Глава 14
Усердные поиски
Баопу-цзы сказал: «Сказано: «Великая благая сила Неба и Земли есть жизнь. Порождение жизни — это выражение любви ко всем существам и вещам» 1. Вот что последователи даосизма считают наивысшей тайной, и вот что они чтут превыше всего. И поэтому нет для даосов ничего важнее способов продления жизни. Лишь скрепив союз кровью жертвенного животного, они передавали эти тайны, и если они передавали их неподходящему человеку, то совершали преступление перед лицом Неба. Учители прошлого не смели легкомысленно передавать тайные способы кому попало, они требовали, чтобы люди усердно искали этих наставлений, и только после многих искусов они отбирали наиболее способных и энергичных и обучали их. Нужно ли говорить, что они и не смотрели на тех, кто не любил эти тайны и не искал их или искал, не отдаваясь этим поискам всем своим сердцем; разве можно предположить, чтобы даосы купились на посулы таких людей и дали им наставление?
Если полученная человеком судьба не предполагает возможности стать бессмертным, то пусть даже он каждый день своими глазами видит прямо в миру толпы бессмертных, он или сочтет их странными и необычными людьми, или решит, что они образуют особый тип живых существ Поднебесной, или вообразит, что это демонические бесовские наваждения, или заявит, что они просто некое странное исключение из естественного порядка вещей. Так разве можно представить себе, что такой человек захочет заниматься практикой, чтобы достичь того же состояния, что и бессмертные? Даже если сами Чисун и Ванцяо станут объяснять им этот путь, они сочтут их речи ложным обольщением поганой нечисти.
Однако бывают и достойные верящие и понимающие люди, которые, несмотря на усердные и [215] неустанные изнурительные поиски, так и не смогли найти мудрого учителя. Это вполне естественно, ибо люди, постигшие высшие методы, необходимые для обретения истинного Дао-Пути, исключительно редки, а поэтому их можно искать до конца своих дней, но так и не найти. Знающих высшие методы чрезвычайно мало, и они всегда полностью порывают все связи с миром. Ищущие учителя не усердно и не преданные этому делу всем сердцем никогда не найдут его, даже если они и наделены судьбой бессмертного, а встреча с учителем и получение наставлений от него совершенно необходимы для достижения цели. Короче говоря, бывали люди, которые усердно искали учителя, но не находили его, но никогда не было никого, кто не искал бы учителя, но обретал его.
Среди мирских людей встречаются такие, которые ради денег занимаются обманом и шарлатанством, присваивая себе звание мужа Дао-Пути. И имя таким людям легион. Я не хочу утверждать, что они вообще ничего не знают. Обычно они имеют грубое представление о предмете, знают, так сказать, где рога у быка, но все они торгуют своей фальшивой славой и используют ее, чтобы скрыть лживость своих учений и приукрасить свое вранье. А люди, любящие дела даосов, но не умеющие отличить истинное от поддельного, толпами стекаются к ним и испрашивают их наставлений. Эти горе-учители обманывают своих учеников, держа их на привязи, и отнюдь не советуют им идти искать более выдающихся и незаурядных мужей, заявляя, что все великое Дао-Путь целиком и полностью исчерпывается их наставлениями. И об этом можно только вздохнуть и пожалеть, ибо и среди достойных и целеустремленных людей немало таких, кто совершает подобные ошибки.
Если такие проходимцы узнают, что некто разбирается в том, как размельчать пять видов слюды, или искусен в применении восьми летучих минералов, или может изготовить девятикратно перегнанную киноварь, или может выплавлять желтое золото и белое серебро, или способен растворить агат и нефрит, или знает способ, как трансформировать красный нефрит, или умеет в духовной печи сгустить алхимические иней и снег, или одарен способностью собрать одухотворенные грибы-чжи на горе Суншань, то они сразу же начинают изо всех сил поносить таких людей и, клевеща на них, говорят: «Только Чисун и Ванцяо знали такие способы, а если в наше время кто-нибудь заявляет, что знает их, то он нагло врет и говорит пустое». А недалекие ученики не понимают лживости и злонамеренности подобных утверждений и поступают в соответствии с ними, отбрасывая даже самую мысль о возможности поиска другого учителя. О! Сколь же печально все это. Увы, остается только скорбеть о таких напастях! [216]
Словно тень солнечных часов, мгновенно минующая полдень, или как мгновенный порыв ветра, быстротечна жизнь человеческая. Вот человек молод, и вдруг уже стареет. Молниеносно приходит дряхлость, и уже кажется, что на свете никогда не было такого существа. Ведь даже долголетие в сотню лет — это всего лишь немногим больше, чем тридцать тысяч дней! Вот перед вами дитя. Оно слабо и ничего еще не знает. Мгновение — и это уже дряхлый старик, забывший о том, что существуют радость и веселье. Вот перед вами отрок. Он незрел и юн. Прошло всего несколько десятилетий, и он уже обременен всеми скорбями и недугами. Время младенческого неразумия и старческих немощей отнимает половину нашей жизни. Человек намеревается прожить сто лет, он весело смеется и живет в гармонии и мире, но умирает в пятьдесят или шестьдесят лет. Вот он уже ушел от нас, и жизнь его закончилась. Из всей его жизни шесть-семь тысяч дней ушло на печали, болезни и скорбное прозябание. Глазом не успеешь моргнуть, а жизнь уже кончилась. Да и достигает ли столетнего возраста больше людей, чем один человек из десяти тысяч? Так остаются ли у нас основания смеяться над летней поденкой или утренним грибом, что живут столь мало? Поэтому человек, не знающий великого Дао-Пути, испытывает одни лишь страдания.
Деревенские люди говорят, что каждый день, потраченный впустую, делает человека подобным быкам или баранам, которых ведут на убой: с каждым шагом такой человек все ближе и ближе подходит к смерти. Это сравнение хотя и кажется грубым, но по своей сути оно совершенно верно. Умные люди, однако, не скорбят о неизбежной смерти, но делают они это не потому, что не хотели бы избавиться от смерти, а потому, что не зная искусства спасения от смерти, они здраво считают, что горевать попусту бессмысленно и бесполезно. Поэтому и речение «тот, кто радуется Небу, познает свою судьбу и поэтому никогда не печалится» 2 совсем не означает, что люди не хотят долго жить. Герцог Цзи просил умереть вместо У-вана 3, а Чжун-ни, скорбя, волочил посох по земле 4. А отсюда мы узнаем, что и совершенномудрые отнюдь не радуются преждевременной смерти.
Обыватели, прочитав у Чжуан Чжоу притчу о великом сне, делают вывод, что Чжуан-цзы придерживался теории о равенстве жизни и смерти 5. Потому призывы к следованию опасным учениям и слова, неспособные положить конец необоснованным претензиям, Чжун-ни почитал нарушающими законы и установления и заслуживающими смертной казни 6. Ныне же я замечаю, что люди, болтающие о таких теориях, бегут за лечебными иглами и прижиганиями, едва заболеют, и при малейшей опасности жутко [217] боятся умереть. Но толпа из последних обывателей любит подобные теории. Ведь обыватели не имеют истинной веры; они отворачиваются от классических текстов и учения этих текстов и высоко почитают разных сомнительных философов с их сочинениями. Они неспособны изрыгнуть прочь их противоречащие здравому смыслу теории и краснобайство, вместо этого величая подобные доктрины учением о простоте и безыскусности, не понимая, что это вовсе не учения Лао-цзы и Чжуан-цзы 7. У этих людей нет подлинного стержня, и они готовы бежать за любым прохожим и плыть по течению безответственной болтовни, которой они никоим образом не могут противостоять.
Ведь Лао-цзы считал великим деланием продление жизни и вечное видение, а Чжуан Чжоу предпочитал живым волочить хвост по грязи, а не быть черепахой, пойманной в сети 8. Он также предпочитал быть живым и бедным, чем уподобиться разукрашенному быку, которого ведут приносить в жертву 9. Когда он был на грани голодной смерти, то попросил зерна у маркиза Цзяньхэ 10. Из этих примеров видно, что он никак не мог уравнивать жизнь и смерть. Разве такие умозаключения не следствие того, что люди начинают учиться поздно и не могут в результате отличить сущностное от пустого; разве не потому это, что они вычленяют одну фразу из контекста и невежественно истолковывают ее?
Долгая ночь без конца в мрачном подземном мире, что ниже девяти истоков 11, во время которой человек становится пищей муравьев и червей, а потом смешивается воедино с пылью и прахом, вызывает ужас и скорбь в человеческом сердце, и человек не может не горевать, думая о ней.
Если в сердце живо стремление к поиску способов продления жизни, то почему бы не отбросить прочь всякие докучные дела и не предаться сокровенно-таинственному деланию? Те, кто не верит в него, люди конченые. Но если человек верит, то ему следует покончить с мирскими привязанностями, поскольку иначе он не сможет сосредоточить свою волю на пестовании жизни, ему недостаточно будет того времени, что окажется свободным после всех мирских дел. Поэтому такие люди, даже занимаясь практикой, постоянно сокрушаются, что они начали это слишком поздно и что им не удается достигнуть успеха.
То, о чем пекутся и заботятся заурядные люди, это власть, выгода и удовлетворение желаний. Однако если мое тело не пребывает в добром здравии, то даже если я сделаюсь высокопоставленным чиновником с широкими полномочиями и золото с нефритом будут вздыматься у меня, словно горы, а соблазнительные красавицы мириадами будут принадлежать мне, все это для меня [218] станет безразличным, как если бы я не имел ничего вовсе. Поэтому мужи наивысших талантов вначале занимаются делами продления жизни, а когда они уже устанавливаются на пути долголетия, то позволяют себе делать и все прочее, что им хочется.
Ведь если не удается подняться в сокровенную высь неба и окончательно покинуть мир, то можно стать и земным бессмертным, живя среди людей. Даже Пэн-цзу и Лао-цзы оставались среди людей в течение нескольких сотен лет, не отказываясь от нормальных радостей человеческой жизни. Только после этого они удалились от людей и покинули мир, завершив дело обретения бессмертия. Совершенно необходимо любить и почитать учителя, ибо если учителя не чтут в должной мере, то и никакого успеха не будет.
Некогда великая вдовствующая императрица династии Хань получила от Сяхоу-шэна «Канон истории» и одарила его сотней цзиней желтого золота, а также другими ценными вещами без числа 12. А когда Сяхоу-шэн умер, она послала его семье два миллиона монет и носила по этому господину траур в течение ста дней. В то время, когда император Чэн-ди жил в восточном дворце, Чжан Юй передал ему текст «Рассуждений и бесед» Конфуция 13. Тогда император усадил его на почетное место и пожаловал ему титул маркиза земель внутри застав. Кроме того, он получил на кормление поселение в тысячу дворов. Ему было даровано звание сиятельного сановника и подарено сто цзиней желтого золота. Позднее он был назначен канцлером с почетным титулом Аньчанского маркиза. Когда он состарился и испросил отставку, ему была подарена удобная повозка с четверкой лошадей, сто цзиней желтого золота и несколько десятков тысяч монет. Когда Чжан Юй заболел, Сын Неба лично навестил его и почтительно склонился перед ложем этого мужа.
Когда император Чжан-ди жил в восточном дворце, Хуань Жун вручил ему текст «Канона сыновней почтительности» 14. Тогда император поднялся со своего трона и назначил Хуань Жуна главным министром — смотрителем церемониала. Однажды государь соблаговолил посетить присутствие Хуань Жуна. Император усадил его лицом к востоку, отставив в сторону свой посох и стол. Затем при большом стечении народа — множества чиновников, членов свиты и многочисленных людей Хуань Жуна (всего насчитывалось несколько сот человек) монарх лично взял на себя труд произнести речь. Он даровал Хуань Жуну титул маркиза земель внутри застав и отдал ему на кормление селение в пять тысяч дворов. Однажды Хуань Жун занемог, и император сподобил его семью своим визитом. Он подъехал прямо к его дому, [219] сошел с колесницы и подошел к досточтимому мужу, держа в руках книги, словно простой ученик, совершающий ритуал почитания своего учителя. Когда же Хуань Жун скончался, император носил по нему траур.
Таким образом, все эти господа были почтены высочайшими наградами, но не потому, что они умели осаждать города и вести сражения, прорывать оборону противника, увеличивать протяженность границ, не потому, что, заболев, отказывались от должности, возносили молитвы о создании союзов, использовали свои прежние заслуги или обладали способностью отсекать все преграды. Нет, все эти почести были оказаны им только потому, что они профессионально знали тот или иной канонический текст и распространяли его учение, излагая его по стихам и главам. Именно за это они пользовались уважением и почетом, именно за это их превозносили и возвышали, — они знали речения давно умерших и преданных погребению людей. Цари и императоры не только ценили их, но и нисходили до того, чтобы, смиряя свою гордыню, почтительно служить им.
Ныне в мире есть довольно много людей, стремящихся попробовать практику пути продления жизни, но не умеющих умерить свои амбиции и склониться перед достойным учителем. Хотя они и идут прямо к учителям и спрашивают их о делах величайшей важности, но разве смогут при таком отношении к учителю получить искомое? А какую же пользу приносит процессу учения почтительное уважение учащегося к учителю и прибавляет ли оно хоть грамм ценности получению знаний? Если не будет почтения и уважения, то сердца учащихся не будут целиком и полностью преданы делу. Если сердца не будут полностью преданы делу, то ученики не станут усердно следовать полученным наставлениям. Если же ученики не станут усердно следовать наставлениям, то как же передать им тайные наставления?! В таком случае учитель сможет дать ученикам только самые поверхностные и легковесные наставления, которые разве же могут считаться достаточными, чтобы ученики обрели совершенное благо бессмертия?
Но бывают и такие люди, которые кажутся любящими учение и радующимися ему, но в действительности искренность их веры в Дао-Путь не укоренена в духе их сердца. Они хотят достигнуть успеха и поначалу явно выказывают почтительное уважение своему учителю, но с течением времени они утомляются и постепенно становятся все ленивее и ленивее. Буде такие люди встретят действительно просветленного и мудрого учителя, который намерен тщательно изучить все возможные трансформации характера своих учеников, то он станет долго испытывать и проверять их и [220] поэтому поначалу не сообщит им ничего важного, чтобы узнать, сколь сильна их воля. Если окажется так, что их чувства лживы, а поведение изменчиво, учитель вовсе не будет наставлять их. А если и станет наставлять, то так и не сообщит им самого важного и не научит их исчерпывающим образом тому, что составляет суть его знаний. А если его словесные наставления не будут исчерпывающими, то и выполнять их совершенно бесполезно.
Чэнь Ань-ши в возрасте тринадцати лет казался всего лишь сыном клиента Гуань Шу-бэня 15. Однако он первым обрел Дао-Путь бессмертных. И хотя Гуань Шу-бэню было семьдесят лет и его волосы были седы, он каждое утро и каждый вечер кланялся Чэнь Ань-ши и говорил: «Дао-Путь досточтим, а Дэ-Благо высокоценимо. Тот, кто первым обрел Дао-Путь, должен считаться учителем. Поэтому я не могу осмелиться пренебречь совершением ритуала, предписанного для ученика». Тогда Чэнь Ань-ши сообщил ему самые важные методы, и он тоже вслед за Чэнем стал бессмертным и покинул мир.
Когда человек рождается, то он получает сущностную энергию и дух от Неба и Земли 16, а позднее наследует кровь и пневму от своих отца и матери. Но если человек не встретит мудрого учителя, который преподаст ему путь спасения через преодоление мирского, то ему ни за что не удастся избавиться от смерти. Просверленный камень уже отдал свой огонь с избытком, а годы жизни с каждым днем стремятся к увяданию и гибели. Если мы будем исходить из этого рассуждения, то окажется, что милость мудрого учителя превосходит милость Неба и Земли, и ее следует ценить много больше, чем любовь родителей. Так не достоин ли учитель нашего преклонения? Так не следует ли неустанно искать его?»
Баопу-цзы сказал: «Древние считали важным правду, высоко ценили поступки и презирали слова. Поэтому в делах правления они не придавали значения изящным словам и красноречивым выражениям, а в делах совершенствования в Дао-Пути они пренебрегали краснобайством и велеречивостью. Когда же нравы пришли в упадок, внешнее украшательство стало набирать силу. Изложенные на письме планы и проекты начали горами громоздиться среди последователей конфуцианского учения, а эзотерические тексты в огромном количестве выходили из-под кисти адептов тайных искусств 17. В результате человеку, начинающему учиться, практически невозможно выбрать наиболее важное из всего этого необозримого количества текстов. Кроме того, сердца людей стали наслаждаться многословием и в делах о корне, и в делах о верхушке, в результате чего даже такие познавшие Дао-Путь [221] люди, как Гань Цзи, Жун Чун, Гуй Бо 18 и другие, принялись писать книги по тысяче глав каждая, причем в основном эти книги посвящались вопросам морали и соблюдения обетов и в них мало ценного для человека, вступившего на путь великого делания и стремящегося получить указания относительно своей практики. Поэтому истинные наставления ныне можно получить или непосредственно из уст учителя, или в виде надписи на куске небеленого шелка в восемь чи длиной; такой шелк носят как галстук на шее либо как пояс вокруг талии, и его нельзя получить иначе, чем пройдя длительную проверку и искус у учителя, показав при этом себя человеком усердным и трудолюбивым. Каждый из всего множества учеников в конце концов получает свое в соответствии с утонченностью и способностью своего разума, мерой выказанного им усердия в перенесении долговременных трудностей, степенью его чуткости и прозорливости и проявленной им силой воли в желании овладеть учением. За прошедшие столетия и тысячелетия только в редчайших и исключительнейших случаях бывало такое, чтобы важнейшие и насущные указания находили в мешке или в изголовье, а то вдруг обнаруживали соответствующие записи у локтя или под мышкой. Эти предписания обычно касались лишь методов изготовления снадобий. Изготовленные снадобья в таком случае могли только поддерживать жизнь принимающего их, не давая ему умереть, и все. Но когда изготовитель все же умирал, то оказывалось, что он никому не передал текст своего рецепта.
Среди мужей Дао-Пути, живущих ныне в мире, есть разве что один на десять тысяч, разбирающийся в делах золотого раствора и перегнанной киновари. Это не мешает, однако, людям, смотрящим на мир через бамбуковую трубку, утверждать, что все необходимое на пути обретения состояния бессмертного содержится во множестве книг и в совершении многочисленных молений, жертвоприношений и коленопреклонений, и все. Но на самом деле продление жизни зависит исключительно от приема великого снадобья, а не от молений, жертвоприношений или богослужений.
Прежде, при династиях Цинь и Хань были чрезвычайно распространены все виды молений и жертвоприношений, которые были обращены к духу Великого Первоначала — звезде Тай-и и божествам пяти планет 19; тогда совершали драгоценные подношения восьми божествам 20, жертвуя им коров и баранов, зерно и шелк. Траты на эти жертвы исчислялись в миллионах и миллиардах, но пользы от них не было ни на грош. А тем более сомнительно, чтобы оказали пользу жертвы простонародья. Ведь у простолюдинов добродетелей недостаточно, их сущность не [222] выпестована, а они хотят, принося в жертву три вида скота и поклоняясь демонам и духам, продлить годы своей жизни. Ну не нелепо ли это? А бывает и так, что достойный человек совершает много-много добрых дел и искренне желает обрести Дао-Путь, но никак не ищет с усердием мудрого учителя. Он готовит разные сомнительные снадобья, дни и ночи напролет читает и скандирует бесполезные книги и прочитывает сотни и тысячи свитков таких сочинений, но до самой смерти не получает и грана блага от всего этого. А потом говорят, что в Поднебесной не существует никаких способов обретения состояния бессмертного.
А то и целая группа умников бьет поклоны перед пустым местом, варит жертвенное мясо, возжигает благовония, молится о счастье, но недуги у этих людей не проходят, а смерти и похороны поджидают их на каждом шагу. В результате они растрачивают все свое имущество, пускают на ветер деньги, но ничуть не удивляются своим бедам и до конца не раскаиваются и не прозревают. Они лишь говорят, что не были достаточно усердны.
Если бы все это усердие направить на поиски мудрого и знающего должные способы учителя, а потраченные впустую средства использовать на покупку ингредиентов для снадобий, то состояние святого-бессмертного было бы непременно обретено, жизнь была бы продлена и спасение от мирского было бы достигнуто. Чему же тут удивляться, если вся жизнь тратится на вспашку поля из камней в надежде наполнить дарами урожая тысячу амбаров. Все силы уйдут на это, а результата вовсе не будет никакого. Это, как говорится, отправиться в Чу, а ехать в сторону Янь 21; даже если и кони хороши, то все равно не приедешь туда, куда нужно, — ведь дело не в том, что едешь медленно, а в том, что сбился с правильного пути!
Бывают также люди, преданные по природе своей вере и радующиеся вере, но им недостает ума и проницательности, чтобы отличить истинное от ложного. Они неспособны разобраться, где широкий брод, а где узкая долина, где глубоко, а где мелко. Поэтому они не могут принести сущему никакой пользы. Глупцы позднейших поколений были привлечены одним таким человеком, неким, с позволения сказать, мудрецом, который нахваливал сам себя и говорил: «У меня есть тайная книга, которую я храню и учение которой я практикую». Сколько заурядностей ребячливо хвастались, что достойны имени обладателя Великого Дао-Пути! Однако это имя явно превосходило их подлинную суть: их заявления были просто позерством и враньем. На самом же деле их переполняла грязная алчность и единственным, что их влекло к себе, была выгода. Когда их просили поделиться своим методом, [223] они лицемерно вздыхали, возводили очи горе и кланялись до земли, давая этим понять, что хранимая ими тайна настолько глубока и драгоценна, что ее никак нельзя никому открыть. Когда же они получали то, чего им хотелось, то кланялись и загадочно улыбались, обещая научить всему в ближайшее время. Потом же, когда они чему-то учили своих невежд-почитателей и те начинали заниматься, но у них, само собой разумеется, ничего не получалось, те люди говорили, что их ученики или не усердны, или же их подношение слишком скромно и жалко. Тогда сердца этих доверчивых поклонников еще сильнее укреплялись в вере, они становились еще почтительнее, а их дары делались все разнообразнее. Наконец они вообще превращались в слуг и рабов этих проходимцев и служили им, не отказываясь даже нести на спине их тяжелую поклажу во время дальних странствий. Они не боялись никаких возможных опасностей, будучи уверены, что чем больше они трудятся, тем больше заслуг обретают. Они терпели страдания и сами искали невзгод в надежде узнать нечто чудесное. Но впустую проходили месяцы и годы, без попечения были оставлены родители, жена и дети брошены на произвол судьбы, жизнь протекала в стуже и холоде, ноги скользили по льду. Так год проходил за годом, и вот уже все средства потрачены и силы исчерпаны, но никаких успехов и свершений как не было, так и нет. Я сам видел немало таких несчастных, человек десять, а то и более. Все они величали себя разными высокодостойными титулами и заявляли, что живут в мире уже не одно поколение, а то и вообще триста-четыреста лет, но, конечно, под разными именами. Они называли себя совершенными мудрецами, всячески превозносили себя перед людьми, и многие следовали за ними. Мне, однако, не хочется называть здесь их имена.
Множество обывателей следуют за такими мошенниками, и простые люди, не различая хорошее и дурное, вовсю прославляют их и создают им добрую репутацию, способствуя росту широкой популярности бесовщины и шарлатанства и распространяя их лживые, но искусные речи. Так распускаются пустоцветы дутой славы, которая расходится вширь и вдаль и которая мешает распознать их истинную суть. В результате подлинно достойные люди или вовсе не обращают внимания на них и ни во что не вмешиваются, или слушают их во все уши. Ошибки во взглядах ученых часто проистекают из внимания именно к данному типу людей, и это не может не вызывать искреннего сожаления. Тем не менее я заметил, что люди, непрестанно сеющие ради власти и выгоды ложь в Поднебесной, рано или поздно получают по заслугам и не остаются не наказанными. Хотя небесная сеть и с [224] крупными ячейками, но она ничего не пропускает. И те, кто вводит людей в заблуждение и сознательно дурачит их, всегда должны помнить об этом.
Мирские люди обыкновенно следуют пустым речам, и очень редко кто-нибудь из них способен проникнуть в подлинную суть дела. Когда они слышат, что некто имярек имеет сотню учеников, то сразу же делают из этого заключение, что этот некто должен непременно обладать знанием чего-то чудесного. И вот они уже мчатся на колеснице или верхом на коне к этому шарлатану, чтобы пополнить собой толпу его учеников, но только понапрасну тратят свою энергию и свое драгоценное время, почитая тех глупцов. Они не пытаются усердно искать лучшего учителя и, по существу, расходуют силы, превращаясь в домашнюю прислугу своего наставника. Бывает, конечно, что те шарлатаны весьма богатеют, если их умелый обман продолжается достаточно долго. Однако их ученики не могут научиться у них совершенству в Дао-Пути, а глупые простолюдины не понимают, что такие люди недостойны того, чтобы служить им. Отчего же им всем никак не удается прозреть? Не прискорбно ли это?!
Если на холме в несколько чи вышиной ищут дерево, достигающее своими ветвями небес, а по следам буйвола идут за глотающим корабли морским чудищем, то как же можно надеяться найти искомое, даже если и заниматься поисками день-деньской? Увы! Но ведь и ученым будущего придется искать истинных учителей, и они не смогут не посчитать вопрос тщательнейшего выбора самым насущным в этом деле. У людей низкого положения поступки ничтожны, а добродетель скудна, их успехи и достижения минимальны, и они отнюдь не подходят для того, чтобы обучать людей обретению совершенства в Дао-Пути, они не наделены заслугами и благими качествами, достойными уважения, проявления милости со стороны других людей, а значит, и учиться у них нечему. Я столь глубокомысленно рассуждал об этом, чтобы другие люди не утруждали себя понапрасну».
Баопу-цзы сказал: «Все, являющиеся мужами Дао-Пути лишь на словах, а на деле — пустыми болтунами, любят только врать и обманывать своих же учеников, а к тому же стремятся получше скрыть свое невежество и глупость. Сами они стыдятся своего невежества, но во всеуслышание заявляют, что широко образованы, а потому они чванятся попросить наставлений у людей, превосходящих их по своему уровню. Они спесиво скрывают свою ограниченность, стоят, уткнувшись в стену. К сожалению, они не довольствуются молчанием, а бесстыдно набрасываются с обвинениями против людей, действительно обладающих Дао-Путем, [225] понося их и клевеща на них, опасаясь, что славное имя тех затмит их дутую славу. Я сомневаюсь, а есть ли вообще у подобных людей стремление практиковать методы продления жизни. Похоже, что они хотят просто набрать побольше учеников, чтобы присвоить себе их силы, их состояние, теша себя, удовлетворяя свои влечения и желания, и все. Но им невдомек, что Небо, которое высоко, внимает всему и знает все без исключения, и рано или поздно они дождутся возмездия. Ведь бедному не пристало говорить: «Я богат», а плебею не пристало говорить: «Я благороден». А тем более это верно относительно дел Дао-Пути и его Благой Силы-Дэ и того, что в этих делах подлинно, а что нет. Но если ты ничего не знаешь, то можно ли брать учеников, взыскующих искусства пестования жизни? Если уж обывателям не пристало быть завистливыми и отрицать чужое превосходство, то насколько же это справедливее относительно мужей Дао-Пути, которые должны искренне и преданно радоваться всем проявлениям жизни. Как же зависть и подобные чувства вообще могут гнездиться в их груди?
Люди сами по себе не могут видеть и слышать проявления божественного разума, но божественные существа очень легко видят человеческие дела и слышат человеческие голоса. Это не отличается от ситуации, когда человек, отделенный занавесями от комнаты, не может видеть того, что в ней происходит, но было бы оплошностью утверждать, что и его никто не видит из той комнаты. Удивляться этому все равно что уподобиться вору, приникшему к балке, к которой подвешен колокол, и удивляющемуся, почему все люди слышат звук колокола, тогда как он не слышит ничего: у него заложены уши. Между тем именно люди, слепые и глухие в духовном отношении, хотят приукрасить себя дутой славой и собрать толпу учеников, чтобы снаружи наслаждаться купленной славой и молвой, а внутри стремиться к богатству и силе. Сколь велико это бедствие! И ведь такие люди борются за власть и могущество еще яростнее, чем простые обыватели. Движением их уст делаются ножи и копья, они создают группировки и клики для восхваления одних и клеветы на других. Их речи кажутся дружелюбными, но их сердце далеко не таково. Их облик и поступки разительно отличаются друг от друга. Открыто они будут говорить с тобой как единомышленники, а за глаза их уста будут источать яд пчел и скорпионов. Они равно ненавистны и Небу, и людям, и на них следует смотреть как на предвестие беды и предзнаменование несчастья.
Благодаря изучению Пяти канонов мы знаем, что нет ничего постыдного в том, чтобы обращаться с вопросами к [226] нижестоящим, дабы наш успех в занятиях с каждым днем увеличивался, а вместе с ним росла бы и наша добродетель. И это касается даже таких занятий, как стрельба из лука и управление колесницей, таких дел, как искусство письма и счета, таких профессий, как выращивание шелковицы и работа на полях, таких умений, как работа с угольником и циркулем, — все эти простые дела требуют получения наставлений от учителя, чтобы изучающий их смог достичь совершенства в своей области. А насколько же наставления учителя важнее для желающих овладеть методами продления жизни и спастись от мира. Ведь эти дела ничем не отличаются от избавления человека от опасности, угрожающей его жизни. Как же в таком случае невежественный и абсолютно необразованный человек может объявлять себя учителем, к которому следует обращаться за наставлениями? Но такие люди не меняются даже в старости и не раскаиваются даже на краю могилы. Поистине, именно они загоняют во мрак невежества порожденный Небом народ. Такие люди представляют собой угрозу всему народу, но в конце концов им не удастся выдать тень за вещь.
Среди конфуцианцев принято, чтобы благородный муж хранил простоту и естественность. В отношениях с людьми он должен держаться непосредственно и скромно. Он знает, но делает вид, что не знает, он имеет, но делает вид, что у него ничего нет. Он ничем не выделяется среди прочих людей, пока его не позовут. Если позовут, но не зададут вопроса, он не станет говорить. Если он станет отвечать на вопрос, то вначале он поблагодарит за то, что его спросили, и только потом выскажет свое мнение. Почему же среди даосов наоборот принято выдавать незнание за знание, отсутствие за наличие? Почему среди них много людей, которые, обладая пустотой, строят планы получения незаслуженной выгоды? Человек, который заблудился и не знает, как ему вернуться назад, становится бесстыдным, если он начинает указывать дорогу другим людям, оказавшимся в таком же положении.
Я не от нечего делать говорю все это — я должен искренне высказаться по поводу нынешнего положения дел, поскольку, как говорится, если проблема приобрела такую остроту, то я никак не могу молчать. Я просто сочувствую наивным и доверчивым глупцам и не могу спокойно смотреть на то, как ребенок падает в колодец, и все. Умение смотреть и понимать — это одно из растений снадобья бессмертных, и как же я могу отказаться от него! Если не взять на себя труд сказать горькие слова, то опасность возрастет чрезвычайно, а ведь это не тот случаи, когда можно узнать, в чем дело, только пощупав пульс для того, чтобы поставить диагноз». [227]
Баопу-цзы сказал: «Если некий человек находится в смертельной опасности, а другой может спасти его, то ему, конечно, не надо тратить время на выражение извинений, скромности и застенчивости, ибо деяние по спасению жизни есть высшая заслуга перед жизнью.
И ныне совершенно ясно, что те даосы, которые не обрели способа великого эликсира золотого раствора и перегнанной киновари, не могут обрести и подлинного продления жизни. А значит, эти даосы — разномастная толпа мошенников. Ведь умение лечить болезни и воскрешать мертвых, отказываться от пищи и несколько лет не испытывать голода, подчинять своей воле духов и демонов, то являть свое тело, то становиться невидимым, видеть происходящее на расстоянии в тысячу ли, знать причины расцвета и упадка в судьбах людей, знать о грядущем счастье и бедах еще до их появления — все это совершенно бесполезно для продления лет жизни. Те, кто готов обращаться с неблаговидными прошениями и совершать предосудительные поступки в надежде за день стыда получить вечную сладость вместо вечной горечи, не понимают взаимосвязи вещей одного рода. Древние говорили: «Нет у меня иного блага, которое было бы больше, чем благо жизни». Поэтому если мы будем судить о том, что ценно, а что презренно, то даже титулы царей и императоров не сравнятся по ценности с методом обретения бессмертия. Если мы будем судить о том, что весомо, а что легковесно, то даже имей мы столько богатств, что они заполнят всю Поднебесную, и они не заменят собой ценность искусства освобождения от смерти. Потому и существует притча, как мертвый царь завидовал судьбе живой крысы 22.
Если упорядочивать государство, то оно пребудет в равновесии-процветании, а если приводить в порядок собственное тело, то тело сохранит свою жизнь 23. И если не ты сам добьешься этого, то кто же это сделает за тебя? Поэтому если вы скажете мне, что человек, предпочитающий мгновенную тщету пустой славы и стыдящийся кратковременного труда под руководством учителя, который передаст ему тайну бессмертия, не глуп, я не поверю вам. Ведь человек, которому смертную казнь заменили другим наказанием, радуется, что он вместо тяжелого получит легкое, а бедняк, спасшийся во время пожара и сохранивший дыхание жизни, с восторгом переживет все лишения и горести, радуясь тому, что остался жив. Человек не страшится постоянно кончины только потому, что не знает заранее дня своей смерти. Но если бы человек знал, что ценой потери своего носа он спасется от смерти, то он, несомненно, немедленно отрезал бы свой нос. Так неужели же ученик, служащий своему учителю, во всем превосходящему его, подметая [228] его комнаты и держа перед ним полотенце, сочтет это слишком большими тяготами, которых не стоит обучение пути бессмертия, и в неразумии откажется от исполнения этих обязанностей? Если человек не постарается убежать от лесного пожара и сгорит заживо или не предпримет попыток спастись от урагана и сгинет в бездонной пучине вод, то все в мире сочтут его неразумным простофилей. Так почему же люди будут смеяться над человеком, не искавшим спасения от стихийного бедствия, но не станут удивляться тому, что человек не боится самой существенной и неотвратимой беды? О, как это нелепо!»
Баопу-цзы сказал: «С древности было написано чрезвычайно много даосских книг, которые не жалеют красивых и изящных слов, чтобы потолковать о пустотно-сокровенной сущности, но среди них совсем нет произведений, исчерпывающе освещающих все пути и тропы практики продления жизни, и многие люди, искренне преданные Дао-Пути, глубоко сокрушаются об этом. Что же касается меня, то я готов проявить усердие и настойчивость, ибо поистине хочу помочь заблудшим вернуться на правильный путь. Потерянное на восходе можно вернуть на закате, и лучше бросить человеку, упавшему в колодец, веревку, чем самому последовать за ним и тоже утонуть. Я же только сожалею о тех людях, которые подобны больным, лежащим в лихорадке, но отказывающимся принимать горькое лекарство. Кто из людей не делает ошибок, но сделанные ошибки всегда можно исправить. Ведь даже Солнце и Луна подвержены затмениям! И тут надо вспомнить об ученике Конфуция Янь Хуэе, который никогда дважды не повторял одной и той же ошибки 24. Я также призываю тех людей будущих поколений, которые возлюбят Дао-Путь, внимательно рассматривать и тщательно оценивать тех людей, которым они до конца вверят свою преданность, и не опасаться избыточно красивых речей. Такие речи появляются и разрезают истину, такие писания ложатся из-под кисти на бумагу, и их слова причиняют боль. Как жаль, что исправить это положение вещей я могу лишь в области учения о продлении жизни, но где только не обнаружишь подобное!»
Баопу-цзы сказал: «Глубокие и серьезные люди, стремящиеся изучать искусство пути пестования жизни, часто, несмотря на поиски, не могут найти человека, который соответствовал бы уровню настоящего учителя. Но без учителя они не могут достойно завершить свою практику. А потом находятся доброхоты, которые, указывая на тех людей, говорят, что раз они не обрели долгой жизни, то, значит, в Поднебесной вообще нет никаких способов обретения состояния святого-бессмертного. К сожалению, люди, которые [230] самостоятельно практикуют путь спасения жизни, не в состоянии достаточно жестко приучить себя к суровой дисциплине и лишениям, необходимым для совершенствования в области сокровенно-тайного. Такие люди в конце концов соблазняются занятиями, приносящими высокое жалованье, и отступают прочь с пути, ведущего к благу от горестей старости. Таким образом, внутри они губят самих себя, а вовне создают соблазны для тех, кто придет после них. Обретению состояния бессмертного можно научиться. Но подобно тому, как ячмень и просо не дадут урожая, если землю не перепахать, их зерна не посеять, не заботиться о них и не собрать созревшую жатву, — подобно этому и практика продления жизни и спасения от мира окажется безрезультатной, если не совершать ее усердно и упорно».
Комментарии
1. Здесь объединены цитаты из двух памятников: первая фраза — цитата из комментирующего трактата к «Канону Перемен», «Сицы чжуань» (ч. 2), вторая — из летописи «Цзо чжуань» (25-й год Чжао-гуна).
2. Распространенное высказывание, часто встречающиеся в конфуцианских текстах. Его смысл — мудрец радуется любому предопределению (мин) как проявлению воли Неба.
3. Герцог Цзи (Дань) — младший брат основателя династии Чжоу У-вана. Когда У-ван заболел, он начал поститься и молиться о том, чтобы ему умереть вместо царя.
4. Сыма Цянь в жизнеописании Конфуция приводит следующий эпизод: «Конфуций заболел. Цзы-гун (ученик Конфуция. — Е. Т.) попросил разрешения повидать его. Конфуций как раз вышел из дверей, опираясь на посох, чтобы немного побродить. Он сказал ученику: «Сы, почему ты пришел так поздно?» Вздохнув, он запел: «Гора Тайшань рушится, колонны падают, и балки трещат, мудрый человек дряхлеет?» И у него полились слезы из глаз» (перевод Р. В. Вяткина).
5. Знаменитый пассаж в гл. 2 «Чжуан-цзы» («Об уравнивании сущего»), в котором Чжуан-цзы, рассуждая об относительности сна и бодрствования, жизни и смерти, сравнивает жизнь с великим сном, а смерть с великим пробуждением.
6. В «Записях о ритуале» («Ли цзи», гл. «Ван чжи») говорится, что порочные и мятежные речи заслуживают смерти. Комментатор Чжэн Сюань (127-200 гг.) считает, что порочные и мятежные речи — это призывы к нарушению законов и установлений, они суть изощренные речи, вводящие людей в заблуждение.
7. Здесь Гэ Хун возвращается к критике философского учения сюань-сюэ (подробнее см. коммент. 15 к гл. 8).
8. Когда чуский царь прислал к Чжуан-цзы посланца с приглашением на должность министра, тот ответил, что подобно черепахе предпочитает живым волочить свой хвост по грязи, а не мертвым быть объектом поклонения в храме («Чжуан-цзы», гл. 17).
9. Когда Чжуан-цзы был приглашен неким человеком на службу, то он сразу же отказался, сравнив пребывание на государственной службе с положением быка, которого всячески разукрашивают и ведут в храм предков приносить в жертву. Бык в этот момент с удовольствием стал бы простым вольным теленком («Чжуан-цзы», гл. 32).
10. Семья Чжуан-цзы была крайне бедна, и он однажды просил зерна у маркиза Цзяньхэ (Хэ-хоу). См. «Чжуан-цзы», гл. 26 («Внешние вещи»). В переводе В. В. Малявина Хэ-хоу — Смотритель реки.
11. Девять истоков или девять ключей (цзю цюань) — источники девяти важнейших рек Китая, находящиеся в подземном царстве мертвых; синоним мира мертвых (аналог — Желтые истоки, хуан цюань).
12. После уничтожения конфуцианских книг при Цинь возникла необходимость их восстановления, эта работа активно велась при династии Хань.
Сяхоу-шэн (второе имя Чан-гун) — конфуцианец-каноновед и сановник (I в. до н. э.), знаток «Канона истории» («Шу цзин»)
13. Чэн-ди — император династии Хань (32-7 гг. до н. э.).
Чжан Юй (второе имя Цзы-вэнь; ум. 5 г. до н. э.) — выдающийся конфуцианец-каноновед ханьской эпохи, знаток «Суждений и бесед» и «Канона Перемен».
14. Чжан-ди — император династии Поздняя Хань (76-88 гг.).
Хуань Жун — конфуцианский ученый. Согласно «Истории Поздней Хань», он наставлял наследника престола, будущего императора Мин-ди (58-75 гг.), в правление его отца императора Гуан У-ди (25-57 гг.) и преподавал ему «Канон истории», а не «Канон сыновней почтительности» («Сяо цзин») — см. «Жизнеописание Хуань Жуна в «Хоу Хань шу»».
15. Чэнь Ань-ши — даосский бессмертный, обретший высшую мудрость еще в отроческом возрасте.
Гуань Шу-бэнь — мудрый и добродетельный старец, даос, ставший, несмотря на преклонный возраст, учеником Чэнь Ань-ши, о чем рассказывается в «Жизнеописаниях святых-бессмертных» («Шэнь сянь чжуань»).
Клиент (кэ, букв.: «гость») — служащий, получающий от своего патрона жалованье и пропитание. Аналогичное явление имело место в древнем Риме, из реалии которого и заимствован термин «клиент».
16. Энергия и дух (цзин шэнь). — Из данного утверждения Гэ Хуна следует, что дух и энергетика человека единосущны аналогичным началам Вселенной.
17. Адепты тайных искусств (шу цзя) — имеются в виду различные адепты магии, нумерологии и мантики.
18. Гань Цзи (или Юй Цзи) — даос II в. н. э., предполагаемый автор фундаментального даосского текста «Тай пин цзин» («Канон Великого равновесия-благоденствия»), содержащего информацию по всем основным аспектам даосской религии. Поскольку доктрина этого текста оказалась связана с учением «еретических» даосских сект, подготовивших восстание Желтых повязок в 184 г., Гэ Хун оценивает творение Гань Цзи весьма прохладно.
Жун Чун (Гун Чун) — ученик Гань Цзи, которому приписываются многочисленные даосские тексты, до нас не дошедшие.
Гуй Бо (Во Хэ; Чжун-ли) — даос III в. н. э., практиковавший дыхательные упражнения и алхимию в горах Сичэншань.
19. Звезда Тай-и (Великое Единое) — см. коммент. 63 к гл. 2 и коммент. 19 к гл. 4.
Пять планет — Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн; обычно обозначались названиями пяти первоэлементов.
20. Восемь божеств, которым, согласно Сыма Цяню («Трактат о жертвоприношениях фэн и шань»), поклонялся Цинь Шихуан-ди, таковы: Небо, Земля, Оружие, сила Инь, сила Ян, Луна, Солнце, Четыре Сезона.
21. Царство Чу располагалось в южном Китае (бассейн Янцзы), а царство Янь — на севере (его столица Цзи приблизительно соответствует по местоположению современному Пекину).
22. Слова о том, что мертвый царь хуже живой крысы, встречаются в различных текстах, но все они более позднего времени, чем «Баопу-цзы» (самый ранний из них — «Суй чжи», «История династии Суй», VII в.), и их первоисточник неизвестен.
23. Учение о гомоморфизме тела и государства характерно для даосизма и подробно излагается в гл. 18 «Баопу-цзы».
24. Поскольку Конфуций учил, что механизм ошибки заключается в повторении уже совершенной ошибки, его любимый ученик Янь Хуэй всегда делал выводы из своих ошибок и никогда не повторял их дважды.