МАТЕРИАЛЫ ПО ИСТОРИИ УХУАНЕЙ И СЯНЬБИ

Начиная с глубокой древности Китай развивался не как отдельное, изолированное государство, а в тесной связи с окружавшими его народами, в непрерывной борьбе с ними. Поэтому неудивительно, что уже в наиболее ранних письменных памятниках — иньских гадательных костях, чжоуских надписях на бронзе и в литературных произведениях доциньской эпохи — можно найти упоминания о многочисленных соседях Китая.

При династии Хань выдающийся китайский историк Сыма Цянь (145? — 87 гг. до н.э.) впервые включил в официальную историю Китая главы, посвященные соседним государствам. Это нововведение превратилось в традицию, и во всех последующих официальных историях, за исключением Историй династий Чэнь и Северная Ци, имеются аналогичные главы. Особенно большую ценность для науки представляют сведения по истории кочевых народов, обитавших к северу от Китая, главным образом на территории современной МНР. Охватывая в совокупности более двух тысяч лет и рисуя жизнь многочисленных кочевых племен на различных этапах общественного развития, эти материалы позволяют создать динамическую картину кочевого образа жизни в Азии.

Сведения китайских источников о различных кочевых народах неоднократно привлекали внимание русских и советских ученых. В 1851 г. основоположник научного китаеведения в России Н. Я. Бичурин издал переводы из китайских источников, в которые включил материалы по истории ухуаней и сяньбийцев, извлеченные из «Истории Поздней династии Хань» ¹. Его перевод значительно превосходил по точности имевшиеся переводы иностранных авторов. Однако длительный срок, отделяющий нас от выхода в свет работы Н. Я. Бичурина, естественно, вносит коррективы в ее оценку.

Успехи археологии, этнографии, истории, лингвистики и других наук выдвигают новые требования к качеству перевода ². В свете современных научных достижений становятся видны недостатки переводов Н. Я. Бичурина. Прежде всего Н. Я. Бичурин не уделил должного внимания предварительной текстологической работе. В старых ксилографах, которыми он пользовался, содержится сплошной текст без единого знака препинания. Для правильного прочтения текста необходимо разбить его на абзацы и расставить внутри каждого абзаца знаки препинания, т. е. прочесть текст палеографически, чего не сделал Н. Я. Бичурин. Недостаточное внимание к текстологии привело во многих случаях к неправильному прочтению текста. Конкретно это выразилось в слиянии конца одной фразы с началом другой, превращении прямой речи в косвенную, косвенной в прямую, смешении абзацев, что меняет субъект действия. Допущены ошибки в переводе. Отсутствует комментарий, без которого во многих случаях текст перевода понятен лишь историку-китаисту. Имеются многочисленные пропуски отдельных слов, выражений и абзацев. Выпущена или оставлена без перевода номенклатура китайских чиновников.

Эти же недостатки характеры и для переводов, относящихся к истории ухуаней и сяньбийцев. Приводя сведения об этих народах, Н. Я. Бичурин ограничился лишь переводом материалов из «Истории Поздней династии Хань», оставив в стороне данные «Саньго чжи» («Описание периода трех государств»). Следует, однако, сказать, что во времена южных и северных династий сунский император Вэнь-ди (424-453 гг.), найдя текст «Саньго чжи» весьма кратким, приказал сановнику Пэй Сун-чжи дополнить его комментариями. При комментировании материалов по истории ухуаней и [55] сяньбийцев Пэй Сун-чжи использовал ныне утерянный труд Юй Хуаня «Вэй-шу» («История династии (Цао) Вэй»). Хотя этот труд во многом совпадает с «Историей Поздней династии Хань», некоторые его страницы более полно раскрывают внутреннюю жизнь ухуаней и сяньбийцев, а поэтому он может служить дополнением к тексту «Истории Поздней династии Хань».

Именно поэтому в 1961 г. Н.В. Кюнер издал перевод материалов об ухуанях и сяньбийцах из «Саньго чжи» ³. Однако предложенный перевод неудовлетворителен. Приведем примеры. Например, в «Саньго чжи» говорится: «Что касается сюнну, то они находились в непосредственной близости от Срединного государства и, если хуские всадники вторгались на юг, три границы [т.е. восточная, северная и западная] терпели бедствия от врага. В связи с этим военачальники Вэй [Цин] и Хо [Цюй-бин] неоднократно посылались в походы, они глубоко вторгались, во время нападений на север, в земли сюнну, неутомимо преследовали шаньюя, отобрали у него тучные земли и в дальнейшем сюнну стали оборонять укрепленную линию, назвав себя вассалами, причем из поколения в поколение все более слабели. В эру правления Цзянь-ань (196—219) шаньюй южных сюнну Хучуцюань прибыл ко двору и был оставлен для услужения, а правого сянь-вана послали надзирать за его владением, таким образом, сюнну согнулись ниже, чем когда-либо и прошлом при династии Хань».

Этот же отрывок Н.В. Кюнер переводит так: «А вот сюнну особенно теснили Китай. Когда хуская конница вторгалась на юг, то три границы терпели от врагов. Поэтому неоднократно посылались охранные войска, [чтобы] глубоко проникнуть в походе на север, до конца преследовать шаньюя. отобрать у него богатые земли. Поэтому они [сюнну] поселились у Великой стены, назвались вассалами. Веками они падали и ослабевали, в годы Цзянь-ань (196-220) получили кличку «кухонный источник». Шаньюй явился ко двору, затем оставлен для придворной службы. Повелено правому (западному) Сянь-вану (И. Б. Чжуки-князю) управлять его государством, и сюнну смиренно перешли в Китай».

Иероглифы Вэй, Хо чжи цзян 'военачальники Вэй [Цин] и Хо [Цюй-бин] Н.В. Кюнер переводит как «охранные войска», по-видимому, исходя из значения иероглифа вэй — 'охранять', а имя шаньюйя Хучуцюань, опять-таки исходя из значений иероглифов ху — 'звать', чу — 'кухня' и цюань — 'источник', передает словами «получили кличку “кухонный источник"», которая якобы была дана сюнну.

Не поняв фразы: «В эру правления Цин-лун (233-236) император разрешил Ван Сюну послать искусного фехтовальщика на мечах, который заколол [Кэбинэна]», Н.В. Кюнер переводит: «В годы правления Цинлун (233-237) император, прослышав о ван Сюне, отправил лазутчика с мечом, [лазутчик] заколол его». Здесь фамилия Ван превращена в титул.

В последний весенний месяц сяньбийцы собирались на р. Цзолэшуй. Название р. Цзолэшуй (цзо — 'делать', лэ — 'радость', шуй — 'вода') Н.В. Кюнер переводит: «устраивали веселье на воде».

Итак, переводы Н. Я. Бичурина и Н.В. Кюнера, охватывающие основные материалы по истории ухуаней и сяньбийцев, не удовлетворяют требованиям современной науки, в связи с чем возникает необходимость в новом, более точном переводе.

Начиная с Сыма Цяня, китайские историки делят северные народы на три большие этнические группы — сюнну, дунху и сушень, что совпадает с принятым в настоящее время делением этих народов на тгоркоязычные, монголо-язычные и тунгусоязычные. В отношении сушеней вопрос ясен, к ним относились различные маньчжуро-тунгусские племена, но этническая принадлежность племен, входящих в группу сюнну и дунху, вызывает многочисленные споры. В связи с этим целесообразно, по-видимому, в первую очередь попытаться определить этническую принадлежность ухуаней и сяньбийцев, относимых китайскими историками к группе дунху.

Термин дунху появляется в Китае в период Чжань-го (403-221 гг. до н.э.), о чем свидетельствует запись Сыма Цяня: «На севере от царства Янь жили дунху и шаньжуны» ⁴. Вероятно, царство Янь, занимавшее центральную и восточную части пров. Хэбэй и южные части бывшей пров. Жэхэ и современной пров. Ляонин ⁵, страдало от набегов дунху и находилось с ними во враждебных отношениях. Так продолжалось до тех пор, пока в Янь не «появился мудрый военачальник Цинь Кай, который был послан заложником к ху, и ху стали доверять ему. Вернувшись [в Янь], он внезапно напал на дунху, нанес им поражение и вынудил их отойти более чем на тысячу ли... [Царство] Янь также построило длинную степу от Цзаояна до Сяннииа и образовало для защиты от ху округа Шангу, Юйян, Юбэйпин, Ляоси и Ляодун» ⁶.

Термином ху китайцы в рассматриваемое время обозначали сюнну, термин дунху, букв. 'восточные ху', по толкованию раннеханьского комментатора Фу Цяня, возник в связи с тем, что дунху жили к востоку от [56] сюнну ⁷. Из этого объяснения можно сделать вывод, что под восточными ху имелось в виду не какое-то одно, а целый ряд этнически родственных племен, названия которых не сохранились в истории.

Потерпев поражение от Цинь Кая, дунху отошли от границ Китая, и их место заняли сюнну, против набегов которых царство Янь построило стену, точно так же, как это было сделано несколько раньше царствами Цинь и Чжао. Мнение проф. Сиратори о том, что стена была воздвигнута для защиты от дунху ⁸, необоснованно и противоречит высказыванию Сыма Цяня, который, сообщая о постройке стен царствами Цинь, Чжао и Янь, пишет: «В это время из семи борющихся царств, в которых носили пояса и шапки чиновников, три царства граничили с сюнну» ⁹. О дунху нет и речи, они были отброшены от границ Китая. Через длительное время дунху потерпели новое сокрушительное поражение от сюннуского правителя Маодуня, после чего рассеялись и часть их осела у горы Ухуань, от которой и возникло племенное название ухуань. Около ста лет ухуани находились в зависимости от сюнну, принося им дань в виде крупного рогатого скота, лошадей и овечьих шкур ¹⁰. Так продолжалось до 119 г. до н.э., когда ханьский военачальник Хо Цюй-бин разбил сюнну в их левых землях, после чего часть ухуаней была переселена к укрепленной линии пяти округов — Шангу, Юйян, Юбэйпин, Ляодун и Ляоси — и им было поручено следить за передвижениями сюнну ¹¹. С этого времени ухуани становятся известными в Китае и китайские историки дают первые описания их обычаев и нравов. Основные материалы об ухуанях собраны Фань Е (398-445 гг.) в «Истории Поздней династии Хань», и именно эти материалы, содержащие языковые и этнографические сведения, важные для определения этнической принадлежности ухуаней, легли в основу данной работы.

Этническая принадлежность ухуаней

Лингвистические данные. Сохранилось два ухуаньских слова: этноним ухуань (древнее чтение по реконструкции Карлгрена ogwan) и название женского головного убора гоуцзюэ (древнее чтение по реконструкции Карлгрена kukiwat).

Этноним ухуань связывается с горой Ухуань, вокруг которой укрылась часть дунху, потерпевших поражение от Маодуня. Что означает это название и где находилась гора, в текстах не сообщается, но то и другое с большой долей вероятности можно установить, основываясь на косвенных свидетельствах китайских источников.

Фань Е пишет об ухуанях: «По существующим обычаям высоко ценят смерть в бою. Тело покойника кладут в гроб и плачем выражают скорбь, но при похоронах умершего провожают с песнями и плясками. Откармливают собаку, которую ведут на цветном шнуре, а также берут лошадь, на которой умерший ездил, его одежду и вещи, все сжигают и провожают покойного. Они говорят, что поручают умершего собаке, чтобы она охраняла душу умершего при ее возвращении на гору Чишань. Гора Чишань находится в нескольких тысячах ли к северо-западу от округа Ляодун, и на нее возвращаются души умерших, подобно тому как возвращаются на гору Дайшань души умерших в Срединном государстве» ¹².

Чишань — китайское название, означающее «Красная гора», а понятие «красный» передается в монгольском языке словами улан или улаган, что фонетически, учитывая особенности китайской транскрипции, близко к ухуанъ. Скорее всего Ухуань и Чишань — названия одной и той же горы, переданные в одном случае на ухуаньском, а в другом — на китайском языках. Показательно, что, рассказывая о сяньбийцах, Фань Е пишет: «В это время Синьчжипэнь, старейшина чишаньских ухуаней в округе Юйян, неоднократно совершал набеги на округ Шангу» ¹³, а Ху Сань-син (1230—1287 гг.) в примечании к этой же фразе говорит: «По-видимому, Синьчжипэнь происходил из племени у горы Чишань, жившего за укрепленной линией округа Ляодун» ¹⁴. Оба автора говорят о горе Чишань как о месте обитания ухуаней, которые, как мы уже знаем на основании свидетельства Фань Е, жили у горы Ухуань, от которой и получили свое название.

Сиратори сомневается, что этноним ухуань произошел от названия горы, вокруг которой поселились ухуани, и предположительно связывает его с монгольским ukhagan и калмыцким ukhan — 'мудрый' считая, что первоначально это было имя вождя, распространенное затем на все племя ¹⁵. Возможно, он исходил из свидетельства, что у ухуаней «нет постоянных родовых фамилий, в качестве фамилии используется имя сильного старейшины» ¹⁶. Но среди кочевых племен, относящихся к группе дунху, существовал обычай использовать для своего [57] обозначения названия мест, где они жили. В частности, сяньби получили свое название от горы, около которой они проживали. О киданях говорится: «Киданьские племена и роды в сущности не имеют фамилий, каждый из них называется по названию места, где он живет» ¹⁷.

По свидетельству Фань Е, гора Чишань, или Ухуань, лежала в нескольких тысячах ли к северо-западу от округа Ляодун. Определить по этим данным ее местонахождение невозможно, по, поскольку на ней обретали приют души умерших ухуаней и, следовательно, она считалась священной, можно утверждать, что находилась она в основных землях ухуаней, откуда в 119 г. до н.э. они были переселены Хо Цюй-бином. Возникает вопрос, где же располагались основные земли ухуаней.

«Новая История династии Тан» сообщает: «В правление императора Тай-цзуна среди северных варваров, которые сами смогли установить сношения [со Срединным государством] были еще улохунь, называемые также улохоу или улоху. Они живут более чем в шести тысячах ли к северо-востоку от столицы (Чанъань). К востоку от них находятся мохэ, к западу — туцзюэ, к югу — кидане и к северу — ухуань» ¹⁸. Если провести по карте от Чанъаня на северо-восток прямую линию длиной в 6 тыс. ли, что составляет приблизительно 3 тыс. км, оказываешься в бассейне Амура. Приведенное свидетельство дополняет «Старая История династии Тан»: «Свыше чем в двухстах ли к северо-востоку от улоху, к северу от реки Нахэ, живут потомки древних ухуаней, которые и ныне сами называют себя владением ухуаней... В трехстах ли к юго-востоку от ухуаней находится племя восточных шивэй. Они живут к северу от реки Яоюэхэ, которая течет на юго-восток и сливается с рекой Нахэ» ¹⁹. Сиратори отождествляет Нахэ с Амуром, а Яоюэхэ — с Зеей и считает, что улоху занимали северные склоны Хинганского хребта. Отсюда владение ухуаней, лежавшее более чем в 200 ли к северо-востоку от улоху и в 300 ли к северо-западу от Зеи, находилось в бассейне верхнего течения Амура ²⁰. Именно в этом районе и должна была лежать священная для ухуаней гора Чишань, или Ухуань.

Данные китайских источников и выводы Сиратори о местонахождении владения ухуаней подтверждаются также рассказом Сыма Цяня о походе Хо Цюй-бина в 119 г. до н.э. против сюнну. Во время этого похода Хо Цюй-бин, выступивший из округа Дай (северные части современных пров. Шаньси и Хэбэй), прошел свыше 2 тыс. ли, «насыпал холм и принес жертвы Небу на горе Ланцзюйсюйшань, принес жертвы Земле на горе Гуянь, дошел до Ханьхая и возвратился назад» ²¹. Местонахождение гор Ланцзюйсюйшань и Гуянь неизвестно, в то время как Ханьхай обычно отождествляется с пустыней Гоби. Однако в указе ханьского императора У-ди в связи с возвращении Хо Цюй-бина из похода говорится, что он пересек великую пустыню (т.е. Гоби), переправился через реку, название которой не указывается, затем перешел через горы Лихоу, переправился через р. Гунлюй, насыпал холм на горе Ланцзюйсюйшань и принес жертвы Небу, насыпал жертвенник и принес жертвы Земле на горе Гуянь, поднявшись на которую смотрел на Ханьхай ²². Как явствует из указа, горы Ланцзюйсюйшань, Гуянь и местность Ханьхай находились не в пустыне Гоби, которую пересек Хо Цюй-бин, а на севере, за ее пределами. Термин Ханьхай — букв. 'море птичьих перьев' — по объяснению Чжан Шоу-цзе (VIII в.) обозначает большое озеро, на котором птицы линяли и выводили своих птенцов ²³. Вполне возможно, что этот термин был связан не с каким-то определенным озером, а относился к целому району. Примеров подобного словообразования в китайском языке много. Так, жэнъ-хай — 'море людей' означает большое скопление народа; шу-хай — 'море деревьев' — тайгу и т. д. Можно думать, что под названием Ханьхай имелся в виду бассейн верхнего течения Амура, славящийся вплоть до настоящего времени обилием водоплавающей птицы.

Согласно данным современной науки, в древности монгольские племена расселялись в основном по рекам Шилке, Ингоде, Аргуни и бассейну Амура в его верхнем течении, т. е. в том же районе, где жили ухуани. Уже сам этот факт — достаточно веское основание относить ухуаней к одному из древних монгольских племен.

После того как Хо Цюй-бин разбил сюнну в их левых землях и подошел к владению ухуаней, они «были переселены за укрепленную линию пяти округов — Шангу, Юйян, Юбэйпин, Ляодун [и Ляоси] следить в интересах династии Хань за передвижениями сюнну» ²⁴. Конечно, это были не все ухуани, большая часть их по-прежнему жила на своих родных землях, причем так продолжалось по крайней мере до периода династии Тан. Цель переселения ухуаней ясна. Они издавна находились во враждебных отношениях с сюнну, и ханьский император У-ди, который более 30 лет вел с последними непрерывные войны, хотел иметь в лице кочевников-ухуаней разведчиков, которые [58] своевременно предупреждали бы его о передвижениях врага.

Второе ухуаньское слово — название женского головного убора гоуцзюэ, о нем сообщается: «Когда женщина достигает брачного возраста, она отращивает волосы, которые делит на пучки и надевает [головной убор] гоуцзюэ, украшенный золотом и яшмой, похожий на имеющийся в Срединном государстве [головной убор] гобуяо» ²⁵. По объяснению ханьского ученого Лю Си, гобуяо — головной убор китайских императриц, украшенный подвесными жемчужинами, качающимися при ходьбе ²⁶.

Иероглифы гоуцзюэ, по реконструкции Карлгрена, имели в древности чтение kukiwat, а сам головной убор похож на головной убор монгольских женщин, известный по китайским средневековым источникам под названием «гугу». Его описания собраны Ван Го-вэем (1877-1927 гг.) и имеются в русском переводе Н.Ц. Мункуева ²⁷. Этот перевод использован нами с некоторыми исправлениями,

В «Мэн-да бэй-лу» указывается: «Все жены вождей имеют головной убор гугу, для которого плетется из железной проволоки остов, напоминающий [китайскую] «бамбуковую жену» (бамбуковый ствол длиною около метра с отверстиями по всей поверхности. В жаркие дни этот ствол берут в обнимку и так спят. Бамбук отличается низкой теплопроводностью, даже в сильную жару воздух внутри ствола остается холодным и на спящего веет прохладой из отверстий. — Прим. Н.Ц. Мункуева), имеющий в высоту свыше трех чи. Его украшают черным с красным отливом шелком с затканным или вышитым узором или жемчугом и золотом. Вверху на остове еще имеется (торчащая вертикально) палочка, которую украшают тканью черного цвета с красным отливом».

Приведенное свидетельство Ван Го-вэй снабжает следующими примечаниями: «В сочинении “Чанчунь чжэньжэнь сиюцзи" [сказано]: “Головной убор замужних женщин [у монголов] делается из бересты, имеет в высоту свыше двух чи и обычно обтягивается черной грубой тканью, а богатые используют [для этой цели] красный тонкий шелк. Верхняя часть [головного убора] похожа на [голову] гуся или утки, и его называют гугу. [Женщины] очень боятся, чтобы кто-нибудь не задел его. При входе в шатер и выходе из него [в этом головном уборе] они должны нагибаться».

В сочинении «Хэй-да ши-люэ» [говорится]: «[Я, Сюй] Тин видел изготовление гугу, при котором делается остов из березы, обтягиваемый тонким красным или золототканным шелком. Наверху прикрепляются четыре веточки ивы или выкованные из железа прутья длиною в один чи, которые обертывают черным войлоком. По существующим вкусам высшие используют для украшения, как и при дворе нашей династии, зеленые перья зимородка или шелковую ткань всех цветов, чтобы они качались [при движении], а низшие пользуются [для этой цели] перьями фазана».

В стихотворении «Сянчэ цибао» из сборника «Луаньцзин цзаюн» поэта Ян Юн-фу [сказано]:

Колышатся [украшения, натянутые как] халат на гугу, [женщина] выдергивает длинные перья и передает их служанкам.

Согласно авторскому примечанию, «во всех случаях, когда [монголки] в гугу едут в. повозках, а длина перьев на головном уборе свыше одного чи, они выдергивают их и передают девушкам-служанкам, которые сидят напротив и держат их в руках. Если даже едут императорские жены на слонах, все равно бывает так».

В сочинении Ху Цзина «Наньсюнь дянь тусян као» (часть вторая) [говорится]: «В “Юнлэ дадянь" под рифмой фу в рубрике “Монгольские головные уборы и одежда" приводится цитата из «Сицзин чжи»: “[Остов] гугу покрывают темно-красным узорным шелком. Остов делается из бамбука, это дает прохладу, а сам остов легок. Высшим сортом считается большой [остов], следующим — средний и следующим — маленький. Передняя часть остова украшается крупным жемчугом, из которого нанизывают рисунки фениксов, драконов, башен, террас и т. д. Кроме того, нанизывают на длинную нить жемчуг или делают из него квадратные украшения, чтобы прикрыть швы. Вставляют также за нити [которыми прикрывают швы] крошечные букетики цветов [из жемчуга]. Делают также инкрустации из сплетенных из золотых нитей деталей, причем выше всего ценятся изображения пагод, украшенные драгоценными камнями. На макушке [остове] имеется крестовина, в которой устанавливаются трубки для перьев, куда вставляются хвосты [петухов], употребляемые для головного убора цзигуань, добываемые на горе Утайшань. Ныне жители Чжэньдина разводят этих петухов из-за хвостов, которые очень дороги. Сзади в гугу втыкают пучки перьев, выкрашенные в разные цвета, похожие на веер в движении"».

Несомненная фонетическая и смысловая близость терминов гоуцзюэ и гугу дает основание говорить, что речь идет об одном и том же женском головном уборе, употреблявшемся как ухуанями, так и средневековыми монголами под одинаковым названием. Если это так, отождествление приобретает важное значение. Оно позволяет говорить о сходстве в одежде и языке ухуаней и монголов, а это — одно из доказательств монгольского происхождения ухуаней.

Этнографические данные. Подавляющее большинство этнографических данных, [59] приводимых в описании обычаев ухуаней, не может служить основанием для определения их этнической принадлежности. Занятие кочевым скотоводством с постоянными перекочевками в поисках травы и воды, охота на диких птиц и зверей, искусство верховой езды и стрельбы из лука, употребление в пищу мяса и кислого молока, уважение к молодым и пренебрежительное отношение к старым, существование левирата, высокое положение женщины в обществе наблюдаются не только у монгольских, но и у тюркских племен. И тем не менее имеются черты, более характерные для монголов, чем для тюрков. В частности, хотя те и другие жили в юртах одинаковой конструкции, у ухуаней выход из юрты был обращен на восток, к солнцу. Это же засвидетельствовал Фу Чжэн, ездивший послом от династии Сун к монголоязычным киданям и сделавший запись: «Все войлочные юрты киданей также обращены на восток» ²⁸.

Ухуани брили головы, считая, что это приносит облегчение и удобство, в то время как сюнну, относящиеся скорее всего к тюркоязычным народам, сохраняли на голове волосы, что видно из жизнеописания военачальника Ли Лина, перешедшего на сторону сюнну. При ханьском императоре Чжао-ди (86—73 гг. до н.э.) к сюнну был отправлен в качестве посла старый друг Ли Лина Жэнь Ли-чжэн, чтобы склонить его вернуться на родину. На пиршестве в честь прибывшего посла его принимали Ли Лин и Вэй Люй, сюннусец по происхождению, родившийся и выросший в Китае. Оба были в сюннуских одеждах, а их волосы на голове по сюннускому обычаю уложены в остроконечный пучок. На предложение вернуться в Китай Ли Лин ничего не ответил, а затем, погладив волосы, сказал: «Я уже надел хускую [сюннускую] одежду» ²⁹.

Точно так же, как у ухуаней существовала священная гора Чишань, у монголоязычных киданей священной считалась гора Хэйшань. Е Лун-ли рассказывает: «В день зимнего солнцестояния... глава государства, обратившись лицом к северу, совершает преклонение горе Хэйшань, возливает вино и приносит жертвы духу этой горы. Как говорят, души умерших киданей находятся в ведении духа горы Хэйшань. Кроме того, кидане рассказывают, что все умершие находятся в ведении духа этой горы, не исключая и богатых. Гора Хэйшань у киданей подобна горе Дайцзун (она же Дайшань) у китайцев, которой подведомственны души всех умерших» ³⁰. Приведенная цитата говорит об общности религиозных представлений у ухуаней и киданей.

Основываясь на свидетельствах о том, что ухуани занимали древние монгольские земли в бассейне верхнего течения Амура, учитывая возможности отождествить два сохранившихся слова — этноним ухуанъ и название женского головного убора гоуцзюэ — с соответствующими монгольскими словами и принимая во внимание наличие некоторых характерных обычаев, общих для монголов и ухуаней, можно предполагать, что ухуани относились к монголам и были первым монгольским племенем, о котором сообщают китайские источники.

Этническая принадлежность сяньби

После того как Маодунь нанес поражение дунху, они рассеялись в разные стороны. Одна часть бежавших осела у горы Ухуань, другая — у горы Сяньби, с названиями которых связаны этнонимы ухуань и сяньби. На новом месте сяньбийцы жили рядом с ухуанями и не поддерживали отношений со Срединным государством. Из этого следует, что сяньбийцы, как и ухуани, занимали земли в бассейне верхнего течения Амура, искони заселенные монгольскими племенами. В правлении позднеханьского императора Гуан-у (25-58 гг.) они совместно с сюнну стали совершать набеги на северные китайские границы. В 49 г. сяньбийцы впервые прислали к ханьскому двору послов, установив таким образом отношения с Китаем.

Вопрос об этногенезе сяньбийцев уже давно привлек внимание японского профессора Сиратори. Его работа «Исследование народов, входящих в группу дунху», хотя и недостаточно аргументированная в лингвистическом отношении, представляет значительную ценность из-за большого количества фактического материала, а поэтому широко используется нами. К сожалению, из языка сяньбийцев сохранились только топонимические названия, но в большинстве случаев для них имеется буквальный китайский перевод, что облегчает определение их значений.

Лингвистические данные. 1. Гора Сяньби и этноним сяньби.

Фань Е пишет: «Сяньби так же [как и ухуани] ветвь [народа] дунху. Они отдельно осели у горы Сяньби, от которой получили свое название» ³¹. Китайские источники по-разному определяют местонахождение горы Сяньби. В работе «Тун-дянь» танского ученого Ду Ю, с одной стороны, отмечается, что эта гора находилась в уезде Лючэн (главный город уезда стоял на месте современного населенного пункта Цзинъаньпу в 60 ли к юго-западу от уездного г. Чанли в пров. Хэбэй) и лежала к востоку от Цзичэна, расположенного в 200 ли к юго-востоку от уездного города) а с другой стороны, [60] говорится, что за укрепленной линией, в ста ли к северу от округа Ляоси также имеется гора Сяньби. Приведя указанные свидетельства, автор «Жэхэ чжи» («Описание Жэхэ») замечает: «Поскольку в Тун-дянь дается два местонахождения горы Сяньби, ясно, что уже во времена Ду Ю нельзя было определить ее местонахождение» ³². В сочинении «Итун чжи» ³³ приводится свидетельство «Истории Поздней династии Хань» о том, что сяньбийцы собирались в последнем месяце весны на р. Жаолэ, к югу от этой реки лежала киданьская область Дадинфу, входившая в район Восточной столицы. Отсюда делается вывод, что где-то здесь должна была находиться и гора Сяньби. Однако р. Жаолэ, которую авторы «Итун чжи» отождествляют с современной Инцзиньхэ, протекает по территории трех уездов — Чифын, Цзяньчан и Чаоян, в связи с чем трудно определить, где находилась гора. Гу Цзу-юй (1631-1693 гг.) в главе 18 сочинения «Души фанъюй цзияо» отмечает, что «некоторые считают, что Сяньби — это другое название горы Циншань» и, ссылаясь на «Тун-дянь», говорит, что гора Циншань находилась в 190 ли к востоку от г. Лючэн ³⁴. Хотя Гу Цзу-юй отождествляет гору Сяньби с Циншань, в «Старой Истории династии Тан», в части, посвященной киданям, указывается: «Кидане, являвшиеся вассалами туцзюэ, часто воевали с [племенем] си, а в случае неудачи укрывались в горах Циншань и Сяньби» ³⁵. Из этого свидетельства ясно, что Сяньби и Циншань — разные горы.

Разобрав свидетельства китайских источников, Сиратори приходит к выводу о невозможности определить местонахождение горы Сяньби. В этом он совершенно прав. Искать гору Сяньби где-то вблизи границ Китая, как это делают китайские авторы, бесполезно. Ведь, по свидетельству Фань Е, «в начале династии Хань сяньбийцы так же [как и ухуани] были разбиты Маодунем и бежали в земли, расположенные далеко от укрепленной линии в округе Ляодун, где жили рядом с ухуанями, никогда не устанавливая связей со Срединным государством» ³⁶. Следовательно, если ухуани занимали земли в бассейне верхнего течения Амура, там же должны были находиться и сяньбийцы, жившие рядом с ухуанями, и там же должна была лежать гора Сяньби, от которой они получили свое название.

Проф. Сиратори предпринял интересную попытку определить значение слова сяньби. Он обратил внимание на письмо ханьского императора Сяо-вэня сюннускому правителю Маодуню (174 г. до н.э.). В этом письме перечисляются отправленные подарки, среди которых золотой пояс, украшенный раковинами, и золотая пряжка для пояса, названная некитайским словом сюйпи ³⁷. Включенное в текст чужеземное слово вызвало многочисленные объяснения китайских авторов, собранные комментатором «Исторических записок» Сыма Чжэном (713-742 гг.). В своем комментарии он отмечает, что иероглифы сюйпи в различных источниках пишутся по-разному. В «Истории династии Хань», в аналогичном тексте, стоят иероглифы сипи, причем, как считает Мэн Кан (180-260 гг.), они означают 'большой пояс на талию', а Янь Ши-гу (581-645 гг.) говорит: «Сипи — это пряжка на поясе хусцев. Ее называют также сяньби или шиби, но все эти названия обозначают одну и ту же вещь» ³⁸. В «Чжаньго цэ» говорится, что Улин-ван, правитель владения Чжао, пожаловал Чжоу Шао украшенный раковинами пояс с золотой шиби, и, как считает комментатор Янь Ду, под шиби имеется в виду пряжка на кожаном поясе хусцев. В письме к Доу Сяню Бань Гу говорит о пожаловании ему пояса с золотой головой сиби. Однако наибольший интерес представляет толкование Чжан Яня (комментатора III в. до н.э.), который говорит, что сюйпи — это «сяньби голодай и является названием зверя, предвещающего счастье; [племена] дунху любят носить такие пояса» ³⁹. Как считает Сиратори, сяньби голо — не китайские слова, дай — кит. 'пояс', а «название зверя, предвещающего счастье» — перевод чужеземных слов на китайский язык.

В маньчжурском языке понятия «добрый знак», «знамение», «счастливое предзнаменование», «предвестие» передаются словом саби, производными от которого являются сабиньту — 'самка баснословного зверя' и сибитунь — названия баснословного зверя, вышиною в сажень, у которого голова сайги: гio, хвост и копыта коровы, голова барана, ноги лошади, с одним рогом, на конце которого кусок мяса. Ему приписывают свойства милостивого, так что он не топчет червя и не мнет травы ⁴⁰. Таким образом, слово, переданное в китайской транскрипции как сюйпи, сипи, сяньби и шиби, фонетически близко к саби и имеет с ним аналогичное значение — «счастливое предзнаменование». Слово голо — 'дикий зверь' фонетически близко к маньчжурскому гуругу и монгольскому gurugesun ~ gurugesu — 'дикий зверь', 'четвероногое животное' ⁴¹. Отсюда сяньби [61] голодай — 'пояс с пряжкой с изображением баснословного зверя, предвещающего счастье' ⁴². Подобное толкование хорошо согласуется с данными современной археологии, в распоряжении которой имеется много золотых блях и пряжек с изображениями фантастических животных, найденных в Южной Сибири и относящихся ко времени существования государства сюнну.

Итак, название горы Сяньби, с которой тесно связан этноним сяньби, означало «гора, предвещающая счастье», или «счастливая гора».

2. Река Жаолэшуй. Местонахождение и происхождение названия. На берегах р. Жаолэшуй, которую в тексте «Вэй шу» Юй Хуань называет Цзолэшуй ⁴³, сяньбийцы собирались в последнем месяце весны и совершали свадебные обряды. Китайские авторы затратили немало труда для определения местонахождения этой реки. В частности, минский ученый Гу Цзу-юй (1631-1693 гг.) в главе 18 своего труда «Души фанюй цзияо» пишет: «Река Жаолэшуй находится к северу от караула Данин (в ста ли к северу от уездного города Пинцюань в Жэхэ). Также берет начало в горах Маюйшань, течет на северо-восток и впадает в Хуанхэ (Шара-Мурэн). После карательного похода вэйского императора У-ди (Цао Цао) на север против ухуаней вождь [племени] кумоси учредил на ней свою ставку». Далее Гу Цзу-юй, ссылаясь на зафиксированные исторические факты, приводит многочисленные названия, под которыми р. Жаолэшуй упоминается в китайских источниках. Он отмечает: «В 3-м году эры правления Тай-нин (325 г.) Ши Лэ приказал Юйвэнь Ци-дэгую напасть на Мужун Хуая, для отражения которого Мужун Хуай послал своего сына Мужун Хуана. Цидэгуй оказал сопротивление на р. Цзяошуй, но потерпел сильное поражение ⁴⁴». Упоминаемая здесь р. Цзяошуй — другое название р. Жаолэшуй.

Эта же река известна под названием Жолошуй. В 13-м году эры правления Тай-юань (388 г.) Тоба Гуй разбил кумоси к югу от р. Жолошуй ⁴⁵. Жаолэшуй называют также Цзяолошуй. Во 2-м году эры правления Лун-ань (398 г.), когда Мужун Бао перенес столицу в Лунчэн, ему посоветовали неожиданно напасть на кумоси, в связи с чем он переправился на севере через р. Цзяолошуй ⁴⁶. Ссылаясь на сочинение «Ляо чжи», Гу Цзу-юй сообщает, что, потерпев поражение от Мужун Хуана, кумоси переселились в земли между Сун и Мо, но затем снова появились в районе к югу от р. Жаолэшуй и к северу от р. Вэньюйшуй. При династии Тан здесь было создано жаолэское генерал-губернаторство, получившее название от р. Жаолэ, которую называют также Хуанхэ (Желтая река), поскольку она впадает в р. Хуаншуй (Шара-Мурэн). И, наконец, в сочинении «Бэйбянь шиши» говорится, что «река Хуанхэ (Шара-Мурэн) находится примерно в тысячу триста ли от Цзимыня. Река не очень широка и глубока. Большинство местного населения пасет на ней скот. Ее называют также Бэйху-анхэ или по-туземному Кара-Мурэн. Некоторые называют Хуанхэ Улунцзян».

Итак, по свидетельству Гу Цзу-юя, р. Жаолэшуй, или Цзолэшуй, упоминается в китайских источниках под названиями Цзяошуй, Жолошуй, Цзяолошуй, Хуанхэ, Бэйхуанхэ, Кара-Мурэн и Улунцзян, но ни одно из них не отождествляется ни с одной из известных рек. Исходя из утверждения, что р. Жаолэшуй брала начало в горах Маюйшань, текла на северо-восток и впадала в Шара-Мурэн, можно думать, что Гу Цзу-юй имеет в виду современную р. Лаохахэ. Однако этому противоречит свидетельство, что кумоси жили к югу от Жаолэшуй и к северу от Вэньюйшуй, поскольку Вэньюйшуй — древнее название Лаохахэ. Возможно также, что под Жаолэшуй имеется в виду р. Инцзинхэ, протекающая по территории уезда Чифын и впадающая в Лаохахэ.

Более определенно свидетельство «Жэхэ чжи» («Описание Жэхэ»), в котором Жаолэшуй отождествляется с р. Инцзиньхэ. В этом сочинении указывается: «В “Истории династии Вэй" река Жаолэ называется Жолошуй, в “Шилю го чуньцю" — Цзяолэщуй и в ,,Тун-дяне"— Жулохуаньшуй. Несмотря на разницу в названиях, все они относятся к одной и той же реке». В «Итун чжи» говорится, что Жаолэшуй — одно из названий современной р. Хуанхэ (Шара-Мурэн). Рассмотрим это утверждение. В комментарии к «Хань шу» только сообщается, что Жаолэшуй находилась к северу от области Инчжоу, в последующих же официальных историях «Суй шу» и «Тан шу» отмечается, что на берегах Хуаншуй жили кидане, а земли в бассейне Жаолэшуй принадлежали кумоси. В «Истории династии Вэй», в основных записях о деяниях основателя этой династии, а также в «Шилю го чуньцю» указывается, что Тай-цзу переправлялся через Жаолэшуй во время карательного похода против кумоси. По свидетельству «Тун-дянь», кумоси распоряжались землями к северу от Жаолэшуй. Таким образом, несомненно, по р. Жаолэ жили кумоси.

Судя по материалам о киданях и кумоси в «Истории династии Тан», все киданьские вожди, изъявившие покорность Китаю, назначались генерал-губернаторами области Сунмо. Название области возникло в связи с тем, что часть их владения была занята пустынной землей (мо), а часть — сосновым лесом (сун). В то же время изъявлявшие покорность вожди кумоси назначались генерал-губернаторами области Жаолэ, которая получила свое название [62] от находившейся в ней, р. Жаолэ. В дорожных записях Фу Би, ездившего послом к киданям, рассказы кается, что, выехав из Средней столицы на север и проехав 260 ли, он прибыл на подворье Чунсиньгуань, за которым пошли старые киданьские земли, между тем как к югу от подворья лежали земли кумоси. Совершенно ясно, что территория, занятая кумоси, не переходила на севере за хр. Сунсинлин и для названия области Жаолэ, которую они занимали, не могло быть использовано название реки, находившейся в землях киданей. Кроме того, в «Старой Истории династии Тан» в повествовании о киданях говорится, что они жили к югу от Хуаншуй (Шара-Мурэн), а в повествовании о кумоси сказано: «От реки Жаолэ, находящейся к северо-западу от Инчжоу, попадаешь в их владение». Приведенные свидетельства позволяют считать, что оба названия, Хуаншуй и Жаолэ, употреблялись самостоятельно и никак не могут относиться к одной и той же реке.

Из больших рек к северу от караула Данин имеется только одна — Инцзиньхэ, и именно ее в древности называли Жаолэшуй. Земли караула Данин при государстве Ляо входили в район Средней столицы, о котором сообщается, что он находился к югу от р. Жаолэ. Из этого ясно, что река протекала на севере указанного района. Кроме того, в «Ляо ши» говорится, что в области Гаочжоу имелась р. Лэхэ (автор «Жэхэ чжи» принимает ее за Жаолэ). Поскольку к югу от Гаочжоу в 140 ли лежала Средняя столица, р. Лэхэ находилась к северу от нее, что совпадает с современной р. Инцзиньхэ, протекающей к северу от областного г. Пинцюань (обл. Пинцюань занимала земли, входившие в государстве Ляо в район Средней столицы).

В сочинении «Души фанюй цэияо» сообщается, что р. Жаолэ находилась к северу от караула Данин, брала начало в горах Маюйшань, текла на северо-восток и впадала в Хуанхэ (Шара-Мурэн). Это может быть только Лаохэ, вытекающая из гор Маюйшань, в то время как истоки Инцзиньхэ находятся далеко от этих гор. По-видимому, нельзя полностью полагаться на свидетельство «Души фанюй цзияо».

Утверждения «Жэхэ чжи» о том, что Жаолэ — современная р. Инцзиньхэ и что Хуанхэ и Жаолэ — разные реки, вызвали возражения проф. Сиратори. Он говорит, что в главе 196 сочинения «Тун-дянь» в примечании к названию р. Жаолэ отмечается, что она находилась в округе Лючэн. Главный город этого округа лежал вблизи современного уездного г. Чаоян, и, казалось бы, здесь же неподалеку должна была находиться и р. Жаолэ. Однако в главе 200 «Тун-дянь» в повествовании о кумоси сказано: «Распоряжались районом к северу от реки Жаолэ, т. е. древними сяньбийскими землями». Согласно примечанию к цитате, это «другое название Жулохуаныпуй, которое, по-видимому, является искаженным названием Жаолэ». Кроме того, в следующем ниже примечании сообщается, что «кочевья кумоси находились более чем в двух тысячах ли к северо-востоку от современного города Лючэн». Отсюда ясно, что основные земли кумоси были расположены весьма далеко от Лючэна, поэтому р. Жаолэ, место их расселения, не могла находиться вблизи Чаояна.

Помочь определению местонахождения Жаолэ может, по мнению Сиратори, ее другое название — Жулохуань. Оно встречается в повествовании о племени уцзи в «Вэй шу» при описании дороги от Хэлуна (современный г. Чаоян) до их земель: «Более чем в двухстах ли к северу от Хэлуна находится гора Шаньюйшань. Через тринадцать дней пути от этой горы на север лежит гора Цилишань. Еще через семь дней пути на север подъезжаешь к реке Жулогуй, ширина которой более одного ли. Отсюда через пятнадцать дней пути на север доезжаешь до реки Тайлушуй. Далее через восемнадцать дней пути на северо-восток прибываешь во владение уцзи. В их владении имеется большая река, шириною свыше трех ли, которую называют Сумошуй». Об обратном пути из земель уцзи до Хэлуна рассказал посол уцзи Иличжи, прибывший в эру правления Янь-син (471-475 гг.) ко двору династии Северная Вэй. По его словам, «выехав из владения, он поднялся на лодке по реке Наньхэ и, двигаясь на запад, приплыл к реке Тайлихэ. Здесь он потопил лодку, вышел на южный берег реки и дальше двигался по суше. Затем переправился через реку Логу и по западной окраине киданьских земель прибыл в Хэлун».

При сопоставлении двух приведенных отрывков становится очевидным, что р. Логу, названная в аналогичном тексте «Бэй ши» Логуйшуй (гл. 94, л. 16а), соответствует Жулогуй, а р. Тайли, упоминаемая в «Бэй ши» под названием Тайяолушуй (гл. 94, л. 16а), — р. Тайлу. Разница в названиях объясняется, по-видимому, тем, что авторы «Вэй шу» и «Бэй ши» пользовались различными источниками.

Если отождествить приведенные географические названия с современными, то Хэлун — это город Чаоян; р. Тайлушуй (Тайлихэ), называемая в «Новой Истории династии Тан» Талоухэ, а в «Ляо ши» и «Цзинь ши» — Таоэрхэ,— современная р. Таоэрхэ; р. Сумошуй, упоминаемая в «Новой Истории династии Тан» под названием Сумошуй (два варианта написания) — современная Сунгари; р. Наньхэ, встречающаяся в «Вэй шу» под названием Нахэ, а в «Тан шу» под названием Нахэ, — Амур. Таким образом, путь до земель уцзи шел от Чаояна на север через аймаки Аохань и Наймань, далее через Шара-Мурэн, на северо-востоке до нижнего течения Таоэрхэ, откуда по Сунгари в Амур. Р. Жулогуй находилась примерно в 22 днях пути от Чаояна, а от нее в 15 днях [63] пути протекала Тайлушуй (Таоэрхэ), причем здесь нет никаких других рек шириной более одного ли, кроме Шара-Мурэн. Поэтому, основываясь на свидетельстве «Тун-дянь», что Жулохуань — искаженное название Жаолэ, последнюю можно отождествить только с Шара-Мурэн. «Тун-дянь» отождествляет Жулохуань с современной р. Инцзиньхэ, но тогда, чтобы проехать от Чаояна до Сунгари и переправиться через нее, было бы необходимо сделать большой крюк на северо-запад.

В главе 70 «Жэхэ чжи» приводится цитата из «Шилю го Чуньцю»: «Мужун Бао неожиданно напал на кумоси. В день цзи-вэй он выступил на север, а в день цзя-шэнь переправился через реку Цзяолэшуй, находившуюся в однодневном переходе от Лунчэна (Чаоян)». Упоминаемая эдесь р. Цзяолэшуй — другая транскрипция Жаолэшуй, но тогда, исходя из сообщения, что она находилась в однодневном переходе от Лунчэна, ее нельзя отождествлять с Шара-Мурэн. Однако внимательно присмотримся к тексту: Мужун Бао выступил в день цзи-вэй из Лунчэна, а в день цзя-шэнь прибыл на берега Цзяолэшуй, ему понадобилось на это 26 дней, поэтому в «Шилю го чуньцю» допущена ошибка — вместо «однодневный переход» следовало сказать «месячный». Становится ясно, что Цзяолэшуй находилась далеко от Чаояна и ее нельзя отождествлять с Инцзиньхэ.

Рассмотрев свидетельства китайских источников и отождествив р. Жаолэ, или Цзолэ, с Шара-Мурэи, Сиратори приходит к выводу, что названия Жаолэ и Цзолэ — транскрипция некитайского слова, поэтому неудивительно, что эта же река называется в «Вэй шу» Жулогуй, Логушуй, Жолошуй и Жошуй, в «Бэй ши» — Логуйшуй, в «Шилю го чуньцю» — Цзяолэшуй и Цзяошуй, в «Тун-дяне» — Жулохуаньшуй. В «Удай шицзи» об этой же реке говорится: «Кидане становятся известными в Срединном государстве, начиная с Поздней династии Вэй. Некоторые говорят, что они одного корня, но разной ветви с кумоси. Место, где они живут, называется Сяологэ моли. Моли означает река» ⁴⁷. Значение названия Сяологэ раскрывается в «Цидань го чжи»: «В их землях есть две реки. Одна называется Бэймели моли», которую называют также Таовэйсы моли. Берет начало в горах Маюйшань, находящихся к западу от Средней столицы, и течет на северо-восток. На китайском языке это так называемая река Тухэ (Земляная река). Другая называется Сяологэ моли (судя по тексту Удай ши в «Цидань го чжи» ошибочно вместо иероглифа сяо поставлен похожий на него иероглиф няо), которую называют также Нюйгу моли. Берет начало в местности Пинди сунлин, к юго-западу от Жаочжоу, и течет прямо на восток. На китайском языке это так называемая река Хуанхэ» ⁴⁸.

Хуанхо, или Хуаншуй, пишется в китайских источниках по-разному, в одних случаях Хуаншуй (Желтая река), в других употреблен иероглиф хуан — 'желтый' с ключевым знаком шуй — 'вода'. Объясняя это расхождение, автор «Жэхэ чжи» в главе 71 говорит: «В “Старой Истории династии Тан" в повествовании о киданях и в жизнеописании Ань Лушаня во всех случаях пишется Хуаншуй (Желтая река). Написание Хуаншуй (с другим иероглифом) появляется, только начиная с “Новой Истории династии Тан", и его придерживаются более поздние истории государств Ляо и Цзинь. В “Итун чжи" говорится, что так было сделано, чтобы установить различие с Хуанхэ». Таким образом, независимо от написания, Хуаншуй — Желтая река.

Понятие «желтый» в монгольских языках передается словами шipa, шара, а при необходимости выразить неполноту качестве к имени прилагательному прибавляется суффикс ха, хан. Поэтому шiра, шара — 'желтый', шipaxa, шipaxaн, шараха, шарахан, — 'желтоватый'. Исходя из этого, Сиратори рассматривает названия Жулогуй и Сяологэ как транскрипцию монгольского шараха; Жулохуань как шарахан; Цзолэ, Жаолэ, Жоло и Цзяоло как шара.

Итак, р. Жаолэ — современная р. Шара-Мурэн, а ее название — китайская транскрипция монгольского шара — 'желтый'.

3. Таньшихуай — выдающийся сяньбийский вождь. Фан Е свидетельствует: «Его отец Тоулухоу в прошлом три года служил в войсках сюнну, и в это время его жена, остававшаяся дома, родила сына. Когда Тоулухоу вернулся, это удивило его и он хотел убить ребенка. Однако жена сказала, что как-то днем, идя по, дороге, она услышала удар грома. Когда она подняла голову, чтобы посмотреть на небо, ей в рот упала градинка, которую она проглотила, после чего забеременела и через десять месяцев родила сына. Этого ребенка, сказала жена, несомненно ждет необыкновенное, поэтому его следует вырастить и посмотреть, что его ожидает. Тоулухоу не послушал жену и выбросил младенца. Тогда жена тайно сказала домашним, чтобы они подобрали и вырастили ребенка, которому она дала прозвище Таньшихуай» ⁴⁹.

Таньшихуай получил прозвище в связи с якобы ожидавшей его необыкновенной судьбой, о чем сказала мать. В монгольском языке понятия «чудо», «диво», «странность», «чудный», «дивный», «странный», «замечательный», «достопримечательный» выражаются словом tangsuq или с уменьшительным суффиксом — [64] tangsuggan ⁵⁰, транскрипцией которого и является прозвище Таньшихуай ⁵¹.

4. Таньхань — название горы, находившейся более чем в 300 ли к северу от Гаолю, около которой Таньшихуай учредил свою ставку. По мнению Сиратори, г. Гаолю находился на северо-востоке бывшей области Датунфу (главный город области, современный Датун) в Шаньси, поэтому лежавшая от него в 300 ли к северу ставка Таньшихуая должна была находиться вблизи современного Чжанцзякоу. До возвышения сяньбийцев на этих землях жили ухуани, причем «особенно сильными и богатыми были жившие за укрепленной линией округа Шангу у горы Байшань» ⁵².

На этом основании Сиратори высказал предположение, что Таньхань и Байшань — одна и та же гора, названная в первом случае на языке кочевников, а во втором — по-китайски. Байшань — букв. «Белая гора», а понятие «белый» выражается в монгольских языках, словами чаган, чахан, китайской транскрипцией которых является Таньхань ⁵³.

5. Р. Ухоуцинь. Местонахождение и происхождение названия. Фань Е пишет: «Численность сяньбийцев увеличивалась с каждым днем, скотоводство и охота уже не могли удовлетворить их потребностей в пище, поэтому Таньшихуай выехал осмотреть свои земли. Он увидел реку Ухоуцинь, занимавшую площадь в несколько сот ли. Вода в реке стояла на месте и не текла; в ней была рыба, которую не могли поймать. Услышав, что жители владения Вожэнь искусны в ловле рыбы сетями, Таньшихуай напал на востоке на это владение, захватил более тысячи семей и переселил их на берега реки [Ухоу]цинь, приказав ловить рыбу, чтобы восполнить недостаток в пище» ⁵⁴.

Сиратори отождествляет р. Ухоуцинь с современной Лаохахэ. Он отмечает, что в прошлом р. Лаохахэ была известна под различными названиями. В частности, в «Суй шу», в разделе, посвященном киданям, говорится: «Они жили по реке Тохэчэнь, в двухстах ли к северу от округа Ляоси» ⁵⁵. В новой и старой историях династии Тан эта река называется Тухучжэнь, однако наблюдается различие в написании первого иероглифа ⁵⁶. В «Цидань го чжи» читаем: «В их землях есть две реки. Одна называется Бэймели моли, которую называют также Таовэйсы моли. Берет начало в горах Майюшань, находящихся к западу от Средней столицы, и течет на северо-восток. На китайском языке это так называемая река Тухэ [Земляная река]» ⁵⁷.

Тохэчэнь, Тухучжэнь и Таовэйсы — китайская транскрипция иноязычного слова, означавшего, по свидетельству «Цидань го чжи», «земля», в связи с чем и возникло китайское название Тухэ (Земляная река). Это название употреблялось в хрониках государств Ляо ⁵⁸ и Цзинь ⁵⁹ и сохранялось по крайней мере до начала династии Цин, о чем говорит следующая цитата из «Души фанюй цзияо»: «Река Тухэ берет начало в горах Маюйшань, течет по южной части караула Данин, поворачивает на северо-восток к горе Муешань, находящейся в карауле Ноинь, и сливается с Хуанхэ (Шара-Мурэн)».

Происхождение названия Тухэ объясняется в главе 70 сочинения «Жэхэ чжи»: «Река Лаохахэ — то же, что и река Тухэ, причем до настоящего времени употребляется и то и другое название. В “Суй шу" она называется Тохэчэнь, а в “Тан шу" — Тухучжэнь, что является транскрипцией одного и того же названия. В “Ляо ши" и “Цзинь ши" ее называют Тухэ, сокращенной формой от Тухэчжэнь (т.е. взят только первый иероглиф ту)». Сиратори возражает против этого утверждения и считает, что Тухэ — не сокращенная форма от Тухэчжэнь, а перевод на китайский язык монгольского to?osun ~ to?osu — 'пыль, земля' ⁶⁰. На этом основании он полагает, что иероглиф у в названии р. Ухоуцинь употреблен ошибочно вместо похожего на него иероглифа, имеющего чтение дао. В этом случае Ухоуцинь следует читать как Даохоуцинь, что фонетически близко к монгольскому to?osun.

Таким образом, большинство топонимических названий, упоминаемых в истории сяньби, благодаря буквальному переводу на китайский язык может быть отождествлено с соответствующими монгольскими словами. Первоначально, по свидетельству Фань Е, сяньбийцы жили рядом с ухуанями, занимавшими земли в бассейне верхнего течения Амура, которые издавна принадлежали различным монгольским племенам, одним из которых можно считать сяньби. Их обычаи походили на обычаи ухуаней, т. е. были более свойственны монголам, чем тюркам. Все это дает основание считать сяньбийцев, как и ухуаней, одним из древних монгольских племен.

Общественный строй ухуаней и сяньбийцев

Наиболее полные сведения об ухуанях и сяньбийцах дошли до нас благодаря труду Фань Е «История Поздней династии Хань». В кратком отрывке, посвященном обычаям ухуаней, Фань Е удалось отразить основные занятия ухуаней, рассказать о формах собственности на средства производства, обрисовать в общих чертах их общественную организацию. В то же время в рассказе о сяньби, за исключением отдельных деталей, нет сведений, позволяющих судить об их общественном строе. Однако все, что Фань Е сообщает об ухуанях, относится и к сянъбийцам, поскольку, по его словам, у них были одинаковые обычаи. Чтобы не повторяться, Фань Е рассказывает о первых более подробно, чем о вторых. Следуя за ним, мы также будем говорить лишь об ухуанях, имея в виду, что все сказанное справедливо и для сяньби.

Хозяйство ухуаней. Главным занятием ухуаней было кочевое скотоводство, о чем говорит принятая китайскими историками традиционная формула, применяемая в отношении всех кочевников: «пасут скот, отыскивая песта с [хорошей] водой и травой». Пожалуй, наиболее ярко эта формула раскрыта сановником Чао Цо в докладе ханьскому императору Сяо-вэню, в котором он писал: «Хусцы (сюнну) питаются мясом, пьют кислое молоко, одеваются в кожи и меха, не имеют ни городов, обнесенных внутренними и внешними стенами, ни жилищ в полях, служащих пристанищем. Они живут, бродя по широким степям, подобно летающим птицам или бегающим зверям, останавливаются там, где есть прекрасная трава и вкусная вода, когда же трава кончается, а вода иссякает, переходят на другое место» ⁶¹. Подобная система хозяйства может быть с полным правом названа первобытным скотоводством. «Самой характерной ее особенностью является минимальное вмешательство человека в совершающиеся естественно-исторические процессы» ⁶².

Хотя Фань Е не сообщает, какие виды скота разводили ухуани, об этом можно судить, основываясь на косвенных свидетельствах. Например, в качестве свадебных подарков ухуани использовали крупный рогатый скот, лошадей и овец. Этими же животными они откупались от наказания. Ежегодная дань, которую ухуани платили сюнну, состояла из крупного рогатого скота, лошадей и овечьих шкур ⁶³. Следовательно, основными видами животных были лошади, крупный рогатый скот и овцы. Скот давал мясо и кислое молоко в пищу, грубую и тонкую шерсть, из которой делали ткани для одежды. Искусные наездники и стрелки из лука, ухуани придавали важное значение охоте.

Таким образом, как и другие кочевые народы, они были номадами — пастухами и охотниками одновременно, но основу их экономической жизни составляло скотоводство.

Из-за ограниченности травяных ресурсов и количества дичи, скотоводство и охота не могли обеспечить всех потребностей в пище, приходилось изыскивать другие источники питания. В этой связи интересно сообщение о деятельности выдающегося сяньбииского вождя Таньшихуая: «Численность сяньбийцев увеличивалась с каждым днем, скотоводство и охота уже не могли удовлетворить их потребностей в пище, поэтому Танынихуай выехал осмотреть свои земли. Он увидел реку Ухоуцинь, занимавшую площадь в несколько сот ли. Вода в реке стояла на месте и не текла; в ней была рыба, которую не могли поймать. Услышав, что жители владения Вожэнь искусны в ловле рыбы сетями, Таньшихуай напал на востоке на это владение, захватил более тысячи семей и переселил их на берега реки [Ухоу]цинь, приказав ловить рыбу, чтобы восполнить недостаток в пище» ⁶⁴. Очевидно, что сяньбийцы не знали рыболовства.

Занимались ухуани и земледелием, о чем свидетельствует Юй Хуань: «При возделывании земли время работ всегда определяют по крику кукушки. Земля благоприятна для произрастания черного проса и [растения] дунцян. Дунцян напоминает по виду пэнцао (erigeron acris), а его семена похожи на семена подсолнечника. Созревает в десятой луне» ⁶⁵. Однако земледелие носило ограниченный характер. Об этом можно судить по набору сельскохозяйственных культур. Фань Е вообще не упоминает о земледелии, а Юй Хуань добавляет, что ухуани «в отношении обрушенного зерна всегда полагались на Срединное государство».

Предметы, необходимые для несложного кочевого хозяйства, ухуани производили сами, причем существовало известное разделение труда. Женщины вышивали по коже, делали узорчатые вышивки, ткали шерстяные ткани, а мужчины изготовляли луки, стрелы, седла и уздечки, ковали оружие из металла и железа. Однако как бы ни были малы их жизненные потребности, ухуани уже были вовлечены в торговлю с соседними странами. Сообщения о торговле чрезвычайно скупы, но все же имеется несколько прямых указаний на ее существование. При Ван Мане ухуаням было объявлено, что они не должны больше платить налогов сюнну. Со своей стороны сюнну, руководствуясь старыми правилами, отправили [66] посла требовать у ухуаней уплаты налога, причем за послом последовали сюннуские мужчины и женщины, желавшие торговать ⁶⁶. Более важное значение имела торговля с Китаем. Известно, что кочевое скотоводство не может удовлетворить всех потребностей кочевников, поэтому ухуани были заинтересованы в получении из Китая ряда необходимых предметов: зерна, тканей, ремесленных изделий. Вместе с тем и земледельческому Китаю было экономически выгодно получать от кочевников, занимавшихся разведением скота в степях, живой скот, шкуры и т.д. ⁶⁷

Собственность на средства производства. Скот, основное богатство ухуаней, находился как в частной семейной, так и в личной собственности. Подобный вывод можно сделать на основании многочисленных свидетельств источников. В частности, Фань Е отмечает, что «от старейшин и ниже каждый сам пасет скот и ведет хозяйство, не привлекая друг друга к выполнению трудовых повинностей» ⁶⁸. При описании похоронного обряда говорится: «Берут лошадь, на которой умерший ездил, его одежду и вещи, все сжигают и провожают покойного» ⁶⁹. Поскольку лошадь была верховой, она, несомненно, была собственностью того человека, который на ней ездил, точно так же, как его одежда и вещи. Согласно нормам обычного права, в случае грабежа или убийства членам кочевья разрешалось мстить самим, но если стороны не могли прийти к соглашению, они являлись к старейшине, который разрешал виновному откупиться от наказания лошадьми, крупным рогатым скотом и овцами. Когда Таньшихуай был юношей, старейшина соседнего кочевья угнал скот, принадлежавший родителям его матери. Таньшихуай отбил его, бесстрашно напав на похитителя.

Любопытно свидетельство Бань Гу. После того как Ван Ман узурпировал престол, ухуаням было приказано не платить больше налогов сюнну. Когда сюнну, руководствуясь старыми правилами, стали требовать уплаты налога, ухуани убили приехавшего к ним посла. Разгневанный шаньюй отправил войска, которые разбили ухуаней и угнали в плен около тысячи женщин и детей. Затем ухуаням было объявлено: «Приходите выкупать с лошадьми, кожами и полотном». Более двух тысяч родственников угнанных в плен явились с имуществом и скотом выкупать их, но сюнну взяли выкуп, а явившихся задержали и не отпустили обратно ⁷⁰. Характерно, что выкупать пленных явились не племя или род, а их родственники. Приведенные сведения убедительно говорят о наличии личной и частной семейной собственности. Никаких указаний о родовой собственности на скот или хотя бы о ее пережитках в источниках не содержится.

Па вопрос о пастбищах проливает свет свидетельство о том, что «во главе каждого рода (ило) имеется небольшой вождь». Можно полагать, что в основном ухуани кочевали родами по более или менее определенной пастбищной территории. Если бы каждый передвигался со стадами, где ему вздумается, вождь бы не смог осуществлять свои права. Перекочевки родов проводились в границах территории, которая считалась собственностью того или иного кочевья или племени. В «Саньго чжи» говорится: «На восток от Гаолю и к западу от племени хуймо имелось несколько десятков сяньбийских кочевий, земли которых старейшины Кэбинэн, Мицзя и Сули прирезали к себе и управляли ими, имея между собой разграничительные границы» ⁷¹. Из приведенной цитаты ясно, что каждое сяньбийское кочевье имело свои земли, которые усилившиеся старейшины Кобинэн, Мицзя и Сули присоединили к себе, но, присоединив, опять-таки установили между собой границы. В пределах племенной пастбищной территории члены рода могли пасти скот без всяких ограничений, по собственному усмотрению, так как пастбища находились в общем пользовании. Подобный вывод подтверждается сообщением, что при образовании новой семьи семья жены щедро одаривала девушку, предоставляя место для жительства и все имущество.

В источнике употреблены слова «место для жительства». Как указывает Б.Я. Владимирцов, территория, на которой обычно кочевала какая-либо социальная единица, называлась nuntux или nutug по-монгольски и yurt по-тюркски; слова эти обозначали также «становище», «местожительство» ⁷². Таким образом, «место для жительства» означает место для кочевания. Характерно, что участки для этой цели предоставлялись семьей жены, без вмешательства вождя.

Изучая общественный строй древних монголов, Б. Я. Владимирцов установил, что в XIII в., в эпоху монгольской империи, все племена и народы, входившие в состав монгольского государства, считались потомственными крепостными вассалами (unagan bogol) рода [67] Чингисхана. Власть рода Чингисхана выражалась в том, что один из родичей становился ханом, повелевающим всей империей; другие же члены рода, главным образом мужские его отпрыски, признавались царевичами, имеющими право на получение в наследственное пользование удела. Все царевичи, владельцы уделов, были вассалами монгольского императора. В свою очередь, все жившие на территории удела, включая степную аристократию в лице сотников, тысячников и темников, считались прежде всего вассалами царевича, которому данный удел был выделен, а затем вассалами монгольского императора как главы империи. Сотники почти всегда являлись вассалами тысячников, а тысячники очень часто оказывались вассалами темников. Получалась система вассальных отношений, довольно стройная, представляющая собой цепь вассалов и арриер-вассалов.

Право владения выделенным уделом выражалось в том, что «nutug (yurt), т. е. пространство земли, достаточное для содержания той или другой кочевой единицы, считалось принадлежащим господину noyon или царевичу kobegun. ...Раньше владельцем nutug'a был род, потом вождь bagatur, xa'an и т.п., во времена монгольской державы владельцем юрта-путука становиться сеньор (noyon, kobegun). В древнемонгольском обществе в период империи у кочевников владение землей выражалось в том, что noyon, т. е. феодальный сеньор, царевич или «тысячник» руководил кочеванием зависящих от него людей (ulus), направляя их по своему усмотрению, распределяя лучшие пастбищные угодья и указывая стоянки в определенных местах предоставленного ему нутука-юрта. Феодальный сеньор был действительно господином ejen'ом, распорядителем пастбищных территорий» ⁷³.

Право сеньора распоряжаться пастбищами убедительно подтверждается ссылками на Рубрука и Плано Карпини, но их свидетельства относятся ко времени существования монгольской империи. Что касается более раннего периода, никаких доказательств, подтверждающих право вождя распоряжаться пастбищами, Б.Я. Владимирцов не приводит.

Право распоряжаться пастбищными территориями существовало у другого кочевого народа — сюнну, в период существования у него государства. Автор «Исторических записок» Сыма Цянь начинает описание политического строя сюнну со слов: «Со времени Шунь-вэя до Тоуманя прошло более тысячи лет, в продолжении которых [сюнну] временами усиливались, временами слабели, распадались и делились, но это было так давно, что невозможно выяснить и последовательно изложить переходы власти от одного правителя к другому. При Маодуне сюнну небывало усилились, покорили всех северных варваров, а на юге образовали государство, равное по силе Срединному государству, поэтому переходы власти от одного правителя к другому и названия государственных чинов [с этого времени] можно выяснить и изложить» ⁷⁴.

Согласно изложенному, развитие сюннуского общества делится на два периода. Первый из них — от легендарного родоначальника сюнну Шунь-вэя до шаньюя Тоуманя (?—209 г. до н.э.). Излагая историю этого периода, Сыма Цянь лишь повторяет отдельные исторические эпизоды, имеющиеся в сочинениях «Шан шу», «Го юй» и летописи Чунь-цю. Эти эпизоды даны в виде отрывков, разделенных обширными хронологическими промежутками, продолжительность которых в отдельных случаях более 300 лет. Сыма Цяню явно не удалось объединить и объяснить имевшиеся в его распоряжении отдельные факты и создать цельную, стройную картину. По-видимому, сознавая это, историк отмечал, что за давностью лет «невозможно выяснить и последовательно изложить переходы власти от одного правителя к другому». Ясно одно — в это время у сюнну, которых великий историк называет жунами, не было собственного государства: «Все они были рассеяны по горным долинам, имели собственных вождей, и хотя нередко собиралось свыше ста [племен] жунов, они не сумели объединиться в одно целое» ⁷⁵.

История второго периода начинается с правления шаньюя Маодуня, при котором сюнну настолько усилились, что стали государством, равным по силе Ханьской империи. Слово «государство» употреблено в тексте не случайно. Сыма Цянь постоянно оперирует им при описании периода после вступления Маодуня на престол. То, что сюнну в это время создали государственное образование, по-видимому, было общепризнанным среди китайцев. В подтверждение можно привести письмо императора Сяо-вэня, направленное в 162 г. до н.э. шаньюю Лаошану, в котором он писал: «Хань и сюнну — равные по силе соседние государства» ⁷⁶. Основываясь на свидетельствах Сыма Цяня, можно с уверенностью сказать, что политическая система сюнну к эпохе Маодуня претерпела значительные изменения по сравнению с первым периодом их истории. О политической структуре сюнну, сложившейся к эпохе Хань, в источниках имеются сведения, хотя и краткие.

Вот как описывает Сыма Цянь политическую структуру сюннуского общества: «Ставятся левый и правый сянь-ваны (букв. мудрый [68] ван); левый и правый лули-ваны; левый и правый великий военачальник; левый и правый великий дувэй; левый и правый великий данху; левый и правый гудухоу. Сюнну называют мудрого «туци», поэтому старший сын [шаньюя] всегда назначается левым туци-ваном. От левого и правого сянь-ванов до данху, сильных, имеющих десять тысяч всадников, и слабых, имеющих несколько тысяч [всадников], всего 24 начальника, для которых установлено звание ваньци (букв. темник.). Все сановники занимают должности по наследству. Три фамилии — Хуянь, Лань и позднее появившаяся Сюйбу — считаются у сюнну знатными родами.

Все князья и военачальники левой стороны живут на восточной стороне, против [округа] Шангу, и далее, гранича на востоке с Хуэйхэ и Чаосянь; князья и военачальники правой стороны живут на западной стороне против [округа] Шанцзюнь, и далее на запад, гранича с юэчжи, ди и цянами; ставка шаньюя располагается против [округов] Дай и Юньчжун. Каждый имеет выделенный участок земли, по которому кочует в поисках травы и воды, причем наиболее крупными владениями располагают левый и правый сянь-ваны и левый и правый лули-ваны. Левый и правый гудухоу помогают [шаньюю] в управлении. Каждый из 24 начальников также сам назначает тысячников, сотников, десятников, небольших князей, главных помощников, дувэйев, данху и цецзюйев» ⁷⁷.

Фань Е дополняет описание Сыма Цяня: «Среди крупных сановников наиболее знатными считались левый сянь-ван, а за ним левый лули-ван, правый сянь-ван и правый лули-ван, которых называли четырьмя рогами. Далее шли левый и правый жичжу-ваны, левый и правый вэньюйти-ваны, левый и правый чжаньцзянь-ваны, которых называли шестью рогами. Как те, так и другие являлись сыновьями или младшими братьями шаньюя и становились шаньюями по старшинству» ⁷⁸.

Хотя в тексте сянь-ваны, лули-ваны и другие в первом случае названы начальниками, носившими общее название темников, а во втором — сановниками, было бы неправильно рассматривать их как чиновников шаньюя, занимающихся управлением. Об этом говорят сами названия темников. Сыма Цянь или дает их в переводе на китайский язык, или использует сюннуские обозначения, добавляя к ним китайский титул ван — князь, который в эпоху Хань носили не чиновники, а лица, получившие от императора право на управление отдельными владениями. Фань Е, который в отличие от Сыма Цяня избегает перевода на китайский язык, во всех случаях добавляет китайский титул ван к сюннускому слову. Из дошедших до нашего времени названий темников известно значение лишь одного, а именно — туци-вана, которое Сыма Цянь переводит на китайский язык как «сянь-ван» (мудрый ван). Очевидно, такое название обозначало не должность, а скорее всего титул или прозвище. Возможно, сходный характер имели и остальные названия темников.

По свидетельству Фань Е, темники, по крайней мере главные из них, являлись сыновьями или младшими братьями шаньюя. По-видимому, в этом смысле следует понимать утверждение Сыма Цяня: «Все сановники занимают должности по наследству». Здесь под наследованием имеется в виду не переход власти от отца-темника к сыну, а занятие того или иного поста в зависимости от родственных связей с шаньюем. Право предоставления звания темника принадлежало шаньюю. Каждому из 24 темников выделялся участок земли для кочевания. Сыма Цянь, а вслед за ним и Бань Гу приравнивают подобные участки к владениям, по-китайски — «го». Под термином «го» в ханьское время подразумевались феодальные владения, которые император жаловал знати. Правители этих владений, носившие титул ван, были почти независимыми от центральной власти. Они могли сами назначать чиновников, собирать в свою пользу налоги, выпускать деньги, иметь собственные вооруженные силы. Как правило, землю предоставляли одновременно со званием темника, о чем в источниках имеется прямое указание. Так, когда шаньюй Худуэрши даогао жоти поставил своего племянника Би правым юцзянь жичжу-ваном, он дал ему в управление южные пограничные земли и ухуаней ⁷⁹. Кроме того, многочисленны косвенные свидетельства о наделении землей вместе с живущим на ней народом. В 85 г. до н.э. левый сянь-ван и правый лули-ван, которые не смогли занять престол (один по праву престолонаследия, второй по завещанию шаньюя Хулугу), хотели перейти со своим народом на сторону Хань. Их обида была так велика, что они уехали в свои земли и не желали больше приезжать на собрания в Лунчэн ⁸⁰. Следовательно, оба князя имели свою землю и управляли жившим на ней народом.

Таким образом, понятие «выделенный участок земли», который можно рассматривать как удел, включало в себя определенную территорию и какое-то число живших на ней людей.

В пределах своих владений темники назначали тысячников, сотников, десятников, мелких князей, т. е. обладали теми же прерогативами власти, что и шаньюй, но только в меньших масштабах. Давая звание, темники наделяли тех, кому это звание предназначалось, землей [69] для кочевания. Рисуя образ жизни сюнну, Сыма Цяпь сообщает: «В поисках воды и травы [они] переходят с места на место, и, хотя у них нет городов, обнесенных внутренними и наружными стенами, нет постоянного местожительства и они не занимаются обработкой полей, тем не менее каждый тоже имеет выделенный участок земли» ⁸¹. Сыма Цянь как бы проводит сравнение образа жизни китайцев и сюнну. Китайцы, имевшие города, ведшие оседлую жизнь и занимавшиеся обработкой полей, противопоставляются своим кочевым соседям, переходившим с места на место в поисках воды и травы для скота. Однако, отмечая коренное различие в образе жизни двух народов, Сыма Цянь тут же находит и общее между ними: «Каждый тоже имеет выделенный участок земли». Вставляя в текст слово «тоже», историк хотел сказать, что каждый кочевник имел определенный земельный участок для содержания скота, подобно тому как оседлый земледелец имел участок земли для обработки. Это свидетельство хорошо согласуется с широко известным высказыванием Плано Карпини о монголах: «Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране, если где император не укажет ему. Сам же он указывает, где пребывать вождям, вожди же указывают темникам, тысячники — сотникам, сотники — десятникам» ⁸².

Таким образом, все земли, принадлежавшие сюнну, находились под властью шаньюя, раздававшего уделы своим сыновьям и ближайшим родственникам, которые, в свою очередь, наделяли землей своих приближенных. В общем существовала довольно стройная система, о которой ханьский евнух Чжунхан Юэ сказал: «Отношения между государем и подданными просты, а поэтому управление целым государством подобно управлению своим телом» ⁸³. Схематически эту систему можно представить в следующем виде: шаньюй (глава государства) > темники (сыновья и ближайшие родственники шаньюя, стоящие во главе уделов) > тысячники > сотники > десятники.

Сходство политического строя монголов и сюнну в период существования государства позволяет говорить, что возникновение государства сопровождалось у кочевых народов значительными изменениями в социальной организации. Объединить враждующие племена и совершать крупные завоевательные походы можно лишь при наличии сильного аппарата централизованной власти, осуществляющей военное командование и управление народом, что достигалось путем установления феодальной земельной собственности. Переход от племенного владения и свободного общинного пользования пастбищами к феодальному владению землей и регламентации перекочевок — важный момент в истории развития социальных отношений у кочевых народов, свидетельствующий в пользу возникновения государства.

Общественная организация. Основной хозяйственной и социальной ячейкой ухуаньского кочевого общества была юрта (ло), или семья. Читаем: «Несколько сот или тысяч юрт образуют кочевье». При описании свадебного обряда отмечается, что семья жены «щедро одаривает женщину и провожает ее, предоставляя место для жительства и все имущество». Несомненно, подарки женщине, состоящие из всего необходимого для жизни, преследовали цель материально укрепить вновь возникшую семью.

Семьи (ло) объединялись в коллективы, называемые ило и бу. Перевод этих названий вызывает трудности. Н. Я. Бичурин переводит первый термин как «стойбище», а второй как «община (аймак)», в то время как Л.И. Думан дает перевод «стойбище» и «группа» или «кочевье» ⁸⁴. Однако стойбище и кочевье означают одно и то же — стоянка кочевников, в то время как группа — слишком общее и неопределенное понятие, которое может обозначать любую совокупность людей, объединенную общностью интересов, деятельности и т.д. Разобраться в указанных терминах помогает книга акад. Б.Я. Владимирцова «Общественный строй монголов». Как указывает Б.Я. Владимирцов, основным элементом древнего монгольского общества (XI—XIII вв.) был род (obog—obox), который «являлся довольно типичным союзом кровных родственников, основанным на агнатном принципе и экзогамии, союзом патриархальным, с некоторыми только чертами переживания былых когнатных отношений, с индивидуальным ведением хозяйства, но с общностью пастбищных территорий, с предоставлением некоторых особых прав младшему сыну при соблюдении известных прав в отношении к старшему, союзом, связанным институтом мести и особым культом» ⁸⁵. «Роды (obox) находились постоянно в движении и представляли собой величины очень непостоянные, благодаря непрерывным образованиям различных родовых объединений. Действительно, в XII веке, а вероятно, то же самое наблюдалось и раньше, монгольские роды живут отдельно, обособленно только в очень редких случаях; обычно же они образуют различные группы, которые монголы называли irgen и которые можно передать словами «племя» и «подплемя» и ulus, переводимое как «государство, удел» ⁸⁶. [70]

Таким образом, структуру общественной организации монголов можно представить в следующем виде: семья (ayil) — род (obog-obox) — племя (irgen) — государство, удел (ulus).

Если приложить эту структуру к ухуаням, то термин ло следует переводить как 'юрта' или 'семья', ило — 'род', а бу — 'племя' или 'кочевье'. Интересно отметить, что в «Истории Поздней династии Хань» при описании Заднего владения Чэши вместо иероглифа ло употреблен иероглиф чжан — 'палатка', т.е. 'юрта', и дается пояснение, что юрта — то же, что и двор в Китае ⁸⁷.

Ухуаньскому роду (ило) были свойственны почти вес черты древнего монгольского рода (obox). Свидетельство Фань Е о том, что ухуани «в гневе убивают отцов и старших братьев, но никогда не причинят вреда матери, поскольку у матери есть сородичи и они стремятся, чтобы между отцами и старшими братьями не было взаимной вражды», позволяет говорить об экзогамности ухуаньского рода. В противном случае источник не упоминал бы о сородичах, а также об отцах и старших братьях, принадлежащих, судя по тексту, к разным родам. Из приведенной цитаты следует также существование института родовой мести. Причинение вреда матери, принадлежавшей к другому роду, вызывало ответные меры со стороны последнего, а этого ухуани старались избегать.

О существовании среди ухуаней института родовой мести говорил китайский ученый Чжао И-цин. Обратив внимание на фразу «при сюннуском шаньюе Ияньти (в «Хань шу» — Хуяньти. — В. Т.) ухуани усилились и раскопали могилу сюннуского шаньюя, чтобы отмстить этим за позор, связанный с поражением, который они потерпели от Маодуня» ⁸⁸. Чжао И-цин снабжает ее следующим примечанием: «Ухуаньские старейшины не наследовали свой пост из поколения в поколение, но то, что по прошествии ста лет они стремились непременно отмстить за позор, связанный с поражением их государства, говорит, что им было знакомо мщение. Если позор падал на семью, за него мстили внуки и правнуки, если позор падал на владение, за него мстило все население владения. Разве только один циский Сян-гун мстил за своего предка в девятом поколении» ⁸⁹. Циский Сян-гун весной на 4-м году правления Чжуан-гуна уничтожил владение Цзи, отмстив таким образом за своего предка в девятом поколении, который был в свое время оклеветан правителем владения Цзи и живым сварен правителем Чжоу, поверившим клевете ⁹⁰.

Существование когнатных отношений или их пережитков можно видеть в обычаи, по которому мужчина, женившись, пребывал в семье жены на положении слуги один-два года. У монголов имелся подобный же обычай, по которому молодого человека отдавали «в зятья» в семью его будущей жены ⁹¹.

Во главе рода стоял вождь сяошуай (маленький предводитель). Несколько сот или тысяч юрт объединялись в кочевье. В частности, при позднеханьском императоре Лин-ди (168-190 гг.) ухуаньское кочевье в округе Шангу насчитывало свыше 10 тыс., в округе Ляоси — свыше 5 тыс, в округе Ляодун — свыше 1 тыс. и в округе Юбэйпин — свыше 800 юрт ⁹². Во главе кочевья стоял дажэнь, буквально «большой человек», или «старейшина». Старейшинами избирались лица, отличавшиеся храбростью, силой и умением решать спорные дела, наследственной власти не существовало. Японский ученый Янаи Ватару высказал предположение, что выборы старейшин проводились на советах, которые в истории монголов известны по китайским источникам под названием дахуэй — «большое собрание», а по Сокровенному сказанию — xuriltai или xurultai ⁹³.

В.Я. Владимирцов отмечает, что у монголов «единство племени выявлялось в племенном совете xuriltai или xurultai, на котором участвовали главари родов, значительные лица и даже влиятельные вассалы, словом, представители высшего класса древнемонгольского общества. Подобные советы были известны и у отдельных родов; эти родовые или семейные советы родовичей — urux также назывались xuriltai ~ xurultai «сходка, сборище для совета». В xuriltai'e таком невозможно видеть какое-либо организованное учреждение. Это никак не сейм, не парламент; это именно семейный совет родовичей, на котором обсуждаются случайно возникшие планы, в котором принимают участие только те, кто хочет и заинтересован. Ввиду подобного положения часто случалось, что части одного и того же племени ~ irgen оказывались в разных, даже враждебных и воюющих лагерях. Часто, в особенности на время войны, больших облавных охот и т. п., племенные советы выбирали вождей-предводителей, которые и в мирное время продолжали иногда оставаться вождями. Их обыкновенно называли хаанами. Но власть их была очень слабой и незначительной; все зависело от рода или группы родов, которые выдвигали того [71] или иного хаана. Можно также наблюдать, как у одного и того же древнемонгольского племени одновременно было по два и более хаанов. Титул хаана принимали порой и вожди совсем мелких объединений, состоявших из нескольких ветвей разных родов. Все это само собой характеризует, кто такие были монгольские хааны XI-XII вв. Если нельзя никаким образом монгольское племя признавать государством, то тем более нельзя тогдашних монгольских хаанов считать государями, царями, ханами и т. д. Это были эфемерные вожди неопределенных групп с неопределенной, всегда оспариваемой властью. Власть древнемонгольского хаана была властью захватнической; трудно думать, чтобы племенные советы могли производить правильные выборы. Хааном «выбирали», т.е. им становился тот, кто мог и умел захватить «власть» при поддержке своих родовичей, своего и близкого рода. Такие хааны редко бывали в состоянии передать свою власть своим потомкам, обычно она доставалась другим — лишнее подтверждение сказанного выше» ⁹⁴.

Приведенная характеристика положения монгольского вождя, избираемого на курултае, по-видимому, может быть полностью отнесена и к ухуаням, и к сяньбийцам. Ухуани, по свидетельству Фань Е, «храброго и сильного, который может разбирать [возникающие] тяжбы, избирают старейшиной, наследственного преемства власти нет» ⁹⁵. Выборы старейшин имели место и у сяньбийцев, о чем говорит следующий текст, относящийся к Таньшихуаю: «В возрасте 14-15 лет Таньшихуай отличался смелостью, физической силой и умом. Как-то старейшина другого кочевья похитил у родителей его матери крупный рогатый скот и овец. Таньшихуай один на коне погнался за похитителями, напал на них и никто, куда бы он ни устремился, не мог противостоять ему. Он отбил весь угнанный скот, после чего напуганные члены его кочевья подчинились ему. Затем он ввел предусмотренные законом запреты для решения дел между правыми и виноватыми, причем никто не смел нарушать их. В результате его избрали старейшиной» ⁹⁶. Совершенно очевидно, что старейшинами выбирали людей смелых и мужественных, которые были в состоянии защищать интересы кочевья. Каким образом избирались старейшины и на какой срок, в источниках не сообщается, об этом можно судить лишь по косвенным свидетельствам. Рассказывая о сяньбийцах, Фань Е пишет: «Их язык и обычаи сходны с ухуаньскими; только перед браком сначала бреют голову, устраивают большое собрание, в последнем месяце весны, на реке Жаолэшуй, пируют, а по окончании пиршества соединяются браком» ⁹⁷. Судя по приведенной цитате, сяньбийцы собирались на р. Жаолэшуй для совершения свадебного обряда. Однако эти собрания можно рассматривать и как xuriltai, на которых обсуждались различные дела. Приведем доказательства. Во-первых, слова «большое собрание» переданы китайскими иероглифами дахуэй, т.е. термином, которым в эпоху монголов китайцы обозначали xuriltai. Во-вторых, собрания для решения различных вопросов устраивались и у сюнну, о которых Сыма Цянь сообщает: «В первой луне [каждого] года все начальники съезжаются на малое собрание в ставку шаньюя и приносят жертвы. В пятой луне съезжаются на большое собрание в Лунчэне, где приносят жертвы предкам, Небу, Земле, духам людей и небесным духам. Осенью, когда лошади откормлены, съезжаются на большое собрание в Дайлине, где подсчитывают и проверяют количество людей и домашнего скота» ⁹⁸.

Еще более интересно свидетельство Фань Е: «Сюнну согласно обычаю три раза в год совершали жертвоприношения в Лунчэне, где всегда в первой, пятой и девятой луне в день у приносили жертвы духу неба. После того как южный шаньюй изъявил покорность [династии Хань], стали совершаться еще жертвоприношения ханьскому императору. Используя жертвоприношения, сюнну собирали все кочевья, обсуждали государственные дела и устраивали развлечения — скачки лошадей и бег верблюдов» ⁹⁹. Отсюда, если собрания у сюнну сопровождались жертвоприношениями и развлечениями, напрашивается естественный вывод, что такие же собрания у сяньбийцев сопровождались совершением свадебных обрядов. Все сказанное, на наш взгляд, позволяет говорить, что старейшины у ухуаней и сяньбийцев выбирались на племенных советах, известных в истории монголов под названием xuriltai.

Быт вождей и старейшин почти не отличался от быта рядовых кочевников. «От старейшин и ниже каждый сам пасет скот и ведет хозяйство, не привлекая друг друга к выполнению трудовых повинностей». Несмотря на отсутствие резкой имущественной дифференциации и эксплуатации, старейшины пользовались большой властью, закрепленной обычным правом. Нарушивший распоряжение старейшины подлежал наказанию вплоть до предания смертной казни. Когда старейшина ловил кого-нибудь из мятежников, ни один род не имел права принимать беглеца. Если старейшина вызывал кого-нибудь, ему достаточно было послать деревянную палочку с [72] вырезанными зарубками, получив которую никто из членов кочевья не смел нарушить распоряжение.

Видное положение в ухуаньском обществе занимала женщина. «[Мужчины] при составлении расчетов и планов следуют мнению женщин и только военные дела решают сами» ¹⁰⁰. Подобное положение женщины объяснялось ее непосредственным участием в системе кочевого хозяйства — она вышивала по коже, делала узорчатые вышивки, ткала шерстяные ткани. Кроме того, женщина была материально независима от мужа. Она приносила с собой в семью место для кочевания и все необходимое для жизни имущество. Как и у других кочевых народов Азии, у ухуаней существовал левират — «женятся на мачехах и сходятся с овдовевшими женами старших братьев».

Давая краткий обзор общественного развития ухуаней, Л.И. Думан высказывает мнение, что «у них, несомненно, еще сохранился родовой строй» ¹⁰¹. Трудно, однако, согласиться с этим утверждением. В источниках нет никаких данных или хотя бы намека на существование родовой собственности, а напротив, говорится о частной собственности на скот и другое имущество. Частная собственность неизбежно вызывала, пусть хотя бы и не резкое, имущественное неравенство. Неравенство еще более усиливалось наличием торговли, которую ухуани вели не только между собой, но и с соседними кочевыми народами, например с сюнну и земледельческим Китаем. При таком положении вряд ли общество ухуаней можно назвать родовым.

Говоря о монголах, Б. Я. Владимирцов отмечает: «Древний монгольский род, родовое монгольское общество XI-XII вв. были очень далеки от состояния примитивного родового быта. Наши источники совсем по-другому рисуют древний монгольский род и «родовое» общество. Можно сказать, что в ту пору род у монгольских племен находился уже в стадии разложения, пройдя, очевидно, длинный путь эволюции, о котором точных сведений у нас не имеется» ¹⁰². Это высказывание можно целиком отнести и к ухуаням, у которых разложение родового строя произошло в более отдаленные времена, а те явления, которые могут быть использованы в качестве доказательства существования родового строя, в действительности свойственны общественной и хозяйственной организации кочевого общества вообще.

Постепенно под влиянием внешних и внутренних факторов в общественных отношениях происходят сдвиги, начинает меняться положение ухуаньских и сяньбийских старейшин. Начало этого процесса официально относится к 49 г. н.э. В 168 г. ухуаньские старейшины в округах Шангу, Ляоси, Ляодун и Юбэйпин сами объявили себя ванами, отказавшись от названия старейшин.

Изменения выразились не только в замене звания старейшины на титулы. Более существенно, что власть из выборной превратилась в наследственную. Фань Е сообщает, например, что после смерти Цюлицзюя, ухуаньского вана в округе Ляоси, в связи с малолетством его сына Лоубаня власть перешла к его племяннику Тадуню. В 196 г. Юань Шао, правитель области Цзичжоу, пожаловал ухуаньским вождям Тадуню, Наньлоу, Супуяню и Уяню титул шаньюя, но наследственное преемство власти успело пустить настолько глубокие корни, что через некоторое время Наньлоу и Супуянь отказались от титула шаньюя в пользу Лоубаня ¹⁰³. У сяньбийцев наследование власти установилось с Таньшихуая. Кроме того, если раньше старейшины кочевали в отдельных районах самостоятельно, не зная над собой чужой власти, то Тадунь, принявший власть от умершего вана Цюлицзюя, уже распоряжался ухуанями, жившими в трех округах, и они ему подчинялись ¹⁰⁴.

Еще большего могущества добился выдающийся сяньбийский вождь Таньшихуай. Он захватил все бывшие сюннуские земли, «которые тянулись с востока на запад более чем на 14 тыс. ли и были пересечены горами, реками, пресными и солеными озерами» ¹⁰⁵. Обладая реальной военной силой, Таньшихуай совершал непрерывные опустошительные набеги на границы, и ханьский двор, будучи бессилен прекратить их, отправил посла присвоить Таньшихуаю титул вана и заключить с ним договор о мире, основанный на родстве, на что Таньшихуай ответил горделивым отказом. Он разделил захваченную территорию на три части: «Земли от округа Юбэйпин на восток до округа Ляодун, [владения] Фуюй и [племени] мохуэй, на которых находилось свыше двадцати кочевий, составили восточную часть; земли от округа Юбэйпин на запад до округа Шангу, на которых находилось свыше десяти кочевий, составили среднюю часть; земли от округа Шангу на запад до округа Дуньхуан и усуней, на которых находилось более двадцати кочевий, составляли западную часть. Для управления каждой частью был поставлен [73] старейшина, которые все подчинялись Таньшихуаю» ¹⁰⁶.

Власть Таньшихуая носила вполне реальный характер. В частности, когда в 177 г. три китайских военачальника выступили против сяньбийцев во главе 30 тыс. всадников, Таньшихуай приказал старейшинам в трех частях своих земель нанести контрудар, в результате которого китайские войска потерпели поражение, а незадачливых полководцев бросили в тюрьму.

Таким образом, происходил процесс объединения ухуаней и сяньбийцев и зарождения верховной власти, не получившей, однако, дальнейшего развития. В политической истории сянибийцев огромная роль принадлежала Таньшихуаю, сумевшему силой соединить различные кочевья. Это искусственное объединение, сложившееся путем насильственного захвата чужих земель и державшееся благодаря личным качествам Таньшихуая, естественно, не могло быть прочным. При его наследниках, лишенных этих качеств, объединение распалось, поэтому сяньбийцы так и не смогли создать своего государства. Ухуани также находились на пути к созданию государства, но в 207 г. они потерпели сокрушительное поражение от Цао Цао, после чего более 10 тыс. юрт было переселено во внутренние районы Китая, где ухуани были постепенно ассимилированы китайцами.

Текст приводится по изданию: Материалы по истории ухуаней и сяньби // Дальний Восток и соседние территории в средние века. Новосибирск. Наука. 1980

© текст - Таскин В. С. 1980
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Halgar Fenrirrsson. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1980