СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИСТОРИЯ ДИНАСТИИ ЮАНЬ

ЮАНЬ ШИ

Критический обзор источников и литературы

Основными источниками для целей настоящей работы можно считать письменные известия, созданные как непосредственно в период монгольских завоеваний, так и поколением позднее (XIII век). Более поздние источники (до XV века включительно) могут быть также привлечены, но только при наличии в них информации, восходящей к современным источникам событиям, и при тщательной ее проверке. Источники второй группы, т. е. периода XVI-XVIII вв., привлекаются для уточнения и сверки данных основной группы источников. Ниже приведен критический обзор важнейших источников первой группы. Полезно будет рассмотреть их классифицированными по этногосударственной принадлежности. Внутри каждой такой группы источники рассматриваются в хронологическом порядке.

Монгольские источники

Безусловно, на первом месте по своей значимости находится «Сокровенное сказание» или «Секретная история монголов» (часто используется и другой вариант перевода — «Тайная история монголов», далее ТИМ) — написанное в 1240 г. в жанре богатырского эпоса историческое повествование. «Сокровенное сказание» дошло до нас в виде транслитерированного китайскими иероглифами монгольского текста (это вообще отдельная научная проблема — расшифровать эту транслитерацию, т. е. выяснить точное фонетическое звучание монгольского текста, записанного совершенно неприспособленными для этого китайскими иероглифами, и корректно восстановить этот монгольский текст, написанный на языке XIII века). Кроме того, есть два вида его китайского перевода — подстрочник (дающий китайское значение каждого монгольского слова) и сокращенный литературный перевод [405] (связный перевод, но с потерей части содержания СС); оба относятся к середине — концу XIV в. [29, с. 77-78]. Работу по восстановлению монгольского текста СС и ею перевод провели всего в нескольких странах, в России ее сделали С А. Козин [16] и Б. И. Панкратов [29, с. 38-104]. Перевод первого был опубликован в 1941 г. и вызвал ряд замечаний. В основном этот перевод носит литературный характер, сохраняющий смысл СС, но в ряде моментов неточный. Лингвистически точным является перевод Б. И. Панкратова Но, в отличие от полного перевода Козина, от перевода Панкратовым 243 параграфов СС (всего в СС 282 параграфа) сохранились переводы далеко не всех: имеются лакуны с 84-го по 103-й и со 198-го по 219-й параграф, т. е. наличествует перевод 2/3 всего СС [29, с. 42-43]. Однако есть подробные, по каждому параграфу СС, замечания Панкратова на перевод Козина, уточняющие его. Вместе с тем, переводы Козина и Панкратова взаимодополняют друг друга. Исследованиям СС посвящена обширная литература (См. например [183].). Приведем несколько выводов из них, полезных для понимания значения СС.

Использование СС должно производиться с учетом вкрапления в текст традиционных формул, сюжетов, фантастических элементов и гипербол, стандартных оборотов сказительского мастерства, присущих любому народному сказанию, как то: «три дня и три ночи», мотив троичности вообще («трижды», «три меркита», «трижды облагали гору» и т. д.), постоянного использования метафор («четыре пса» Чингисхана — его полководцы, которые «мясо людское в дни сечи едят» [16, с. 147]), таких сюжетов, как добро и воздаяние за него, зло и месть за него, мотивы предопределенности судьбы поступков героев и т. п.

Весьма важным наблюдением является то, что хотя СС и несет на себе черты богатырского эпоса, к концу своего повествования оно приобретает все более хроникальный характер. Таким образом СС имеет довольно сложный составной характер — на народные предания (у монголов не было [406] письменности и исторические повествования сохранялись в устной форме), обработанные автором СС, накладывались обработанные записи мемуаров участников событий и попытки автора писать в манере, близкой к летописной. Косвенно это подтверждается резким изменением в датировке событий- она становятся регулярной с 1201 г. и выглядит как позднейшее наложение хронологической сетки на уже готовое в основном произведение. Поэтому хронология до 1204-1206 гг. в СС изобилует анахронизмами и требует уточнения по другим данным. Есть также определенная диспропорция между сведениями о внутримонгольской политике и о внешней экспансии государства Чингизидов в пользу первых. Существует довольно аргументированная гипотеза о том, что авторство СС принадлежит Шиги-Хутуху — одному из самых выдающихся сподвижников Чингисхана, его приемному сыну и первому Великому судье монгольского государства, бывшему притом первым монгольским книжником и довольно неудачливым полководцем. На это косвенно указывает непропорционально большое число упоминаний Шиги-Хутуху в СС, причем часто со специфическими чертами — уменьшительными именованиями его, описание его жизни в СС ведется с самого начала (единственный случай в СС помимо самого Чингисхана) и т. п.

Подытожив, можно сказать, что при условии вычленения традиционных эпических элементов и сверки хронологии СС является самым ценным источником по ранней истории монголов и становлению государства Чингисхана. Менее подробные сведения СС по внешним походам монголов не снижают его ценности, так как могут быть восполнены многочисленными источниками тех стран, в которые вторгались и завоевывали монголы.

* * *

Иные монгольские источники периода существования единой монгольской империи — «Чингисов камень», письма монгольских ханов в Западную Европу в адрес королей и пап, ярлыки и пайцзы. Все они представляют интерес как [407] представители очень небольшого количества аутентичных документов, сохранившихся до наших дней. Однако ввиду своего малого объема и специфичности содержания (например, «Чингисов камень» — это памятная запись о торжественном пире и соревновании лучников) они представляют интерес для исследования довольно узкой проблематики (в основном для филологии старомонгольского языка), а потому специально здесь не рассматриваются.

Китайские источники

«Мэн-да бэй-лу» (Полное описание монголо-татар) Чжао Хуна — единственный китайский источник, прижизненный Чингисхану, при этом самый ранний вообще, он датируется 1221 г. В 1220 году от командующего пограничными войсками Сун был направлен к монголам посол, некий чиновник Чжао Хун. Он отправился к наместнику Чингисхана в Северном Китае Мухали и встретился с ним в Яньцзине (современный Пекин) в 1221 г. (сведения о нем сохранились в официальной истории династии Сун — «Сун ши» [127, с. 20-22]). Это сочинение, представляющее собой комбинацию отчета и записей, ведшихся во время пребывания у монголов, является миниэнциклопедией по всем аспектам их жизни и было составлено в 1221 г., сразу после возвращения Чжао Хуна в Сун. Именно потому, что оно затрагивает едва ли не все аспекты жизни монголов, его назвали «Полным описанием», несмотря на довольно небольшой объем самого текста

Чжао Хун долго добирался на аудиенцию к Мухали, ему пришлось почти год прожить среди монголов, и он собрал за это время огромной важности сведения о практически всех сторонах жизни монголов, причем писал он только либо о том, что видел сам, либо о том, что знал из первых рук — с тем же Мухали он много беседовал и получил исключительные по ценности сведения. Видимо, его задачу облегчало его происхождение — Чжао Хун, по сведениям Чжоу Ми, автора сочинения второй половины XIII в. «Ци-дун е-юй» (Речи [408] восточноциского дикаря), был «и-лэй», то есть «породы варваров». С учетом того, что он числился по пограничному ведомству, и с учетом его принадлежности к нетитульной нации, вполне можно предположить, что Чжао Хуна выбрали потому, что в его обязанности входило общение с пограничными империи Цзинь «варварами», чем он и был ценен в этой своей по сути разведывательной миссии. Подробный отчет о ней и представляет собой его записка. Общая характеристика источника — это чрезвычайно ценный по своей информативности и достоверности текст, ошибки в нем редки и в основном связаны с ходячими в то время литературными штампами, которые поэтому легко распознаются. Большую работу по критическому изданию источника провел выдающийся китайский ученый Ван Го-вэй, чьи комментарии к «Мэн-да бэй-лу», основанные на привлечении огромного количества смежных источников XIII-XIV вв., имеют собственную ценность. В данной работе используется академическое издание перевода на русский язык ([22]) критического текста «Мэн-да бэй-лу», подготовленного и откомментированного Ван Го-вэем. Имеющееся в данном издании воспроизведение китайского текста позволило оговаривать имеющиеся разночтения с переводом Н. Ц. Мункуева.

«Хэй-да ши-люе» (Краткие сведения о черных татарах) Пэн Да-я, Сюй Тина — компиляция, датируемая 1237 г. Она была составлена из записок Пэн Да-я (побывал у монголов в 1233 г.) и Сюй Тина (побывал у монголов в 1235-1236 гг.). Записи Пэн Да-я поабзацно дополнены отрывками из Сюй Тина, почему последнего иногда считают комментатором Пэн Да-я. Данное сочинение относится, с одной стороны, к жанру путевых записок (что ценно ввиду достоверности его как свидетельства очевидцев), но с другой стороны — это и вид памятной записки для властей государства Южная Сун, что определенным образом формализует сведения, в нем изложенные. Немаловажным обстоятельством является и то, что сведения о монголах приведены по данным двух разных [409] путешествий (что позволяет сопоставить и проверить их), хотя несколько неуклюжая редакторская правка при своде их воедино привносит некоторые шероховатости в их восприятие. Особенно ценны их сведения по письменности у монголов и социально-экономической политике в монгольском государстве. К сожалению, критическое исследование и перевод на русский язык этого памятника охватывают только около половины текста «Хэй-да ши-люе». Поэтому сведения по военному делу монголов (не вошедшие в русский перевод), привлекаемые из его оригинального текста, требуют более тщательного анализа, вследствие чего в данном исследовании используются только самые бесспорные сообщения Пэн Да-я и Сюй Тина

Надгробная надпись на могиле Елюй Чуцая, советника и первого министра у Чингисхана, Угэдэя и регентши Туракины — китайский источник о первых монгольских ханах, созданный после 1243 г. китайским ученым Сун Цзы-чжэнем. Жанр надгробных надписей заслуженных сановников Юань позволил сохранить многие сведения, которые в официальных историях редактировались. Видимо, поэтому значительная часть этой надписи дословно вошла в жизнеописание Елюй Чуцая в «Юань ши». Данный источник имеет огромное значение — как один из самых ранних, а также из-за высокого положения Елюй Чуцая, внесшего большой вклад в создание мировой монгольской империи. В основном сведения надписи являются достоверными, если, конечно, делать скидку на определенную жанром панегиричность содержания. Это источник огромной важности, так как, независимо от группы источников типа СС, РД, ШУЦЧЛ и «Мэн-да бэй лу», подтверждает многие их сообщения и дает дополнительные данные по персоналиям военной и политической элиты монгольской империи.

«Путевые записки китайца Чжан Дэ Хой во время путешествия его в Монголию в первой половине XIII [410] столетия» — записки о путешествии к монголам Чжан Дэ-хуя в 1248 г. Несмотря на достаточно позднее происхождение, они вполне подходят для получения ретроспективных сведений о быте, нравах и обычаях ранних монголов. Для получения сведений о политической истории они менее пригодны, хотя и любопытны в плане сравнения с аналогичными путевыми отчетами европейских путешественников (Карпини и Рубрука), побывавших у монголов в те же годы. Их основное значение состоит в описании географии Монголии с приведением аутентичных названий XIII в.

«Си ю цзи, или Описание путешествия на Запад» — написано в конце 20-х годов XIII в. Ли Чжи-чаном, учеником Чан Чуня. Чан Чунь — это даосский монах, знаменитый китайский ученый, живший в конце XII — начале XIII в. Сочинение представляет собой обработанный путевой дневник путешествия Чан Чуня с учениками от Пекина до Балха в 1221 г. Содержит подробные сведения о климате, физической и экономической географии местностей, пройденных путешественниками, нравах населяющих их народов, о памятниках старины, которые они видели в пути. Написанное в объективном ключе (пишется что видится) сочинение тщательно фиксирует следы недавних завоевательных походов монголов. Весьма важную часть сочинения составляет изложение бесед Чан Чуня с Чингисханом, что делает памятник уникальным источником для описания личности Чингисхана, не имеющим аналогов в этом. Дает также богатую номенклатуру как собственных имен деятелей государства Чингисхана, так и географических названий XIII в.

«Шэн-у цинь-чжэн лу (Описание личных походов священно-воинственного [Чингисхана]» (в переводе П. Кафарова «Старинное китайское сказание о Чингисхане») — предположительно сочинение Чагана конца XIII — начала XIV в., сохранилось в китайском переводе (возможно, сильно отредактированном). Во многом это подражание «Сокровенному [411] сказанию» [87, с. 15], точнее сочинение на его основе — Чаган в царствование Буянту-хагана (Жэнь-цзун по храмовому имени, 1312-1320 гг.), который «восхищался древностями» [55; цз. 137, с. 1467], делал по его заказам переводы. Так, «Юань ши» в жизнеописании Чагана сообщает, что Чагану от Буянту-хагана «еще последовал указ перевести "Ди-фань" (Букв. «законы/установки государя», само это название представляет жанр китайских наставлений императорам, но тот факт, что данный «Дифань» переводился на китайский язык или с монгольского, или уйгурского языка, указывает на то, что привычным для китайцев названием был обозначен официальный монгольский документ, а не китайское сочинение; поэтому это скорее всего транскрипция монгольского слова «дэбтэр» в персидской огласовке «дефтер», т. е. именно то сочинение, которое цитирует Рашид ад-Дин — «Алтан дефтер», причем название которого было транскрибировано такими китайскими иероглифами, которые к тому же имели определенный смысл, сходный со смыслом исходного монгольского документа — ведь «Алтан дебтер» тоже содержал назидание монгольским ханам и законы, по которым они должны были править.). Потом [ему] еще было приказано перевести "То-би-чи-янь" («Тобчиян», по-монгольски «краткая история», ср. с названием СС по-монгольски «Монгол-ун ниуча тобчиян».). Перевод стал известен как "Шэн-у кай-тянь цзи", и вместе с "Цзинянь цзуань-яо" (В переводе — «Существенное из погодных записей».), "Тай-цзун пин Цзинь ши-мо" («Хроника усмирения Тай-цзуном Цзинь от начала до конца».) и прочими сочинениями, [они] все были переданы в шигуань (Коллегию историографов, ведавших составлением династийных хроник.)» [55; цз. 137, с. 1467]. Если о степени исполнения указа о переводе «Ди-фань» нам наверное не известно (точнее, до нас не дошел этот перевод), то о переводе/пересказе «Тобчиян» ¹ в виде сочинения «Шэн-у кай-тянь цзи», которое, возможно, переименовали в «Шэн-у цинь-чжэн лу» [87, с. 15], известно точно (Есть, однако, и другая точка зрения, см. [126, с. 163-165] — возможно, что ШУЦЧЛ было написано раньше, чем «Шэн-у кай-тянь цзи», примерно в 1294 г. Однако аргументы в пользу этого предположения могут считаться лишь отражением факта бытования более раннего варианта работы Чагана по описанию деяний Чингисхана и Угэдэя, т. е. собственно ШУЦЧЛ, которое было потом переработано в «Шэн-у кай-тянь цзи».). Для создании ШУЦЧЛ кроме «Сокровенного сказания» скорее всего привлекались сведения летописи «Алтан дебтер», так как СС по внешним походам монголов не имеет сведений аналогичных ШУЦЧЛ, которое по этой части сходно со сведениями Рашид ад-Дина, пользовавшегося «Алтан дебтер».

Гипотезу японского исследователя Кобаяси Такасиро о [412] том, что «Тобчиян» — это ТИМ [87, с. 11], можно подтвердить следующим наблюдением — в ТИМ нет ни даты рождения, ни продолжительности жизни Чингисхана, в ШУЦЧЛ этот вопрос тоже практически обойден, кроме одного туманного упоминания возраста Чингисхана в период после его победы над Ван-ханом и просто неверной цифры (60 лет) его возраста на момент смерти. А ведь вопрос о дате рождения выдающейся личности был довольно важен в китайской традиции, в то время как для ранних монголов, не затронутых еще китайским культурным влиянием, он не был столь актуальным, о чем поведал первый описатель монгольских обычаев Чжао Хун [22, с. 49]. Таким образом налицо сохранение в сочинении Чагана, который сам относился к уже во многом китаизировавшимся монголам, традиции, присущей раннему периоду, т. е. ко временам составления ТИМ.

Надо заметить, что сведения ШУЦЧЛ часто привлекались составителями ЮШ в цзюанях, касающихся периода деятельности Чингисхана. При этом существуют и разночтения между ЮШ и ШУЦЧЛ — например, различный выбор иероглифов для транскрипций некитайских собственных названий, отсутствие четкой хронологии и так далее, которые показывают, что данное сказание имелось в нескольких вариантах и дошедший до нас перевод монгольского прототипа отличается от того, который был в распоряжении авторов ЮШ середины XIV в. Поэтому оно особенно полезно для критического анализа «Юань ши». Но это сочинение, видимо, использовали и иные, не дошедшие до нас источники, например, П. Пельо предположил существование тибетской хроники, использованной Чаганом. Но вполне возможен и обратный вариант — сочинение Чагана могло попасть в Тибет. Так, через 20 лет после Чагана тибетский ученый Гунга-Дорчжэ работал в юаньских архивах и написал в 1346 г. «Дэбтэр-марбо» [87, с. 12]. Его путаная хронология (в частности, по вопросу дат жизни Чингисхана) показывает, что он не имел доступа к оригинальным монгольским книгам из коллегии историографов, а пользовался чьими-то записями оттуда. Вполне возможно, [413] что он привлекал именно работу Чагана, где этот вопрос также не освещен через указание точных дат. Отсутствие точных сведений о деятельности первых ханов для широкого круга юаньских историографов не удивительно — эти историографы, которые по указу юаньского императора составляли в начале XIV в. три династийные хроники, подали прошение в Ханьлиньюань (Императорская академия наук в старом Китае.) дать им доступ к материалам по первым ханам, так как в соответствующих «шилу» или не было необходимой информации, или она была искажена редактированием в предшествующие времена [55; цз. 181, с 1946], но им было отказано со ссылкой на строгий запрет в законах монгольских владык Китая. Видимо, в похожей ситуации был и Чаган — он писал свою книгу раньше них и тоже не мог написать более того, что могла пропустить монгольская цензура. Таким образом становится ясно, что еще в 1346 г. Гунга-Дорчжэ не мог иметь больше информации, чем она содержалась в ШУЦЧЛ. При этом он мог иметь ШУЦЧЛ — не имея допуска к секретным архивам, он мог пользоваться другим крупным хранилищем, т. е. департаментом историографии, а там как раз и имелся экземпляр ШУЦЧЛ, заменявший собой недоступную ТИМ, хранившуюся в сокровищнице юаньских императоров (ср. с «золотым сундуком», где ханы ильханата или Золотой Орды хранили «Великую Ясу» и «Алтан дебтер», см [71, с. 42], [37, с. 67], [38, с 16]).

Все эти соображения показывают, что первоисточники иных, чем в ТИМ, сведений в ШУ ЦЧЛ пока еще окончательно не выяснены, а их изучение может принести важные результаты, Тем не менее ШУЦЧЛ должно считаться для периода жизни Чингисхана одним из главнейших источников смешанного, т. е. монголо-китайского, происхождения.

* * *

«Юань ши» — китайская официальная хроника составленная в 1368-1369 гг. Она была составлена по канонам, утвержденным еще Сыма Цянем в его «Ши цзи» (I в. н. э.) и повторяемых в последующих династийных историях: [414] описывается весь период царствования династии, составляется такая хроника после падения династии на основании материалов, собранных во время ее правления особыми чиновниками-историографами (так называемые «шилу» — т. е. «правдивые записи»); хроника содержит в себе изложение событий в хронологическом порядке, обычно без специального указания внутренних связей между ними (раздел «Бэньцзи» — т. е. «Основные записи»); хронологические и генеалогические таблицы (раздел «Бяо» — «Таблицы»), описания обрядов и обычаев, состояния администрации, торговли, наук и искусств в описываемую эпоху, сведения о других народах, с которыми имела контакты династия (раздел «Чжи», т. е. «Трактаты», монографические работы о разных областях жизни и науки при данной династии); биографии всех выдающихся деятелей того времени («Лечжуань» или «Жизнеописания знаменитостей»). Структура ЮШ следующая: 1) «Основные записи» (1-47 цз.); 2) «Трактаты» («Трактат о законах», «Трактат об экзаменах», «Трактат о товарах и деньгах» и т. д., 48-105 цз.); 3) «Таблицы», генеалогические и хронологические (106-113 цз.); 4) «Жизнеописания знаменитостей» (т. е. биографии, как индивидуальные, так и подобранные по типам героев — «злодеи», «добродетельные чиновники», «верные жены» и т. д., 114-210 цз.). Всего в ЮШ 210 цзюаней.

«Юань ши», сохраняя эти черты традиционной китайской историографии, носит при этом достаточно отрывочный и несистематизированный характер сравнительно с другими китайскими сводами-хрониками иных династий. Однако ее ценность в том, что возможен сравнительный анализ с другими источниками, в первую очередь с «Сокровенным сказанием» (которое не было известно составителям «Юань ши»), со «Сборником летописей» Рашид ад-Дина (использовавшего официальную и «тайную» летописи монгольских каанов, а также сведения Пулад-чэнсяна, прибывшего в 1286 г. из Китая в Иран) и «Шэн-у цинь-чжэн лу». Такое сравнение позволяет вычленять независимо подтвержденные сведения из всех этих источников и, возможно, получать представление о [415] первоисточниках этих сведений. Последняя задача очень важна, так как таких первоисточников по периоду Чингисхана очень мало — «Сокровенное сказание» со стороны монголов, сочинение ан-Насави со стороны их противников и «Мэн-да бэй-лу» как относительно нейтральный источник.

Другой важной особенностью «Юань ши» является стремление ее составителей опираться на доступные им документы, современные событиям, затрагиваемым в соответствующем разделе. Узость базы таких источников — это не вина составителей, так сложились условия сохранности документов — часть их была изначально недоступна китайцам как пораженному в правах и покоренному монголами большинству населения юаньского Китая, часть была недоступна из-за языковых барьеров, а еще большая часть была просто уничтожена в ходе многолетней войны за независимость от монголов. Поэтому есть очевидное неравенство и неровность в материалах хроники — чем дальше от эпохи первых каанов и ближе ко времени составителей «Юань ши», тем больше и систематизированнее ее информация, тем более она достоверна. Впрочем, даже в кратких, часто с искаженными транскрипциями иноземных и варварских для китайца названиях имен и местностей, в нередких перестановках событий и искаженной хронологии, все равно проглядывают реальные документы эпохи Чингисхана и его первых преемников, которые трудолюбивые компиляторы хроники сумели раздобыть где только можно — в том числе в ходе рискованной экспедиции во враждебную Монголию [87, с. 13].

Этот упор на документы привел к еще одной особенности — сведения в разделе жизнеописаний знаменитых личностей более информативны и достоверны (конечно, с необходимой поправкой на известные штампы китайского жанра эпитафий «добродетельным чиновникам»), чем в «Основных записях». Частично это связано с тем, что масштаб общегосударственных событий, которые заносились в отдел официальной государственной хроники, заслонял частные события жизни, пусть и у выдающихся, но отдельных людей. [416] Но есть и другое объяснение — общегосударственные архивы в основном были недоступны создателям «Юань ши», зато частные архивы и частные документы сохранились лучше государственных. Поэтому составители ЮШ и шли на несколько необычный для китайской традиции составления династийных хроник шаг — вносили в «Основные записи» выжимки сведений из материалов к жизнеописаниям знаменитостей, живших в тот период, который рассматривался в соответствующей цзюани из основной части хроники. Так, в жизнеописании Алахуш-дигитхури (цзюань 118) почти дословно цитируется надгробная надпись на могиле его потомка, где приведен текст императорского указа от 1305 г. с перечислением подвигов его предков [128, с. 147-150].

Значение ЮШ тем еще важно, что именно через нее в позднюю монгольскую и тибетскую историографию попали сведения о первых монгольских ханах. Данное обстоятельство приводит к тому, что во многих случаях, особенно в вопросах хронологии, надо осторожно подходить к известиям монгольских и тибетских источников XVII-XVIII вв. То есть всегда есть вероятность, что их первоисточником была ЮШ — критерием может быть сравнение с ТИМ, в которой дат немного и потому их «уточнение» на базе ЮШ бывает сомнительным. Датировки ЮШ надо использовать при условии их сравнения с более надежными (с точки зрения хронологии) источниками — например с Рашид ад-Дином Существует также проблема несверенности ряда материалов сводчиками ЮШ — они иногда двоятся ², названия одних и тех же людей, местностей, некитайских титулов и должностей постоянно записываются по-разному (различными иероглифами) в разных разделах ЮШ. С одной стороны, это мешает восприятию информации, но с другой — открывает возможности для вычленения и критики первоисточников ЮШ, а значит и их реконструкции.

Еще одной особенностью ЮШ является ее пересечение с ШУЦЧЛ: есть очень ценное прямое указание в ЮШ на существование косвенного доступа сводчиков династийной [417] хроники «Юань ши» к сведениям «Тобчиян», под которой понималась ТИМ [87, с. 11], но доступа условного — только через посредство ШУЦЧЛ. Ведь самого ТИМ они не знали, а вот ШУЦЧЛ, точнее одну из его версий — отредактированный перевод ТИМ Чагана ³, был в коллегии историографов согласно вышеприведенному отрывку ЮШ. К самой «Тобчиян» китайские историографы не допускались (см. [55; цз. 181, с. 1946] и [119, с. 148]) и вынуждены были довольствоваться отрывками ее сведений из других сочинений.

На значение ЮШ для истории монголов рано обратили внимание отечественные исследователи: в 1829 г. первый перевод на русский язык фрагментов первых четырех цзюаней сделал и издал под названием «История первых четырех ханов из Дома Чингисова» выдающийся русский китаевед о. Иакинф (Бичурин). Для того времени это было колоссальное достижение, намного опередившее европейскую синологию. Однако сейчас ряд недостатков этого издания (помимо его крайней библиографической редкости) уже не может быть терпим. Дело в том, что бичуринский перевод ЮШ был не самостоятельным переводом, а совмещением переводов отрывков ЮШ с переводами позднейшей хроники «Тунцзянь ганму», которые вместе составили «Историю первых четырех ханов из Дома Чингисова». Кроме того, в переводе о. Иакинфа использовались собственные названия, сильно искаженные цинской комиссией для «высочайшего утверждения слов в Юаньши» при императоре Цяньлуне в XVIII в. По этой причине вся номенклатура собственных имен в переводе Бичурина должна быть подвернута сплошному пересмотру и исправлению. Позднее, в начале XX в., А. И. Иванов сделал переводы части фрагментов ЮШ, в которых были упоминания о походах монголов на Русь. Эти переводы в определенной мере дополнили работы о. Иакинфа, но только по данной теме. Но на тот момент не существовало ни критических работ по Рашид ад-Дину, ни исследований по языку монгольско-китайской канцелярии при Юань, что не могло не сказаться в восприятии специфического текста ЮШ, широко использовавшего [418] некитайские имена, названия местностей, должностей и бытовых реалий некитайских народов. Для точной расшифровки всего этого на данный момент есть все возможности, накопленные за последние десятилетия исследователями истории монгольской империи.

В частности, в начале XX в. китайский историк Кэ Шао-минь на основе дополнительных источников дополнил и многое исправил в ЮШ, его «Синь Юань ши» («Новая история [династии] Юань») была даже утверждена специальным декретом президента Китайской Республики как официальная династийная хроника (кстати, это вообще последний случай «официальной династийной истории» в Китае). Поэтому сведения из «Синь Юань ши» можно в ряде случаев привлекать к уточнению ЮШ, хотя, к сожалению, Кэ Шао-минь, как правило, не указывает их источников. Тем не менее эта работа имеет огромное значение как справочное пособие при использовании сведений ЮШ и стала своеобразным приложением и дополнением собственно «Юань ши».

Персидские источники

«Таарих-и джахангушай (История Покорителя вселенной)» Ала-ад-дин Ата-мелик Джувейни. Ее автор — высокопоставленный чиновник монгольских ханов Ирана (ильханов-хулагуидов). Он родился в 1225 г. и с молодых лет находился на службе у монгольских правителей Хорасана, которым служил уже его отец. Он несколько раз ездил в Монголию и Центральную Азию. Джувейни с 1256 г. находился на службе у Хулагу-хана, который назначил его в 1259 г. губернатором Багдада, Ирака и Хузистана; в этой должности он находился и при Абага-хане до 1282 г., умер в 1283 г. Джувейни был младшим современником монгольских завоеваний, когда были живы еще их очевидцы. В написании своей книги Джувейни пользовался их устными рассказами, многие события середины XIII в. были ему известны по официальным документам и по личному опыту. Его сочинение начато в 1252 [419] или в 1253 г. и закончено в 1260 г. Оно состоит из трех частей: 1) истории монголов от первых походов Чингиз-хана до смерти Гуюк-хана; 2) истории хорезмшахов и монгольских наместников Хорасана до 1258 г.; 3) продолжения истории монголов до 1257 г. и истории исмаилитов в Иране. Многие его данные использовал в своем труде Рашид ад-Дин, однако пользоваться этим источником надо весьма осторожно — это парадное, заказное, описание деятельности предка Хулагу-хана — основателя династии хулагуидов, на службе которой состоял Джувейни.

«Табакат и-Насири» («Насировы разряды»), написанные Джузджани около 1260 г. Абу-Омар Минхадж-ад-дин Осман ибн Сирадж-ад-дин ал-Джузджани родился в Гузгане, или Джузджане, в современном Афганском Туркестане, около 1193 г. и служил при дворе султанов области Гур, в центральной части современного Афганистана. В 1226 г. он бежал от монголов в Индию и устроился при дворе тамошних султанов. Джузджани служил им в качестве главного казия (судьи) в Дели. Его сочинение «Насировы разряды», названное в честь султана Насир-ад-дина Махмуд-шаха I (1246-1265), принадлежит к обычному для арабских и персидских исторических сочинений типу всеобщей истории, т. е. заключающих события от сотворения мира до времен автора. По мнению исследователей, те его разделы, которые посвящены «султанам Гура, хорезмшахам и монголам, и некоторые другие имеют значение первоисточника» [49, с. 4].

Джузджани был, видимо, самым ранним персидским автором, писавшим о монголах, чье сочинение дошло до нас И хотя Джувейни написал свое сочинение в том же году, что и Джузджани, но Джувейни был младшим современником событий, т. е. родился поколением позже Джузджани и опирался на чужие свидетельства. Джузджани же сам был современником и очевидцем завоеваний монголов в Средней Азии и Иране. Кроме того, Джузджани является единственным антимонгольским персидским историком, он был ярким [420] представителем антимонгольской направленности в своем творчестве и антагонистом «Истории Покорителя вселенной» Джувейни. Степень его настроенности против монголов характеризуют проклятия и сочные эпитеты в их адрес, которыми снабжено его сочинение.

Недостатком его работы является то обстоятельство, что до Джузджани, жившего в Индии, сведения о монголах после 1226 г. могли доходить только через посредников, а значит в искаженном виде, и потому при учете его сообщений данное обстоятельство нужно иметь в виду. Кроме того, как представитель мусульманского духовенства, он был склонен преувеличивать влияние ислама на первых монгольских ханов.

«Сборник летописей» Рашид ад-Дина начала XIV в. Выдающаяся энциклопедия сведений о средневековом Востоке — так характеризовали его «Сборник летописей» знаменитые русские историки и востоковеды, в частности В. В. Бартольд. Несмотря на то что «Сборник летописей» был составлен через сто с лишним лет после появления Чингисхана на политической сцене, источники Рашид ад-Дина использовали документы из первых рук, непосредственно исходившие из канцелярии первого хана, а сам Рашид ад-Дин как великий визирь мог быть допущен к строго секретным летописям монголов, хранившимся в сокровищнице ильханов, например к «Алтан дефтер» (монг. «алтан дэбтэр» или «золотая книга») и «Великой Ясе». Некоторые исследователи считают, что «Алтан дэбтэр» только копия ТИМ [87, с. 13], но сплошная сверка сведений Рашид ад-Дина и «Сокровенного сказания» по именам, ключевым событиям жизни Чингисхана и этнической номенклатуре показывает, что расхождения нельзя свести только к различной политической направленности авторов СС и «Сборника летописей» или к просто привлечению других источников Рашид ад-Дином. Дело в том, что по ряду позиций сведения «Сборника летописей» имеют большие совпадения с «Юань ши», часто почти дословные, одновременно сильно расходясь с версией «Сокровенного [421] сказания». И это при том, что точно известно о незнании авторами «Юань ши» собственно «Сокровенного сказания». И наоборот — иные уникальные сведения СС, отсутствующие у Рашид ад-Дина, трудно объяснить просто опусканием их последним, так как они не нарушают его концепции, а только подкрепляют. Таким образом эти два документа, бывшие в сокровищницах у всех улусных ханов Монгольской империи, являются аутентичными, независимыми от других сохранившихся источников, свидетельствами о законодательстве, династийных связях и практике политической деятельности Чингисхана и созданы при нем самом и по его приказам. К сожалению, они не сохранились в оригинале и доступны только в виде изложения другими авторами. Из них всех в самом выгодном положении оказываются только Джувейни и Рашид ад-Дин — они оба были высокопоставленными чиновниками монгольских администраций династии хулагуидов. Причем Рашид ад-Дин в преимущественном положении — он был не просто визирем у ильханов, но и личным другом Газан-хана, который увлекался историей своего великого предка и потому мог допустить Рашид ад-Дина к тем документам, которые были разрешены для чтения только Чингизидам. Немаловажно и то, что Джувейни был в общем обычным для той эпохи автором — то есть не беспристрастным историком, но, скорее, придворным историографом. Рашид ад-Дин же — явление уникальное, как заметил выдающийся советский исследователь-востоковед И. П. Петрушевский: «Джами ат-таварих» занимает совершенно исключительное положение среди средневековых персоязычных источников. Рашид ад-Дин... преодолел традиционную узость их мысли» [142, с. 23]. Исследователи творчества Рашид ад-Дина отмечают, что в тех местах, где нет необходимости защищать свою политическую линию, он оказывается точным в передаче своих источников [142, с. 35-36]. Все это делает «Сборник летописей» источником, значение которого не меньше, чем у СС, «Мэн-да бэй-лу», ШУЦЧЛ или ЮШ. [422]

Арабские источники

Ибн ал-Асир — арабский историк, автор гигантского исторического труда «ал-Камиль фи-т-тарих» (Всемирная история), умер в 1232/33 г. Он хотя и не очевидец, но современник событий, аккуратно записывавший рассказы очевидцев. При этом он настроен антимонгольски, что позволяет с помощью его данных корректировать сообщения промонгольских авторов. Его ценность в том, что через приведенные в сочинении рассказы большого числа людей широко представлена картина жизни мусульманского мира накануне и во время походов Чингисхана, что позволяет проникнуть в мир чувств и понятий арабского населения того времени и соответственно — разобраться и критически подойти к сведениям авторов из этой среды. Принадлежность к историческому жанру освобождает это сочинение от литературных стереотипов арабо-персидской литературы беллетристического жанра (повестей, жизнеописаний и т. п.), что ведет к более деловому стилю изложения. Его сведения о монголах обычно признаются достаточно достоверными и широко привлекаются всеми исследователями.

«Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны (Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны)», написанное Шихаб ад-Дин Мухаммад ибн Ахмад ан-Насави — личным секретарем последнего хорезмшаха Джелал ад-Дина. «Жизнеописание» было, видимо, написано вскоре после гибели в 1231 г. султана Джалал ад-Дина. Оно важно как труд противника монголов, при этом очевидца и участника событий. Принадлежность к верхушке государственного аппарата хорезмшахов делает многие сообщения ан-Насави просто неоценимыми, так как они исходят от человека как принимавшего государственные решения, так и фиксировавшего их принятие хорезмшахами и их министрами. Недостатком является пристрастие к каноническим в арабо-персидской литературе штампам, ориентированным на «красивость» слога [423] и вычурность конструкций, а также к изображению ситуаций по принятым стереотипам. Например, описания сражений часто грешат подгонкой под то «как надо», т. е. как писали литературные авторитеты, скажем, Фирдоуси в батальных сценах «Шахнамэ». Отсюда и появляются в течении вполне делового рассказа «Жизнеописания» элементы не информативные, а литературные, которые необходимо вычленять.

Армянские источники

«История Армении», написанная вардапетом (Священный чин в Армянской церкви.) Киракосом Гандзакеци (1200-1271), является самым значительным источником в этой группе. «История Армении» была начата в 1251 г. и писалась до 60-х годов XIII в. Она состоит из двух резко выделяющихся частей — компилятивного обзора истории армянского народа и самостоятельного изложения событий монгольского нашествия. Последняя часть собственно и интересна для нашего исследования, тем более что Киракос Гандзакеци был очевидцем большинства описываемых им событий. Поэтому он включает много ценного материала по общественному строю, быту, нравам, политической истории и фактам завоеваний монголов как в Закавказье, так и в Передней и Средней Азии. Авторство чужих сообщений Киракос Гандзакеци обычно оговаривает, что, правда, не помешало появлению в его книге ряда вымышленных историй, точнее, ходячих в то время легендарных и мифологических сюжетов.

Другие армянские источники, современные событиям, крупные произведения («История инока Магакии» Григора Акнерци) и небольшие произведения, так называемые «мелкие хроники», а также разнообразные памятные записи, в частности, такие как «Летопись Себастаци», «Летопись Степаноса», «Летопись Смбата Спарапета», являются продуктом развитой летописной и исторической традиции Армении. Ведшиеся в них погодно записи донесли довольно много современных известий о монголах, достоверность которых [424] достаточно велика, что обнаруживается сравнением их с сообщениями того же периода у других народов Кавказа и Передней Азии. Их направленность различна — от ненависти к монголам до принятия их как властителей. Данное обстоятельство позволяет более взвешенно оценивать характер их известий.

Европейские источники

Известия венгерского миссионера, монаха Юлиана относятся к 1236-1238 гг. Юлиан, вернувшийся после путешествия в приуральские степи в 1235-1237 гг., составил в письмах отчет для своего руководства. Поэтому в целом надо признать высокую достоверность сведений, приведенных в них, так как это внутренний, закрытый документ делового характера. В известиях о монголах, разгромивших Булгар и прочие народы Приволжья и Приуралья, чему Юлиан был свидетелем, он пытался предупредить венгерских владетелей о грозящей опасности. Однако это у него не получилось, более того — еще в беседах с суздальским князем он потерпел аналогичную неудачу, хотя к русским землям тогда монголы были куда ближе, чем к Венгрии.

К венгерским известиям примыкает и «Горестная песнь о разорении Венгрии» Рогериуса (1244 г.) вместе с «Хроникой» Фомы Сплитского. Рогериус и Фома Сплитский были очевидцами монгольского вторжения в Венгрию, их сочинения писались сразу после него. Их достоверность касательно описания монгольского нашествия в Венгрию весьма высока.

«История монгалов» Плано Карпини составлена по материалам миссии монахов францисканского ордена к монгольскому каану в 1245-1247 гг., отправленной с дипломатическими поручениями папой Иннокентием IV. В ходе ее Карпини со спутниками прошел через русские земли (в том числе был в Киеве) на Волгу в ставку хана Бату, а оттуда через Хорезм, Семиречье в Каракорум. Там он был свидетелем курултая, возведшего на престол каана Гуюка, в ставке которого [425] миссия пробыла четыре месяца. Отчет миссии папе Иннокентию IV, составленный Карпини, и представляет собой основу «Истории монгалов». Суть «разведывательной миссии», по определению Н. П. Шастиной, была в сборе подробной информации о всех сторонах жизни монголов и их государства. Можно констатировать, что со своей задачей Карпини справился — его книга является очень ценным источником почти по всем аспектам истории монгольской империи.

Фламандец Биллем Рейсбрук, или Гильом Рубрук во французской огласовке (Рубруквис — латинская форма его имени), был главой французской миссии к монголам (1253-1255 гг.), направленной королем Людовиком IX. По мнению ряда исследователей Рубрук, довольно образованный по тем временам человек, был хорошо подготовлен к миссии, в том числе за счет учета результатов предыдущих европейских путешественников к монголам. Поэтому по сравнению с Карпини он смог создать более значительное, как по объему, так и по содержанию, описание монгольской империи. Возможно даже сказать, что по своему значению, среди всех средневековых описаний Востока, его сочинение уступает только «Книге Марко Поло».

Общей чертой для Карпини и Рубрука была дань штампам европейской литературы того времени. Учитывая их особенности («кочевник коварен, невежествен и опасен» и т. п.) нетрудно выявить составляющие, обусловленные не реальным наблюдением тех или иных реальных явлений, а либо идеологией, либо невозможностью уйти от топосов, обязательных для средневекового автора.

«Великая хроника» Матфея Парижского — один их важнейших европейских источников. Она писалась синхронно событиям и доведена до 1259 г. В ней есть в том числе рассказ очевидца событий в Руси и Венгрии — русского епископа Петра, который участвовал в Лионском соборе в 1245 г. [426] Данная хроника вместе с отрывками из сочинений Роджера Бэкона и анналов ряда европейских монастырей не является первоисточником, но в них с разной степенью достоверности переданы сведения, почерпнутые у очевидцев.

«Книга Марко Поло» — это книга, представляющая собой записи рассказов венецианского купца Марко Поло, сделанные Рустичано во время их совместного пребывания в генуэзской тюрьме в 1298 г. Считается, что это одна из первых книг жанра «книг описания стран» для торговли или своеобразного «дорожника» купца, которая «разбавлена» по сравнению с другими значительно большими подробностями из личного опыта как Марко Поло, так и его семьи. По имеющимся данным, книга была записана Рустичано под диктовку Марко Поло, который передал часть своих воспоминаний (возможно, Марко Поло еще в Венеции составил примерный их конспект Для своего «дорожника»). Скорее всего, этот надиктованный текст затем прошел правку, сделанную Рустичано. Из-за этих обстоятельств и ввиду языковых проблем (Поло говорил на венецианском диалекте, Рустичано — на тосканском, а записывал он на старофранцузском, который знал не очень твердо) географическая и этническая номенклатура «Книги Марко Поло» имеет, как правило, большие искажения, к тому же накапливавшиеся при копировании списков «Книги».

Относительно «Книги Марко Поло» существуют определенные сомнения в ее достоверности, основанные на отсутствии упоминания Великой китайской стены и незнании Поло китайского языка и иероглифов. Хотя на самом деле, при ближайшем рассмотрении ситуации юаньского Китая XIII в., данные обстоятельства скорее свидетельствуют в пользу точности Марко Поло. Так, Великая китайская стена именно в период путешествий семьи Поло была в самом жалком виде — по крайней мере 200 лет она не только не чинилась, но и постоянно разрушалась варварскими династиями киданей и чжурчжэней, правившими Северным Китаем. Более того, когда чжурчжэням понадобилось защищаться от монголов, [427] они построили другую систему обороны, основанную не на Великой китайской стене, а на вырытых в других местах рвах и поставленных валах. Материалы для них брались в частности и из Великой стены. Разрушаемая веками Великая китайская стена, разумеется, не восстанавливалась монголами, и нынешнее ее великолепие — это заслуга китайской династии Мин (1368-1644), которая опять отгородилась от степняков и возродила Великую китайскую стену буквально из руин. Поэтому для Поло, маршрут которого проходил поблизости от ее остатков, в середине XIII в. не было особой необходимости описывать ее отдельные части, не дававшие цельного представления о всех «10 000 ли» стены и казавшиеся всего лишь отдельными крепостями и стенами, каких он видел немало по Китаю и иногда описывал. Например, стену длиной в 26 км в районе Долоннора (к северу от Пекина) [15, с. 95] или стены самого Пекина — внешнюю в 6 км и внутреннюю (т. е. «Запретного города») [15, с. 105-106].

Что касается китайского языка и иероглифов, то и тут Марко Поло не пошел дальше, чем более любознательные и интеллектуальные путешественники. Ведь Плано Карпини вообще не отметил китайских иероглифов (хотя должен был их видеть). И только Рубрук первым из европейцев описал с некоторыми ошибками (впрочем, вполне извинительными) китайские иероглифы. Будучи сановником в юаньском Китае времен Хубилая, Марко Поло вполне мог обходиться «татарским» языком, так как официальной письменностью были уйгурские буквы (и чуть позднее — особая письменность для монголов, так и не прижившаяся), которыми писали официальные документы и по-монгольски, и по-тюркски. Китайский язык был языком самой бесправной части населения юаньского Китая — ханьжэнь и наньжэнь, т. е. северных и южных китайцев. Существовало четкое разделение на языки повелителей (монголов и приравненных к ним иноземцев, так называемых сэмужэнь) и подданных — т. е. китайцев, изучение китайцами монгольского и иноземных языков запрещалось [91, с. 9]. Во времена Хубилая китайский язык только [428] начал опять возвращаться для использования в официозе, но пока еще на нижних уровнях чиновничества, куда стали допускать китайцев. Высшие уровни государственной иерархии, к которым относился Марко Поло как губернатор провинции, не были в то время еще затронуты влиянием китайского языка и письменности.

Важно еще заметить, что на «Книгу Марко Поло» мало повлияла книжная традиция средневековых хронистов и авторов историко-географических сочинений, в значительно большей степени в ней проявляется влияние разных фольклорных мотивов, которые привносили информаторы Поло. То же, что Поло лично видел и счел нужным сообщить, как правило, точно передает реалии монгольской империи XIII в., а не стереотипные представления европейского книжника о них. Ряд наблюдений это подтверждает, например такое — Марко Поло везде говорит (а за ним правильно записывает Рустичано) «татары», а не «тартары», как было принято во всех современных Поло европейских источниках.

Русские источники

Они представлены русскими летописями, житиями и повестями, восходящими к первой половине XIII в. Большая работа исследователей русских летописей, таких как А. А. Шахматов, М. Д. Приселков, Н. Г. Бережков, Д. С. Лихачев, М. Н. Тихомиров, А. Н. Насонов, В. Ю. Франчук, Я. С. Лурье, Б. М. Клосс, О. В. Творогов и Ю. А Лимонов, которые провели критический анализ как генетической схемы русского летописания, так и состава отдельных летописных известий, позволяет достаточно надежно выявить в них сообщения, относящиеся к периоду монгольских нашествий на русские земли в первой половине XIII в. Имеющиеся у специалистов по русским летописям обоснования их выводов по тем или иным летописям в настоящей работе специально не оговариваются, а приводятся только их заключения. В целом, основными источниками для данной работы приняты Лаврентьевская, Ипатьевская и [429] 1-я Новгородская летописи, Устюжский летописный свод, Тверская и Никоновская летописи, «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Слово о Меркурии Смоленском», «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора».

Вкратце затронем вопрос об использованной в работе литературе. Научную литературу по истории монгольского государства можно условно разделить на пособия и специальную литературу. Пособиями будем называть крупные, часто несущие обзорный характер, научные работы, которые охватывают самый широкий круг тем, касательно истории монгольских государств. Список важнейших пособий приведен в начале книги. Из остальной использованной литературы о монголах (библиография приведена ниже) надо отметить работы следующих крупных специалистов по проблематике: отечественных исследователей — Б. И. Владимирцова, В. В. Бартольда, С. А. Козина, Б. И. Панкратова, А. Н. Насонова, М. Г. Сафаргалиева, Н. П. Шастиной, Е. И. Кычанова, Н. Ц. Мункуева; монгольских — Ц. Дамдинсурэна, Ш. Сандага, Ч. Далая; и зарубежных специалистов — П. Пельо, И. де Рахевильца, П. Рачневского, Ф. Кливза. Остальная литература относится либо к истории соседних с монголами народов в периоды времени, синхронные со становлением монгольской империи, либо к разрядам справочной или общеисторической.

Переводы из «Юань Ши» (фрагменты)

Ниже помещены переведенные автором книги некоторые фрагменты «Юань ши». Целиком даны переводы цзюаней 1 и 2 («Основные записи»), в которых авторы ЮШ разместили анналы первых трех монгольских каанов: Чингисхана, Угэдэя и Гуюка. Кроме того, приведены полностью следующие жизнеописания: Субэдэя (1-я биография — цзюань 121, с дополнениями и уточнениями к ней из его 2-й биографии в цзюани 122), его сына Урянхатая (цзюань 121) — выдающихся [430] монгольских полководцев; Чагана (цзюань 120), Джафара (цзюань 120), Исмаила (цзюань 120) — известных соратников Чингисхана из немонгольских народов; Аньмухая — первого монгольского камнеметчика, первого командира инженерно-технического подразделения в армии Чингисхана и создателя своеобразной «школы» осадного искусства.

Для перевода были привлечены комментированные издания «Юань ши»: «Юань ши», Тайбэй 1966 (с параллельными текстами из «Синь Юань ши», т. е. «Новой истории Юань» Кэ Шао-миня) и «Юань ши», «Чжунхуа шуцзюй чубань», Пекин 1976 (с комментарием к некитайским собственным именам, географическим названиям, социальным терминам и т. п.). Так как текст ЮШ пестрит разнообразными географическими названиями, монгольскими и другими, некитайскими, собственными именами и терминами, которые передаются китайскими иероглифами (вообще очень слабо приспособленными к транслитерации чужих языков), то установление их правильного чтения, соответствующего фонетике монгольского языка и прочих языков XIII в., представляет огромную трудность. Дело в том, что знаки, которые использовались для транскрипций некитайских слов в XIV в., имели тогда иные произношения, чем современные. Кроме того, сводчики ЮШ работали с источниками разной сохранности, что еще усугублялось слабым знанием иностранных языков. Только сверка транскрипций, полученных при использовании реконструированных произношений знаков XIV в., с именами и названиями в других источниках (РД, СС, ШУЦЧЛ и некоторых других), позволяет определить — кто (или что) описывается в тексте ЮШ.

Необходимость обоснования прочтений слов из номенклатуры (географической, исторической, социальной и т. п.) и имен собственных, а также задача облегчения их восприятия, потребовала определенной системы в тексте перевода, примечаниях и комментариях к нему:

1) Впервые встречающиеся в тексте слова/термины, которые требуют пояснения, разъясняются в подстрочном примечании; [431]

2) В подстрочных примечаниях размещаются также указания на разночтения и варианты, в самом же тексте перевода слово оставляется в своей основной форме;

3) Перевод дат на григорианский календарь дается в подстрочном примечании;

4) В самом тексте перевода размещены уже расшифрованные китайские транскрипции в понятной форме, их китайская транскрипция с разъяснением расшифровки дается при первом появлении в тексте в подстрочном примечании, далее в тексте перевода используется только расшифровка, например — *** Те-му-чжэнь, Темучжин, Тэмучжин — СС, Тэмуджин — РД (первым идет китайская транскрипция в современном произношении ее иероглифов, потом рас-, шифровка, которая используется далее по тексту перевода, затем — варианты этого слова, взятые из других источников, в данном случае из Рашид ад-Дина и «Сокровенного сказания»); и далее везде в тексте будет использоваться «Темучжин»;

5) Транскрипции, которые или не поддаются однозначной расшифровке, или расшифровка которых является неуверенной, оставляются в форме русской транскрипции современного произношения соответствующих иероглифов, например — «Шо-шо-лань».

6) Комментарии выносятся в сводный комментарий по всем разделам книги.

7) В квадратных скобках помещаются восстановленные пропуски в тексте ЮШ и поясняющие слова, добавленные для связности русского текста.

Комментарии

1. Или в его пересказе, по мнению Ч. Далая [87, с. 11].

2. Так, в ЮШ имеются два различных жизнеописания Субэдэя.

3. Чаган — предполагаемый автор ШУЦЧЛ, его биография есть в 137-й цзюани ЮШ.