СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЛО ГУАНЬ-ЧЖУН

ТРОЕЦАРСТВИЕ

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ,

в которой, будет рассказано о том, как Чжугэ Лян ухитрился достать стрелы, и о том, как Хуан Гай добровольно подвергся наказанью

Получив повеление Чжоу Юйя, Лу Су отправился повидать Чжугэ Ляна. Чжугэ Лян пригласил его войти и усадил напротив себя.

— Простите, учитель, — сказал Лу Су, — эти дни мы так были заняты военными делами, что не имели возможности слушать ваши наставления.

— Это мелочи! — успокоил его Чжугэ Лян. — Вот я виноват, что до сих пор не поздравил Чжоу Юйя с великой удачей.

— С какой удачей? — невольно вырвалось у Лу Су.

— Вам непонятно! Ведь Чжоу Юй прислал вас выведать, знаю я что-нибудь или нет! Да! За такое дело его можно поздравить!

— Откуда вам все известно? — растерялся Лу Су.

— У Чжоу Юйя хватило хитрости, чтобы обмануть Цзян Ганя, — ответил Чжугэ Лян. — Правда, он перехитрил и Цао Цао, но тот скоро поймет свою ошибку, только не захочет в ней признаться. Со смертью Цай Мао и Чжан Юня Цзяндун избавился от огромной опасности — тут есть чему радоваться! Цао Цао, как я слышал, отдал судьбу своего флота в руки Мао Цзе и Юй Цзиня, но это уже не так страшно. [570]

Лу Су не знал, что сказать, и поспешно откланялся.

— Смотрите, не говорите Чжоу Юйю, что мне обо всем известно, — напутствовал гостя Чжугэ Лян. — А то как бы он из зависти опять не стал искать случая погубить меня!

Лу Су обещал исполнить его просьбу, но когда пришел к Чжоу Юйю, передал ему все, как было.

— Нет! Этого человека нельзя оставлять в живых! — встревожился Чжоу Юй. — Я твердо решил убить его!

— Если вы убьете Чжугэ Ляна, Цао Цао вас осмеет! — предупредил Лу Су.

— А я предам его казни на законном основании, — возразил Чжоу Юй. — И, умирая, Чжугэ Лян ни в чем не сможет меня обвинить.

— Как же вы это сделаете? — поинтересовался Лу Су.

— Пока не спрашивайте, а там увидите.

На следующий день Чжоу Юй созвал к себе в шатер всех военачальников и велел пригласить на совет Чжугэ Ляна. Тот охотно пришел.

— Как вам известно, в ближайшие дни нам предстоит сражение с Цао Цао, — обратился к нему Чжоу Юй. — Не скажете ли вы, какое оружие целесообразнее всего применять, когда приходится воевать на воде?

— По-моему, для сражений на такой большой реке, как Янцзы, прежде всего необходимо иметь луки и стрелы,. — ответил Чжугэ Лян.

— Вполне с вами согласен, — промолвил Чжоу Юй, — но беда в том, что у нас не хватает стрел! Вот я и решил обратиться к вам, не возьмете ли вы на себя труд изготовить сто тысяч стрел, которые нам крайне необходимы, чтобы достойно встретить врага? Дело это очень важное, и я надеюсь, что вы не откажетесь!

— Разумеется, если вы мне приказываете, я не пожалею сил! — ответил Чжугэ Лян. — Осмелюсь только спросить, когда эти стрелы должны быть готовы?

— Через десять дней. Это возможно?

— Что вы! Если мы так будем тянуть, то провалим великое дело! Ведь корабли Цао Цао придут со дня на день!

— Сколько же времени вам потребуется, чтобы сделать стрелы? — спросил Чжоу Юй.

— Через три дня я представлю вам сто тысяч стрел!

— Не шутите! На войне не до шуток! — остановил его Чжоу Юй.

— Смею ли я с вами шутить, господин ду-ду! — воскликнул Чжугэ Лян. — Дайте мне письменный приказ, и если я не исполню его, наказывайте меня! [571]

Чжоу Юй только этого и хотел. Он вызвал войсковых писцов, которые тут же составили нужную бумагу. Потом он велел подать вино и, угощая Чжугэ Ляна, сказал:

— Когда кончится война, я отблагодарю вас за труды!

Чжугэ Лян выпил несколько кубков вина и откланялся.

— Сегодня уже поздно, — сказал он на прощание Чжоу Юйю, — а завтра я начну работу. Через три дня присылайте на берег пятьсот воинов для переноски стрел. Чжугэ Лян ушел.

— Этот человек вас обманывает! — воскликнул Лу Су.

— Что ж, он сам обрек себя на смерть! Я к этому его не принуждал! — произнес Чжоу Юй. — В присутствии всех он потребовал у меня письменный приказ. Хорошо! Теперь он в моих руках! Пусть у него даже крылья вырастут, все равно ему от меня не уйти! Вот только надо приказать войсковым мастерам, чтобы они всеми способами тормозили дело и не снабжали его необходимыми материалами. Тогда он не поспеет в срок, и вина его будет доказана! Кому придет в голову осуждать меня? Пойдите-ка сейчас и разузнайте, что он там делает. Потом расскажете мне.

Повинуясь приказанию, Лу Су отправился к Чжугэ Ляну. Тот встретил его упреками:

— Ведь просил же я вас ничего не говорить Чжоу Юйю. Если бы вы исполнили мою просьбу, он не стал бы искать повода меня погубить! Не думал я, что вы так поступите! А вот теперь видите, какое дело на меня свалилось. Как я изготовлю сто тысяч стрел за три дня? Только вы один можете меня спасти!

— Как же я могу вас спасти? — спросил Лу Су. — Вы сами взвалили на себя эту беду!

— Дайте мне на время двадцать легких судов, и чтоб на каждом было по тридцать воинов, — продолжал Чжугэ Лян. — На судах этих надо сделать навесы из черной материи и по обоим бортам привязать по тысяче снопов соломы. Не сомневайтесь, я найду для них хорошее применение! Ручаюсь, что через три дня у меня будет сто тысяч стрел! Только, прошу вас, ничего не говорите Чжоу Юйю, иначе он расстроит мой план.

Лу Су пообещал держать в тайне все, что ему сказал Чжугэ Лян. Он действительно сдержал обещание и не промолвил Чжоу Юйю ни слова о том, что Чжугэ Лян просил у его суда. Он ограничился лишь тем, что заявил, будто у Чжугэ Ляна есть свой способ изготовления стрел и что ему нужны ни бамбук, ни лак, ни клей, ни перья. [572]

— Что ж, посмотрим, с чем он явится ко мне через три дня, — пробормотал Чжоу Юй, в голосе его не чувствовалось прежней уверенности.

Лу Су, исполняя просьбу Чжугэ Ляна, подготовил двадцать быстроходных судов, снарядил их так, как ему было сказано, и стал ждать, что будет дальше.

Однако в первый день Чжугэ Лян ничего не предпринял. Так прошел и второй день. Но на третий, во время четвертой стражи, он пригласил Лу Су к себе в лодку.

— Зачем вы меня позвали, учитель? — спросил его Лу Су.

— Ехать за стрелами, — ответил тот.

— Куда же мы поедем?

— Пока не спрашивайте. Придет время — увидите.

Все двадцать судов стояли в один ряд. Чжугэ Лян приказал связать их веревкой и так идти к северному берегу.

В ту ночь густой туман закрывал небо. На реке его белая пелена была еще гуще, на несколько шагов впереди ничего невозможно было разглядеть. Это был поистине благодатный туман!

Потомки сложили стихи об этом тумане, окутавшем тогда великую реку Янцзы:

О, как велик и как богат Чанцзян! ²³⁹
На западе его исток в отрогах Минь и Во ²⁴⁰,
На юге он течет по землям царства У,
И девять рек на севере вливаются в него.
Впадает в море он, обогащенный влагой,
Вздымая волны тысячи веков.
А в глубине его живут Лун-бо, Хай-жо,
Цзян-фэй, Шуй-му и множество китов ²⁴¹
Огромных, в тысячу и больше чжанов,
Многоголовые чудовищные змеи
И прочие творения воды,
На веки вечные сроднившиеся с нею.
В нем обитают демоны и духи.
Он то, за что сражаются герои.
В те времена, когда царил над миром хаос,
А свет и тьма не враждовали меж собою,
И цвет один разлился в пустоте безбрежной, —
Вдруг все заволокло: на много тысяч чжанов
Упал туман; ни зги вокруг не видно,
И только слышен грохот барабанов. [573]
Во тьме кромешной притаились барсы
Наньшанские; когда ж, со светом споря.
Стеною встал туман, они с пути решили
Сбить рыбу «гунь» из северного моря.
И вот туман стал вверх расти, до неба,
Вниз опускаться до земных глубин.
Он вширь струился мутью непроглядной,
Вверх поднимался дымом голубым.
И выплыли киты, чтоб порезвиться,
Драконы всколыхнули водные громады.
Туман пил влагу, превращался в дождик,
Как в ночь весеннюю, повеяло прохладой.
Туман все шире, шире разливался,
И вверх поднялся выше облаков.
Чайсанский берег скрылся на востоке,
На юге скрылся шпиль горы в Сякоу.
Десятки боевых судов, стоящих на причале
У неприступных скал, невидимы впотьмах,
Одна лишь маленькая лодочка рыбачья
То скроется, то вспрыгнет на волнах.
Померк небесный свод и света — ни луча,
И сникла солнца утреннего сила.
Ни день, ни ночь, и цепи красных гор
Тьма в синь речную превратила.
Будь ты так мудр, как император Юй,
И в глубь тумана не проникнет разум!
Имей ты даже острый взор Ли Лоу ²⁴²,
И ширь тумана не охватишь глазом!
Но дух воды Пин-и вдруг волны укротил,
И дух дождя Бин-и свое исполнил дело:
Зверей, и рыб, и птиц как не бывало,
И тьма внезапно поредела.
Туман отрезал островок Пынлай,
Закрыл пути в небесные чертоги,
И все в природе, будто пред дождем,
Засуетилось в страхе и тревоге.
И словно тучи пред грозою страшной,
Смешалось все в великом беспорядке.
В тумане спят чудовища и змеи,
Носители смертельной лихорадки.
И прячутся в нем оборотни злые,
Что порчу на людей наводят
И прививают тяжкие недуги,
И с ветром, с пылью в небе хороводят.
С туманом встретившись, страдает простолюдин,
Попав в него, печалится великий:
Он превращает первосущий дух в пустыню,
Весь мир — в комок безжизненный, безликий.

Во время пятой стражи суда уже были неподалеку от водного лагеря Цао Цао. Чжугэ Лян приказал стать судам носом на запад и ударить во все гонги и барабаны. [574]

— Что вы делаете? А если Цао Цао нападет на нас? — встревожился Лу Су.

— В такой туман он не рискнет, — уверенно возразил Чжугэ Лян. — А как только туман рассеется, мы уйдем. Пока давайте веселиться и пить вино.

Когда в водном лагере Цао Цао услышали грохот гонгов и барабанов, Мао Цзе и Юй Цзинь поспешили доложить об этом Цао Цао.

— Немедленно выставить лучников! — распорядился Цао Цао. — Всех, кто есть во флоте! Пусть они отбивают врага стрелами! Самим в сражение не вступать: за туманом ничего не видно. Если враг появился так внезапно, значит у него там ловушка! Держитесь осторожнее!

Цао Цао послал людей в сухопутные лагери передать Чжан Ляо и Сюй Хуану, чтобы они немедленно отправили на берег по три тысячи лучников.

Мао Цзе и Юй Цзинь, опасаясь, что враг ворвется на их корабли, приказали лучникам осыпать стрелами пространство перед водным лагерем. Десять тысяч человек стреляли не переставая. Стрелы сыпались дождем.

Чжугэ Лян повелел развернуть суда в линию с востока на запад и подставить их под стрелы. До самого восхода солнца на его судах гремели барабаны и раздавались воинственные крики воинов. А когда рассеялся туман, Чжугэ Лян приказал идти в обратный путь. Снопы соломы, привязанные по обоим бортам судов, были сплошь утыканы стрелами.

— Благодарим .за стрелы, господин чэн-сян! — разом крикнули воины, как их научил Чжугэ Лян.

Пока о случившемся доложили Цао Цао, легкие суда, быстро скользя по реке, были уже далеко; преследовать их было бесполезно.

Цао Цао впал в бешенство, сожалея о допущенной ошибке.

На обратном пути Чжугэ Лян сказал Лу Су:

— Теперь вы поняли? Разве плохо достать сто тысяч стрел без малейших усилий? Завтра мы сможем этими стрелами стрелять по врагу!

— Вы мудры! — воскликнул восхищенный Лу Су. — Но я не понимаю, откуда вы узнали, что сегодня будет туман?

— Быть полководцем и не разбираться в небесных знамениях, не понимать законов земли, ничего не разуметь в темных и светлых силах природы, не обладать способностью изобретать военные планы, не знать, когда какими приемами [575] вести бой, не уметь оценивать силу войск — значит быть бездарным! — отвечал Чжугэ Лян. — Еще три дня назад я рассчитал, что сегодня будет туман! Вот почему я и назначил трехдневный срок. Чжоу Юй предлагал мне десять дней, но не хотел предоставить в мое распоряжение ни мастеров, ни материалов. Он полагал, что я ничего не сделаю и у него будут все основания обвинить меня в нарушении военного приказа. Он хотел предать меня смерти! Жалкая попытка! Что может сделать Чжоу Юй, если судьба моя связана с небом!

Лу Су почтительно склонился перед Чжугэ Ляном.

Когда суда подходили к берегу, пятьсот воинов, присланных Чжоу Юйем, уже ожидали их. Чжугэ Лян велел им вытаскивать стрелы из соломы и складывать у шатра Чжоу Юйя. Стрел было более ста тысяч!

Чжоу Юй сначала совершенно растерялся, когда Лу Су рассказал, каким образом Чжугэ Лян достал стрелы, а потом, печально вздохнув, произнес:

— В изобретательности и в способности предвидения я намного уступаю Чжугэ Ляну!

Потомки, восхваляя Чжугэ Ляна, сложили такие стихи:

Однажды туман упал на великую реку,
Густой пеленой окутал он гладь голубую.
Стрелы, как дождь, покрыли суда боевые.
Сегодня Чжугэ опять превзошел Чжоу Юйя.

Вскоре и сам Чжугэ Лян явился в лагерь повидать Чжоу Юйя. Тот вышел из шатра ему навстречу и на все лады стал расхваливать его:

— У вас такой удивительный дар предвидения! — говорил он. — Право, вы заставляете людей уважать себя!

— Небольшая хитрость, только и всего, — отвечал Чжугэ Лян. — Стоит ли так удивляться?

— Я прошу вас дать мне совет, — продолжал Чжоу Юй, приглашая Чжугэ Ляна в шатер выпить вина. — Видите ли, мой господин вчера прислал гонца: он торопит меня с выступлением, а у меня еще нет плана действий!

— Что вы! Что вы! — запротестовал Чжугэ Лян. — Я человек невежественный и неотесанный! Мои планы не достойны вашего внимания!

— Я вчера осматривал водный лагерь Цао Цао, — продолжал Чжоу Юй, пропуская мимо ушей возражения Чжугэ Ляна. — Он устроен великолепно, и обычным путем напасть на него невозможно. Правда, я придумал один способ, но не уверен годится ли он. Может быть, вы скажете мне...

— Подождите, господин ду-ду, пока ничего не говорите! — прервал его Чжугэ Лян. — Давайте напишем каждый [576] у себя на ладони по одному слову, а потом посмотрим, совпадут эти слова или нет.

Чжоу Юй приказал принести кисточку и тушницу. Сначала он сам написал у себя на ладони какое-то слово, а затем передал кисточку Чжугэ Ляну. Тот тоже написал. Они сели рядом и открыли друг другу ладони. «Огонь» — было написано и у того и у другого.

— Раз мы с вами одинаково мыслим, значит у нас не должно быть никаких сомнений! — заключил Чжоу Юй. — Но разглашать секрет пока не следует.

— А разве есть какие-либо основания выдавать секрет? — спросил Чжугэ Лян. — Ведь мы с вами служим общему делу. Можете спокойно выполнять свой план, господин ду-ду. Цао Цао не разгадает его, даже будь он вдвое проницательнее!

Выпив вина, они распрощались. Никто из военачальников об их разговоре не знал.

Израсходовав понапрасну сто пятьдесят или сто шестьдесят тысяч стрел, Цао Цао в душе был крайне раздражен.

— Чжоу Юй и Чжугэ Лян большие хитрецы, — сказал ему советник Сюнь Ю, — их так просто не возьмешь! Может быть, лучше сперва заслать в Цзяндун лазутчиков? Они притворно перейдут на сторону Чжоу Юйя, а на самом деле будут передавать нам сведения. Тогда, зная обстановку, мы сможем принимать правильные решения.

— Так думаю и я, — поддержал его Цао Цао. — Но кто за это возьмется?

— Дело это можно поручить Цай Чжуну и Цай Хэ — младшим братьям Цай Мао, они сейчас служат в нашем войске, — сказал Сюнь Ю. — Окажите им большие милости, пообещайте награду и отправьте в Восточный У. Переход их на сторону врага не вызовет никаких подозрений.

Цао Цао вызвал ночью к себе в шатер братьев Цай Хэ и Цай Чжуна и растолковал им, что от них требуется.

— Когда вы сдадитесь Чжоу Юйю, внимательно следите за тем, что он делает, и присылайте людей с донесениями. Если вы все в точности выполните, я не пожалею для вас ни титулов, ни наград. Но не вздумайте помышлять об измене! — предупредил их Цао Цао.

— Можем ли мы думать об измене, когда семьи наши остаются в Цзинчжоу? — в один голос воскликнули оба. — Не сомневайтесь, господин чэн-сян, мы добудем головы Чжоу Юйя и Чжугэ Ляна и поднесем их вам! [577]

Цао Цао щедро одарил Дай Хэ и Цай Чжуна. На следующее утро они в сопровождении пятисот воинов на нескольких судах при попутном ветре отплыли в Восточный У.

Чжоу Юй держал совет со своими военачальниками о предстоящем походе, когда ему доложили, что в устье реки остановилось несколько судов, прибывших с северного берега; на судах находятся братья Цай Мао и заявляют, что они хотят покориться.

Чжоу Юй велел привести их в шатер. Цай Хэ и Цай Чжун предстали перед ним и, поклонившись до земли, сказали:

— Мы решили сдаться вам, чтобы отомстить за старшего брата, безвинно убитого злодеем Цао Цао. Если вы примете нас, мы готовы сражаться против Цао Цао, не щадя своей жизни!

Чжоу Юй обрадовался и разрешил им остаться, щедро наградив их. Он назначил братьев Цай в отряд к Гань Нину. Они поблагодарили его и решили, что им легко удалось перехитрить Чжоу Юйя.

Но как только они вышли из шатра, Чжоу Юй призвал Гань Нина и предупредил его:

— Будьте осторожны! Эти двое — лазутчики, которых к нам подослал Цао Цао. Заметили вы, что они приехали без своих семей? Это доказывает, что они вовсе и не помышляют о том, чтобы верно служить нам. Что ж, пусть посылают свои донесения! А я постараюсь их хитрости противопоставить свою. Обращайтесь с ними, вежливо, но не спускайте с них глаз. В день выступления в поход мы их казним и принесем в жертву знамени.

Не успел Гань Нин выйти, как пришел Лу Су.

— Не поручайте им никаких дел, господин ду-ду, — предостерег он, — Цай Хэ и Цай Чжун притворяются!

— А зачем им притворяться? — спросил Чжоу Юй, изображая на своем лице удивление. — Они сдались мне, чтобы отомстить за своего брата, которого убил Цао Цао. Не будьте столь подозрительны! Иначе мы не сможем привлечь на свою сторону ученых людей Поднебесной.

Лу Су не стал возражать и отправился к Чжугэ Ляну. Но тот только посмеялся над его опасениями.

— Почему вы смеетесь? — спросил Лу Су.

— Потому, что вы не понимаете хитро задуманного плана Чжоу Юйя, — сказал Чжугэ Лян. — Река Янцзы достаточно трудное препятствие для шпионов, которым приходится постоянно переправляться то туда, то сюда. Цао Цао и решил, [578] что ему выгоднее держать лазутчиков прямо у нас в стане, они смогут доносить ему обо всем, что тут делается. Но Чжоу Юй задумал перехитрить Цао Цао. Он хочет, чтобы лазутчики сообщали только то, что угодно ему самому. На войне, как известно, обманом не пренебрегают, и я считаю что Чжоу Юй поступает правильно.

Лишь теперь Лу Су все уразумел.

В полночь, когда Чжоу Юй сидел у себя в шатре, к нему незаметно вошел Хуан Гай.

— Вы, должно быть, по важному делу? — спросил у него Чжоу Юй. — Хотите что-нибудь сообщить?

— Я хотел вас спросить, почему мы медлим? Враг многочисленнее нас, и зря проводить время нельзя. Мы могли бы предпринять нападение огнем...

— Кто научил вас дать мне такой совет? — заинтересовался Чжоу Юй.

— Никто. Я сам додумался, — ответил Хуан Гай.

— А я так и хочу поступить, — признался Чжоу Юй. — Потому-то я и держу у себя Цай Хэ и Цай Чжуна, хотя и знаю, что они лазутчики. Пусть себе посылают свои донесения! Жаль только, что для меня никто не может сделать того же!

— Я сделаю!

— Цао Цао вам не поверит. Ведь я никогда вас не обижал, и у вас нет повода перейти на его сторону.

— Я готов, чтобы меня растерли в порошок, лишь бы отблагодарить за милости, полученные мною от рода Сунь! — решительно заявил Хуан Гай.

— Благодарю вас! — Чжоу Юй поклонился ему. — Если вы готовы ради этого претерпеть телесные страдания, мы все будем бесконечно гордиться вами.

— Если нужно, я готов даже смерть принять безропотно! — подтвердил свою решимость Хуан Гай, прощаясь с Чжоу Юйем.

На другой день Чжоу Юй барабанным боем созвал военачальников к своему шатру. Среди присутствующих был и Чжугэ Лян.

— Слушайте внимательно! — начал Чжоу Юй. — У Цао Цао огромнейшая армия, линия укрепленных лагерей его растянулась на целых триста ли. Разбить такого врага в один день, разумеется, невозможно, и я повелеваю всем военачальникам заготовить запасы провианта и фуража не менее чем на три месяца и быть готовым к обороне. [579]

— Что? На три месяца? Да запасайтесь хоть на тридцать месяцев, все равно вы ничего не добьетесь! — дерзко вскричал Хуан Гай. — Если мы не разобьем врага в нынешнем месяце, значит не разобьем никогда! Тогда только и останется последовать совету Чжан Чжао: сложить оружие и сдаться.

— Я получил повеление разбить врага! — выкрикнул Чжоу Юй, от гнева меняясь в лице. — Как ты смеешь подвывать боевой дух воинов в такое время, когда мы стоим лицом к лицу с врагом! Или ты не знаешь, что мне велено казнить всех, кто заведет разговоры о том, чтобы покориться Цао Цао? Эй, стража, отрубить ему голову!

Стража схватила Хуан Гая, собираясь исполнить приказание.

— Я служил трем поколениям рода Сунь! Я весь юго-восток исколесил! — кричал в ответ Хуан Гай, задыхаясь от злости. — А ты откуда взялся?

Чжоу Юй еще больше рассвирепел.

— Стража! Чего там замешкались? Рубите голову этому разбойнику!

— Пощадите его, господин ду-ду! — вступился Гань Нин за Хуан Гая. — Ведь он старый слуга нашего господина!

— Как ты смеешь мне перечить? — вскричал Чжоу Юй. — Ты что, тоже не подчиняешься моим приказам?

И он велел охране прогнать Гань Нина палками. Военачальники упали на колени перед Чжоу Юйем:

— Простите Хуан Гая, господин ду-ду! Мы не спорим, он виноват, но не казните его сейчас: он нужен нашему войску! Запишите его вину и, когда мы разобьем Цао Цао, накажите!

Но Чжоу Юй продолжал неистовствовать. Тогда к мольбе военачальников присоединились и гражданские чины. Наконец Чжоу Юй сказал Хуан Гаю:

— Ладно, прощаю тебя! Но помни, что, если бы не просьбы чиновников, я бы тебе отрубил голову!

Чжоу Юй велел слугам увести Хуан Гая и дать ему пятьдесят ударов палкой по спине. Присутствующие пытались было уговорить его смягчить и это наказание, но Чжоу Юй в ярости опрокинул столик и закричал, чтобы они убирались с его глаз долой.

С Хуан Гая сорвали халат, повалили на землю и стали избивать палкой. Чиновники с горькими слезами просили Чжоу Юйя пощадить провинившегося.

— Ну, пока хватит! — распорядился Чжоу Юй и крикнул Хуан Гаю: — Если ты еще посмеешь мне перечить, получишь [580] все пятьдесят ударов! И помни, что за непочтительность я накажу тебя вдвойне!

Чжоу Юй стремительно встал и ушел в шатер. Чиновники подняли Хуан Гая. Он был так избит, что кожа на спине висела клочьями и кровь текла ручьями. Поддерживая под руки, его повели в лагерь. Дорогой Хуан Гай несколько раз падал без сознания.

Обеспокоенный состоянием Хуан Гая, Лу Су зашел навестить его, а потом отправился к Чжугэ Ляну.

— Как же это вы сегодня не вступились за Хуан Гая? — упрекнул он Чжугэ Ляна. — Нам нельзя было протестовать: Чжоу Юй наш начальник, и мы должны ему подчиняться. Но вы-то как гость могли за него заступиться! Почему вы предпочли стоять сложа руки и наблюдать со стороны?

— А зачем вы говорите мне неправду? — прервал его Чжугэ Лян.

— Неправду? С тех пор, как вы сюда приехали, я ни разу вас не обманул! — запротестовал Лу Су.

— Значит, вы действительно не поняли, что Чжоу Юй нарочно приказал избить Хуан Гая? — спросил Чжугэ Лян. — Ведь все это было заранее обдумано.

Теперь намерения Чжоу Юйя дошли до сознания Лу Су. Чжугэ Лян продолжал объяснять:

— Ведь Хуан Гаю не удалось бы обмануть Цао Цао, если бы Чжоу Юй не избил его. Вы увидите, как только Цай Хэ и Цай Чжун донесут о случившемся Цао Цао, Хуан Гай уедет к нему! Но вы ни в коем случае не говорите Чжоу Юйю, что я разгадал его хитрость. Скажите, что я тоже присоединяюсь к общему недовольству.

Лу Су попрощался и направился к Чжоу Юйю. Тот пригласил его к себе в шатер.

— За что вы так жестоко наказали Хуан Гая? — спросил он.

— Разве военачальники недовольны? — поинтересовался Чжоу Юй.

— Да, многие в душе сильно обеспокоены.

— А что говорит Чжугэ Лян?

— Он тоже недоволен вашей чрезмерной жестокостью.

— Сегодня в первый раз я обманул его! — радостно воскликнул Чжоу Юй.

— Что вы этим хотите сказать? — с удивлением спросил Лу Су.

— Я хочу сказать, что избиение Хуан Гая было задумано ради большого дела! Я решил перебросить его на сторону, [581] и нам пришлось разыграть ссору, чтобы обмануть Цао Цао.

Лу Су подивился проницательности Чжугэ Ляна, но Чжоу Юйю ничего не сказал.

Избитый Хуан Гай лежал в своем шатре. Военачальники навещали его и выражали свое сочувствие. Хуан Гай ничего не отвечал и только тяжко вздыхал. Как-то к нему пришел советник Кань Цзэ. Хуан Гай велел пригласить его к своему ложу и отпустил слуг.

— Вы, наверно, обижены на Чжоу Юйя? — осведомился Кань Цзэ.

— Нисколько! — ответил Хуан Гай.

— Значит, ваше наказание — хитрость?

— С чего вы это взяли?

— Я все время наблюдал за Чжоу Юйем и на девять десятых разгадал его замысел, — сказал Кань Цзэ.

— Да, я. подвергся этому наказанию добровольно и не сожалею! На своем веку я пользовался большими милостями рода Сунь и решил за все отблагодарить. Я сам предложил такой план, чтобы помочь разбить Цао Цао. Я рассказал вам все откровенно как честному человеку и преданному другу.

— И, разумеется, хотите просить меня отвезти Цао Цао ваше письмо, где вы изъявите желание перейти на его сторону. Верно? — спросил Кань Цзэ.

— У меня действительно было такое намерение, — сказал Хуан Гай. — Но только я не знаю, согласитесь ли вы?

Кань Цзэ охотно согласился.

Поистине:

За князя отважный боец под палку подставил спину.
Советнику жизни не жаль, чтоб только служить господину.

Если вы хотите узнать, как Кань Цзэ доставил письмо Цао Цао, загляните в следующую главу.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ,

из которой можно узнать о том, как Кань Цзэ доставил Цао Цао письмо Хуан Гая, и о том, как Пан Тун предложил сковать суда цепью

Кань Цзэ был родом из Шаньиня, что в Хуэйцзи. Происходил он из бедной семьи и очень любил учиться. Памятью он обладал поразительной; стоило ему один раз прочитать какую-нибудь книгу, и он ее не забывал. Слава о нем как о блестящем ораторе и храбром воине распространилась далеко вокруг, и Сунь Цюань пригласил его к себе на должность военного советника. Здесь Кань Цзэ подружился с Хуан Гаем, и тот, зная о его необыкновенных способностях, был уверен, что Кань Цзэ сумеет доставить письмо. Кань Цзэ охотно согласился исполнить просьбу друга.

— Раз вы рискуете своей жизнью, то могу ли я жалеть свою! — воскликнул он. — Так должен поступать доблестный муж, — иначе чем он будет отличаться от гнилого дерева?

Хуан Гай вскочил с постели и с благодарностью поклонился другу.

— С этим делом медлить нельзя, — сказал Кань Цзэ.

— Письмо уже готово! Вот оно, — ответил Хуан Гай. [583]

Кань Цзэ взял письмо и, переодевшись рыбаком, в ту же ночь в небольшой лодке отправился на северный берег Янцзы. Ко времени третьей стражи он был уже неподалеку от лагеря Цао Цао. Ночь была звездная; стража, наблюдавшая за рекой, заметила приближавшуюся лодку и задержала ее. Об этом немедленно доложили Цао Цао.

— Это не рыбак, а лазутчик! — воскликнул тот.

— Он называет себя военным советником из Восточного У и заявляет, что привез вам секретное письмо, господин чэн-сян; — сказали воины.

— Хорошо, посмотрим! Приведите-ка его сюда! — распорядился Цао Цао.

Шатер был ярко освещен светильниками. Цао Цао сидел, облокотившись на столик, когда ввели Кань Цзэ.

— Зачем пожаловали, господин советник Восточного У? — спросил Цао Цао.

— О Хуан Гай, Хуан Гай! — вздохнул Кань Цзэ. — Ошибся ты в своих расчетах! Теперь-то я воочию убедился, что чэн-сян не нуждается в мудрецах! Оказывается, люди пустое болтают! Разве такие вопросы задают гостям?

— А почему бы мне и не спросить об этом? — промолвил Цао Цао. — Я воюю с Восточным У, вы приехали оттуда.

— Хуан Гай много лет служил роду Сунь, — сказал Кань Цзэ, — но недавно Чжоу Юй без всякой на то причины жестоко избил его. Оскорбленный Хуан Гай решил перейти к вам, чтобы отомстить своему обидчику. Но он не знает, пожелаете ли вы принять его, и упросил меня, как друга, отвезти вам секретное письмо.

— Где же оно? — спросил Цао Цао.

Кань Цзэ достал письмо. Цао Цао вскрыл его и стал читать, наклонившись к светильнику.

«Удостоенный великих милостей рода Сунь, я никогда не помышлял об измене. Но ныне случилось нечто, заставившее меня заговорить об этом! Как известно, один в поле не воин, и я твердо убежден, что с малочисленным войском невозможно противостоять могучей армии Срединного царства. Это знают все военачальники Восточного У — и умные и глупые, только один Чжоу Юй; неразумный и запальчивый юнец, слепо верит в свои способности. Он хочет яйцом разбить камень! Мало того, он чинит произвол, наказывает невинных и не награждает заслуженных. Я ненавижу его за то унижение, которое мне пришлось претерпеть [584]

Слышал я, что вы, господин чэн-сян, с распростертыми объятиями принимаете людей ученых, и потому решил вместе с моими воинами перейти к вам, чтобы восстановить свою честь и смыть со своего имени позор

Запас провианта, оружие и суда я передам вам.

Слезно умоляю вас не сомневаться во мне».

Цао Цао несколько раз внимательно перечитал письмо. Вдруг он вскочил и, в ярости стукнув кулаком по столу, обрушился на Кань Цзэ:

— Как ты смеешь играть со мной? Хуан Гай лазутчиком хочет пробраться ко мне! Он сам устроил так, чтобы его опозорили, а тебя подослал с письмом!

И он крикнул страже, чтобы Кань Цзэ отрубили голову. Воины схватили его и поволокли из шатра. Но Кань Цзэ это нисколько не смутило. Он даже засмеялся.

— Чему ты смеешься? — спросил изумленный Цао Цао, делая знак, чтобы Кань Цзэ отпустили. — Или я не разгадал ваш коварный замысел?

— Я не над вами смеюсь, а над Хуан Гаем. Это он не разбирается в людях! — ответил Кань Цзэ.

— Что это значит? — заинтересовался Цао Цао.

— А вам зачем знать? Хотите убить меня — так убивайте!

— Ты мне пыль в глаза не пускай! Я с детства читаю книги по военному искусству и прекрасно знаю все способы обмана!

— Значит, вы считаете, что это письмо ложь? — спросил Кань Цзэ.

— Я хочу сказать, что один небольшой недосмотр выдал тебя! — сказал Цао Цао. — Если Хуан Гай действительно хочет перейти ко мне, почему он не указал время? Ну, что ты на это скажешь?

Кань Цзэ безудержно рассмеялся:

— Ха-ха-ха! И ты еще хвалишься, что с детства читаешь книги по военному искусству! Уходи-ка ты поскорее восвояси, а не то Чжоу Юй тебя схватит! Невежда! Жаль, что приходится погибать от твоей руки!

— Невежда? — возмутился Цао Цао, не понимая, к чему клонит Кань Цзэ. — Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что ты ничего не смыслишь в стратегии и не понимаешь самых простых истин!

— В чем же я допустил ошибку? — спросил Цао Цао.

— Нет, я умру, вот и все! Не стоит тебе объяснять, раз ты так груб с учеными людьми! [585]

— Но если ты приведешь убедительные доказательства, я отнесусь к тебе с уважением! — пообещал Цао Цао.

— В таком случае скажи, кто станет указывать срок, собираясь покинуть своего господина и перейти к другому? — спросил Кань Цзэ. — Предположим, Хуан Гай написал бы, что перейдет к тебе тогда-то, но по тем или иным причинам не смог бы этого сделать. Ты бы, конечно, его ждал, замысел был бы раскрыт, и делу конец! Разве не ясно, что в таких делах сроки не устанавливают? Тут приходится ловить удобный момент. А ты, не понимая простой истины, хочешь убить ни в чем не повинного человека! Ну, разве ты после этого не невежда?

— Простите меня! — сказал Цао Цао, изменив тон и вставая со своей циновки. — Я сразу не разобрался и незаслуженно обидел вас.

— Признаться, я тоже хотел перейти на вашу сторону, — произнес Кань Цзэ. — Неужели вы и в этом увидите только притворство?

— О, нет! Наоборот, я буду очень счастлив! — воскликнул обрадованный Цао Цао. — Если вы с Хуан Гаем совершите великие подвиги, вас ждут такие награды, каких еще никто у меня не получал!

— Мы будем служить вам не ради титулов и наград, а потому, что этого требует небо! — заявил Кань Цзэ.

Цао Цао угостил Кань Цзэ вином. Через некоторое время в шатер вошел какой-то человек и что-то шепнул на ухо Цао Цао.

— Дайте письмо, — сказал Цао Цао.

Человек передал ему письмо, Цао Цао прочел, и лицо его засияло. Наблюдая за ним, Кань Цзэ подумал:

«Наверно, это донесение от Цай Хэ и Цай Чжуна о том, что Хуан Гай был жестоко избит, и теперь Цао Цао поверил, что мы решили ему сдаться».

— Я хочу попросить вас, — неожиданно обратился к нему Цао Цао, — вернуться в Цзяндун и договориться с Хуан Гаем, чтобы он известил меня, когда его можно ждать. Тогда у меня была бы возможность его встретить.

— Я навсегда покинул Цзяндун, и мне не хотелось бы туда возвращаться, — сказал Кань Цзэ. — Может быть, вы пошлете кого-нибудь другого?

— Я опасаюсь, как бы не расстроилось все дело, если поедет кто-либо другой, — возразил Цао Цао. — Лучше всего, чтобы поехали вы.

Кань Цзэ трижды отказывался, но в конце концов уступил.

— Хорошо, я исполню вашу просьбу, — сказал он. — Но [586] в таком случае надо ехать немедленно, не задерживаясь ни на один час.

Цао Цао на прощание одарил Кань Цзэ золотом и щелками, но тот подарков не принял. Поспешно откланявшись он сел в свою лодочку и уехал в Цзяндун. Встретившись с Хуан Гаем, Кань Цзэ подробно рассказал ему обо всем.

— Если бы не ваше красноречие, я бы сильно пострадал! — воскликнул Хуан Гай.

— Я еще сегодня хочу съездить в лагерь Гань Нина и разузнать, что поделывают Цай Хэ и Цай Чжун, — сказал Кань Цзэ, прощаясь с Хуан Гаем.

— Прекрасно! Поезжайте.

Кань Цзэ отправился к Гань Нину.

— Мне очень жаль, что вчера вам пришлось безвинно пострадать из-за Хуан Гая, — начал свою речь Кань Цзэ.

Гань Нин ничего не ответил. В этот момент в шатер вошли Цай Хэ и Цай Чжун. Кань Цзэ подмигнул Гань Нину. Тот его понял и сказал:

— Да! Чжоу Юй только на себя надеется, а нас не ставит ни в грош! Он меня так опозорил, что мне стыдно людям в глаза смотреть!

Гань Нин заскрежетал зубами, ударил кулаком по столу и стал браниться. Кань Цзэ наклонился к нему и зашептал что-то на ухо. Гань Нин опустил голову и тяжело вздохнул.

— Что заставляет вас гневаться, полководец? — спросили Цай Хэ и Цай Чжун, заметив, что Гань Нин и Кань Цзэ оборвали при их появлении какой-то разговор. — Что вас тревожит?

— Тяжко мне! — ответил Гань Нин. — Но вам не понять мое горе!

— Может быть, вы хотите перейти к Цао Цао? — высказал предположение Цай Хэ.

Кань Цзэ изменился в лице. Гань Нин вскочил и выхватил меч.

— Нас выследили! Если мы не убьем их, они выдадут нас! — вскричал он.

— Не гневайтесь, господин, мы вам откроемся! — взмолились Цай Хэ и Цай Чжун, не на шутку перепуганные грозным видом Гань Нина.

— Говорите скорей! — приказал Гань Нин.

— Нас сюда подослал чэн-сян Цао Цао, — сказал Цай Хэ, — и если вы хотите перейти к нему, мы вам поможем.

— А вы не лжете?

— Да как мы посмеем лгать вам? — в один голос кликнули Цай Хэ и Цай Чжун. [587]

— Небо послало нам счастливый случай! — промолвил Гань Нин, делая вид, что он очень рад.

— Об избиении Хуан Гая мы уже донесли чэн-сяну, — сказали братья Цай, — и о вас тоже.

— А я только что отвез письмо Хуан Гая и вернулся, чтобы договориться с Гань Нином о его переходе к Цао Цао! — добавил Кань Цзэ.

— Разумеется, — сказал Гань Нин. — Когда доблестный муж встречает просвещенного господина, сердце его склоняется к нему.

По этому поводу все четверо выпили вина и стали делиться самыми сокровенными замыслами. Братья Цай написали Цао Цао донесение о том, что Гань Нин стал их сообщником. А Кань Цзэ с верным человеком отправил Цао Цао письмо, в котором сообщал, что Хуан Гай перейдет к нему при первом удобном случае; на носу его судна будет черное знамя.

Эти письма вызвали у Цао Цао большие сомнения. Он созвал своих советников и сказал им так:

— Теперь я совершенно ничего не понимаю. То Хуан Гай присылал ко мне Кань Цзэ с письмом, в котором выражал желание перейти на мою сторону, а сейчас уж и Гань Нин предлагает стать моим сообщником! Нет, я не верю им! Кто из вас может пробраться в лагерь Чжоу Юйя и разузнать правду?

— Разрешите мне поехать, господин чэн-сян, — вызвался Цзян Гань. — В прошлый раз меня обманули в Восточном У, и я до сих пор не могу забыть своего стыда. Но на этот раз я все разузнаю и сообщу вам. Прошу вас не сомневаться.

Цао Цао дал свое согласие и приказал Цзян Ганю отправляться немедленно. Цзян Гань сел в свою лодку и вскоре прибыл в лагерь Чжоу Юйя. Узнав о его приезде, Чжоу Юй радостно воскликнул:

— Мой успех всецело зависит от этого человека!

Он тут же велел Лу Су пригласить Пан Туна, чтобы обсудить с ним план действий.

Пан Тун, по прозванию Юань-ши, был родом из Сянъяна, но в последнее время безвыездно жил в Цзяндуне, скрываясь от смут. Лу Су как-то рассказал о нем Чжоу Юйю, тот пригласил его к себе на службу, но Пан Тун не торопился с приездом. Тогда Чжоу Юй послал Лу Су к Пан Туну посоветоваться, каким способом легче всего разгромить Цао Цао.

— Передайте господину Чжоу Юйю, — сказал тогда Пан Тун, — что если он хочет разбить Цао Цао, пусть устроит [588] огневое нападение. Но так как на великой реке Янцзы достаточно простора для того, чтобы суда могли разойтись в случае пожара на одном из них, единственно, что я могу посоветовать, — это план «цепи». Победы можно добиться лишь в том случае, если суда противника будут скованы между собой цепью.

Лу Су передал этот разговор Чжоу Юйю. Тот задумался а потом сказал:

— Этот план может выполнить для меня только сам Пан Тун.

— Ему, пожалуй, ехать туда опасно, — усомнился Лу Су. — Уж слишком коварен и жесток Цао Цао.

Чжоу Юй погрузился в размышления. Он не знал, что предпринять. Но в этот момент ему доложили о приезде Цзян Ганя.

Чжоу Юй послал людей встречать Цзян Ганя. Но тот уже сам направлялся в лагерь, не дождавшись ответа от Чжоу Юйя.

— Почему ты меня в прошлый раз обманул? — спросил Чжоу Юй, делая сердитое лицо.

Цзян Гань с улыбкой отвечал:

— Разве я вас обманул? Ведь я тогда приехал излить вам свою душу как другу детства.

— Хорошо, но предупреждаю: если ты ныне надеешься уговорить меня сдаться, так этому не бывать! Скорей высохнут моря и сгниют камни, чем я на это пойду! В тот раз ты поступил нехорошо. Я тебя угостил, уложил спать вместе с собой, а ты выкрал у меня письмо и уехал не попрощавшись. Мало того, ты донес Цао Цао, и тот убил моих верных союзников Цай Мао и Чжан Юня и расстроил мой план! Теперь ты опять явился! Ясно, что намерения у тебя недобрые. Я не посмотрю на нашу старую дружбу! Я одним ударом разрублю ее! Не знаю, что мне с тобой делать? Отправить обратно? Но через несколько дней злодей Цао Цао будет разбит... Оставить у себя в лагере? Ты начнешь выдавать мои секреты... Эй, слуги! Проводите Цзян Ганя в хижину в Западных горах! Пусть там отдыхает. А разобью Цао Цао — спроважу тебя обратно!

Цзян Гань хотел что-то возразить, но Чжоу Юй уже удалился во внутреннее помещение шатра. Слуги подвели коня, усадили Цзян Ганя в седло и увезли его в горы. Только двое воинов остались при нем для услуг.

Оказавшись в одиночестве, Цзян Гань не мог ни спать, ни есть. Ночью он потихоньку вышел из хижины, чтобы полюбоваться звездами, которые точно роса усыпали все небо. [589] Цзян Гань остановился. Вокруг было тихо. Вдруг до него донесся размеренный голос человека, читающего книгу.

Цзян Гань сделал несколько шагов в ту сторону и увидел большую соломенную хижину у самого склона горы. Внутри мерцал светильник. Цзян Гань подошел поближе и заглянул в щель. В хижине сидел человек и нараспев читал трактат Сунь-цзы о военном искусстве. Рядом со светильником лежал обнаженный меч.

«Это необыкновенный человек!» — подумал Цзян Гань и постучался.

Дверь открылась, и человек вышел. Он действительно чем-то отличался от других людей. Цзян Гань извинился и спросил его имя.

— Меня зовут Пан Тун, — ответил тот.

— Вы, наверно, тот, кого еще называют Фын-чу — Птенец феникса! — воскликнул Цзян Гань.

— Он самый...

— Я давно слышал о вас! — обрадовался Цзян Гань. — Но позвольте спросить, почему вы уединились здесь?

— Потому что Чжоу Юй упоен своими талантами и терпеть не может других способных людей, — сказал Пан Тун. — А вы кто такой?

— Я — Цзян Гань...

Пан Тун пригласил его в хижину. Завязалась откровенная беседа.

— С вашими талантами вы можете уйти куда угодно — успех повсюду будет сопутствовать вам! — сказал Цзян Гань. — Не желаете ли вы перейти на службу к чэн-сяну Цао Цао? Я с радостью представлю вас...

— Охотно! Особенно, если вы поговорите с ним, — согласился Пан Тун. — Признаться, мне самому уже давно хочется уехать из Цзяндуна. Но не будем медлить, иначе Чжоу Юй узнает и убьет меня.

Они тут же спустились к реке, сели в лодку Цзян Ганя и направились к северному берегу. Вскоре они прибыли в лагерь. Цзян Гань первым вошел к Цао Цао и рассказал обо всем, что с ним случилось. Узнав о приезде Пан Туна, Цао Цао сам вышел встретить его, ввел в шатер и усадил на почетное место.

— Прошу ваших наставлений, — обратился к нему Цао Цао. — Я давно слышал о вас, и счастлив, что наконец-то могу вас лицезреть! К вашим советам я отнесусь с должным вниманием. Ведь я не Чжоу Юй, который не внемлет мудрым словам и оскорбляет умных людей, возгордившись своими собственными талантами! [590]

— Прежде всего, господин чэн-сян, — начал Пан Тун, — мне хотелось бы взглянуть на расположение ваших войск дабы убедиться, правильно ли говорят, что вы прекрасный стратег.

Цао Цао велел подать коней и повез Пан Туна осматривать свои лагери. Они бок о бок поднялись на высокий холм.

— Так, так, — бормотал Пан Тун, оглядываясь вокруг, — сбоку горы, к ним примыкает лес, есть проходы для наступления. Врагу пути отхода неудобны... Да! — заключил он. — Великолепно! Даже Сунь У и Сыма Жан-цзюй ²⁴³ ничего лучшего не смогли бы придумать!

— Вы слишком меня не хвалите, а дайте мне ваши указания! — попросил Цао Цао.

Стоя на берегу реки и разглядывая двадцать четыре шлюза, обращенных на юг, и большие корабли, за которыми, как за стеной, укрывались легкие суда, готовые в любой момент появиться оттуда, Пан Тун, улыбаясь, заметил:

— Да, недаром идет о вас слава, господин чэн-сян! Вы великолепно используете рои силы! Ну, Чжоу Юй, тебе скоро конец!

Цао Цао был очень польщен. Они возвратились в лагерь. Цао Цао пригласил Пан Туна к себе в шатер и угостил вином. Зашла беседа о военном искусстве. Пан Тун расхваливал храбрость и прозорливость Цао Цао, а тот в свою очередь оказывал ему всяческие знаки внимания и уважения.

— Осмелюсь спросить, — продолжал Пан Тун, притворяясь пьяным, — есть у вас в войске хорошие лекари?

— А зачем они? — спросил Цао Цао.

— Во флоте люди часто болеют, и хорошие лекари необходимы, — пояснил Пан Тун.

В эти дни Цао Цао был крайне обеспокоен тем, что в непривычном климате среди его войска распространилась какая-то болезнь, сопровождаемая рвотой. Многие от нее даже умирали. Как же ему было удержаться и не расспросить Пан Туна?

— Система обучения флота у вас превосходна, — сказал ему Пан Тун, — но, к сожалению, в ней не все совершенно.

— Так скажите же, что нужно исправить?

— Хорошо. Я могу вам посоветовать, как добиться, чтобы ваши воины не болели и чтобы все они были готовы к совершению подвигов.

Цао Цао чрезвычайно этим заинтересовался.

— На великой реке Янцзы вода все время то прибывает, то убывает, волны и ветер не утихают, — продолжал Пан Тун. — Воины, рожденные на севере и никогда не [591] плававшие на судах, болеют от непривычной качки. А вот если бы железными цепями соединить все суда по тридцать — пятьдесят в ряд, да наложить от одного к другому мостки, то не только люди, но даже кони свободно могли бы передвигаться по ним! Тогда никакие приливы и отливы, никакие волны и ветер не страшны!

— Благодарю вас за прекрасный совет! — радостно воскликнул Цао Цао, вставая с циновки. — Если бы не вы, как бы я разгромил Сунь Цюаня?

— Не стоит благодарности, господин чэн-сян, — ответил Пан Тун. — Это всего лишь мое ничтожное мнение. Решать вы должны сами.

Цао Цао, не теряя времени, вызвал войсковых кузнецов и приказал ковать цепи и скреплять ими суда. Воины, узнав об этом, радовались и ликовали.

Потомки об этом событии сложили такие стихи:

Огонь применили они в сраженье у Красной скалы.
Расчет Чжоу Юйя совпал с расчетами Чжугэ Ляна.
Без хитрого плана «цепи», который Пан Тун предложил,
Наверно б герой Чжоу Юй не выполнил подвиг свой бранный.

Затем Пан Тун сказал Цао Цао:

— На том берегу многие герои недовольны Чжоу Юйем. Я мог бы уговорить их покориться вам, господин чэн-сян. Если Чжоу Юй останется в одиночестве, вы сможете взять его в плен. А тогда и Лю Бэя нечего будет опасаться!

— Если вы действительно окажете мне такую великую услугу, я представлю доклад Сыну неба и вам пожалуют должность одного из трех гунов! — воскликнул обрадованный Цао Цао.

— Сделаю я это не ради титула, а ради спасения народа, — сурово ответил Пан Тун. — Но если вы, господин чэн-сян, перейдете реку, будьте осторожны и не чините насилий!

— Я действую от имени неба! — сказал Цао Цао. — Неужели вы думаете, что я допущу насилие над народом?

Пан Тун поклонился ему и попросил охранную грамоту для своей семьи.

— А где живет ваша семья? — спросил Цао Цао.

— На том берегу. Я могу быть уверенным в безопасности семьи лишь в том случае, если получу такую грамоту, — заявил Пан Тун.

Цао Цао повелел написать охранную грамоту, скрепил ее печатью и передал Пан Туну. Тот с поклоном поблагодарил его и сказал: [592]

— Я уеду, и вскоре вы можете выступать. Не ждите, пока об этом узнает Чжоу Юй.

Когда Пан Тун садился в лодку, он увидел какого-то человека в одеянии даоса, с плетеной бамбуковой шляпой на голове. Человек этот удержал Пан Туна за руку и молвил:

— А вы и в самом деле храбры! Хуан Гай хитро придумал свое избиение и послал сюда Кань Цзэ с письмом, а теперь явились и вы со своим планом «цепи»! Но, боюсь, что суда не сгорят и все ваши расчеты пойдут прахом! Правда, вам удалось ослепить Цао Цао, но меня-то вам не обмануть.

У Пан Туна от таких слов душа ушла в пятки. Поистине:

Чтоб юго-восток победил, где сыщется средство такое?
А разве на северо-западе вовсе исчезли герои?

Если вы хотите узнать, кто был этот человек, посмотрите следующую главу.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ,

из которой можно узнать о том, как во время пира на великой реке Янцзы Цао Цао слагал стихи, и о том, как северные воины сражались на судах, скованных цепью

Пан Тун испуганно обернулся. Перед ним стоял его старый друг Сюй Шу. Это немного успокоило Пан Туна, он огляделся по сторонам — поблизости никого не было — и сказал:

— Жаль, если вы расстроите мой план! Ведь от этого зависит судьба населения восьмидесяти одного округа Цзяннани.

— А какова судьба восьмисот тридцати тысяч воинов, находящихся здесь? — улыбаясь, спросил .Сюй Шу.

— Значит, вы действительно хотите расстроить мой план?

— Нет, я пошутил! — ответил Сюй Шу. — Лю Бэй в свое время осыпал меня милостями, и я не забыл, что должен его отблагодарить. Но я поклялся никогда не давать советов Цао Цао за то, что он обрек на смерть мою матушку. Не тревожитесь, я план ваш не стану расстраивать. Меня беспокоит лишь одно. Я до сих пор повсюду следую за войсками Цао Цао. Всем известно, что когда громят армии, не различают, [594] где яшма, а где простой камень. Значит, пострадаю и я? Вот вы и научите меня, как избежать этой беды. Тогда я буду молчать.

— Вы такой прозорливый и дальновидный! — засмеялся Пан Тун. — Подумайте, разве вам может грозить беда?

— А это я хотел бы услышать от вас! — сказал Сюй Шу.

Пан Тун наклонился к уху Сюй Шу и прошептал несколько слов. Сюй Шу повеселел и поблагодарил его. Пан Тун попрощался, сел в лодку и уехал в Цзяндун.

Вечером Сюй Шу разослал своих верных людей по всем лагерям сеять какие-то слухи. А утром воины, собираясь небольшими кучками, о чем-то оживленно толковали. Соглядатаи донесли Цао Цао, что в лагерях идут разговоры, будто Хань Суй и Ма Тэн в Силяне подняли мятеж и напали на Сюйчан. Встревоженный Цао Цао созвал своих советников и сказал им:

— Когда я шел в поход на юг, мысль о Ма Тэне и Хань Суе не давала мне покоя. Сейчас среди моих воинов ходят тревожные слухи, и я не знаю, верно ли говорят... Во всяком случае надо принять меры...

Не успел Цао Цао договорить, как к нему обратился Сюй Шу:

— Господин чэн-сян, вы назначили меня на высокую должность, но, к сожалению, до сих пор мне не удалось вас отблагодарить. Дайте мне три тысячи конных и пеших воинов, и я. пойду к заставе Саньгуань охранять горные проходы... Если случится что-либо важное, я сообщу вам незамедлительно.

— О, тогда я могу быть спокоен! — воскликнул обрадованный Цао Цао. — Вы возглавите войска, которые уже стоят на Саньгуане, и я дам вам еще три тысячи воинов. С вами пойдет Цзан Ба! Отправляйтесь не мешкая!

Сюй Шу попрощался с Цао Цао и вместе с Цзан Ба выступил в поход.

В этом и заключался план спасения Сюй Шу, подсказанный ему Пан Туном.

Потомки сложили по этому поводу такие стихи:

В поход отправляясь на юг, тревожился все Цао Цао
О том, что Ма Тэн и Хань Суй поднимут на битву войска.
Одно только слово Пан Тун промолвил Сюй Шу, но спасенье
Явилось ему, словно рыбе, сорвавшейся с крючка. [595]

Отправив Сюй Шу, Цао Цао немного успокоился. Он сел на коня и поехал осматривать лагери, тянувшиеся вдоль берега реки. Потом он поднялся на главный корабль, где развевалось знамя со знаком полководца.

Оттуда ему был виден флот, выстроившийся в две линии. На всех судах под прикрытиями сидели стрелки с луками наизготовку. Цао Цао расположился на верхней палубе большого корабля. Это происходило зимой, в пятнадцатый день одиннадцатого месяца двенадцатого года Цзянь-ань ²⁴⁴.

Небо было чистое, дул слабый ветер, и река спокойно катила свои воды. Цао Цао велел подать вино и устроить пир для своих военачальников.

Смеркалось. Над восточными горами взошла луна, ясная, как солнце. Поблескивавшая при ее свете великая река Янцзы напоминала широкую полосу белого шелка.

Цао Цао восседал на палубе. По обе стороны от него, опираясь на копья и алебарды, стояли телохранители в расшитых узорами шелковых одеждах. Гражданские и военные чины расселись по старшинству.

Перед глазами Цао Цао, словно на картине, раскинулись горы Наньбин. На востоке взор его охватывал реку до самых границ Чайсана, на западе — до Сякоу. На юге высились горы Фань, на севере тянулся Улинь — Черный лес. Какой необозримый простор! У Цао Цао стало легко и радостно на душе, и он сказал своим гостям:

— Подымая войско во имя справедливости, против злодеев, я поклялся принести народу Поднебесной мир и покой. Могу ли я не иметь успеха в любом, даже самом трудном, деле, обладая несметным войском, надежным и преданным мне? Остается только покорить Цзяннань, и тогда в Поднебесной не будет ни смут, ни тревог, и мы с вами сможем радоваться великому благоденствию и наслаждаться богатством и славой.

— Мы искренне желаем, чтобы вы, господин чэн-сян, поскорее отпраздновали победу, — дружно ответили военачальники. — Ведь от ваших успехов зависит и наше благополучие.

Цао Цао приказал подать еще вина. Все пили до полуночи. Цао Цао, уже совсем охмелевший, произнес, указывая рукой в сторону южного берега:

— Чжоу Юй и Лу Су не понимают требований времени! А мне помогает само небо! На мое счастье, недавно явился [596] ко мне один человек, который станет язвой сердца для моих врагов.

— Не говорите об этом, господин чэн-сян, — предостерег его советник Сюнь Ю, — а то как бы не раскрылась тайна!

— Здесь сидят мои друзья, — засмеялся в ответ Цао Цао. — Чего мне опасаться? Просчитались вы, Лю Бэй и Чжугэ Лян! — воскликнул он, махнув рукой в сторону Сякоу. — Со своей комариной силой вы задумали Тайшань потрясти! Ну, не глупо ли это?

И добавил, обращаясь к военачальникам:

— В нынешнем году мне исполнилось пятьдесят четыре года, и если я приобрету Цзяннань, мне будет чему радоваться! Были мы когда-то большими друзьями с Цяо-гуном, и я знаю двух его дочерей. Какие это красавицы! Мало таких найдешь в Поднебесной. Вышли они замуж — одна за Чжоу Юйя, другая — за Сунь Цэ. Но ничего! Дайте мне только захватить Цзяннань, и тогда я все равно возьму себе в жены красавиц Цяо! Я поселю их в башне Бронзового воробья, которую воздвиг на реке Чжанхэ! Будут они меня услаждать в годы моей старости. Вот тогда все желания мои исполнятся!

Цао Цао громко рассмеялся.

Танский поэт Ду Му ²⁴⁵ сложил об этом стихи:

В песке схороненная пика вовек не покроется ржою.
История прежних династий — в металле ее острия.
Но если бы ветер восточный был на руку не Чжоу Юйю,
То жить бы красавицам в башне Бронзового воробья.

Вдруг до слуха Цао Цао донеслось карканье ворон, летевших на юг.

— Что это вороны кричат ночью? — изумился он.

— Они видят светлую луну и думают, что уже рассвет, — ответили приближенные. — Покинули свои деревья и кричат.

Цао Цао опять рассмеялся. Он был уже совершенно пьян. Опираясь на копье, он встал на носу корабля, поднял наполненный вином кубок, низко поклонился реке, потом выпил вино и, наклонив копье, сказал военачальникам:

— Этим копьем я громил Желтых, полонил Люй Бу, уничтожил Юань Шу, покорил Юань Шао. С этим копьем я [597] проник в северные области, дошел до самого Ляодуна и исколесил вдоль и поперек всю Поднебесную! Никто не смел противиться моей воле! И сейчас я чувствую такой подъем духа, что мне захотелось петь. Подпевайте мне! И он запел:

За чашей вина нам хочется петь и смеяться,
Не думать о том, что мало живет человек,
Что, словно роса в лучах восходящего солнца,
Пройдет наша жизнь, растает недолгий наш век.
Веселье души в согласье живет с вдохновеньем,
А с думой лихой забота живет заодно.
Я средство нашел от дум и забот отрешиться:
Советую всем это верное средство — вино.
И черный халат, и ворот зеленый носил я
В минувшие дни, не зная ни дум, ни забот.
А ныне гостей зову я игрою на лютне,
Как старый олень на луг свое стадо зовет.
Седой, словно лунь, играю на стареньком шэне,
Сзываю друзей, пою, озабоченный тем,
Что время придет и пальцы застынут на струнах,
Настанет тот час, когда я умолкну совсем.
Забота всегда грызет изнутри человека.
Кого этот червь усердьем своим не извел!
Весь край исходил на юг от реки Хуанхэ я,
Но только нигде я места себе не нашел.
Во время бесед, во время пиров и веселья
Я помнил о том, что есть благодетель и друг.
Бледнеет луна, и гаснут высокие звезды,
И стаи ворон и сорок улетают на юг.
Кружатся они вокруг облетевших деревьев,
Но негде им сесть: ни ветки нигде, ни сучка!
Гора не тоскует о том, что не видит вершины,
Вода не тоскует о том, что она глубока.
Один Чжоу-гун великой мечтою томим,
Мечтою о том, чтобы слиться с народом своим.

Цао Цао умолк, но песню тотчас же подхватили другие. Веселье текло безмятежно. Вдруг один из присутствующих произнес:

— Господин чэн-сян, разрешите вас спросить, почему вы перед самой битвой произнесли слова, которые не предвещают благополучия?

Это сказал Лю Фу, цы-ши округа Янчжоу. Он уже давно служил Цао Цао и имел немало заслуг. Во время смут он установил власть в своем округе, собрал разбежавшийся народ, создал школы, расширил поля для военных поселенцев и внес порядок в управление и просвещение.

— Что в моих словах может предвещать неблагополучие? — спросил его Цао Цао, все еще опиравшийся на копье. [598]

— Луна бледнеет, гаснут звезды, сороки и вороны летят на юг — разве это вещает благо?

— Да как ты смеешь портить мне веселье? — загремел вдруг Цао Цао и, подняв копье, насмерть поразил Лю Фу.

Перепуганные гости онемели. Веселье больше не ладилось, и вскоре пир прекратился.

На следующий день Цао Цао отрезвился и очень раскаивался в своем поступке. Когда к нему пришел сын Лю Фу, по имени Лю Си, просить разрешения похоронить отца, Цао Цао сказал:

— Прости меня! Я сожалею, что безвинно погубил твоего батюшку. Похорони его с почестями, которые полагаются при погребении трех гунов...

Сопровождать гроб с телом погибшего был выделен отряд воинов, и Цао Цао сам ездил к месту погребения.

На другой день к Цао Цао явились Мао Цзе и Юй Цзинь с докладом, что боевые суда скованы цепью и готовы к сражению с врагом.

— Ждем только вашего распоряжения, господин чэн-сян.

Цао Цао прибыл на свой корабль, созвал туда .всех военачальников и приказал им выйти в учебный поход.

И армия, и флот были разделены на пять отрядов; в каждом отряде были свои знамена, различавшиеся по цвету. На главных кораблях Мао Цзе и Юй Цзиня развевались желтые знамена; на судах Чжан Го — красные, у левого крыла Вэнь Пина — синие, у правого крыла Люй Туна — белые, и на последних судах Люй Цяня — черные.

В сухопутном войске передовые конные и пешие отряды под командованием Сюй Хуана шли под знаменами красного цвета; тыловые части Ли Дяня несли черные знамена, у левого крыла Ио Цзиня были синие, у правого крыла Сяхоу Юаня — знамена белого цвета.

Вспомогательные силы флота и сухопутных войск возглавили Сяхоу Дунь и Цао Хун. Общее наблюдение за боевыми действиями поручалось Сюй Чу и Чжан Ляо. Остальные наиболее храбрые военачальники получили под свое начало по одному отряду.

В лагере трижды ударили в барабаны, и флот в строгом порядке выступил в поход.

Дул северо-западный ветер. Суда шли на всех парусах, разрезая волны и дробя налетавшие валы. Не чувствовалось ни малейшей качки — воинам казалось, что они находятся на твердой земле. Все были охвачены невиданным воодушевлением, упражнялись на копьях и мечах. По реке туда и сюда сновали легкие суда, наблюдая за порядком. [599]

Сам Цао Цао стоял на мостках, любуясь четким строем своих кораблей. Уж с таким-то флотом он победит!

Он приказал убирать паруса, и все суда в том же строгом дне возвратились в лагерь. В шатре Цао Цао сказал своим советникам:

— Теперь вы убедились, что мне помогает небо? Иначе как бы я получил бесценный совет Пан Туна? На судах, скованных цепью, переправиться через реку — все равно, что пройти по суше!

— Да, конечно! Суда, скованные цепью, устойчивы — ничего не возразишь, — сказал Чэн Юй. — Но все же, мне кажется... Представьте себе, что враг предпримет огневое нападение, — как тогда увернуться?

Цао Цао громко расхохотался:

— О, вы, Чэн Юй, очень проницательны, но кое-что все же не додумали!

— Почему вы смеетесь над Чэн Юйем, господин чэн-сян? Он говорит правильно, — вмешался в разговор Сюнь Ю.

— Огневое нападение можно вести только при благоприятном ветре, — сказал Цао Цао. — Мы находимся на северо-западе, а враг — на юге. Сейчас зима, и ветер дует только с севера или с запада, так что если враг вздумает пустить на нас огонь, он сожжет свои же корабли! Чего мне бояться? Бывало ли такое, чтобы среди зимы подул южный или восточный ветер? Вот если бы это было весной или осенью, я бы уже давно принял меры...

— О, как вы мудры, господин чэн-сян! Никто не может с вами сравниться! — Восхищенные военачальники поклонились.

— Вот видите! — Цао Цао окинул торжествующим взглядом стоявших перед ним военачальников и продолжал: — Люди из округов Цин, Сюй и Янь не привычны к плаванию на судах, а теперь они чувствуют себя на воде, как дома! И все благодаря совету Пан Туна!

Но тут из толпы военачальников вышли двое и низко поклонились Цао Цао:

— Простите нас, господин чэн-сян! Мы уроженцы округов Ю и Янь, но плавать на судах мы можем! Дайте нам двадцать сторожевых судов, мы пойдем к Бэйцзянкоу и захватим у врага знамена и барабаны. Мы докажем, что воины севера воюют на воде не хуже южан!

Так сказали Цзяо Чу и Чжан Нань, бывшие военачальники Юань Шао.

— А мне все же кажется, что плавать на судах вы не умеете! — возразил Цао Цао, смерив их взглядом. — [600] С судьбой не шутите! Южане прекрасно обучены воевать на воде!

— Если мы не добьемся успеха, накажите нас по военным законам! — в один голос воскликнули Цзяо Чу и Чжан Нань.

— Но ведь большие корабли скованы цепями, а на малых судах, вмещающих человек по двадцать, вступать в бой не годится, — возразил Цао Цао.

— Сражаться на больших судах, что в этом удивительного? Вы дайте нам двадцать малых, и мы захватим знамена, убьем военачальников врага и вернемся невредимыми!

— Хорошо, я дам вам двадцать судов и пятьсот воинов с длинными копьями и тугими самострелами, — согласился Цао Цао. — И я еще пошлю Вэнь Пина с тридцатью судами, чтобы он прикрыл вас в случае погони.

Цзяо Чу и Чжан Нань удалились весьма довольные. За ночь все приготовления были сделаны, воинов накормили, и перед рассветом Цзяо Чу и Чжан Нань со своими двадцатью сторожевыми судами взяли курс к южному берегу. А в это время весь флот под грохот гонгов и барабанов вышел на учения. Реяли синие и красные знамена.

С южного берега неотступно следили за тем, как Цао Цао обучает свой флот. Лазутчики через день докладывали обо всем Чжоу Юйю. Однажды Чжоу Юй сам решил посмотреть, что творится на реке. Он поднялся на гору, но было уже поздно — флот Цао Цао окончил учения и ушел к месту стоянки.

На следующий день со стороны реки послышался грохот барабанов. Воины бросились на холм и увидели, что по направлению к южному берегу, разрезая волны, стремительно несутся легкие сторожевые суда противника. Воины поспешили известить об этом Чжоу Юйя.

— Кто осмелится выйти им навстречу? — спросил Чжоу Юй.

— Позвольте нам! — отозвались Хань Дан и Чжоу Тай, командовавшие передовым отрядом судов. — Это наше право!

Чжоу Юй приказал сообщить во все лагери, чтобы там приготовились к обороне и ничего самовольно не предпринимали, а Хань Дану и Чжоу Таю велел взять по пять сторожевых судов и отразить врага.

Суда вышли на речной простор и устремились вперед, охватывая противника справа и слева. [601]

Полагаясь на свою храбрость, Цзяо Чу и Чжан Нань вели вперед свои суденышки. Расстояние между противниками быстро сокращалось. Хань Дан в панцире и с копьем в руке стоял на носу своего судна. Его противник Цзяо Чу был совсем близко и скомандовал своим воинам осыпать Хань Дана стрелами. Тот прикрылся щитом. Суда сошлись вплотную, и противники скрестили оружие. Поднялась рука Хань Дана, и Цзяо Чу упал, пораженный насмерть.

Тут подоспел Чжан Нань, но суда Чжоу Тая устремились ему наперерез. Чжан Нань с копьем наперевес стоял на носу своего судна. Противники принялись осыпать друг друга стрелами из луков. Чжоу Тай в одной руке держал меч, в другой — щит. Когда суда были на расстоянии семи-восьми чи друг от друга, Чжоу Тай одним прыжком перемахнул на судно Чжан Наня. Блеснул его меч, и Чжан Нань рухнул в воду. Чжоу Тай набросился на воинов и стал рубить направо и налево.

Враг повернул обратно. Хань Дан и Чжоу Тай преследовали его, но на середине реки столкнулись с судами Вэнь Пина, который спешил на помощь Цзяо Чу и Чжан Наню. Противники вступили в жестокий бой.

Чжоу Юй, стоя на холме, наблюдал за сражением. Ему было видно, как Вэнь Пин схватился с Хань Даном и Чжоу Таем, которые отважно бились с врагом. Вэнь Пин не выдержал натиска, повернул свои суда вспять и обратился в бегство. Хань Дан и Чжоу Тай погнались за ним. Но Чжоу Юй, опасаясь, как бы они не зашли слишком далеко, замахал белым флагом, давая знак вернуться.

Хань Дан и Чжоу Тай прекратили преследование.

— Мачты боевых кораблей противника торчат густо, как заросли тростника! — сказал Чжоу Юй своим военачальникам, когда суда противника скрылись. — Да и Цао Цао хитер и изворотлив, поди-ка разбей его!

Внезапно налетел порыв ветра. Желтый флаг, возвышавшийся в центре флота противника, сорвался и упал в реку.

— Несчастливое для Цао Цао предзнаменование! — воскликнул Чжоу Юй и громко рассмеялся.

Ветер усилился. Великая река разбушевалась. Огромные волны свирепо бились о берег. Все вокруг завертелось, заметалось в бешеном вихре, и полотнище знамени хлестнуло Чжоу Юйя по лицу. Страшная мысль пронеслась [602] в его голове, он громко вскрикнул и без чувств опрокинулся на землю. Изо рта его текла кровь. Военачальники, стоявшие поблизости, подхватили его, но он уже никого не узнавал. Поистине:

Недавно смеялся, вдруг, вскрикнув, упал на курган.
Так просто ли было южанам разбить северян?

О том, какова дальнейшая судьба Чжоу Юйя, вы узнаете в следующей главе.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ,

из которой читатель узнает о том, как на алтаре Семизвездия Чжугэ Лян приносил жертвы ветру, и о том, как Чжоу Юй сжег флот врага у Саньцзянкоу

Приближенные подхватили Чжоу Юйя и унесли его в шатер. Встревоженные военачальники приходили справляться о его здоровье. Они переглядывались друг с другом и говорили:

— Почему с господином ду-ду должно было случиться такое несчастье? И в такой момент! Ведь враг, как тигр, приготовившийся к прыжку, готов ринуться на нас! Что будет, если войско Цао Цао выступит сейчас?

К Сунь Цюаню послали гонца с донесением о случившемся, и к Чжоу Юйю пригласили лекаря.

Опечаленный болезнью Чжоу Юйя, Лу Су пришел посоветоваться с Чжугэ Ляном.

— Что вы думаете об этом? — спросил Чжугэ Лян, когда Лу Су окончил свой рассказ.

— Я думаю, что для Цао Цао это счастье, а для Цзяндуна — бедствие! — ответил Лу Су.

— А если я вылечу Чжоу Юйя? — улыбнулся Чжугэ Лян. [604]

— О, если бы вы это сделали, вы осчастливили бы наше княжество!

Лу Су предложил Чжугэ Ляну вместе с ним пойти к Чжоу Юйю.

Чжоу Юй лежал на своем ложе с головой укрытый одеялом.

— Как вы себя чувствуете, господин ду-ду? — спросил Лу Су, первый входя в шатер.

— Внутри все болит, — слабым голосом ответил Чжоу Юй. — Все время чувствую головокружение...

— А какие вы принимали лекарства? — осведомился Лу Су.

— Никакие лекарства в горло не идут, — сказал Чжоу Юй. — Тошно мне от них...

— Я только что заходил к Чжугэ Ляну, и он сказал, что может вас вылечить. Не позвать ли его? Он здесь возле шатра, ждет ваших приказаний.

Чжоу Юй велел просить Чжугэ Ляна и с помощью слуг сел на своем ложе. Вошел Чжугэ Лян.

— Простите, господин ду-ду, я давно не видел вас. Долго ли вы болеете? — спросил он.

— Жизнь человека зависит от судьбы, — отвечал Чжоу Юй. — Кто из нас может за себя поручиться?

— И неудивительно! Если само небо подчас не может распорядиться облаками и тучами, то что же может поделать человек?

От этих слов Чжоу Юй изменился в лице и застонал.

— У вас на душе, должно быть, лежит какая-то забота? — продолжал Чжугэ Лян.

— Да...

— Значит, вам нужно принять жаропонижающее лекарство и постараться рассеяться.

— Я уже принимал лекарство, но оно не помогает.

— Сначала надо поднять жизненные силы, — сказал Чжугэ Лян. — Когда в порядке жизненные силы, человек в одно мгновенье может выздороветь.

Чжоу Юй понял, что Чжугэ Лян все знает, и, чтобы вызвать его на откровенность, сказал:

— Я желал бы, чтоб все было так, как вы говорите, но какое для этого надо лекарство?

— Я вам скажу, господин ду-ду, — ответил Чжугэ Лян.

— Будьте так добры, — попросил Чжоу Юй.

— Дайте мне кисть и бумагу, — произнес Чжугэ Лян. Отпустив слуг, он написали что-то на листке и протянул его Чжоу Юйю со словами: [605]

— Вот причина вашей болезни!..

На бумаге было написано всего шестнадцать слов:

«Чтобы разбить Цао Цао, нужно при нападении применить янь. Все уже готово, не хватает лишь восточного ветра».

— «Настоящий ясновидец! — подумал изумленный Чжоу Юй. — Он разгадал мой сокровенный замысел! Что ж, придется рассказать ему об истинном положении вещей».

И, улыбнувшись, он промолвил:

— Раз уж вы знаете причину моей болезни, то должны знать и как ее исцелить. Положение у нас действительно серьезное, и, я надеюсь, вы не откажетесь дать совет?

— Сам я не обладаю талантами, но мне доводилось встречаться с людьми необычайными, которые научили меня разбираться в магических книгах, — сказал Чжугэ Лян. — Если вам нужен юго-восточный ветер, я могу его вызвать. Для этого в горах Наньбин надо соорудить алтарь Семизвездия, на нем я сотворю заклинание и вызову юго-восточный ветер на три дня и три ночи. Он поможет вам выиграть битву. Удовлетворяет ли это вас?

— Что и говорить о трех ночах! — воскликнул Чжоу Юй. — Был бы такой ветер хоть одну ночь — и победа нам обеспечена! Медлить с этим нельзя!

— Я принесу жертвы ветрам в двадцатый день одиннадцатого месяца, а прекратится ветер на двадцать второй день перед рассветом. Хорошо? — спросил Чжугэ Лян.

Обрадованный Чжоу Юй быстро встал со своего ложа и приказал послать пятьсот лучших воинов на гору Наньбин, чтобы соорудить алтарь, и двести воинов для его охраны.

Распрощавшись с Чжоу Юйем, Чжугэ Лян в сопровождении Лу Су вышел из шатра и отправился на гору Наньбин. Здесь он отмерил землю и велел воинам из красной глины, которую брали на юго-восточном склоне горы, строить трехъярусный алтарь. Каждый ярус был высотой в три чи. По форме алтарь напоминал правильный четырехугольник. На нижнем ярусе с каждой стороны прикрепили по семь знамен синего, черного, белого и красного цветов. Знамена располагались в форме созвездий, находящихся в восточной, северной, западной и южной сторонах неба. На втором ярусе высилось шестьдесят четыре желтых флага, соответственно шестидесяти четырем триграммам гадательной книги «Ицзин». На верхнем ярусе встали четыре человека, волосы их были причесаны, как у даосов, одеты они были в черные шелковые халаты, расшитые фигурами фениксов и подпоясанные широкими кушаками. Кроме того, на них были четырехугольные передники и унизанные жемчугом башмаки. [606]

Впереди слева стоял человек с пучком фазаньих перьев укрепленным на конце длинной бамбуковой палки. Он должен был привлекать ветер.

Впереди справа тоже стоял человек, он держал флаг с изображением семи звезд, который должен был показывать направление и силу ветра.

Позади слева стоял человек с драгоценным мечом в руке, а справа — человек с курильницей.

Внизу, кольцом окружая алтарь, стояли двадцать четыре человека с флагами и зонтами, с копьями и алебардами с бунчуками и секирами, с красными и черными знаменами.

Настал двадцатый день одиннадцатого месяца. Выбрав наиболее благоприятный час, Чжугэ Лян совершил омовение и, не вкушая пищи, облаченный в даосское одеяние, босой, с распущенными волосами направился к алтарю.

— А вы, — сказал он Лу Су, — отправляйтесь в лагерь и помогите Чжоу Юйю готовиться к битве. Не обессудьте, если то, о чем я молюсь, не сбудется!

Лу Су удалился. Чжугэ Лян приказал воинам, охраняющим алтарь, ни в коем случае самовольно не покидать свои места, не оглядываться, не разговаривать и не удивляться тому, что происходит, а нарушителей этого приказа казнить.

Воины повиновались.

Чжугэ Лян медленными шагами поднялся на алтарь, обратился лицом на юго-восток, воскурил благовония и вознес молитву. Затем он спустился с алтаря, немного отдохнул и разрешил воинам поесть, поочередно заменяя друг друга.

Так Чжугэ Лян три раза поднимался за алтарь и три раза спускался, но ничто не предвещало юго-восточного ветра.

В шатре Чжоу Юйя дежурили Чэн Пу, Лу Су и другие военачальники. Они ждали благоприятного ветра, чтобы выступить в поход. К Сунь Цюаню был послан гонец за подмогой.

Хуан Гай подготовил двадцать судов, нагруженных горючим. На носу этих судов густо торчали длинные шипы, чтобы при столкновении с кораблями врага они крепко сцепились с ними. А в трюмах этих судов лежали груды сухой соломы и хвороста, обильно политые рыбьим жиром. Поверх была насыпана селитра, сера и прочие легко воспламеняющееся вещества. Суда обтянули черной материей, пропитанной маслом, а в носовой части поставили знамена Черного дракона. За каждым судном шли на привязи небольшая лодка. [607]

В речном лагере Гань Нин и Кань Цзэ тщательно стерегли Цай Хэ и Цай Чжуна. Каждый день их поили вином, но ни разу не позволили сойти на берег. Все ожидали приказа Чжоу Юйя.

А Чжоу Юй тем временем сидел в своем шатре и размышлял. Разведчики сообщили ему, что суда Сунь Цюаня пришли и стали на якорь в восьмидесяти ли от лагерей и ждут добрых вестей от него, Чжоу Юйя.

Чжоу Юй повелел Лу Су передать военачальникам, чтобы они были в полной готовности.

— Скажите, что с теми, кто опоздает, я буду поступать по военным законам! — предупредил Чжоу Юй.

Получив приказ полководца, воины загорелись желанием поскорее вступить в бой с врагом.

Между тем день клонился к вечеру. Небо было чистое, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.

— Наверно, Чжугэ Лян солгал! — воскликнул Чжоу Юй. — Может ли в самый разгар зимы быть юго-восточный ветер?

— Чжугэ Лян лгать не станет! — уверенно сказал Лу Су.

Вдруг во время третьей стражи воины заметили, как легкий ветер зашевелил полотнища знамен. Когда Чжоу Юй вышел из шатра, знамена уже развевались по ветру, вытянувшись в северо-западном направлении. Дул сильный юго-восточный ветер.

— Да! Даже демонам и духам не сравниться в своем искусстве с Чжугэ Ляном! — задумчиво сказал Чжоу Юй. — Нет, в живых оставить его нельзя! Это будет бедствием для Цзяндуна! Чем скорее я убью его, тем лучше!..

И он тут же приказал своим военачальникам Дин Фыну и Сюй Шэну каждому с сотней воинов пойти к алтарю Семизвездия и схватить Чжугэ Ляна. Дин Фын отправился туда по берегу, а Сюй Шэн — по реке..

— Рубите ему голову без всяких разговоров, — напутствовал их Чжоу Юй.

Свежий юго-восточный ветер дул им навстречу. Потомки сложили об этом такие стихи:

В ту ночь на алтарь Семизвездья вступил Чжугэ Лян, и подул
Вдруг ветер юго-восточный, уснувшую реку волнуя.
Но если бы план свой прекрасный не выполнил Спящий дракон,
То были бы ни к чему способности все Чжоу Юйя.

Дин Фын первым добрался до горы Наньбин. Увидев воинов, которые с флагами в руках стояли, наклонившись в сторону ветра, он сошел с коня и с обнаженным мечом [608] направился к алтарю. Чжугэ Ляна там не было. Дин Фын стал расспрашивать воинов, в какую сторону он ушел.

— Он только что спустился с алтаря! — сказали ему.

Дин Фын бросился на поиски. В это время подошло судно Сюй Шэна. Они встретились на берегу.

— Вчера вечером пришла какая-то быстроходная лодка и стала возле отмели, — сказали им воины.

Взгляды Дин Фына и Сюй Шэна обратились к реке, и они заметили лодку, которая только что отчалила от берега и понеслась вверх по реке.

Дин Фын и Сюй Шэн по берегу и по воде бросились вдогонку за ней. Сюй Шэн, пользуясь благоприятным ветром, приказал поставить все паруса. Впереди неслась лодка, увозившая Чжугэ Ляна.

— О учитель! Не уезжайте! Вас хочет видеть господин ду-ду! — кричал ему Сюй Шэн.

Чжугэ Лян, стоявший на корме, громко смеялся.

— Передайте ду-ду, чтобы он получше командовал войсками! Скажите, что Чжугэ Лян решил на время вернуться в Сякоу и приедет к нему в другое время!

— Остановитесь хоть на минуту! — просил Сюй Шэн. — У меня к вам важное дело!

— Я знаю, что Чжоу Юй давно хочет меня убить! — крикнул в ответ Чжугэ Лян. — Не старайтесь меня догнать! Я все предусмотрел и велел Чжао Юню приехать за мной!

Сюй Шэну показалось, что на лодке Чжугэ Ляна нет парусов, и он решил, что ее можно легко догнать. Расстояние между лодками постепенно сокращалось. Сюй Шэн узнал Чжао Юня, который стоял на корме и держал лук наизготовку.

— Эй, ты! Я — Чжао Юнь из Чаншаня! Чего ты хочешь? Я мог бы убить тебя, но не хочу, чтобы два могущественных рода из-за этого враждовали. Вот я покажу тебе свое умение, смотри!

Чжао Юнь выстрелил из лука. Стрела просвистела в воздухе и перебила канат, придерживающий парус на судне Сюй Шэна. Парус упал в воду, судно повернулось поперек течения. А Чжао Юнь приказал своим воинам поднять парус на лодке, и она умчалась, как птица. Никто, казалось, не мог бы ее догнать! Дин Фын окликнул Сюй Шэна. Тот пристал к берегу.

— Что ж поделаешь! — сказал Дин Фын. — Придется нам вернуться ни с чем. Чжугэ Ляна все равно не перехитрить. А тут еще и Чжао Юнь подоспел. Он так храбр, что десять [609] тысяч доблестных мужей против него не устоят!.. Вы знаете, что он сделал на Данъянском склоне?

Дин Фын и Сюй Шэн вернулись к Чжоу Юйю и рассказали, что Чжугэ Ляна увез Чжао Юнь, с которым он заранее условился.

— Ну и хитер же этот Чжугэ Лян! — воскликнул Чжоу Юй. — Ни днем, ни ночью не дает он мне покоя!

— А вы сейчас не беспокойтесь, господин ду-ду, — сказал Лу Су. — Вот разобьем Цао Цао, тогда и подумаем, как разделаться с Чжугэ Ляном.

Чжоу Юй согласился с ним и, не теряя времени, созвал своих военачальников.

— Гань Нину взять с собой Цай Чжуна и его воинов, сдавшихся в плен, проникнуть в расположение врага, дойти до самого Улиня, где находятся склады Цао Цао, и там зажечь огонь, который послужит для меня сигналом. Цай Хэ останется здесь, он мне понадобится...

Затем Чжоу Юй обратился к Тайши Цы:

— А вы с тремя тысячами воинов вторгнетесь в хуанчжоуские земли и отрежете дорогу вспомогательным войскам Цао Цао, которые могут придти из Хэфэя. По вашему сигналу огнем я пойму, что вы сошлись с противником. Если вы увидите красное знамя на нашей стороне, знайте: это подошел Сунь Цюань...

Этим двум отрядам предстоял самый далекий путь, и они должны были выступить раньше других. Гань Нин и Тайши Цы удалились.

Люй Мын получил приказ с тремя тысячами воинов также идти в Улинь и помочь Гань Нину сжечь лагерь Цао Цао.

Лин Туну было приказано отправляться к границам Илина и быть готовым оказать помощь Гань Нину, как только в Улине вспыхнет огонь.

Дун Си с отрядом в три тысячи воинов должен был захватить Ханьян. А Пань Чжану было велено вести отряд с развернутыми белыми знаменами к Ханьяну и помочь Дун Си. Хуан Гай получил приказ привести в готовность свои суда с горючим. Четыре корабля должны были идти за судами Хуан Гая, чтобы оказать им помощь, если потребуется.

Чжоу Юй вместе с Чэн Пу отправлялись на самом быстроходном корабле, откуда было удобнее командовать боем. Суда Дин Фына и Сюй Шэна должны были охранять его права и слева. К Цао Цао послали гонца с требованием, чтобы он немедленно сдавался.

Лу Су и Кань Цзэ с другими советниками остались охранять лагерь. [610]

Чжоу Юй командовал войсками по всем правилам военного искусства, и Чэн Пу, который видел все это, постепенно проникся к нему глубоким уважением.

Гонец привез грамоту от Сунь Цюаня, в которой тот сообщал, что назначил Лу Суня начальником передового отряда и приказал ему вторгнуться в цихуанские земли и что сам он возглавил остальную часть войска и готов оказать помощь где будет необходимо.

Чжоу Юй сделал последние приготовления и ждал вечера, чтобы начать действовать.

В Сякоу Лю Бэй ждал возвращения Чжугэ Ляна. К нему приехал Лю Ци разузнать новости. Лю Бэй попросил его подняться на сторожевую башню и сказал, что послал Чжао Юня за Чжугэ Ляном, но они все еще не возвращаются, хотя уже давно дует юго-восточный ветер. Лю Бэй был очень встревожен.

Наконец на широком речном просторе показался одинокий парус приближающейся лодки. Это возвращался Чжугэ Лян.

Лю Бэй и Лю Ци спустились с башни встретить его. Лодка уже пристала к берегу, и из нее выходили Чжугэ Лян и Чжао Юнь.

Лю Бэй был вне себя от радости. Он бросился к Чжугэ Ляну и стал расспрашивать его о здоровье, но тот торопливо прервал:

— Сейчас не до этого. Прежде всего скажите, готовы ли суда и воины, о которых я вам говорил?

— Все готово, — засуетился Лю Бэй. — Ожидают, когда вы поведете их в дело!

Сопровождаемый Лю Бэем и Лю Ци, Чжугэ Лян вошел в шатер, сел и сказал Чжао Юню:

— Вот что, Чжао Юнь, не теряйте времени: берите три тысячи воинов, переправляйтесь через реку и идите к Улиню по малой дороге. Выберите там заросли кустарника и деревьев погуще и устройте засаду — сегодня ночью Цао Цао будет отступать по этой дороге. Когда мимо вас пройдет половина его войск, поджигайте вокруг лес. Всех врагов мы, правда, не уничтожим, но половину перебьем!

— От Улиня идут две дороги: одна в Наньцзюнь, другая — в Цзинчжоу. По какой, же пойдет Цао Цао? — спросил Чжао Юнь. [611]

— Дорога в Наньцзюнь опасна и Цао Цао туда пойти не мелится, — сказал Чжугэ Лян. — Он пойдет в Цзинчжоу, а оттуда со всем своим войском уйдет в Сюйчан.

Чжао Юнь удалился, а Чжугэ Лян вызвал Чжан Фэя и сказал:

— Вы, Чжан Фэй, с трехтысячным отрядом переправитесь через реку, пойдете к Илину и сядете в засаду у входа в долину Хулу. Цао Цао пойдет по дороге, ведущей севернее Илина, пойти южной стороной он побоится. Завтра будет дождь, а после дождя усталые воины Цао Цао остановятся готовить себе пищу. Так вот, как только вы увидите дым костров, поджигайте заросли по склонам холмов. Цао Цао вы в плен не возьмете, но подвиг совершите немалый!

Получив указания, Чжан Фэй удалился. Тогда Чжугэ Лян, вызвав к себе Ми Чжу, Ми Фана и Лю Фына, приказал им на судах продвигаться вдоль берега реки и захватывать в плен воинов разбитой армии Цао Цао и отбирать у них оружие.

Ми Чжу, Ми Фан и Лю Фын отправились исполнять приказание.

— А вам, господин Лю Ци, — сказал Чжугэ Лян, вставая, — надо возвращаться с войском в Учан. Место это очень важное, и охранять его надо тщательно. Когда войско Цао Цао потерпит поражение и обратится в бегство, вы возьмете его в плен. Но, смотрите, не выходите из города необдуманно!

— Ну, а вам, господин мой, — сказал Чжугэ Лян, обращаясь к Лю Бэю, когда Лю Ци распрощался с ними, — можно расположиться с войсками в Фанькоу и наблюдать с высокой горы, как сегодня ночью Чжоу Юй совершит великий подвиг.

Все это время Гуань Юй стоял рядом, но Чжугэ Лян делал вид, что не замечает его. Наконец Гуань Юй не вытерпел и спросил:

— Что это значит, учитель? Уже много лет я следую за своим старшим братом в битвах и походах, а сейчас вдруг, когда перед нами сильнейший враг, вы не находите для меня никакого дела?

— Напрасно вы удивляетесь, — улыбнулся Чжугэ Лян. — Правда, я хотел поручить вам охранять один из важнейших горных проходов, но... по некоторым соображениям решил отказаться от своего намерения.

— Что же вас заставило? Объясните мне!

— Неужели вы не догадываетесь? Ведь когда-то Цао Цао очень милостиво обошелся с вами, и вы еще должны отблагодарить его. Цао Цао после разгрома побежит по дороге [612] через долину Хуаюн, и если вас туда послать, вы его отпустите.

— Вы слишком подозрительны! — запротестовал Гуань Юй. — Цао Цао действительно с уважением отнесся ко мне, но ведь я отблагодарил его тем, что обезглавил Янь Ляна и Вэнь Чоу и снял осаду с Байма! Что же дает вам повод думать, что теперь я его не смогу удержать?

— Ну, а если он все-таки уйдет от вас? — спросил Чжугэ Л ян.

— Покарайте меня по военным законам!

— Хорошо! Пишите обязательство, — сказал Чжугэ Лян и велел подать Гуань Юню бумагу и тушь.

— А если Цао Цао не пойдет по этой дороге? — спросил Гуань Юй, передавая бумагу Чжугэ Ляну.

— Пойдет! Могу дать вам письменное поручительство! — уверенно заявил Чжугэ Лян. — Вы его сами туда привлечете. Когда будете в долине Хуаюн, зажгите на дороге кучу хвороста и соломы и ждите Цао Цао.

— Да разве Цао Цао посмеет туда пойти? — недоверчиво спросил Гуань Юй. — Увидав издали дым, он решит, что там засада.

— Вам известно рассуждение о применении хитрости в военном деле? — улыбаясь, спросил Чжугэ Лян. — Правда, Цао Цао тоже обладает талантами полководца, но все же это введет его в заблуждение! Он подумает, что дым — уловка, придуманная для того, чтобы помешать ему пойти по хуаюнской дороге, и пойдет. Смотрите, не поддавайтесь своим чувствам!

Получив приказ, Гуань Юй, сопровождаемый Гуань Пином и Чжоу Цаном, с отрядом из пятисот воинов, вооруженных мечами, выступил в поход и на дороге, ведущей в долину Хуаюн, устроил засаду.

— У моего брата слишком глубоко сознание долга. Боюсь, как бы он и впрямь не упустил Цао Цао, если тот пойдет по дороге в Хуаюн! — выразил свое опасение Лю Бэй, оставшись наедине с Чжугэ Ляном.

— Так это и будет, — сказал ему Чжугэ Лян. — Сегодня ночью я наблюдал небесные знамения и пришел к выводу, что Цао Цао пока еще не погибнет. Я послал туда Гуань Юйя, просто чтобы его не обидеть.

— Как вы все мудро рассчитали! — выразил свое восхищение Лю Бэй. — Едва ли в Поднебесной .кто-нибудь может с вами сравниться!

Затем Лю Бэй и Чжугэ Лян отправились в Фанькоу, чтобы наблюдать, как будет действовать Чжоу Юй. Сунь Цяня и Цзянь Юна они оставили охранять город. [613]

В большом лагере Цао Цао держал совет с военачальниками. Он с нетерпением ждал вестей от Хуан Гая.

— Сегодня ветер подул с юго-востока, — заметил советник Чэн Юй, — не мешало бы принять меры...

— Что же в этом удивительного? — насмешливо спросил Цао Цао. — В период зимнего солнцестояния перемена ветра дело обычное.

Воины доложили Цао Цао, что с южного берега прибыл какой-то человек. Цао Цао велел его позвать, и тот передал ему письмо от Хуан Гая.

В письме сообщалось, что Чжоу Юй неусыпно следит за Хуан Гаем и что сейчас убежать нет никакой возможности. Однако, говорилось далее, скоро такой случай представится: не сегодня-завтра с озера Поянху должен прибыть провиант, и Чжоу Юй пошлет его, Хуан Гая, встречать караван.

«Улучив момент, — писал в заключение Хуан Гай, — я убью одного из известных цзяндунских военачальников и перейду к вам, господин чэн-сян. Может быть, сегодня во время второй стражи у вашего лагеря появятся суда со знаменами Черного дракона; знайте, что это я везу провиант».

Обрадованный Цао Цао отправился в речной лагерь, чтобы с большого корабля наблюдать за прибытием судов Хуан Гая.

Когда стемнело, Чжоу Юй вызвал к себе Цай Хэ и велел воинам связать его.

— За что? Я ни в чем не повинен! — вопил Цай Хэ.

— Как ты смел обманывать меня? — крикнул Чжоу Юй. — Притворился, что покоряешься мне, а сам шпионишь! Мне нужно принести жертвоприношение знамени, и я возьму для этого твою голову!

Цай Хэ не мог опровергнуть обвинение и только в отчаянии выкрикивал:

— Я не виноват! Я не виноват! Не я один — ваши приближенные Кань Цзэ и Гань Нин тоже участвуют в заговоре!

— По моему поручению, — спокойно ответил Чжоу Юй.

— Цай Хэ раскаивался, умолял, но все было напрасно: Чжоу Юй велел отвести его на берег, где стояло черное войсковое знамя. Здесь, после возлияния вина и сожжения жертвенной бумаги, ударом меча отрубили голову Цай Хэ и принесли в жертву знамени его кровь.

Вслед за этим был отдан приказ выступать. [614]

Хуан Гай, в латах, с мечом в руке, стоял на третьем судне нагруженном горючим. Над его головой развевалось знамя, на котором была надпись: «Начальник передового отряда Хуан Гай».

Пользуясь благоприятным ветром, отряд судов Хуан Гая на всех парусах шел по направлению к Красной скале.

Дул сильный восточный ветер. На реке бушевали волны. Цао Цао со своего корабля наблюдал за рекой. При свете луны вода искрилась и блестела. Река напоминала огромную золотую змею.

Обратившись лицом к ветру, Цао Цао рассмеялся. Он считал, что наконец-то достиг желаемого!

Вдруг один из воинов, вытянув руку в направлении южного берега, сказал, что там показались паруса.

Цао Цао поднялся на вышку. Ему донесли, что на судах виднеются знамена Черного дракона и на самом большом знамени можно различить надпись: «Начальник передового отряда Хуан Гай».

— Небо помогает мне! — воскликнул Цао Цао. — Это Хуан Гай едет сдаваться!

— А мне кажется, что эти суда идут с вероломной целью! — вдруг произнес Чэн Юй, который стоял рядом и молча следил за приближающимися судами. — Не разрешайте им приближаться к нашему лагерю, господин чэн-сян!

— Из чего вы это заключили? — спросил Цао Цао.

— Тяжело нагруженные суда сидят глубоко, а эти так и прыгают по волнам, — сказал Чэн Юй. — Не забывайте, господин чэн-сян, что дует юго-восточный ветер, и если у них действительно дурные намерения, как мы от них увернемся?

— Кто остановит суда? — обратился Цао Цао к военачальникам, убедившись, что опасения Чэн Юйя не лишены оснований.

— Разрешите мне! — вызвался Вэнь Пин.

Он спрыгнул в лодку и понесся навстречу приближающимся судам Хуан Гая, сделав знак своим сторожевым судам следовать за ним.

— Эй, вы! — крикнул Вэнь Пин. — Чэн-сян запрещает вам подходить к лагерю и приказывает остановиться на середине реки!

— Спускайте паруса! — кричали воины Вэнь Пина.

В ответ зазвенела тетива, и в левое плечо Вэнь Пина вонзилась стрела. Он упал на дно лодки. Среди его воинов [615] возникло замешательство. Они стали поворачивать свои суда и уходить обратно.

Когда Хуан Гаи был всего в двух ли от лагеря Цао Цао, он приказал на своих передовых судах зажечь огонь. Ветер раздувал пламя. Словно огненные стрелы, горящие суда ворвались в расположение флота противника.

Скованные цепями, корабли Цао Цао не могли разойтись, и вскоре на них перебросился огонь. Пламя охватило корабли. Великая река окрасилась в багровый цвет, по небу разлилось зарево.

Цао Цао оглянулся на свой лагерь на берегу — там тоже в нескольких местах подымался густой дым.

Хуан Гай на небольшой лодке носился вдоль горящих кораблей врага в поисках Цао Цао. А тот, понимая опасность своего положения, решил спасаться на берег. К счастью, тут подоспел Чжан Ляо и помог Цао Цао перебраться в лодку. Большой корабль тоже загорелся.

Чжан Ляо велел грести к берегу.

Хуан Гай заметил, что Цао Цао в красном шелковом халате спустился в лодку и бросился в погоню.

— Стой, злодей Цао Цао! Хуан Гай здесь!

Крик отчаянья вырвался из груди Цао Цао. Но Чжан Ляо схватил лук, наложил стрелу и, подпустив Хуан Гая поближе, в упор выстрелил в него. Хуан Гай не слышал, как прозвенела тетива. Да и мог ли он услышать это среди шума ветра и треска пламени! Стрела попала ему в плечо, и он упал в воду.

Вот уж поистине:

Одни от огня терпели, а он от воды страдал.
Не зажили язвы от палок, а его уж изранил металл.

О дальнейшей судьбе Хуан Гая повествуется в следующей главе.

Комментарии

239. Чанцзян — одно из названий реки Янцзы.

240. Минь и Во — название гор в провинции Сычуань.

241. Лун-бо, Хай-жо, Цзян-фэй, Шуй-му — названия водяных духов.

242. Ли Лоу — один из мудрецов древнего Китая. Имя его стало нарицательным для человека прозорливого.

243. Сыма Жан-цзюй — знаменитый полководец княжества Ци, живший в период Чуньцю (VIII-V вв. до н. э.). Вел успешные войны против княжеств Янь и Цзинь. Ему приписывается авторство известного трактата по военному искусству «Сыма фа» («Правила управления войсками»), вошедшего в число канонов военного искусства «Законы войны».

244. 207 г. н. э.

245. Ду Му (803-852) — танский поэт, комментатор трактата Сунь-цзы по военному искусству.