлежащими к оной приказами, учреждена в Селенгинске, откуда также производилась посредством курьеров и переписка в Ургу и в Пекин. В 9 верстах от Селенгинска, при реке Чикое, заложено укрепленное местечко, называемое Стрелкою, и в нем церковь Св. Петра и Павла, которое назначено для складки всех караванных товаров, кои до сих мест могли притти на судах, и для приготовления караванов к дальнейшему пути. Здесь также завели таможню для Китайской торговли.

По окончании всех сих дел и подписания трактатов, пограничный конгрес, начавшийся [414] 20 Августа 1727, заключен в том же году 21 Октября; и тотчас после сего отправился в Пекин караван, состоявший из 205 человек, под начальством Агента Ланга.

В следующем же году положено первое основание общему торговому месту Кяхты. На речке Кяхте, которая начинается в довольно высоком и лесистом месте, в 20 верстах от берега Селенги на юг, и течет на юг в Монголию, поставлен сперва Руский пограничный форпост, названный по сооруженной в нем церкви Троицко-Савскою крепостию, а в просторечии также просто Кяхтою. А как по трактату определены границы и торговый проезд обоих Государств, в 3 верстах от Троицкой крепости, вдоль по речке Кяхте (На Китайском пограничном столбе на Кяхте, написано по Китайски: Май-е-чу, т. е. торговое и меновное место; и по Манжурски: Худай-ба, торговое место.) в долине, и означены двумя пограничными столбами; то новые торговые места заложены по обеим сторонам и близь самой границы, в расстоянии на 120 сажен. То и другое имеют квадратный вид. [415]

По средине Руской слободы построен деревянный гостиный двор, в котором заложена, но еще не со всем кончена, каменная церковь. На восток видна Руская церковь; на юг к Китайским воротам казармы, гауптвахта и Комендантский дом, а все прочее занято купеческими домами. Слобода обнесена рогатками, и по всем четырем главным чертам сделаны, в средине, вороты с башнями; а за слободою многие домы для откомандированных к охранению пограничных мест Козаков, кои здесь остаются жить с своими семействами. Это небольшое предместие, в котором находятся также Канцелярия, Экспедиция и складка замечательной торговли ревенем, обнесено еще рогатками, и в нем построены гауптвахта и 3 церкви.

Эта торговая слобода называется по тамошнему Нижнею плотиною, в отличие Троицко-Савской крепости, лежащей выше, которую жители оной называют Верхнею плотиною. И здесь также есть обнесенное рогатками складочное для товаров место, с небольшою деревянною церковию. У самых ворот находится канцелярия и таможня, переведенные недавно сюда со Стрелки, а напротив с правой [416] руки дом Директора таможни и торговли. На дороге, сюда ведущей, сделана плотина и мост через речку, защищаемый большим шлагбаумом, рогатками и караулом, так что всякий, едущий к границе с товаром, должен непременно ехать сим, а не другим каким местом. С левой руки гауптвахта, а с правой на северо-запад, другая большая церковь, от которой дорога к Китайской границе поворачивается на юг. На этой дороге с правой руки стоит длинное строение, в котором помещается пограничная канцелярия. Подле оного дом пограничного начальника. Вообще, все это место хорошо застроено, улицы просторны, а домы хотя деревянные, но хорошо содержатся. Купцы с своими работниками, гарнизон и пограничные козаки оживляют этот городок, который можно назвать сборным местом людей из всех стран. Кроме живущих здесь Руских людей, видишь: Московских, Курских, Козачьих и других купцов, Сибирских Татар, Бухарцев, Бурятов, Монголов, Елётов, Тунгусов и многие другие народы, кои все приезжают сюда по торговым делам. Перед северозападными воротами теперь предместие для приезжающего и отъезжающего денноночно народа, а [417] особливо Руских Монголов, кои беспрестанно пригоняют сюда свои скот для мены на товары. Многие из них и живут здесь в предместиях в своих кибитках, и состоят частию из прикащиков своего народа, частию же пятидесятый из них служит в числе пограничных Козаков, получая за то жалованье.

Места около Кяхты изобилуют разного рода лесом, водою и лугами. По множеству стекающихся сюда людей, соседственные Русские поселяне имеют значительные прибытки, и привозят сюда съестные припасы и прочее, довольно издалека; также меняют они разные безделицы, как то: мехи, кожи, коровье масло, сало и т. п. Монголам и Руским на Китайские товары. По этому, верхняя Кяхта несравненно лучше средней торговой слободы; ибо все торговые дела на Нижней плотине отправляются самым поспешным образом, для отправления их чрез оную к Китайцам, или оттуда назад к Верхней плотине, откуда таможня отправляет их в Россию.

При пограничных столбах с Руской стороны сделана заграда из рогаток с воротами, продолжающаяся на несколько миль через [418] горы и долины, для итого, чтобы скот, который Руские Монголы в великом множестве продают Китайцам, не мог так легко возвратиться назад.

Китайская торговая слобода называется Май-май-чень (Май-май, продавать и покупать; Чень, городок), построена также квадратом, но несравненно больше Руской. Снаружи обнесена она кругом крепким и плотным тыном, в котором с северной и южной стороны сделано по 3 ворот с башнями. Около сего тына, снаружи сделана, для опрятности, досчатая дорожка, а с Руской стороны, перед каждыми воротами, большой досчатый забор, чтобы нельзя было видеть, что делается внутри. На заборе написано: Фу, т. е. счастие. Китайцы думают, что сии заборы отвращают всякое зло и проклятия, коими мы могли бы иногда наделить их. Это относится к учению их о Фюн-шуй или ветре и воде; о чем можно читать в Дегиньевом путешествии в Китай (Том II, стр. 357).

На четырех углах слободы поставлены караульни, а на северной стороне между Май-май-ченом и Рускою Кяхтою также для караула телег; ибо Руские ставят здесь иногда [419] тысячами двуколесные телеги, на коих они возят товары в Китай. Для зелени, без которой Китайцы не могут жить, здесь много огородов. Через речку сделано два моста, а подле речки колодцы для чистой воды, ибо речка очень мелка и наполнена зыбучим песком. Улицы прямые и проведены к воротам; от чего вся слобода делится на правильные квадраты. Посреди слободы, в точке раздела двух главных улиц, сделана высокая башня на галлере, в которой пишутся на деревянных дощечках приказы Комендантские и прибиваются также в других местах. На эту башню можно всходить со всех четырех сторон по лестницам. На нижнем краю кровли, сделанной уступами, привешено множество и разного вида колокольчиков и побрякушек железных и из другого металла. Все это при малейшем ветре беспрестанно звенит, т слушать это очень приятно.

Домы стоят один подле другого, и редко окнами на улицу. В каждом вороты, коими входят на двор. На нем выстроены жилые покои, поварня, анбары для товаров и другое строение, все на обыкновенный Китайский вкус, но не из камня, а мазанками, кои хотя и [420] подвержены сырости, однако же имеют твердые и гладкие стены. На воротах написано или имя хозяина дома и род его торговли, или вышесказанное слово Фу, счастие. Жилые покои обыкновенно с надворной стороны выкрашены, а дерево и решетки размалеваны прекрасными красками. При входе в вороты встречает тебя хозяин и его домашние, для обороны от страшных их собак, и вводит в гостиную комнату, где подчует чаем, сахарными закусками, сухими плодами и курительным табаком. Комнаты внутри или просто вылакированы, или обиты обоями, на кои наклеены картины, писанные водяными красками. В потолке сделано небольшое отверзшие для очищения воздуха. Стекол в окнах, в Китайских домах, нет, а только очень широкие рамы с переплетом по Европейски, в которых, вместо стекол, наклеена самая тонкая бумага без лака. В середине окна также сделано небольшое отверзтие с рамою, в которую вставлена слюда; отверзтие это служит не столько для умножения спета, сколько для смотрения на двор. К сим окнам, кои своею большою и прозрачною бумагою доставляют комнатам довольно света, [421] приделаны снаружи щитки, защищающие их от дождя или снега. Как улицы, так и дворы содержатся в такой чистоте, какую можно видеть только в Голландских городках; да и вообще Китайцы порядком, точностию, лучшим вкусом и остротою отличаются от всех народов, с коими они торгуют в Кяхте. Но при этом они в торговле хитрее и лукавее Европейских Жидов и Армян в Магометанской Азии. Все Китайцы, приезжающие в Кяхту, суть жители северных частей провинций Бе-джи-ли и Шан-си, и за дозволение торговать, платят пошлину своему начальству. Они не женаты, ибо законы их запрещают им возить с собою жен не только в чужие земли, но даже в пограничные города; однако же богатейшие из них имеют обыкновению Монгольских наложниц, кои живут в юртах за городом. Молодой Китаец лицом походит более всего на хорошо сложенную женщину Елётскую (Елёты происходят от Кёкё-нура или также Хуху-ноора, озера, лежащего между Китаем и Тибетом.) или Калмыцкую. Почти все они говорят по Монгольски, которому языку очень хорошо научаются, ездя [422] по торговым делам чрез Монголию. Многие из них разумеют Руский язык столько, что все торговые дела могут производить одни, только выговор их очень непонятен: так на прим. вместо двадцать пять монет говорят они: Туа-це-ти пя-ти мониса и проч., но не смотря на это, все они имеют величайшее преимущество перед Рускими купцами, которые никогда не учатся по Китайски.

Довольно близко от южных ворот на левой руке стоит дом с двором, всегда в этом пограничном месте находящегося Манжурского Начальника или Дзаргочия (Дзаргочи есть слово Монгольское, имеющее одинакое значение с Китайским Шен-ши-жин и Манжурским Бейджи. Оно собственно значит судью.), а на последнем главный караул, состоящий обыкновенно из 50 или 100 конных пограничных Монголов. Этот Манжур не всегда бывает одинокого чина, также как и время пребывания его здесь неопределенно.

Подле самого Дзаргочиева дома стоят два великолепные храма, из коих один посвящен Гесюр-хану (Гесюр-хан есть Монгольское название одного причтенного к богам военачальника, жившего во время Сан-гуо, т. е. трех царств, в начале третьего столетия по Р. X. и, по Монгольским книгам, происходившего из земли, лежащей при озере Кёкё-нуре, между Тибетом и Китайскою областию Шен-си. Китайцы называют его Гуан-июи или Гуан-юн-джан. Он был военачальником в армии Лиеу-бея, который во 199 году по Р. X. взбунтовался против Им. Хиен-ди из династии Хан, завоевал город Хиа-бей, и отдал его под охранение Гуан-июйя. Но как в следующем году Цао-дзао; Императорский Генерал, завоевал это место, то он попался в плен и перешел в его службу. В сражении при Бе-ма, в котором Цао-дзао разбил других мятежников, он очень отличился, и собственною рукою убил Иен-лиана; чем решил сражение. Хотя Цао-дзао, очень уважавший Гуан-июйя, употреблял все возможное, чтобы привлечь его к себе, однако же никак не мог склонить его, оставить Лиеу-бея и не возвратиться к нему. Соединясь с Лиеу-беем, произвел он еще многие подвиги и выиграл сражения; однако же наконец в 220 году взят в плен Сун-Гиуном и казнен вместе с своим сыном и другими предводителями. — Нынешние Китайцы думают, что он не умер, но перемещен в число полубогов, и ныне царствующая Манжурская династия считает его своим патроном, и назвала его: Гуап-мафа Хуан-ди; по Китайски: Гуан-шен-ди-гиук. Обыкновенно изображают его сидящим; по левую сторону стоит сын его Гуан-пин, а по правую, его щитоносец с смуглым лицом. История его подробнее всех описана в книге Сан-гуо-джи, писанной Джен-шеу, который был почти его современником, и содержащей в себе Историю трех царств: Шу, Уей, и У. Срав. Memoires sur les Chinois, vol. II., p. 298, 299.). Войдя в него тотчас [423] видишь пред главным входом занятый плодами, яствами и сахарными закусками жертвенник, покрытый желтою шелковою тканию, а на нем дощечка с надписью: Тай цин-хуан-ди-уан-уан-ниен, т. е. великому Императору [424] Тай-цинов (Тай-цин есть название Манжурской династии в Китае.) десять тысяч лет. В этот храм ходят только Китайцы, и в нем есть еще многие другие изображения полубогов и духов, все отменно безобразные, и им каждый день подносят пищу и жертву под надзором служителя храма. Монголы же, хотя и у них есть писанная История Гесюр-хана, никогда однако же не ходят молишься в его храм.

Второй храм на южной стороне также очень великолепен и посвящен богу Хомшин-бодди-саддо (Бодди-саддо, Монгольское слово, составленное из Бодди, совершенный дух, и Саддо, плоть, и означает божественные существа. По Тибетски называются они Бджангдисуб.). Этот бурхан называется [425] по Монгольски Нидде-бере-юсюкчи, а по Тибетански Папа-ше-рендзи, также Дшешик, и Дзанразик. Это Индийский Вишну и один из первейших богов Ламайской религии; представляется же различным образом. Ламайцы верят, что он при скончании сей Галпы (века, мира) явится и будет судить дела всех тварей. Это десятое еще грядущее воплощение Вишну, яко Калгии, о котором в Гита-Говинда сказано: «Для разрушения всех нечистых извлекаешь ты свой меч, подобный яркой комете (как страшно!) о Кесава, приемляй плоть Калгиев: будь победоносен, о Гари, владыко вселенные» (См. Asiatisches Magasin. II. 318.). К этому бурхану собственно обращается обыкновенная Индейская молитва Ламайцев: Омма-ни-бат-ме-хом. — Как все Государи нынешней Китайской династии преимущественно исповедуют Ламайскую веру и даже содержат нескольких первосвященников оные в Пекине и в Ши-хо, в Монголии: то она сделалась также верою знатнейших Манжурских родов, и Манжурские чиновники в Урге [426] и Кяхте все принадлежат к оной. — При этом случае должен я заметить, что это совсем несправедливо, будто религия Фое в Китае, Пегу и Сиаме, есть то же, что и Ламайская. Хотя обе они суть секты Буддистской веры, но в существе различны между собою; ибо, хотя приверженцы Фое и считают дух Далай-Ламы за наитие существа божественного, однако же не считают его, подобно Тибетанцам и Монголам, за видимую главу своея веры.

На юг от сих храмов видны, на одной площади, соединенной с двором Дзаргочиева дома, очень высокие выкрашенные и вылакированные столбы, на кои в торжественные дни поднимают на канатах большие флаги и вымпелы, или ночью зажигают факелы.

В то время, как я был в Кяхте, Китайцы праздновали свой новый год, или так называемый белый месяц (по Китайски Бе-нюей, по Монгольски Цаган-сарран). Все до мы и даже средина улиц обвешаны были бесчисленным множеством пестрых бумажных флагов, на коих написаны разными красками поздравительные слова. На четырех сторонах города, по концам главных улиц, видны были храмики [427] с идолами, пред коими стояла жертва из разного печенья, и кому хотелось, тот производил несносный шум в бубны и дудки. Снаружи храмиков выставлены были на красной бумаге надписи в честь трех начал (Сан-юен): вышнего, среднего и нижнего (Шан-юен, Джун-юен, Хиа-юен). Сии начала изображаются сидящими старцами в молящемся положении. Везде горели на олтарях курительные палочки (Хиан), а в комнатах перед идолами. Народ но видимому не оказывал особенного почтения сим храмам, а проходил мимо очень равнодушно, или забавлялся ужасно монотонною музыкою. Еще заметил я, что все улицы наполнены были сгоревшими Китайскими швермерами, кои сильно хлопают, и в это время сожигается их везде по нескольку тысяч.

В Май-май-чен проезжают часто очень знатные люди, духовные и светские, из разных мест Монголии, для закупки таких Руских и Китайских товаров, коих они не так легко могут найти, или кои несравненно дороже продаются в других торговых городках их земли. Здесь живет также много так [428] называемых Бухаров для ревенной торговли, составляющей их монополию.

В обеих Кяхтинских торговых слободах Руские, по торговым делам, очень часто и невозбранно ходят из одной в другую. Даже сам Манжурский пограничный начальник или Дзаргочи посещает Руских чиновников и принимает их у себя. Но это сообщение делается только днем; вечером же каждый должен быть дома, как скоро на Руской стороне пробита заря, а на дворе Дзаргочия пущена ракета, ибо тогда на обеих сторонах запираются вороты.

Дзаргочи управляет всеми делами в Маймайчене. Купцы и все проезжающие из Китая обязаны представлять ему данные им свидетельства на производство торговли; также разбирает он случающиеся между Китайцами и Монголами тяжбы. В пособие ему дается Чиновник, также из Манжуров, называющийся Бошха (комисар), который однако же почти ничего не значит.

О случающихся на границе, начиная от Горбицы до Иртыша, делах между Китайскими и Рускими Монголами, наприм. о переходе за границу, краже и т. п., ближайший пограничный [429] караул доносит писменно как Руской пограничной канцелярии в Кяхте (Троицком форпосте), так и Маймайченскому Дзаргочию. Если случившееся дело не очень важно, то обыкновенно решится очень скоро. Для лучшего надзора за границею и всех находящихся на ней караулов, разделена она на несколько частей и над каждою поставлен особый инспектор. Они должны жить на самых пограничных караулах и обыкновенно в больших селениях, где никогда нет недостатка в делах. Сии инспекторы обязаны также изустно сноситься с живущими напротив Китайско-Монгольскими чиновниками. Руская пограничная канцелярия, также все военные пограничные дела разбирает, посредством особого Комисара с Китайским Бошхою, на Монгольском языке. Между Монгольскою Ургою и городом Селенгинском, кои один от другого отстоят почти на 700 верст, по временам производится сношение чрез курьеров, отправляемых Маймайченским Дзаргочием. С Китайской стороны всегда отряжаются пятеро: Бошха с своим товарищем, писарь и 2 служителя. Сии курьеры едут очень скоро верхом, и как Руским, так и Китайским, дается ежедневно, сверьх Монгольских напитков, по [430] живому барану для обеда и столько же для ужина, которого они сами должны готовить. Шкура достается Бошхе. С Руской стороны число курьеров неопределенно. Как Китайцы, Манжуры и Монголы, и при величайших церемониях никогда не снимают шляп, но оказывают почтение едва заметным опущением вниз рук и коленопреклонением (Перед Князьями и Генералами преклоняют колена три раза, каждый раз подвигаясь несколько вперед; а перед Государем или Ханом, девять раз в три приема.) с несколькими, однакоже гордо и искусно составленными словами: то сии курьеры, являясь к Иркутскому Гражданскому Губернатору, изъявляют ему почтение по своему обычаю. Напротив того, от всех Руских начальников требуют, чтобы они при изъявлении почтения снимали шляпу по Европейскому обычаю.

Цель основания Кяхты исполнилась в полной мере; но при заведении Цурухайту она совсем потеряна: не от того однакоже, чтобы тут было что упущено, а от местоположения, неимеющего столько удобств для купечества, которое может привозить товары из России водою за 20 верст от Кяхты, именно: по [431] Селенге до села Усть-Кяхты, при речке того же названия, начинающейся на северной стороне Кяхтинских возвышений. Напротив того, дорога в Цурухайту идет дикими горами и очень тяжела; от чего и Китайские купцы никогда не привозили туда много товаров. Теперь же приезжают туда в Июне месяце только из города Науна с Манжурским штаб-офицером и его людьми. Сей пограничный инспектор, при этом случае, объезжает часть порученной ему границы по Амуру и Аргуну. Сюда привозят: Монгольский кирпичный чай (по Китайски: Джуан-ча), курительный табак, белые и синие очень толстые бумажные материи и некоторые шелковые, шелк для шитья и другие безделицы, употребляемые Рускими и Монголами. На это выменивают они: всякого рода скот самцов, меха, ягнячьи шкурки, юфть, простой холст и т. п. По Китайцы очень холодно производят сию торговлю и единственно для того, чтобы не подумали, что они пренебрежением оной нарушают трактат.

Хотя в пограничном договоре именно постановлено, чтобы караван в Пекин ходил чрез каждые 3 года; однако же этого никогда с [432] точностию не выполнялось; ибо со времени заключения оного отправлено туда не более 6 караванов, именно: 1727 до 1728, 1732, 1736 до 1737, 1741, 1746 и 1755. Но как и это доставляло мало пользы для Руской торговли, то Екатерина Великая, Высочайшим Указом 10 Августа 1762, запретила отправлять казенные караваны в Китай, а всю торговлю на Кяхте предоставила частному купечеству; от чего она и пришла в цветущее состояние, так что теперь не отправляют более караванов в Пекин.

С Немецкого: Д. Языков.

Текст воспроизведен по изданию: Замечания о китайско-русской границе, собранные Юлием Клапротом во время путешествия по оной, в 1806 году // Северный архив, Часть 6. № 12. 1823