БИЧУРИН Н. Я. [ИАКИНФ]

ЗАПИСКИ О МОНГОЛИИ

Часть II.

Содержащая в себе Статистическое обозрение Монголии.

Географическое положение Монголии.

Монголия есть страна, лежащая между Российскою Империею и Китайским государством, и населяемая народом, называемым Монгол. Она граничит: к востоку с Маньчжуриею и Дауриею (Слово Маньчжурия произведено от собственного имени народа Маньчжу; Дауриею называем округ Цицигарский); к западу с Китайским округом Ань-си-чжеу, Восточным Туркистаном и землями Казаков; на юге отделяется от Китая Великою стеною; на севере смежна с Российскими губерниями: Иркутскою, Енисейскою и Томскою. От востока к западу лежит между 118° и 140° долготы; от юга к северу между 41° и 51° северной широты. Самая большая долгота [127] от Сунгари-улы до Балгаси-нора; наибольшая широта от южной границы Ордоеской до Саянского хребта.

Из сего описания можно видеть, что нынешние политические границы Монголии уже не в тех находятся пределах, каковые она имела при Гуннах, и каковые определяет ей единоплеменность народа. В древности Монголия на юге занимала все те горы, по которым проведена Великая стена; на севере имела за собою южные пределы губерний: Иркутской, Енисейской и Томской. На западе она непосредственно граничила с Тангутом: только восточные межи ее с Тунгусскими племенами всегда пребывали постоянными. Южные земли отняты у Монголов Китайцами за три века до Р. X.; северные заняты Россиянами в начале XVII-го столетия. На западе не с большим за сто лет до Р. X. Китайцы отрезали полосу земли от Великой стены до Комула, дабы отделит Монголов от Хухунора и Тибета, а для себя открыть свободное сообщение с Восточным Туркистаном. Хухунор хотя находится под владением Хошотов, но как он искони принадлежал Тангутам, то и ныне не причисляется к Монголии, а составляет особливую страну. [128]

Политическое разделение Монголии.

Монголия получила сие название от Татаньского поколения, именуемого Монголь (Муньчжуры и Китайцы выговаривают сие слово Монгу), в котором родился Чингис-Хан, соединивший Монгольские поколения в одно политическое тело. Сие название не есть утвержденное государственным постановлением, но введенное и укорененное народным употреблением. Собственно называлась она Татань (Татань есть Маньчжурское слово; в переводе значит шалаш. До покорения Чингис-Ханом всей Монголии Татанию называлась одна Халха), и носила сие название (с XI-го века) до того времени, как Xубилай с принятием Китайского престола принял для своего Дома наименование Юань, которое распростер купно и на Китай и на Монголию. Потомки Чингисовы, по выходе из Китая, вскоре потеряли Восточную и Южную Монголию; и название Юань оставалось только в Xалхе и Чжуньгарии. В начале XV-го века Xан Гольци опять назвал Монгольский народ прежним именем Taтань. В XVI-м столетии Тананьцы заняли Чахар, по которому Xан их Боси сим же именем назвал и народ свой. Сим образом [129] имена Татань и Юань исчезли. Из оставшихся на севере Аймаков, четыре Ойратские поколения, занимавшие нынешнюю Чжуньгарию, основали особливое владение, под названием Дурбань-ойрат (Дурбан-ойрат значит четыре Ойрата, Это есть общее название отделенному Монгольскому племени, известному под именем Чжуньгаров, от чего и самая страна называется Чжуньгар; слово Ойрат еще до Чингис-Xана известно было, как название особливого Аймака.— Чжуньгарцев Туркистанцы называют Калмаками), а восточные семь Татаньских Аймаков, принадлежавшие Xану, отдельно приняли название Xалхи. После сего восточные Xалхасцы устремились к завоеванию у Китая своих восточных земель, и сообщили южной половине название Монгу или Монгол, которое она и доныне удержала. Но в сем сочинении под Монголиею разумеется целая страна, заселяемая поколениями Монгольского племени.

Монголия, по естественному своему положению, разделяется на четыре части: Монголию восточную, южную, северную и западную. Восточная Монголия простирается от Гиринь-улы до Шанду-гола, межи Чахарской; южная от Шанду-гола до Xундулынь-гола; Xалха составляет северную, Чжуньгария западную Монголию. Но [130] вследствие последнего политического разделения она состоит из трех частей: собственно называемой Монгу, Xалхи (По сей причине Китайцы называют восточных и южных Монголов — Монгу-та-цзы, а северных Xалxa-та-цзы) и Чжуньгарии. Монгу простирается от Маньчжурии к западу до Ань-си-чжеу, от Великой стены к северу до Шамо и Амура, и содержит в себе 25 Аймаков, (Аймак и Аймань суть одно и тоже. Последнее слово есть Маньчжурское, а первое, прежде у нас принятое, есть Чжуньгарское) которые суть следующие: Корцинь, Дурбот, Чжалот, Корлос, Аракорцин, Карцин, Аохань, Наймань, Тумот, Аонют, Xалхасцы восточного крыла, Чжа-рот, Абга, Абханар, Xаоцит, Учжумцин, Баринь, Кэшиктень, Сунить, Дурбань-хухут, Xалхасцы западного крыла, Моалингань, западный Тумот, Урат и Ордос. Все сии Аймаки с 1655 года находятся под владением Маньчжуров, царствующих в Китае, и для ослабления силы их разделены на 51 знамя (Знамя по-монгольски называется хошу). Знамя есть слово, принятое Маньчжурами для означения удельного владения в качестве дивизии военного народа. Ныне каждый удел Монгольский носит название [131] знамени для единообразия с политическим образованием Маньчжурского народа, который разделен на восемь знамен или корпусов. Каждым Монгольским знаменем управляет особливый князь. Сии двадцать пять Аймаков разделены на шесть Сеймов (т. е. губерний), и в каждом Сейме старший из князей поставлен главою. Права Сейма можно видеть ниже в Монгольском Уложении.

К Монгу еще принадлежат следующие земли:

a) Область Чен-дэ-фу, составленная из южной части Карциньского владения. Она содержит от юга к северу 500, от востока к западу 140 ли; в сложности с окрестными Аймаками разделена на семь уездов, в которых считается 560,000 душ Китайцев, и по управлению причислена к губернии Чжи-ли. Сия полоса земли принадлежит Китайскому двору и определена для государева выезда во время летних жаров. Здесь находится великолепнейший дворец Же-хэ.

b) Аймак Чахарский, который был наибольший из всех, и простирался от Шанду-гола к западу до Xуху-хотаского Тумота, от Великой стены к северу до межи Сунитской. Ныне сей Аймак разделен на две части, из которых западная обращена в [132] пастбища для Китайских казенных табунов, а в восточной расположены Чахары, разделенные на восемь знамен, под управлением Чжанчжуна (Слово Чжаньжун заимствованно от Китайского слона Цзян-цзюнь и значит: Корпусный Генерал, Главнокомандующий, полководец) и двух Мэйрен-чжан-гинов.

с) За-Ордос, или западный Ордос, заключающий в себе земли, лежащие за Великою стеною от Ордоса к западу. Он занят Олотами, которые пришли сюда в 1686 году, и разделен на три знамени под собственными князьями.

Xалха граничит на востоке с областью Амурскою, на запад простирается до Алтая; на юге граничит с южною Монголиею, к северу простирается до границы Российской. Она сначала состояла из трех Аймаков, под управлением трех Xанов, из которых западный называется Чжасакту-Xан, средний Тушету-Xан, восточный Циции-Xан. Сии Xаны вступили в Китайское подданство в 1668 и следующих годах; и владения их раздроблены на 60 знамен. Средний Аймак содержит в себе двадцать знамен, коих кочевья лежат по обеим сторонам Толы, и простираются на [133] восток до Гэнтея, на запад до Онгинь-гола, к югу до Шамо, к северу до границ Российских. В сем Аймаке Тушету-Xан, как глава Сейма, кроме своего знамени заведывает и прочими девятнадцатью знаменами. Восточный Аймак содержит двадцать одно знамя, коих кочевья лежат по обеим сторонам Кэрулыни и к востоку простираются до межи Амурской области. В сем Аймаке Цицин-Xан, кроме своего знамени, заведывает и прочими двадцатью знаменами. Он кочует у Кэрулыни при горе Уньдур-дабе. Западный Аймак содержит в себе девятнадцать знамен, коих кочевья лежат большею частию по юго-восточную сторону Xангайского хребта. В сем Аймаке Чжасакту-Xан, кроме своего знамени, заведывает и прочими осмнадцатью знаменами. Впоследствии к сим трем Xанам присоединен четвертый, под именем Саин-ноиня. Его Аймак содержит в себе двадцать четыре знамени, коих кочевья лежат в западной части Xалхи около вершин Селенги и в других местах. В сем Аймаке находятся два Цинь-ван, из которых один носит только титул Саин-ноиня, а второй, кроме своего знамени, управляет и прочими двадцатью тремя знаменами. [134]

Чжуньгария на востоке у Алтая граничит с Xалхою, на западе с Казачьими поселениями, на юге отделяется от Восточного Туркистана Снежными горами, к северу простирается до Российской границы. Она составилась из добровольного соединения четырех Аймаков, которые суть: Чжорос, Xошот, Xойт и Тургут (Выговаривается и Торгот. Чжорос на Китайском языке, по неимению буквы р, выговаривается Чжолос. Я исправил сие слово по Уложению Китайской Палаты внешних сношений, переведенному Г. Липовцевым с Маньчжурского языка и изданному в свет в сем же 1828 году). Когда же Тургутское поколение ушло в Россию, то отделено от Чжоросов поколение Дурбот, и Чжуньгария продолжала по-прежнему называться Дурбань-ойрат. Xаны их назывались Тайцзиями, и Чжоросский Тайцзи, как сильнейший между ними, имел первенство со властью и над тремя прочими. После продолжительной и упорной войны с Китаем за свою независимость, Чжуньгары, наконец, в 1755 году покорились сей державе и с сего времени потеряли название Дурбань-ойрат. Земли их разделены на пять округов, из которых три, лежащие на северной стороне Снежных гор, будучи с того [135] времени заселены Китайцами, состоят под непосредственным управлением Китайского начальства. В 1771 году Тургутский Xан Убаши и Тайцзи Цебок Дорцзи из России обратно пришли в Чжуньгарию с 30,000 кибиток и поддались Китаю. Первый со своим народом поселен в Восточном Туркистане, в обширной равнине Чжурдус, а последний — на юго-востоке от Тарбагатая по Сариньскому хребту.

Пять округов, составленные из Чжуньгарских земель, суть: Или, Урумци, Баркюль, Xур-хара-усу и Тарбагтай.

Или — есть военный округ, в котором Или, по-китайски Xой-юань-чен, есть главный город, местопребывание Главноуправляющего Чжуньгариею и Восточным Туркистаном; лежит на северном берегу реки Или; от него до Пекина 10,820 ли.

Урумци (Еще выговаривается Эрумци), по-китайски Ди-хуа-чжеу, есть округ, в котором главный город сего же имени; лежит в 8,890 ли от Пекина к западу. Он состоит из четырех уездов, из которых первый есть свой собственный, второй Чанги-сянь, третий Суй-лай-сянь, четвертый Фу-кхан-сянь. [136]

Баркюль, по-китайски Чжень-си-фу, есть область с главным сего же имени городом, лежащим в 7510 ли от Пекина к западу. Она состоит из трех уездов, из которых первый есть свой собственный, второй И-хо-сянь, третий Ки-тхай-сянь.

Xур-хара-усу есть военный округ, лежащий от Или к северу. В нем военное поселение Суй-чень-пху на берегу Xур-гола есть главное место.

Тарбагтай есть обширный военный округ от Снежных гор на север. В нем городок Суй-цзин-чен, по-турецки Чугучаг, есть главное место.

Примечание. Урумци и Баркюль с 1775 года как по гражданскому, так и по военному управлению отделены от Или, и причислены к ведомству губернии Гань-су.

Естественное состояние Монголии.

Монгу, Xалха и Чжуньгария наполнены горами и реками: но мы взглянем только на значительнейшие из оных.

Горы в Монгу, начиная с запада: Алчжань-ола (Читатели, при чтении моих записок, найдут разность в названиях рек и гор против Путешествия Г. Тимковского, например, слова: Баин-ола, в переводе: богатая гора, Xара-гол, в переводе: черная речка и проч.— я писал полными именами и в темных местах для ясности прибавлял Русские слова: гора, река; Г. Тимковский, напротив, придавая к таковым названиям Русские слова: гора, река, находил излишним повторять их на Монгольском и ставить ола или гол, а вместо Баин-ола или Xара-гол писал: гора Баин, река Xара), по западную сторону Ордоса. Сей [137] кряж, продолжаясь к северо-востоку, представляет вид полулуны и содержит около 500 ли протяжения, Аллак-ола на северных пределах губернии Гань-су за Великою стеной. Сей хребет есть продолжение хребта Алчжань-олы. Гачжар-хошо, хребет, лежащий вдоль северо-восточной границы Ордоса до Xуху-хота. В Урате он называется Гачжар-хото, в западном Тумоте Онгонь-ола, Онгинь-ола, хребет, лежащий прямо против Ордоса на севере. Сей хребет есть продолжение Гачжар-хошо к западу.

Чахар, исключая хребта, отделяющего сию страну от Китая, мало имеет даже и посредственных гор, но весь состоит из переплетения низменных холмистых гряд, с обширными лощинами и разлогами. От Шанду-гола к северу до области Амурской, то есть в восточной Монголии, хотя [138] находятся довольно высокие горы и притом беспрерывно продолжаются в разных направлениях; но очень немногие из сих кряжей имеют общие названия.

Реки и озера: Желтая река, обтекающая Ордос с трех сторон: восточной, западной и северной; Шанду-гол на восточных Чахарских пределах, перешедши за Великую стену на юг, принимает название Луань-хэ. Шара-мурэнь, получающая начало в Кэшиктэньском Аймаке, вошед в Маньчжурию, принимает имя Ляо, иначе Ляо-хэ. Лоха, иначе Лаохэ, получает начало в Карциньском Аймаке и впадает в Шара-мурэнь. Сунгари-ула, протекающая на восточной границе Монголии, называется еще Гиринь-ула. Нон-мурэнь, текущая из Даурии (Даурия собственно есть Дахури, название одного из Солонских поколений. У нас под сим словом берется весь округ Цицикарский) на юго-восток и впадающая в Сунгари-улу. Тэнгери-нор, озеро, лежащее на северо-западных пределах Ордоса за Желтою рекою, составляется из северного протока Желтой реки при повороте ее на восток. Дал-нор, озеро, лежащее в Кэшиктэньском Аймаке,— одно только из значительных озер [139] восточной Монголии. На берегах его в городе Ин-чан скончался в 1366 году Шунь-ди, изгнанный из Китая последний государь из дома Юань.

Горы в Xалхе: Xингань или великий Xинганский хребет, по восточную сторону Онони, на востоке от Бага-гэнтэя. Он продолжается почти до Амура и служит рубежом между Россиею и Xалхою на довольное расстояние. Гэнтэй или Гэнтэй-ола, по южную сторону Ононьской вершины. Из юго-восточной его стороны выходит Кэрулынь двумя истоками. Бага-Гэнтэй, то есть Малый Гэнтэй, от Гантэя на северо-западе: из него получают начало реки: на юге Тола, на севере Чикой. Гирсэ-ола на восточной стороне Толы при ее вершине. Сия цепь гор тянется от северного конца Xангайского хребта; обходит Толу с северной стороны, и потом составляет Тэрэлгийские горы. Чжа-мур-ола, по северную сторону Толы. От горы по течению Толы, изгибаясь к северу, делают великий полукруг до Сэлби-дабы на востоке. Бурун-хань-ола, между Орхоном и Селенгою при их слиянии; сей хребет простирается от востока к западу на несколько сот ли. Xангай или Xангайский хребет, от вершины Орхона на север; высочайший [140] из всех окрестных гор. Он идет с северо-запада от хребта Алтайского, переходит чрез Орхон и Толу и производит великие хребты: Гэнтэйский и Xинганский, на западе же, поворотив от Xуху-олы к северу, окружает все истоки Селенги и подходит к Российской границе. Из сего хребта вытекают реки Орхон и Тамир. Алтай, или Алтай-ола, по-русски Золотой хребет или Алтайские горы, от Тэс-гола на северо-западе. Он простирается до 3000 ли; вершины его теряются в облаках, и снег на нем даже и среди лета не тает. Сии горы почитаются матерью всех гор на северо-западе. Главное гнездо их, собственно, называемое Алтай, лежит на северо-западной стороне Убсы, образует собою котел, отвесно крутой с трех сторон, и только с одной находится свободный проход во внутренность его. От сего места идут четыре главные отрасли. Первая отрасль, идущая на север чрез Тарбагтай, простирается по направлению Эрциса или Иртыша до Российских границ и составляет, собственно, вышеупомянутый Золотой хребет. Вторая отрасль, идущая на северо-восток, окружает реку Тэс с северной стороны с лишком на 800 ли, составляет хребет [141] Танну и на юго-востоке подходит к северной стороне Xангая. Третья отрасль на юге, идучи на восток, составляет горы Улань-гум, окружающие Киргиз-нор, горы Ангинские и Малхаские, и подходит к Xангаю с южной его стороны. Четвертая отрасль, идущая на юг, в разных изгибах под разными именами беспрерывно тянется чрез песчаную степь Да-цзи до самого Ордоса.

Реки в Xалхе: Кэрулынь, вытекающая из Гэнтэя; идучи на восток чрез довольное пространство, впадает в Xулунь-нор, из которого, вышед, под названием Аргуни, изливается в Амур. Онон, у нас Шилка, составляет вершину Амура. По северную сторону сей реки лежит граница между Россиею и Xалхою. От истока ее на юге принимает начало Кэрулынь, на западе Тола. На сих местах родился и усилился Чингис-Xан, родоначальник дома Юань и всех нынешних Монгольских князей. Тола: получает начало из гор Тэрэлги-олы и Малого Гэнтэя. При сей реке стоит Курень, славный монастырь Чжебцзунь-дамбы-хутухты. Селенга, по-монгольски Сэлэнгэ, получает начало от Xангая на северо-западе шестью истоками и, вошед в Российские пределы, [142] впадает в Байкал, из которого снова выходит под названием Ангары.

Озера в Xалхе: Бойр-нор на восточных пределах Xалхи; Xулунь-нор, иначе Далай, на восточных пределах Xалхи, имеет около 500 ли в окружности. Xусугуль в 500 ли от Селенги на северо-западе; в окружности содержит около 100 ли; вода в нем стоячая. Киргиз-нор, от Улань-кума на юго-востоке; в него впадает Цзябгань, вытекающая из Эхэ-арала; в окружности содержит более 500 ли. Убса, иначе Убса-нор, на юго-восточной стороне Алтая; составляется из впадающих в него рек Тэса и Сакли-хара-гола.

Горы в Чжуньгарии: Аборал-ола от г. Или на восток между Xаш-голом и Гунгисом, Талки-ола, от г. Или на севере. Барлук-ола, от г. Или на северо-востоке. Алтан-эмэл-даба, от г. Или к северо-востоку. Богда-ола, от г. Урумци к юго-востоку; сия гора есть ничто иное, как самая высокая вершина на Снежных горах. Всем сим горам Китайское Правительство определило с 1763 года приносить годичные жертвы. Ярмахан-таг, в 300 ли от Баркюля на юго-востоке; высочайшие вершины ее скрываются в облаках. Тарбагтай-ола, [143] на север от Тарбагтая; с 1766 года сии горы удостоены жертвоприношения. Цзяяр-ола, на юго-восток от Тарбагтая; тянется около 600 ли по южному берегу Эрциса, а потом идет около 400 ли на северо-запад к Тарбагтаю. Байтак-ола, на юго-восток от Тарбагтая,— есть отрасль Снежных гор, идущая к Тарбагтаю от Баркюля. Xара-Маннай-ола, на север от Байтак-олы. Алтань-ола или Алтайские горы на северо-восток от Тарбагтая. Сии горы, о коих уже было упомянуто, с 1775 года удостоены жертвоприношения.

Реки в Чжуньгарии: Кунгис-гол и Xаш-голь, на восток от г. Или; впадают в Или-гол. Или-гол, самая большая река в Чжуньгарии, впадающая в Балгаси-нор. Сим трем рекам с несколькими другими Китайское Правительство определило с 1763 года приносит годичные жертвы. Эрцис (по-росс.: Иртыш) на северо-восток от г. Тарбагтая; начало получает при подошве Эрцис-олы с северо-западной стороны; протекши довольное пространство и приняв в себя множество речек, входит в Чжайсан-нор, из которого опять, вышед в северо-восточном его углу, продолжает течение под прежним же именем и уходит в Российские пределы. [144]

Озера в Чжуньгарии: Алак Тугюль-нор, на север от г. Или, в 50 ли от Xалтар-откэ-нора на западе; в окружности имеет более 400 ли. Балхаси-нор, на севере от г. Или, в окружности имеет около 800 ли. Или-гол, протекши около 1000 ли, впадает в сие озеро. Тусгюл, в 300 ли от г. Или к западу; имеет 400 ли длины и 200 ширины и во все четыре времени года ни прибывает, ни усыхает. Кошгюль, на северо-запад от г. Или; имеет более 300 ли окружности. Чжайсан-нор, иначе Цзесан-нор, на северо-восток от г. Тарбагшая, в окружности имеет более 600 ли; чрез него проходит Эрцис-гол. Гурге-нор, от Тарбагтая на запад; составляется из рек Улясутая и Эмини; в окружности имеет более 100 ли. Кэзыл-беши-нор, на юго-востюк от Тарбагтая. Цингин-гол, протекши на запад около 300 ли, наконец, составляет сие озеро, имеющее более 300 ли окружности.

Примечание. Горы, отделяющие Чжуньгарию от Восточного Туркистана, простираются от Баркюля и Комула к западу до Кашгара. Китайцы называют их Снежным хребтом или Снежными горами. От сего хребта идут к северу многие отрасли; но здесь упомянуты только значительнейшие. [145]

Климат, качество земли, произведения и торговля.

Монголию, по естественному ее положению, можно разделить на три великие полосы: южную, среднюю и северную.

Южная полоса заключается между Великою стеною и Шамо (Гоби), во всю ее длину от Ляо до Xундулынь-гола. Лежит в умеренном климате; правда, зимою бывают в ней небольшие снеги, но скоро пропадают. Она изобилует водами и лесом, и, хотя гориста, но содержит в себе множество долин, имеет плодородную почву, и представляет довольно удобностей для оседлой жизни. Китайцы, по условию с владетелями, и частию сами Монголы завели в некоторых местах хлебопашество и садоводство и продолжают оные с хорошим успехом. На ней родятся почти все хлебы, плоды и овощи, свойственные северному Китаю (См. I-й части стран. 38, 39, 41, 42). Но садоводством и посевом овощей более занимаются Китайцы. Впрочем сие можно сказать только о землях, лежащих вдоль Великой стены от Ляо до Шанду-гола, и о Xуху-хотаском Тумоте. Чахарские земли [146] имеют грунт пыловатый, почву хрящеватую с тонким слоем чернозема; но совершенно безлесны и заняты Китайскими казенными табунами. Ордос песчан, Заордос болотист. Горные хребты, в восточной и западной части лежащие, покрыты лесами, и без сомнения, содержат в своих недрах какие-либо благородные металлы, минералы и дорогие каменья; но сии источники естественного богатства здесь остаются в совершенном небрежении. Верблюды, лошади, рогатый скот, овцы, частью ослы, лошаки и козы составляют обыкновенный домашний скот. Свиней и домашнюю живность разводят одни Китайцы, потому что Монголы свинины (так как и рыбы) не употребляют в пищу. Дикие звери, водящиеся в горах пограничных с Китаем, те же самые, которые и в северном Китае (См. 1-й части стран. 43). Зимою отселе привозят в Пекин оленей, диких коз, степных зайцев, множество фазанов, красных куропаток, перепелов и в небольшом количестве дудаков, турпанов и желтых диких уток. Карциньские копченые кабаны уважаются в самом Пекине. Без сомнения, царство растений и животных заключает в [147] себе некоторые виды, для нас новые; но, не будучи самовидцем, ничего сказать об них не можно. Только из Же-хэ привозят в Китай великое множество самых крупных и прекрасных бабочек, употребляемых на женские головные уборы. Сии бабочки покрыты густым темно-зеленым пушком с золотистым отливом (Сказывают что сих бабочек разводят и в домах).

Среднюю полосу Монголии составляют Да-цзи и Шамо: но сии две песчаные степи принадлежат частию к южной, частию к северной Монголии, и в политическом разделении сами по себе не составляют особливой страны. Они простираются с востока от Бойр-нора и Дал-нора к западу до границ Xуху-нора, Восточного Туркистана и Баркюля. На сем великом пространстве, почва, естественно, не может быть одинакова. На восточной половине, то есть в Шамо, исключая каменных гряд, остальная поверхность земли покрыта кремнистыми каменьями, хрящом с супесью и солончаками; самый же грунт состоит из твердой мыловатой земли, местами из сплошного камня; переносных песков очень мало. Напротив, [148] западная степь состоит из болотистых равнин, а наиболее из переносных глубоких песков, особенно от Комула к востоку и к северо-западу. О сей полосе, обще взятой, можно сказать, что она представляет возвышенную плоскость, изрезанную беспорядочными взаимно пресекающимися грядами зернистого гранита, или переносных песков. Атмосфера и летом довольно прохладна, что надобно приписать чрезмерному возвышению сей полосы. Та же должна быть причина ее безводия, а безводие причиною ее бесплодности. Нет здесь ни речек, ни ключей; озер также очень мало, да и те большею частию соленые, или сухие, или производящие самосадочную соль. Нет никаких дерев и растений, исключая диких абрикосов, золотарника и некоторых других приземистых или стелющихся кустарников, которые изредка растут и даже на сожжение не годятся. Число трав также очень ограничено. Совсем тем не можно сии места назвать бестравными. Трава повсюду растет, но редкая. С весны до лета, пока не выпадут дожди, земля представляется совершенно иссохшею и наводит на путешественника ужас и уныние. Впрочем, если сия полоса по сухости и бесплодию почвы не [149] способна к земледелию, то в замену сего имеет в некоторых местах долины и равнины, на которых содержат изрядное скотоводство. Для водопоя находятся при стойбищах колодцы, которые имеют от 2-х до 15-ти футов глубины и содержат пресную воду. Верблюды, лошади, рогатый скот, овцы и козы составляют обыкновенный домашний скот. Хищных зверей, как вредных для скотоводства, стараются общими силами истреблять. Водятся дикие верблюды, дикие мулы, дикие ослы, тарпаны и дикие козы, но более в западной степи. Из птиц во всю нашу дорогу чрез Шамо попадались только журавли, турпаны, крохали, вороны, каменные трясогузки и степные жаворонки, но редко и притом весьма в малом количестве. Здесь так же, как и в двух других полосах, по кочевьям вовсе нет тех диких птиц, которые исключительно прилепились к общежитию человеческому (Как-то: воробьи, галки, сороки, и проч.).

Северная полоса лежит между песчаными степями и границею Российскою; на восток, начинаясь от Аргуни, простирается к западу до Казачьей границы. Сия полоса, [150] объемлющая и Xалху и Чжуньгарию, изобилует красным и черным лесом, имеет довольно рек и обширных озер. Почва земли в тех местах, чрез которые мы проехали, более состоит из пыловатой земли с хрящом и тонким слоем чернозема на поверхности. Судя по множеству произращаемых ею трав, с первого вида кажется годною не для одного скотоводства, но и для земледелия. Даже климат ее, судя по степеням широты, должен быть не слишком суров, и снеги выпадают не очень глубокие. Не смотря на сие, зимы здесь бывают чрезмерно жестоки, да и лето не очень теплое. Вообще земли Азии чем восточнее от Европы, тем холоднее против западных земель, под одними и теми же степенями широты лежащих. В Кягте сеют хлеб более на высотах, а на низменных местах посеянный иногда не созревает до инеев (По Сибирскому выражению: не уходит от инеев и морозов) и морозов: впрочем здесь местами изрядно родится огородный овощ, иногда вызревают даже арбузы и дыни; напротив в Урге, которая гораздо южнее Кягты, и то и другое, по причине холодной атмосферы, худо [151] вознаграждает труды. Здесь посевом овоща занимаются одни Китайцы при своих торговых местечках. Монголы сеют только пшеницу, просо и ячмень, и то весьма в малом количестве. Напротив в Чжуньгарии, по водворении Китайских крестьян, ссыльных и военнопоселян, земледелие в последней половине прошедшего столетия значительно распространилось, к чему много споспешествует постепенное изменение климата и непосредственный надзор Правительства. На сей полосе водится весь скот, находящийся на средней полосе Монголии, и все почти звери, свойственные юго-восточной Сибири. В Xалхе плодовых дерев, также как и в Сибири, совсем нет, исключая диких, как то: черемухи, Сибирской яблони, смородины, черники и проч. Я уже не говорю о разведении домашней живности и овоща; ибо оно несовместно с кочевою жизнью. Но в Чжуньгарии, по водворении Китайцев на северной стороне Снежных гор, введено садоводство и продолжается с хорошим успехом (О Чжуньгарии пространнее могут видеть в описании Чжуньгарии и Восточного Туркистана, изданном в сем же 1828 году). Горы северной Монголии [152] должны изобиловать различными металлами и минералами; но кочевым рудокопство совершенно неизвестно. Добывание железа в небольшом количестве нельзя считать отраслью промышленности: и посему скотоводство и частию звероловство составляют главное занятие здешних обитателей. Правда, около Урги много разводят Тибетских буйл, но совершенно белых не видно: и потому волос их не составляет торговой статьи.

Монголы вообще мало думают об улучшении пород рогатого скота, овец и лошадей; и посему их волы не из лучших по крепости и рослости, и овцы имеют шерсть грубую; лошади хотя плотны, крепки и статны, но более среднего роста. Монголия славится дворовыми собаками, которые по неимению оград, служат здесь живыми оградами, защищающими скот от зверей. Монгольские гончие собаки, приводимые в Пекин, высоки и имеют хорошую стать.

В отношении к изобилию естественных произведений южной полосы должно заметить, что многонаселенный и скудный землею Китай нуждается во многих выходящих из сей полосы вещах. Сверх сего жители средней полосы, не имея ничего, кроме скота и [153] нуждаясь во всех вещах, потребных для жизни, все получают из южной или чрез южную Монголию. И так южная полоса имеет все пособия для промышленности: и производящей, и обрабатывающей и променивающей. И если бы жители ее решились променять кочевую жизнь на оседлую, то, обсеменив долины и проникнув в недра гор, соделались бы богатейшим и сильнейшим народом. Киданьский дом еще в X-м столетии обратил внимание на сей предмет, и множество городов, основанных им в восточной Монголии, свидетельствуют о его намерениях и цели. Но последовавшие политические перевороты истребили все плоды попечительности правительства и трудолюбия жителей. Ныне хотя нет запрещения на хлебопашество в сей полосе, но от долговременности кочевой жизни и поместного разделения земель произошли права и постановления, несовместные с удобностию земледелия. Владетель, желающий превратить свои пастбища в поля, должен получить согласие на то от прочих, смежных с ним кочевых владетелей и после сего просить Китайское правительство об утверждении. Сие условное препятствие хотя и не заключает в себе невозможности, но разнородность [154] выгод очень мало подает надежды и на возможность (В 1800 году Китайское правительство, по представлению Корлосских князей, дозволило 2,330 Китайским семействам распахать в Корлосском Аймаке 2,650 цин (цин содержит 2,449 Российских квадратных сажен) пастбищных земель под посев хлеба, но с таким ограничением, чтобы Корлосские князья после сего не смели более ни принимать Китайцев, ни земель вновь распахивать; в противном случае судимы будут, как за переманивание людей и воровское распахивание земель.

См. Улож. Палаты Финансов тетр. XVIII; лист 19).

Северная полоса хотя граничит с Россиею, но торговлю с нею, равно как с среднею и южною полосами, смотря по местным произведениям и потребностям обитателей, одни только Китайцы могут производить с удобностию и выгодою. У Монголов кирпичный чай, с подбавкою поджаренного пшена, составляет обыкновенную пищу, для одеяния они имеют нужду в китайках, шелковых материях и сукнах, для обуви — в кожах, для пищеварения — в котлах и жаровнях. Прочие их потребности маловажны. Чай, Китайки и шелковые материи исключительно идут из Китая, и притом в самом большом количестве. Только сукна и юфть приходят из России. В [155] Монголии, по неупотребительности ходячей монеты, вся торговля, даже самая дробная, производится посредством мены. Только в Урге и Китае мы заметили, что кирпичный чай служит ценным знаком вещей. И так Монголия за все получаемое ею от других народов платит своими произведениями, как то: домашним скотом, дикими зверями, коровьим маслом, овчинами и проч. Китай нуждается в сих вещах, и потому Китайцы охотно берут оные на оборот за свои товары. Юго-восточная Сибирь, сама изобилуя и скотом и зверями, ни малой не имеет нужды в произведениях Монголии, равно и сообщать ей ничего не может, кроме небольшого количества хороших лисиц, юфтей, железных изделий и сукон, большею частию транзитных. Монголы, по всегдашней и тесной своей связи с Китаем, укоренили у себя употребление Китайских вещей (В Иркутской губернии, особенно в Забайкальской стороне, не только иноверцы, но и Русские укоренили у себя употребление кирпичного чая, дабы, китайки и полушелковиц Китайских. Даба, по-кит.: да-бу, есть грубый холст из хлопчатой бумаги). С сей точки скоро можно определить выгоды, которые Россия могла бы получать от непосредственной торговли с Монголиею. [156]

Язык, племена, народонаселение, классы народа.

Монголия на всем ее пространстве — от Сунгари-улы до пределов Казачьих и Киргизских, от Великой стены к северу до границы Российской — населена одним Монгольским племенем, разделенным на множество поколений. Сей народ говорит одним языком, который даже мало рознится и местными наречиями, если неодинаковый выговор слов не считать разностью (Чувствительнейшая разность состоит в произношении букв К, Ц и Ъ. Южные Монголы К выговаривают как X, Ц как M, а Ъ как Ь. На пример, они говорят Xухунорь, Чагань, Темуцзинь; напротив, Xалхасцы произносят сии слова; Куку-нор, Ца-ган, Темучжин). Таковая единообразность и неизменяемость языка здесь нимало не удивительны: потому что при великих военных переворотах часто многочисленные поколения переходили с юга на север, шли с севера на юг, с пределов восточных на край западный, и там навсегда оставались.

Ныне многие ученые в Европе занимаются исследованием происхождения народов, населявших, по их мнению, и населяющих [157] Монголию: но они, не зная основательно ни народа, ни его Истории, принимают при сем исследовании ошибочное положение, по которому необходимо должно судить о всем по одним догадкам, поверхностно, и наконец остаться в недоумении. Почти каждое усилившиеся поколение почитают они за особливый народ, отличный от прочих поколений и по происхождению, и по языку. Вот в чем состоит самая важная погрешность их!

Поколениям, то есть владетельным домам, занимающим Монголию, даем ныне название Монголов не потому, чтобы они происходили от дома Монголов, но потому, что сей дом, усилившись, наконец все прочие поколения своего племени покорил своей власти и составил как бы новое государство, которое мало по-малу приобыкли называть Монголом же, по прозванию господствующего дома. Сим образом разные Монгольские поколения и прежде назывались общими именами: Татаньцев, Киданей, Xойхоров (Уйгуров), Тулгасцев, Сяньбийцев, Xуннов и пр. Сим же образом в последствии, если овладеет Монголиею дом Карциньский, вся сия страна оставит нынешнее название и примет то, которое доставит ей новый [158] господствующий дом. Тогда нынешних жителей Монголии будем называть не Монголами, а Карциньцами, разумея под последним названием не Аймак прежний, но уже поколения сего племени, в совокупности взятые. Равным образом, указывая на древние времена Монголии, будем говоришь, что около Р. X. обитали в сей стране Карциньцы же; разумея под сим названием тождество и единоплеменность тогдашнего народа с нынешним.

Что касается до переселения многочисленных Монгольских поколений, то Илиские Чжуньгары еще за два века до Р. X. пришли в Или с тех мест, на которых ныне находится Великая стена в губернии Гань-су; Тарбагтайские Чжуньгары пришли в Тарбагтай из южной Монголии в самом конце IV-го столетия, под названием Гаогюйцев, и распространились к северу даже до Якутска. Вся История народа Монгольского свидетельствует, что переходы его поколений из одного края в другой происходили от раздела земель при каждом важном перевороте в сей стране, но ни при одном происшествии не говорит, чтобы вошел в Монголию другой народ, отличный от коренного и по происхождению, и по языку,— [159] неоспоримое доказательство единства Монгольского народа и в самой древности (Xагасы, покорившие Xалхаских Уйгуров в первой половине IX-го столетия, вероятно были Турецкого племени: но победы их были ни что иное, как удачные порывы смелости, а не следствие внутренней силы; и посему они скоро исчезли сами собою; сверх сего они не преселялись в Xалху, а управляли сею страною, имея пребывание на прежних своих землях. См. ниже о Тулгасцах Отд. II. 344-916 г.). Татаньцы, пришедшие к Ордосу от вершин Амура, были Тунгусского племени; но по смежности с Монголами имели в своем языке много слов общих с ними, а смешавшись с прочими Монгольскими поколениями, наконец потеряли собственное наречие. И ныне восточные и западные Монголы, по смежности первых с Тунгусами, а последних с Турецкими народами, не могут избегнуть небольшой разности и в самих словах или названиях вещей (Северо-восточные Монголы употребляют наречие с примесью Тунгуских слов; а западные, то есть, Калмыки, с примесью Туркестанских). Хотя Монголы во времена счастливых своих походов в Китай выводили отсюда великое множество пленников обоего пола, но сии толпы невольников, как военная добыча, будучи разделены между победителями и рассеяны по [160] пространству всей Монголии, вскоре смешивались и терялись в массе господствующего народа, подобно как немалочисленные поколения пленных Монголов, поселенные в северном Китае, совершенно переродились между Китайцами.

Населенность Монголии нетрудно было бы определить, положив известное число мужеского пола наравне с женским. Сеймы чрез каждые три года поверяют перепись народа и представляют ведомости в Пекинскую Палату иностранных дел. В сии ведомости вносят всех рождающихся мужеского пола, исключая невольников и отставленных от службы по старости. Любопытным остается получить из помянутой Палаты валовой перечень числу мужеских душ. Но как Монголия, в совокупности с Олотами и Чжуньгарами взятая, и в цветущие времена не могла выставлять более миллиона конницы, то, предположив набор с трех или много с пяти душ, можно очень близко подойти к вероятнейшему числу народонаселения. Впрочем, нет ни малого сомнения, что Монголы суть наисильнейшие и многочисленнейшие между кочевыми народами в Азии: ибо они несколько раз своим оружием приводили в трепет не только Азию, но [161] и самую Европу, между тем как Турецкие народы Средней Азии ни единожды не могли покорить одной Чжуньгарии, составляющей только западную часть Монголии (Чжуньгария в половине прошедшего столетия столько опустошена Китайцами, что ныне и 1/10 части коренных жителей против прежнего не имеет).

Политическое состояние жителей разделяется на три класса: дворянство, солдат и духовенство. Личные князья и Тайцзии составляют дворянство. Они многочисленны и суть истинные помещики, которые по частям владеют землями уделов, купно с людьми, живущими на сих землях. Последние суть не что иное, как полусвободные военнопоселяне, которые обязаны исправлять и земские повинности, и воинскую службу. Духовенство хотя по безбрачности не может продолжать своих родов, но совсем тем очень значительно по своему числу, преимуществу и влиянию на народ. Оно имеет свою Иерархию, под верховною зависимостию Китайской Палаты иностранных дел. Сверх сих классов находятся невольники или рабы. Они происходят от пленников, а большею частию от преступников, утверждаемых целыми семействами в вечное [162] рабство вместо ссылки: и посему у своих владельцев составляют истинных помещичьих крестьян. Но как они законами лишены политического существования, то и не помещаются в числе народных классов.

Образ правления, управление, доходы князей и Тайцзиев.

Монголия, с того времени, как покорилась ныне царствующему в Китае дому Цин, лишилась политической целости. Аймаки ее сделаны независимыми друг от друга и раздроблены на мелкие уделы, под названием знамен, а владетели сих уделов разделены на князей пяти степеней, как-то: Цинь-ван, Цзюнь-ван, Бэйла, Бэйза и Гун (Цинь-ван, Цзюнь-ван и Гун — суть Китайские слова; Бэйла и Бэйза суть слова Маньчжурские, и настояще пишутся: Бэйлэ и Бэйзэ). Хотя некоторые из них и удержали прежний титул Ханов, но без всяких отличительных преимуществ: ибо они в правах сравнены с князьями первой степени. Еще находятся владетельные Тайцзии, которые имеют уделы на одних правах с помянутыми [163] князьями. Все таковые владетели называются Чжасаками, то есть управляющими, но считаются младшими против равных им Маньчжурских и Монгольских князей, служащих при Китайском дворе. В знаменах владетельных князей еще находятся Бэйлы, Бэйзы и Гуны личные, которые наследственно от предков, также по праву первородства, получают одно достоинство без уделов.

Исключая наследственных принцев, прочие сыновья владетельных князей, как и сыновья царевен, остаются в достоинстве Тайцзиев, разделенных на четыре класса. Тайцзи (Тайцзи — есть Монгольское слово, означающее принца из княжеского дома. Слово Тайша имеет другое значение, и должно происходить от Китайского слова Тхай-ши, что значит: Визирь, или верховный министр, канцлер) первого класса равняется нашей первой и второй степени; Тайцзии второго класса равняются нашей третьей и четвертой степени и т. д. Тайцзии утверждаются в помянутых классах соответственно достоинству родивших.

Достоинства, как владетельных, так и личных князей и Тайцзиев, суть наследственны в мужеском колене в прямой и [164] законной линии по праву первородства. Если по смерти князя не останется ни сыновей, ни внуков, ни преемника, усыновленного им из своих побочных сыновей или родственников, то не побочному сыну, а старшему родственнику из ближайшей боковой линии принадлежит право наследования. Возведение князей и Тайцзиев в наследственное и получаемое по рождению достоинство утверждает Китайский государь по представлению Палаты иностранных дел. Он имеет власть за необыкновенные услуги повышать, за важные вины понижать и даже разжаловать: но в последнем случае наследство всегда остается в том же доме, исключая обстоятельства, изображенные в Уложении. Достоинства личных князей и простых Тайцзиев при каждом колене понижаются степенью до четвертого класса, в котором остаются без перемены все потомки мужеского пола.

Дочери князей и Тайцзиев владетельных, на основании Китайских установлений, не имеют никакого участия в наследовании недвижимого имущества после родителей; ибо уделы переходят к преемникам от одного к другому без малейшего раздробления: но при выходе в замужество получают, [165] соответственно достоинству родителей, степени княжон, которые они удерживают по смерть свою, а мужья их получают титулы зятьев соответственно достоинству супруг.

Знамя есть не что иное, как удел, превращенный в военную дивизию. Каждая дивизия делится на полки, которым нет положительного числа; полк, напротив, состоит из шести эскадронов, а эскадрон содержит в себе 150 конных солдат, из которых 50 человек должны быть в латах.

Владетельный князь по управлению составляет первое лицо в своем знамени; второе по нем место занимает Тусалакци (Тусалакци, правильнее Тосалакци, значит: помощник), в должность которого князь купно с главою сейма избирает из своих личных князей и Тайцзиев двух кандидатов и представляет государю на утверждение. Кроме владетельного князя и Тусалакция в каждом знамени есть дивизионный Генерал, называемый Xошун-Чжангин, и два Генерал-Лейтенанта, называемые Мэйрен-Чжангин. В каждом полку определяется один [166] полковник, называемый Чжалань-Чжангин, один эскадронный начальник, называемый Сомун-Чжангин (Все сии слова суть Монгольские с Маньчжурскими. Чжангин — по-монгольски: Чжанги), один поручик и шесть капралов. По внутренней полиции над каждыми десятью кибитками постановляется один десятник, который обязан надзирать за поведением их, и подлежит ответственности, ежели в его десятке откроются преступники. Исключая Тусалакция, всех прочих чиновников предоставлено самим князьям избирать из своих Тайцзиев или из простых, и определятт к должности с соответствующим чином без отношения к высшему начальству.

Для управления делами по знамени князь руководствуется Уложением, имеет канцелярию для делопроизводства и печать для утверждения. Монгольское Уложение состоит из двенадцати отделений и сокращенно объемлет все части кочевого управления. Оно сочинено Китайским правительством и по обстоятельствам пополняется указами, имеющими силу равную с законами. Печать дается от государя князю на его лицо и служит для скрепления бумаг от его [167] имени, вместо своеручной подписи. Без приложения сей печати никакая от его имени бумага не почитается действительною. Маловажные дела князь имеет власть решить в канцелярии на основании Уложения, или по степным обычаям; важные же должен отсылать к главе сейма, который представляет оные чрез Палату иностранных дел государю на рассмотрение и утверждение. В случае несправедливого решения канцелярии дозволен перенос дела к главе сейма, а жалобы на главу сейма приносятся в Палату иностранных дел.

В древности Китайский двор определял в Монголии своих приставов, которые б издали наблюдали за поведением князей. Но сии приставы нередко, по своекорыстным видам, вмешивались в их дела и своими притеснительными мерами производили неудовольствие в Монголах: почему ныне определение приставов отменено; внутренняя судная расправа поручена самим князьям, а для содержания последних в страхе поставлены в важных местах гарнизоны.

Доходы владетельных князей и Тайцзиев, как владетельных так и неуправляющих, состоят, единственно, в оброке, собираемом ими по Уложению с [168] подчиненных. В добавок к сему получают (из личных не все) от Китайского двора жалованье и содержание, половинное против князей осьми Пекинских знамен. В соответствие сему князья и Тайцзии обязаны признавать Китайского государя верховным главою и своим оружием охранять спокойствие границ его. Сверх сего должны южные князья чрез два года в третий, северные чрез три в четвертый приезжать к Пекинскому двору с данью, которая, будучи малозначаща по ее количеству, но важна по цели, сопровождается наградами, превышающими подлинную цену (Награда за дань северным князьям означена в III отдел. в 4-й стат.: южным же князьям положено за каждую лошадь 10 ланов серебра и два конца атласа; за каждого барана 10 ланов серебра и четыре конца китайки (атлас и китайка имеют по 40 футов длины); за выношенного кречета 10 ланов серебра и 4 конца атласа; за борзую обученную собаку то же. Сверх сего на каждую голову из помянутых животных выдается полтора мешка белого срацинского пшена. Одиннадцать Китайских ланов составляют Российский фунт). Все обязанности, права и преимущества Монгольских владетелей изображены в I-м и III-м отделениях Уложения. [169]

Наружный вид, свойства и качества. Строение юрт и образ жизни. Пища и одеяние. Упражнения и обыкновения. Кочевка. Художества и ремесла.

Монголы вообще роста среднего, сухощавы, но плотны; волосы имеют черные, лицо смуглое с румянцем; голову вверху широкую и шарообразную, уши оттопырившиеся. У них глаза, как у Китайцев, имеют очень малое подлобье, от чего кажутся суженными, а переносье приплюснутым; скулы несколько возвышенные и подбородок суженный, отчего самое лице представляется кругловатым, к низу острым. Нос у них покляпой, губы небольшие; зубы белые, борода малая и редкая; взор живой, быстрый и проницательный. Вообще ноги их, от всегдашней верховой езды на коротких стременах, между коленами выгнуты ко внешним сторонам, отчего они ходят несколько согнувшись и переваливаясь на стороны.

От природы имеют хороший рассудок. Пред иностранцами незастенчивы, ласковы, доброхотны, со своими дружелюбны. Исключая простоты в образе жизни, в их обращении мало грубости и невежества, но людкости и ловкости гораздо более, нежели [170] сколько от кочевого требовать можно. Главный и общий порок их состоит в падкости на корысть, а от сего происходит в них склонность к хищничеству и обману. В военное время особенно отличаются хитростию, коварством, вероломством и лютостию. Женщины лицом походят на мужчин, но на их смугловатом лице всегда виден густой румянец и свежесть цвета. Взгляд их быстр. Вообще говорят, что они мало уважают непорочность ложа и даже пред иностранцами не показывают большой застенчивости.

Монголы, привыкая с малолетства ко всем нуждам суровой жизни, безвредно переносят сырость, стужу и голод. Будучи воспитаны на коне с луком в руке, они считаются лучшими всадниками, как по телесной крепости так и по искусству в движениях. Но, вопреки мнению просвещенных народов, они геройство поставляют в грабеже соседей и не думают при сем ни о чести, ни о справедливости. Ведут войну по хищничеству, производят набеги для добычи; и потому проигрыш считают неудачею, побег не ставят в бесславие. Походы предпринимают более осенью, когда лошади их в полном туке. Сушеное мясо [172] намета накрывают особливым войлоком. Дверь состоит из обшитого, простеганного холстом войлока, повешенного в раме; бывают и деревянные двери в рамках. Дверное отверстие всегда обращено к юго-востоку. Кибитки в вышину имеют около пяти, а с наметом от осьми до десяти, в поперечнике от 12 до 20 футов. Свет проходит в юрту сквозь дымное отверстие или дверь. Впереди, насупротив дверей, стоит божница с позолоченными или бронзовыми бурханами, пред которыми посредине стола чаша с коровьим маслом для возжигания, и блюдце с пеплом для постановления Тибетских курительных свеч; по сторонам сего блюдца расставлены в медных чарочках разные хлебные семена, вода, вино, чайная вода и проч. Посреди юрты стоит жаровня с дровяными углями, а наиболее с горящим аргалом (Аргалом называется высушенный помет рогатого скота, при недостатке коего употребляют конский и даже верблюжий. Монголы и в лесистых местах не употребляют дров для согревания юрт; потому что искры и угольки, отскакивающие от головней, могут портить войлоки и производить пожары, а от горящего аргала не бывает искр). Сей огонь служит и к согреванию юрты, и к [173] приготовлению пищи. Таково есть общее расположение юрт. В юрте богатых стенки обвешены бывают бумажными или шелковыми материями, а пол вокруг жаровни устлан войлоками, коврами, тюфяками; подле стенок стоят ящики, покрытые коврами. Для прислуги бывают особые юрты. Напротив, в юрте бедных нет никаких украшений, кроме войлоков на полу. В той же юрте они должны помещать всю посуду домашнюю, а зимою телят, ягнят, козлят и собак. Естественно, что от сего бывает крайняя нечистота и неопрятность. Число употребляемой посуды очень ограничено. Один или два чугунных котла для варения, жаровня для сожжения аргала, несколько кожаных мехов (тузлуков) для воды и молока, несколько плоских блюд или грубо выдолбленных корытцев для подачи мяса; деревянные чашки для питья, дойник, уполовник, железная лопатка, топор, нож, — вот и все: не каждый имеет кадочки и ведра.

Обыкновенная пища составляется из кирпичного чаю, который варят с небольшим количеством поджаренного пшена или пшеничной муки и приправляют солью, коровьим маслом, молоком или сметаною. Сей чай наливают каждому в чашку, из [174] которой пьют чрез край. Две или три чашки составляют обед, а чашка вмещает не более среднего стакана жидкости. По окончании обеда каждый вылизывает свою чашку и кладет на полку, в мешок или в пазуху. Мясо варят в воде без всяких приправ и даже без соли; раскладывают в корытцах, а едят его, отрезывая кусками и обмакивая в соленую воду. В пищу употребляют всех домашних животных, исключая свиней. Но как скот составляет все их имущество, то иногда не бросают и упалой скотины; напротив, бить живую жалеют. Горячее вино гонят из квашеного молока, от чего оно отзывается неприятным молочным вкусом. Коровье масло приготовляют чисто и наливают в бараньи брюшины; сыры делают небольшими тонкими кружками желтого цвета. Сыры их вкусны, но также, как сливочные блинцы и сметана, нередко смешаны с шерстью, пеплом и пылью.

Одеяние мужчин состоит: летнее из китайных кафтанов темно-синего цвета, зимнее из овчинных шуб, нагольных или крытых китайкою и обложенных по краям широкою накладкою отличного цвета. Воротник прямой, а иметь левую полу [175] наверху и по бокам разрезы на подоле — есть самое древнее их обыкновение, в ненастье употребляют суконные плащи: знатные красного, а простые черного цвета. Подпоясываются ремнем, к которому с боку подвешивают нож и мешочек с трубкою и табаком, а назади огниво с прибором; иногда на боку еще прицепляют мешочек с чашкою, из которой обыкновенно и пьют и едят; но последнюю более кладут в пазуху. У богатых сей ремень бывает украшен стальными бляхами и корольками. Летом носят стеганые или суконные малахаи с такими же полями, а зимою с овчинными и лисьими, и с тремя или с двумя распущенными назад цветными лентами. У чиновников наверху прикрепляется шарик соответственно чину. Сапоги их юфтяные, Китайского покроя, с толстыми шитыми подошвами; чулки Китайские же из холста, летние на подкладке, а зимние на вате. Курму и шляпу Маньчжурские носят одни чиновники при случаях, а церемониальное придворное одеяние одни князья. Голову бреют кругом и только с макушки отращивают назад волосы, заплетаемые в косу. Бороду также подчищают. Одеяние Лам несколько отлично. Они носят шубы [176] и халаты с косыми воротниками, как у Бухарских халатов, цвета лимонного, жаркого или темно-красного; рубахи их длинны; но исподнего платья (порток) не употребляют. Шляпы их одного цвета с одеянием. В руках всегда, а нередко и на шее носят четки. Голову и бороду выбривают догола. Вообще Монголы для бритья не употребляют бритв, а поясные Китайские ножи; для легкого же снятия волосов, вместо намыливания, промачивают оные теплою или несколько горячеватою водою. Сей обычай взят от Китайских брадобреев.

Женщины редко употребляют мужеское одеяние, а носят кафтаны несколько отличного покроя без пояса; сверху же надевают телогрею наподобие фуфайки без рукавов. Подобно Китаянкам все носят штаны. Их шляпы почти одинаковы с мужскими и также с лентами назади. Это есть самое древнее их одеяние. Богатые женщины и девицы имеют особенный головной убор из маржана (В Сибири маржаном называют красные кораллы), бирюзы и жемчуга; вместо серег употребляют большие кольца с длинными подвесками. Волосы зачесывают на [177] стороны, завивают в два локона, убирают оные кольцами, красными корольками и бирюзою и раскладывают на груди по одному на каждой стороне, Сапоги их одинакового покроя с мужскими, но головки у нарядных сапогов бывают вышиты шелками или шелковыми плетежками, на образец Тибетских. Богатые обоего пола употребляют и шелковое одеяние; но как они всякую пищу берут пальцами, а обтирают оные об сапоги или об полу, то на редком можно видеть незапачканное платье; а рубаху и портки, надевши новые, обыкновенно до тех пор не снимают, пока они сами собою не истлеют от пота. Неопрятность, происходящая от образа жизни, есть порок общий знатным и простым Монголам.

Обыкновенное занятие мужчин состоит в смотрении за скотом и в исправлении службы. Но вообще домашние работы все почти принадлежат женщинам и невольникам. В начале весны каждый поправляет свои воинские вещи. После сего князья и Тайцзии собирают своих подчиненных в одно место, осматривают исправность вооружения, испытывают их в стрелянии из лука и потом отправляются с ними [178] к главному сборному месту, где владетельный князь производит общий смотр подобным же образом. Чрез два года в третий владетельные князья отправляются с войсками своими на сейм, где глава сейма, при всеобщем обозрении оных, наипаче замечает исправность оружия.

Летом, когда в изобилии молоко, приготовляют кумыз (курунгуну-араки) и вино (хара-араки), масло и сыр. В сие время начинают Монголы свои празднества. Молодые люди, каждый с своим вином и баранами, отправляются к священным обо, при которых покланяются духам-покровителям окрестных мест. Пред сими обо Ламы ставят низкие столики, садятся за оные на тюфяках и совершают священнослужение под открытым небом. Потом сходят в долины, где вообще празднество их обыкновенно украшается соперничеством в конских ристаниях, в стрелянии из лука и в борьбе. Победители получают определенную от общества награду. Потом начинают домашние празднества и посещают друг друга. В сие-то время наиболее совершают браки. Вареный кирпичный чай, молочное вино, вареное мясо, сыр и сметана — вот все вещи, в которых состоит угощение [179] их! Песни поют, сидя в кругу, но пляски не знают. Из музыкальных орудий имеют только свирелку и гудок. Напев их тихий, протяженный; он приятен, даже трогателен, но вообще заунывный, и подобно пустыням их располагает к задумчивости. Вечная пустота безмолвных и угрюмых Монгольских степей есть храм задумчивости, сооруженный ей природою.

Осенью ходят на звериные промыслы, для которых употребляют винтовки, стрелы, рогатины и проч. В начале зимы отправляются в торговые места для вымена годовых жизненных и прочих потребностей или нанимаются под извоз купеческих тяжестей. От перевозки товаров Китайского торга получают значительные выгоды. Караваны их из Калгана в Кяхту на верблюдах обыкновенно бывают в пути около 40 дней, на волах долее. Провозные цены не всегда одинаковы и зависят от обстоятельств. Если лето было дождливо и скот согнан в достаточном для подъема назначенных к отпуску товаров количестве, то цены бывают умереннее, нежели при засухе и недостатке скота. Вообще от Калгана до Кягты платят от 2 1/2 до 4-х ланов серебра со ста гинов. За [180] верблюда втрое; ибо вьюк верблюда, идущего в дальнюю дорогу, ограничивается тремястами гинов, что на Российский вес составит 10 пудов.

Земледелием занимаются весьма в немногих местах. Самая большая часть получает пропитание от скотоводства. Как оград ни для юрт, ни для скота не строят, то скот по ночам держится около юрт при собаках. Пастбища делятся на части. Вытравив одну сторону, перегоняют скот на другую; вытравив одно место, переходят на другое. Кочуют по большой части рассеянно; летом при речках, зимою в глубоких долинах при подошвах гор, которыми закрывают себя от господствующих здесь пронзительных северо-западных ветров. На местах, назначаемых под зимнюю кочевку, летом уже не пасут скота. Для зимы не заготовляют сена; а скот, разгребая снег копытами, питается подножным кормом: почему во время глубоких снегов много пропадает его от истощения и холода. Летом большая засуха и саранча также производят голод, от которого приключается зараза и в людях и в скоте, особенно в местах бестравных.

Кочевая жизнь не дозволяет Монголам [181] заводить фабрик и мануфактур. Художеств также не знают; можно только найти небольшое число средственных живописцев и серебренников. Кузнецов и плотников также очень мало, а железные и деревянные изделия более получают от Китайцев. Известны им некоторые домашние рукоделия, ибо необходимые около себя вещи сами работают. Например: выделывают кожи, валяют войлоки для юрт, вьют сыромятные веревки, плетут шерстяные тесьмы для обвязывания юрт, и проч. Они также делают седла, узды, луки, стрелы, огнивные приборы; но количество собственных изделий сего рода недостаточно для внутреннего потребления. Прочие же потребные для себя вещи выменивают у Китайцев на скот или покупают на серебро, которое князья и чиновники получают из Пекина в жалованье и частию приобретают чрез продажу скота. Добывание и плавление металлов вовсе неизвестно им, хотя горы, как в южной так и в северной Монголии, содержат в себе великое количество разных руд. Алтайские горы преизобилуют золотом, от чего и самое имя получили; но Монголы здесь добывают только небольшое количество железа. [182]

О браках и похоронах.

Долговременная и очень близкая связь Монголов с Китайцами во многом сблизила их с сими последними. Сия истина касается даже обыкновений при браках и похоронах. Каждый, кто только внимательно читал описание Китая, легко может приметить сие заимствование.

При женитьбе родство с одной мужеской стороны почитается столь важным, что исключительно не дозволяется брать за себя девицу из своего рода. Это считается кровосмешением. Напротив, в свойстве с женской стороны не положено никаких препятствий к брачному сочетанию. Одному взять двух и даже трех сестер родных, братьям жениться на двух родных сестрах, детям от брата и сестры взаимно вступать в брак, мужчинам одной фамилии брать девиц из другой, всегда одной же, фамилии — безусловно дозволяется. Домы — Киданьский и Чингис-Xанов — царствовавшие в Китае, брали девиц для своего гарема: первый из одной фамилии Сяо, а последний из фамилии Xунгири, а в домы сих фамилий выдавали своих царевен.

Родители жениха и невесты могут, по взаимному согласию, утверждать брачное [183] родство, не разбирая возраста, даже при самом рождении, что касается до браков в совершенных летах, оные производятся чрез сватание. При согласии двух фамилий на брак, две вещи принимаются в уважение: согласие астрономических знаков, под которыми жених и невеста родились, и сговорные дары, которые у нас называют калымом. Если знак года невестина рождения по свойству своего названия противоборствует знаку рождения женихова, то сие обстоятельство считается предзнаменованием, неблагоприятствующим счастию будущих супругов, и брак в сем случае не может состояться. Впрочем это более наблюдают знатные и богатые фамилии; бедные и низкие сообразуются с своим состоянием и удобностию. Сговорные пред браком дары почитаются не ценою невесты, а залогом договора, и количество оных более соразмеряют с количеством приданого за невестою. Сии дары состоят в разных вещах, потребных для невесты, а более в скоте, как единственном имуществе Монголов. Но для пресечения в сем случае расточительности, превышающей состояние, число приданных людей и договорного скота даже и для князей ограничено законами. [184]

Сватание начинается со стороны женихова дома. После согласия, изъявленного со стороны невестина дома, открываются переговоры о калыме и приданом. В положенный день жених приезжает в невестин дом и привозит сговорные дары. Когда же наступит время свадьбы, то родственники жениховой стороны отправляются за невестою, которая с своими подругами ожидает их в особливой юрте. Когда поезжане придут за невестою, то подруги не выдают ее; но, после небольшого сопротивления, поезжане берут ее силою и сажают на верховую лошадь. По приезде в женихов дом, невеста делает поклонение свекру, свекрови и прочим старшим жениховым родственникам, которые в сие время сидят вне юрты; потом уходит в приготовленную для нее юрту, а родственники обеих сторон между тем начинают пиршество.

Таковые обряды совершаются при взятии законной или настоящей жены, которая считается в собственном смысле женою; и в сем самом Китайцы поставляют единоженство. Сверх законной жены дозволяется иметь наложниц, допускаемых у них и государственными уложениями, что у нас называют многоженством. Сыновья, [185] рожденные от настоящей жены, признаются законными и имеют право вступать в наследство после отца. Напротив, рожденные от наложниц считаются побочными (незаконнорожденными) и гражданскими законами лишены прав наследования. Но если кто, не имея сыновей от законной жены, пожелает сына, рожденного им от наложницы, сделать законным и объявить наследником по себе; то может учинить сие не иначе, как с дозволения правительства.

Наложницы считаются служанками или работницами. Их не сватают по принятым при браках обрядам, а покупают или берут из бедных домов, или из своих невольниц. Купленных наложниц имеют право продавать, исключая той, от которой сын будет усыновлен с дозволения правительства. В княжеских фамилиях наложницы, родившие сыновей, имеют некоторое отличие от прочих наложниц. Сыновьям их усвоена часть наследства и степень Тайцзия, определенная законом соответственно достоинству отца.

Впрочем единоженство введено в Монголию Маньчжурами только с половины XVII-го столетия, а до того времени Монголы имели обыкновение брать по нескольку законных [186] жен, что в прямом смысле составляло многоженство.

Погребение мертвых неодинаково. Владетельных князей и их супруг, также царевен и царских зятьев хоронят по обыкновениям Китайским с Шаманскими обрядами. Полагают их в гроб оболоченных в одежду, и содержат на кладбище до прибытия посланника от Китайского двора для принесения жертвы покойной особе. После сего погребают, и сыновья со внуками ежегодно делают поклонение и приносят жертвы над их прахом в предписанные законами времена. Из прочих, как скоро кто умрет, то оболокают его в любимое им хорошее платье; потом обвертывают войлоками в протяженном положении. Похороняют по гаданию Лам, или полагая труп на сучьях дерева, или зарывая несколько в землю, или обкладывая каменьями на поверхности земли, но только всегда от своих юрт к северу. В первом случае трупы покойников сами собою истлевают, а в последних двух делаются жертвою собак и волков, которые изучились пользоваться сими остатками человечества. Последнее погребение есть обыкновеннейшее: ибо хотя законами всем без исключения дозволено иметь [187] кладбища, но вообще мало таких достаточных людей, которые бы в состоянии были иметь гроб и содержать родовое кладбище для погребения. Богатых Лам, подобно как и в Тибете, сожигают на срубе благовонных дерев, а прах их скрывают в Субарге (Субарга есть обелиск каменный или деревянный, сооружаемый при сем случае в честь умершего знаменитого Ламы. Строят сии субарги и при дорогах для поклонения. Субарги над могилами Xошанов бывают не более двух аршин в вышину, в подобие округленного болванчика. Это есть Тибетское обыкновение. Впрочем в Монголии вовсе невидно курганов, или возвышенных могил древних, каковые существуют в Китае, Тибете и России. Из сего должно заключить, что здесь и в древности едва ли существовало обыкновение зарывать знатных покойников в землю со всеми любимыми для них вещами и делать над ними высокие насыпи для отправления поминок или тризн). Бедные и низшие Ламы по смерти своей не могут иметь другого погребения, кроме обыкновенного, то есть — учиниться жертвою собак и волков: ибо обряд сожжения требует немаловажных издержек. Знатные и достаточные люди пред погребением покойника приглашают Лам для чтения молитв. Пространное моление о упокоении умершего продолжается семью семь, или по нашему счету семь недель. [188]

O древнем и нынешнем богослужении Монголов.

Китайская История заметила некоторые черты древнего Монгольского богослужения. В повествовании о Гуннах (См. Историю Старшего дома Xань (Цянь-хань-шу) сказано: «Ежегодно в новый год князья собираются в Xанскую орду (Это Монгольское слово ордо, которое означает Xанское становище, резиденцию и дворец. Древние Россияне, ездившие к Монгольским Xанам, под ордою также разумели Ханское местопребывание; но впоследствии, по недоразумению значения оного, перенесли смысл сего слова на самые владения Хана и подданных его. Ныне Монголы произносят сие слово ордо и уртэ, и разумеют под ним и стойбища и станции, отчего Россияне и самые кибитки их называют юртами. Кибитка по-монгольски называется гыр) во храм предкам. В пятой луне съезжаются в Лунчен для жертвоприношения предкам, небу, земли и духам». Далее: «поутру Хан выходит покланяться солнцу, а ввечеру покланяться луне. Во 121 году до Р. X., Китайский полководец Xо-цюи-бин, разбив западного Гуннского князя (Сей князь занимал северо-восточную часть Китайской губернии Гань-су и смежные с нею заграничные земли. В то время в сей губернии еще не было Великой стены), нашел в его ставке золотой [189] истукан, которому, по замечаниям Китайских историков, Гунны покланялись под именем Царя неба. Уверяют, что в землях западного Гуннского князя находился даже храм в честь сего истукана». Еще ниже: «Вэй-люй (Вэй-люй был Ханский Визирь из Китайцев), предприняв погубить Ли-гуан-ли (Ли-гуан-ли был Китайский знаменитый полководец, которого Гуннский Хан, по взятии его в плен, женил на своей дочери), научил Гунна при ворожбе, по случаю болезни Ханской матери, сказать, что для выздоровления ее нужно принести жертву полководцу Ли-гуань-ли». И так последний был убит и удостоен поклонения. Сие происшествие случилось за 90 лет до Р. X.

Из приведенных выше мест можно извлечь одно общее заключение, что поклонение Богу в частях мира, наиболее являвших Его силу и премудрость, и обоготворение славных мужей по смерти, составляли древнюю Монголов религию, которую ныне называют Шаманством, а пророчества составляли часть богослужения.

Сию же самую религию более сорока веков исповедует и Китай; но Китайцы от [190] прочих народов всегда отличались тем, что употребление особливых жрецов признавали суеверием. У них приношение жертв славным мужам возложено на местных начальников, а приношение жертв предкам предоставлено старейшине в роде или семействе. Нынешнее Шаманство у Тунгусов есть не что иное, как искаженный остаток общей религии, существовавшей в Азии в древнейшие времена.

За десять веков до Р. X. явилось в Индии вероучение Буддистов (Надобно полагать, что вероучение Буддистов существовало задолго до сего времени: ибо Шагямуни почитается не основателем, а восстановителем оного), основание которого составляет темное понятие о Мессии и переселении душ, а цель — восстановление поврежденного человеческого естества. Сие учение около времен Р. X. проникло в Среднюю Азию; в 65 году перенесено в Китай: но сколь давно вошло в Монголию, трудно определить истинную точку времени. В Истории Монгольского народа, в отделении о южных Гуннах, под 356 годом по Р. X. сказано: «Индийский Фоту-чен часто предсказывал государю Ши-лэ об успехах и неудачах в войне: почему сей государь [191] имел к нему почтение. Ши-ху, по вступлении на престол, обратил на него особенное внимание. Сей монах ходил в шелковом одеянии, выезжал в резной колеснице. Во время собраний при дворе наследник престола и прочие князья под руки вводили его в тронную. Вельможи особенно прилепились к его учению; они наперерыв строили монастыри и, обрив головы, вступали в монашество. Некоторые же, уклоняясь от податей и службы в монастыри, начали производить грабежи. Почему в указе, данном Сенату, государь Ши-лэ спрашивал: можно ли дозволить народу обожать Фо (В Китайской Словесности под Фо разумеется Шагя-муни, а иногда и самая религия Буддистов), почитаемого двором? Сенат по сему поводу представил следующее мнение: для жертвоприношений, которые государь обязан совершать, существуют учрежденные обряды. Фо есть иноземный дух, и Сыну неба неприлично приносить ему жертвы. При династиях Xань и Вэй дозволено было одним жителям западного края (Индийцам) строить монастыри в столице Китая, но Китайцам вступать в монастыри запрещено было. И так ныне следует [192] предписать, чтобы от князей до низших чиновников никто не смел входишь в монастыри для возжигания благовоний и поклонения; Гуннов же, вступивших в монашество, всех возвращать в прежнее состояние. Ши-лэ в своем указе на сие представление сказал: я родился за границею (т. е. в Монголии) и приобрел владычество над Китаем. Относительно жертвоприношений (богослужения) приличнее следовать собственным обыкновениям: почему как Китайцам, так и иностранцам (Гуннам), желающим почитать Фо, дозволяется сие».

В той же Истории в периоде Киданьского дома под 1055 годом сказано: «Цзун-чжен, по прибытии в горы на осеннюю облаву, занемог и на другой день скончался. Сей государь был беспечен, рассеян. Часто, по ночам забавляясь пиршествами, сам вмешивался в толпу музыкантов. Многократно переодетый, (инкогнито) хаживал по корчмам и монастырям. Особенно был привержен к Шагя-Муниеву учению; Лам производил министрами и даже визирями». Из сих двух статей можно видеть, что вероучение Буддистов в начале IV-го века уже находилось в Монголии, и духовные были в высоком уважении у Монгольских [193] владетелей. Здесь нужно заметить, что вероучение Буддистов вначале было единообразное, как в Китае, так и в Монголии, что ясно открывается из вышеприведенной статьи о Гуннах. Впоследствии оно разделилось на две секты, т. е. Фоистов в Китае и Лам в Тибете и Монголии. Существенное различие помянутых сект состоит не в учении, а в обрядах богослужения и наружном образе жизни. Не могу определить, сколь давно последовало сие разделение, но в XI-м столетии оно уже существовало: ибо как в самом Пекине, так и в окрестностях его находятся монастыри, которые основаны при династии Ляо, т. е. в XI-м столетии, и принадлежали Ламам (У Западных гор, в 30 верстах от Пекина к Западу, монастырь Да-цзио-сы, занимаемый Xошанами, при династии Ляо принадлежал Ламам, и надгробные субарги их, находящиеся позади монастыря к Востоку, и поныне стоят в целости. Внутри монастыря позади одного храма есть огромное фисташковое дерево, которое, по запискам монастыря, существует более восьми сот лет).

Что касается до самого вероучения Лам, хотя мне часто случалось любопытствовать об оном, но как суждение о вещах по одним поверхностным сведениям нередко [194] вводит нас в погрешности, то я ограничусь описанием виденного мною.

Ламы совершают богослужение три раза в день: утреннее и полуденное на голосах, причем между расстановками бьют в литавры, а вечернее на духовых музыкальных орудиях. Зов к богослужению производится трубным звуком в большие морские раковины. Ламы, собравшись в храм, садятся на тюфяки, по полу разложенные на правой и левой стороне. Они сидят лицом друг к другу и читают нараспев однотонным голосом священные книги, лежащие пред ними на длинных низких столах. Здесь не бывает председательствующего лица, кроме Кэзгуя, надзирающего за благочинием. Во время первосвященнического служения главное лицо сидит у дверей храма на престоле в богатом губере (Губер имеет вид шали; и в обыкновенное время употребляется точно так, как пишут, верхнее одеяние на древних Евреях; а во время богослужения обвертываются им как плащом), имея лицо, обращенное к кумирам. Служащие Ламы стоят пред ним по сторонам в ряд в мантиях, с кадилами в руках, а иногда в одних епанчах наподобие губера, и читают нараспев. Главное лицо, [195] которое обыкновенно бывает Xутухта или Камба, читает возгласы и начинает пение, позванивая серебряным в руках его колокольчиком. Прочие Ламы сидят позади служащих на полу без всякого действия, и только некоторые, при известных расстановках, бьют в бубны и тарелки. По окончании служения главное лицо снимает губер, сходит с престола и удаляется. Сим оканчивается служение, если нет никаких посторонних обрядов или процессий,

Образ построения монастырей не менее замечателен. В окружности храма каждый Лама имеет свой домик с моленною, или небольшим храмом, и содержит учеников, которые считаются духовными детьми его. Сии ученики по большой части поступают в монастыри на 4, 5 и 6 году возраста, притом по назначению своих родителей и с дозволения высшего начальства. Старший из них вступает в наследство учителя и обязан содержать младших. Собрание таковых домов обыкновенно обведено бывает стеною и называется монастырем или капищем, по-монгольски Хит (Ныне монастыри более называются словом Сумэ, что значит храм). В каждом большом [196] монастыре поставляется настоятель, по-монгольски Ихэ-Лама, казначей Демци, благочинным Кэзгуй, провизор или управитель Нерба и уставщик Умзат, (который должен иметь лучший октавистый бас). В тех монастырях, в которых живут Xутухты, бывает отступление от общего устава.

Монгольские храмы имеют вход с южной стороны, и сей самый вход составляет лицевую сторону их. Сии храмы вообще мрачны; весьма слабый просвет сквозь дверь, и огонь лампы освещают их внутренность. Впереди на возвышенном пьедестале поставлены три огромные кумира, из которых средний есть Сэгцзя-Мони или Шагя-муни, которого признают начальником Буддистской веры и величайшим праведником. Бога изображают одним сиянием, озаряющим мир: прочих же своих праведников имеют или изваянных, или писанных на холсте и атласе красками, иногда в золотых венцах вкруг головы. Монголы называют их Бурхан, Индейцы — Будда, Китайцы — Фо или Фо-е (От сих слов и последователей его называют Буддистами и Фоистами, а самое учение Буддизмом и Фоизмом). Последним словом Китайцы [197] чествуют и живых Xутухт. На длинном столе пред Бурханами ставят приношения, состоящие в различных масляных сахарных хлебцах и в прекрасных искусственных цветах, делаемых из сала. Зимою ставят и целых баранов замороженных. В одной чаше на столе горит неугасаемое коровье масло; а в другую, наполненную чистым пеплом, приходящие для поклонения втыкают зажженные Тибетские курительные свечи; после чего, прикладывая сложенные руки ко лбу, делают несколько земных поклонов. Впрочем здесь нет обыкновения, чтобы народ присутствовал в храмах во время богослужения. Равным образом и Ламы не заведывают народом непосредственно.

По Тибетской Иерархии, Далай-Лама и Бань-цинь занимают первое место; за ними следуют прочие Xутухты, хотя и первые два — суть не иное что, как владетельные Xутухты. Камбы занимают последнюю степень между высшим духовенством и соответствуют Христианским Епископам. Если Камба или настоятель присутствует в Консистории, то называют его Чжасак-Ламою. Слово Чжасак значит: управляющий. Низшее духовенство составляют [198] Гэлун, Гэцул, Баньди или Шаби, и Обуши, давший только обет вести духовную жизнь. Они различаются между собою некоторыми наружными знаками, получаемыми при посвящении. У Монголов общее имя духовным есть Xуарак, а Ламами называются собственно только высшее духовенство; но ныне из учтивости название сие всем присвоено. Есть и монахини, называемые Чибганца: но в Монголии нет женских монастырей. Они также принимают посвящение, бреют головы и, вопреки Уложению, носят ламское одеяние с красною чрез плечо перевязью, но живут в домах и нередко с мужьями. В Тибете сии монахини живут в монастырях и имеют Xутухтиссу.

Ламы здесь почитаются грамотеями, знающими писание; они же суть лекари и ворожеи. Особенно хвастаются действием своих заклинаний или священных наговоров, писанных на Индейском (Санскритском) языке. Почему простые люди оказывают великое уважение Ламам и долгом набожности считают принимать благословение от них. Ламы благословляют возложением руки на темя, а для принятия благословения подходят к ним с открытою головою. Но как богослужение в Монголии совершается [199] не на отечественном, а на Тибетском языке, то самая большая часть Монгольских Лам погружена в грубейшее невежество. Вся их ученость состоит в буквальном чтении богослужебных книг, и в знании обрядов, с суеверными понятиями об оных. Только Ламы, образовавшиеся в Хлассе, показывают довольно сведений в догматах своей веры, также в Магии, Астрономии и Медицине. В исходе прошедшего столетия, хотя все священные Тибетские книги переведены в Пекине на Монгольский язык, но совершать богослужение на сем языке дозволено только одному находящемуся в Пекине монастырю Махагала-сумэ. Сие запрещение будет содержать Монголию во всегдашней зависимости от Тибета. Немаловажное обстоятельство для спокойствия Китайской Империи!

Почитая Далай-Ламу и прочих Xутухт (Слово Xутухту значит переродившийся, перерожденц) очищенными и усовершенными чрез перерождение до высочайшей степени святости, Монголы имеют беспредельное к ним почтение. Посещение, сделанное Xутухтою какой-либо высокой особе, почитается редким счастием. [200] Перерождение Xутухт зависит не от их назначения, ниже от выбора Лам, но от воли Китайского двора, который по своим видам указывает страну и дом, где душа скончавшегося Xутухты имеет снова воплотиться.

В правилах Ламской духовной жизни положены: созерцательное сидение, или умственная молитва ночная в общем собрании всей братии, разные добровольные, но мучительнейшие изнурения плоти, сидение на гвоздях, ношение цепей, долговременное стояние с поднятыми вверх руками, затворничество в столпах, отшельничество в пещеры, строгий пост, в котором все даже пряные вещи, как то: лук, чеснок и пр., имеющие возбудительную силу, запрещены, но странно то, что Ламы, как в Монголии так и в Тибете, веруя переселению душ, употребляют в пищу всех снедных животных, исключая лошадей, свиней и рыбы.

Словесность и просвещение Монголов.

В древние времена Монголы были разделены на многие владения, друг от друга независимые. Любовь к вольности не [201] терпела многосложного гражданского порядка; простота нравов и малочисленность дел не требовали оного. За два века до Р. X. Модо-Хан соединил Монгольские поколения в одну державу, и привел под свое владычество соседственные народы. Обширность пределов и многосложность дел потребовали нового порядка. Тогда Монголы почувствовали нужду в письме и начали употреблять Китайские гиероглифы, не приспособляя оных к своему языку, как сделали Японцы, Корейцы и Тункинцы. По сей причине Модо-Хан и его преемники давали великие преимущества ученым Китайцам, поступавшим в службу их. В последствии уже каждый владетельный дом в Монголии таким же образом поступал: но думать надобно, что сильные поколения, бывшие в непосредственной связи с Китаем, еще задолго до Модо-Хана, употребляли сию меру; в противном случае не могли бы заключать договоров с Китаем, в чем удостоверяет История.

От времен Модо-Хана более тысячи лет Монголия стояла на сей степени просвещения, и пастушеская ее Словесность то возрастала от стечения благоприятствующих обстоятельств, то упадала от [202] недостатка в средствах к ее поддержанию и возвышению. Наконец в X-м веке в первый раз показалось у Монголов собственное письмо. Оно изобретено первым Киданьским государем Амба-гянем в 920 году. Нючжисцы, испровергшие Киданьское государство, также изобрели в 1119 году письмо, которое, по собственному их признанию, составлено было из Киданьских букв с небольшими переменами. Словесность сих народов, по изобретении письма, скоро пришла в цветущее состояние. Обыкновенно определяли к должностям таких людей, которые на испытании получили степень студентов, кандидатов, магистров и докторов. Нючжисцы даже перевели на свой язык многие Китайские классические книги. Но удивительно, что с разрушением домов Киданьского и Нючжиского не токмо памятники их просвещения и Словесности, но и самые буквы утрачены, так что и доныне не отыскано ни одного отрывка, по которому бы можно было узнать форму употребляемых ими букв и судить о тогдашней Литературе их. Чингис-Xан, основатель Монгольского дома, и его преемники употребляли Уйгурское письмо; также вели письменные дела и на Китайском языке. Уже в 1269 году Тибетский Лама Поксба изобрел нынешние Монгольские буквы. В Xубилаевом манифесте по сему случаю сказано "наш дом восприял начало в северных странах и для объяснения отечественных слов употреблял письмо Китайское и Уйгурское. Обращая взор на Ляо (Кидань) и Гинь, видим, что оба сии дома имели собственные буквы. Словесность нашего языка мало по-малу образовалась; но мы до сего времени еще не имели собственных букв. Вследствие сего государственный учитель (Го-ши) Поксба изобрел Монгольские буквы, которые ныне и рассылаем по провинциям, дабы впредь все дела производимы были на нашем отечественном языке. За таковой труд жалуем Поксбу титулом Цзяо-ван (король веры)". История присовокупляет к сему, что число букв его простиралось до 1000 (Изобретенных Поксбою букв считалось 41, а со складами до 1000), и главное свойство их состояло в изображении тонов или звуков голоса.

Несмотря на выражения Xубилаева манифеста, сие изобретение новых Монгольских букв, вероятно, было не что иное, как [204] преобразование старого Киданьского письма, употребляемого и Нючжисцами. В сем предположении утверждают нас две причины: 1-я. Невозможно, чтоб потомки Киданьского дома, удалившиеся в Тарбагтай, не могли сохранить прежнего своего письма: ибо основанное в 1125 году здесь ими царство разрушилось уже в 1201 году, когда Чингис-Хан начал усиливаться. Сверх сего первый на западе государь их Елюй-Даши был по испытанию признан академиком по Словесности. От падения же Нючжиского дома до изобретения новых Монгольских букв прошло только 55 лет, и также совершенно невозможно, чтоб в столь краткое продолжение времени могло погибнуть письмо, употребляемое столь обширным, могущественным и образованным государством, каково было Нючжиское. 2-я. Что самые Уйгуры, которых письмо употреблял в начале дом Чингисов, были Тарбагтайские Монголы, утвердившиеся в Восточном Туркистане, где потомки их, оставшиеся в Турнане, несмотря на то, что говорят Турецким языком и исповедуют Магометанскую веру, и теперь употребляют древнее Уйгурское письмо, которое сходствует с нынешним Монгольским. [205]

С другой стороны, Xойхорцы и Киданьцы были один и тот же Монгольский народ, но только под двумя именами, заимствованными от господствовавших над ними домов. Но как Кидани имели главное пребывание на самой границе, отделявшей Монголию от Маньчжурии, и существовали после Xойхоров; Xойхоры напротив царствовали в северной Монголии и имели тесные связи с западными народами: то ближе и правдоподобнее полагать, что Xойхорцы первые изобрели древнее Монгольское письмо, называемое посему Уйгурским, и положили изображать буквы сверху к низу для применения к переводу с Китайского языка; дом Киданьский принял или усвоил оное себе уже по покорении Монголии. Нючжисцы, как известно, заимствовали сие письмо у Киданьцев. Кажется, сим же образом поступили и Монголы. Молчание Китайской Истории в сем случае не может служить опровержением, когда свидетельствами западных историков доказано будет, что Xодхорское письмо существовало еще до X-го столетия. Но думать с Европейскими учеными, что Уйгурское письмо изобретено коренными Турпанцами, противно здравому разуму: потому что Турпанское княжество, имеющее ныне около 3000 [206] семейств, и в древности было немноголюднее. Удобнее было сделать сие Кашгару или Яркяни, как городам многолюднейшим, имевшим тесную связь с западными народами.

По изобретении букв, Монгольская Словесность, всегда противопоставляемая Китайской в переводах, сделалась богатою. Упражнявшиеся в Монгольском языке уверяли меня, что он столько же обилен в словах, как и Китайский; между тем как в Маньчжурском языке редкое слово не имеет нескольких значений, — ясное доказательство недостатка слов в отношении к числу понятий.

В продолжение династии Мин монастыри и княжеские резиденции в Монголии служили прибежищем Словесности. При настоящей династии Цин с того времени, как Монголы вступили в Китайское подданство, все общественные дела их производятся на Маньчжурском и Монгольском языках. Для образования юношества в Монгольской Словесности заведены Китайским правительством училища в Калгане и Пекине. В первом обучают Чахарских детей языкам Монгольскому и Маньчжурскому, приготовляя их к производству письменных [207] дел по своему корпусу. В Пекине для Монголов, обучающихся своей Словесности, установлено испытание, на котором дают задачи для перевода сочинений в прозе и стихах. Испытуемые разделены на три класса, т. е. на поступающих в студенты, кандидатов и магистров.

Для пособия учащимся изданы Словари: 1-й — на Маньчжурском и Монгольском; 2-й — на Маньчжурском, Монгольском и Китайском; 3-й — на Маньчжурском, Монгольском, Китайском и Тибетском языках. Сии три Словаря в существе своем суть один и тот же: разность состоит в присовокуплении языков. Но как здесь Маньчжурский язык принят основанием, с которого сделан перевод на прочие три языка, то естественно, что последние не могут быть полными. Сверх сего издано Монгольское Уложение на трех языках: Маньчжурском, Монгольском и Китайском. В исходе прошедшего столетия особенною комиссиею, составленною при Пекинском дворе, переведены все священные Тибетские книги на Монгольский и Маньчжурский языки. При сем случае с Тибетского переводили на Монгольский, а с Монгольского уже на Маньчжурский. Сверх сего в Пекине ежегодно печатают [208] на сем языке пространный Астрономический месяцеслов для Монгольских князей. В заключение можно присовокупить, что в Пекине знаменитые Тибетские монастыри имеют типографии, в которых печатают словари и разные богослужебные и нравственные книги на одном Монгольском языке, а в Xлассе высшее духовенство, по причине тесной связи с Монголиею, необходимостию поставляет иметь сведение в сем языке. Сказывают, что в Монголии находятся и другие произведения Литературы ее, и в печати и в рукописях; но мне не случалось их видеть.

Что касается до первоначального происхождения Монгольского языка, то немалое число находящихся в нем Турецких слов, означающих первые и ближайшие к человеку предметы, ясно открывают источник оного, так как и происхождение самого народа от Турков (Турками называется оседлый народ Средней Азии, обитающий на землях от Аральского моря к востоку до Xомула, т. е. в Кокане и Малой Бухарии, которую везде я называю Восточным Туркистаном, потому что природные жители сих стран называют свои земли Туркистан, а себя — Турки). [209]

Происхождение кочевых народов. Отношение Монголов к Китаю, как кочевого народа.

В первые веки мира, по большей части, люди вели дикую жизнь. Много времени потребно было на то, чтобы привадить к себе некоторых животных и перейти с ними из жизни дикой в пастушескую. Опасность от зверей, выгоды взаимного пособия, особенно врожденная всем склонность к общежитию, побуждали их сближаться между собою и составлять небольшие общества. С приращением и распространением обществ умножились и выгоды жизни чрез разные открытия. Тогда благоприятствуемые небосклоном и положением страны, качествами земли и произведениями ее, узнали земледелие и предпочли кочевой жизни оседлую, в которой находили более удобностей, выгод и спокойствия. Находившиеся в противном сему положении принуждены были остаться в прежнем пастушеском состоянии. Образ жизни, укорененный долговременною привычкою, обыкновенно кажется естественным и наилучшим (Полководцы Угэдэвы, по совершенном завоевании северного Китая, предложили сему Хану избить до единого Китайца, а плодоносные поля их превратить в пастбища. См. в Ган-му 1230 год). Таково должно быть [210] начало и происхождение кочевой жизни! Находясь во всегдашней необходимости отдалять хищных зверей от своих стад, кочевые сделались от сего военными народами; и в то время, когда глубокие снеги или великие засухи опустошали стада их повалкою скота, составляющего единственный источник их пропитания, в крайности они прибегали к средству — силою брать у других то, что могло служить к отвращению ужасных бедствий голода. Таковы должны быть первоначальные причины набегов их на благоустроенные государства! Но в последствии времени из сего, прежде крайностию внушаемого средства, они произвели разбойническое право требовать от смежных с ними оседлых народов дань храбрости своей, т. е. платы за то, что они не будут тревожить границ их своими набегами. Несмотря на столь несправедливое требование, отяготительное содержание многочисленных бессменных войск для ограждения своей безопасности часто принуждало последних соглашаться на оное.

После общего взгляда на происхождение кочевых народов, мы коснемся теперь отношения Монголов к Китаю. Сия держава почитается многолюднейшею и сильнейшею [211] в мире: со всем тем искони доныне платит Монголам за спокойствие своих границ. Плата сия есть не что иное, как дань; но поелику слово дань унизительно, то Китайцы выдумывали разные способы давать оную под именами, не унижающими достоинства их, но еще не нашли средств избавиться от оной. Напротив, Монголы ищут одной корысти, и если поднимали оружие на Китай, то по большой части не для избавления себя от ига, но чтобы принудить сию державу к удовлетворению разбойнического права их, каким бы то ни было образом.

Еще задолго до великого соединения Монголов при Модо-Хане, пограничные Китайские уделы откупались от их набегов дарами; но под каким видом сие производили — неизвестно. Опустошительные на Китай нападения Модо-Хана в 200-195 годах до Р. X. принудили Китайский двор принять систему мира и poдcmвa (По-китайски: Xо-цинь), по которой, выдав за Хана царевну, ежегодно посылали ему договорное число подарков.

Следующий отрывок из Истории о Гуннах может доставить читателю ясное [212] понятие о тогдашних сношениях Китая с Монголиею. «По смерти Модо-Шаньюя (в 174 до Р. X.), вступил на престол сын его Цзи-юй, под именем Лаошан-Шаньюя. По сему случаю Китайский государь Вынь-ди послал одну княжну в качестве царевны (Княжна — есть дочь княжеская. В те времена было в Китае постановление, по которому царевен не выдавали в замужество за границу; почему двор брал княжеских дочерей и выдавал их, когда требовали сего обстоятельства, в замужество за границу, как подлинных царевен. — В качестве царевны — значит быть выданной со всеми преимуществами, принадлежащими царевне. См. о сем в Уложении) в супруги ему, и при ней отправил евнуха Чжун-син-юе для руководства. Но евнух, будучи послан против его желания, поклялся отмстить за сие. По прибытии в орду, он тотчас передался к Хану и заслужил любовь его. До сего времени нравились Хану Китайские шелковые и бумажные ткани, так как и съестные вещи. Евнух говорил ему: — Многочисленность Xуннского народа не может сравняться и с одною Китайскою провинциею; но сей народ потому силен, что отличается одеянием и пищею, и ни в чем не зависит от Китая, а ныне ты, Государь, изменяя [213] обыкновениям, пленяешься Китайскими вещами. Если употреблено будет только две доли вещей из десяти, то все Xунны поддадутся Китаю. Получив из Китая шелковые и бумажные ткани, бегайте в них по колючим растениям, дабы показать, что они крепостию и добротою не дойдут до одежды из овчинных кож; а при получении оттуда съестных вещей, употребляйте менее, дабы показать, что вы предпочитаете им свои сыры. — Евнух научил ханских деловых людей завести книги, дабы знать число народа и скота. Китайский двор послал к Xунскому Хану грамоту на листе в одиннадцать дюймов длиною, в коей так изъяснялся: — Император с почтением вопрошает Xуннского великого Хана о здоровье. — Далее писал об отправленных подарках. Евнух научил Хана послать ответную грамоту на листе, в двенадцать дюймов длиною, с большою печатью и в длинной оболочке. Он высокомерно изъяснялся в следующих словах: — Рожденный небом и землею, поставленный солнцем и луною, Xуннский великий Хан почтительно желает Китайскому Императору здоровья. — Далее писал о посылаемых вещах. Китайский [214] посланник между прочим говорил евнуху, что Xунны не пекутся о родителях. Евнух, желая привесть посланника в замешательство, сказал ему: — В Китае, если кто отправляется в пограничные гарнизоны, родители не лишаются ли добровольно всего лучшего, чтобы снабдить отправляющегося в дорогу? Это справедливо, сказал посланник. У Xуннов, продолжал евнух, главное упражнение состоит в войне. Старые и бессильные не могут драться и потому лучшую пищу уступают молодым и сильным, дабы они охраняли их, и так отец и сын взаимно пекутся друг о друге; как можно сказать, что у Xуннов не уважают родителей? — Китайский посланник говорил далее: — У Xуннов отец с сыном в одной юрте спят; по смерти отца сын женится на своей мачехе, брат берет жену по смерти брата; не имеют ни вежливости Китайца, ни церемоний Китайского двора. — Евнух в ответ на это сказал: — Xунны обыкновенно питаются мясом скота, пьют молоко, одеваются кожами. Скот питается травою, пьет воду. По временам переходят с места на место. При недостатке они занимаются стрельбою из лука; во время приволья каждый [215] веселится и не имеет забот. Законы их просты и удобно исполнятся. Государь и чины не имеют излишних церемоний и всегда в согласии. Здесь управление целого государства подобно одному семейству. Берут за себя жен по смерти отца и братьев из опасности, чтобы не пресекся род их. Посему-то Xунны при самом беспорядке сохраняют древний корень рода. Напротив, жители Китая, хотя не берут жен после своих отцов и братьев, но как родственники далеки между собой, то взаимно умерщвляют друг друга, и все сие происходит от того, что установили различие фамилий. Сверх сего самые правила учтивости производят негодование между высшими и низшими, а великолепие истощает только силы народа.— Китайский посланник хотел было еще возражать: но Евнух сказал ему: — Г-н Посланник! оставь разговор, а лучше посмотри, чтобы доставленные Xуннам шелковые материи, хлопчатая бумага и вино были в полном количестве и непременно из лучших; ceго довольно. О чем спорить? Если все доставлено в полной мере и добротно, то и кончено. В противном случае осенью выведем конницу потоптать поля ваши». [216]

В сие время Ханы признаваемы были равными Китайскому Императору, а чрез сто лет они согласились носить название вассалов Китая, но с условием, чтобы по-прежнему выдавали за них царевен с ежегодными подарками. Здесь Китайский Двор увидел, сколь страшна для его границ Монголия в соединении; и посему принял правило содержать ее в разделе. Таковая система с прерывностию и некоторыми переменами продолжалась до XI века. Наконец, три династии Ляо с 1005 года Китай обязался ежегодно отсылать дары Киданям без выдачи царевны, и не числя их подданными. Китайские Историки, защищая сие выражение от сатиры, объясняют, что отсылать значит отдавать кому просимое им, и что они делают большую честь своему отечеству, употребив слово отсылать, а не платить. Смешное утешение! При династиях Тхан, Сун и Мин еще вводили мену лошадей, то есть Китайский Двор ежегодно принимал от Монголов договорное число лошадей за цену, единожды утвержденную. Несмотря на то, что оценка была убыточна для Китая, сей способ мены сопряжен был с большими неудобствами. Монголы приводили худых лошадей, в большем числе против [217] договора, и с наглостию требовали возмездия; Китайцы, напротив, худо рассчитывались. Взаимные посему неудовольствия при династии Мин возросли до такой степени, что Татаньский Хан и его Визирь, Ойратский Князь Эсэнь, произвели в 1449 году нашествие на Китай. В следующем году Китайский генерал Ян-шань отправлен был посланником к Ойратам. Послушаем разговор его с Визирем:

Эсэнь, увидя посланника, сказал: «Мы долго жили в мире и дружбе с Китаем: для чего же вы сбавили цену с наших лошадей? Сверх сего отпускали шелковые материи большею частию обрезанные (То-есть, половинные, у которых внутри целая половина бывает отрезана, а вместо оной подверчена бумага. Сей обман и доныне существует в Китае в больших домах, а нередко и при самом Дворе: но таким образом поступают только с подарочными материями, и притом не господа, а служители их); многих из посылаемых к вам наших людей оставляли у себя, и к тому же уменьшили ежегодное награждение.— Мы не сбавляли цены,— отвечал Ян-шань, — но вы, Великий Визирь, год от году умножали число лошадей, а нам совестно было обращать назад: почему и цена казалась униженною. [218] Сообрази сие, великий Визирь, и увидишь, что цены были еще выше против прежних лет. Обрезывание шелковых материй происходило от толмачей, так как из представляемых вами лошадей и соболей, если иные плохи были, то ужели от вас происходило сие? Сверх сего ваши посланники имели при себе от 3-х до 4000 человек, из которых иные производили воровство и другие преступления, и посему сами вдавались в побеги, а нам для чего удерживать их? Выдаваемое вашим посланникам от нашего правительства содержание производилось на наличное число людей, и уменьшали только то, что ложно показываемо было в требовании». — Эсэнь был доволен его ответами. «Великий Визирь! — продолжал далее Ян-шань,— в двукратное нашествие на нас вы избили несколько сот тысяч Китайцев, но думать надобно, что вы потеряли немало и своих людей. Ныне, по заключении мира, всегда будете получать дары от Срединного государства; не лучше ли это?» Эсэнь согласился.

Настоящий Дом Цин склонил Монголов в свое подданство, под лестным для них предлогом составить один Дом: таким образом и он принял систему мира [219] и родства, но лучше исправленную чрез долговременные опыты. Пользуясь уроками минувших династий, он разделил Монголию на множество уделов; и сделал оные независимыми друг от друга; дал ей законы и обязал Князей ее быть в безусловном повиновении оным. Но чтобы сию новую систему учинить прочною и долговременною, отнял у Монгольских владетелей право своевольной обороны, или возмездия вооруженною рукою, — главный источник неустройств у кочевых народов, Монголец никогда бы не преклонил выи под ярмо, стесняющее его свободу, но Дом Цин умел воспользоваться для сего минутами его истощения. Мысль сия почерпнута из природы диких зверей, которых чрез истощение приучают быть ручными. Но как и явное и скрытное настояние Монгольских владетелей всегда состояло в требовании возмездия за непроизводство набегов: по сей причине сверх предоставленного им оброка с своих подчиненных Китайский двор положил им с своей стороны жалованье и чрезвычайное награждение за дань.

Впрочем и сия система может быть твердою только до того времени, пока Китай, наслаждаясь тишиною внутреннею, в [220] состоянии обуздать Монголов как оружием, так и исправною расплатою. По нынешним постановлениям Монголы все вообще военные; хорошо вооружены и обучены воинским упражнениям. Собственные Князья суть начальники их. Хотя, по видимому, Монголия слишком раздроблена; но на юге только шесть сеймов, а на севере четыре, и глава каждого сейма считается начальствующим над своими князьями. Во время опасного потрясения в Китае, если один который-либо сейм получит перевес над прочими, то, по нарушении равновесия, вся Монголия будет в его руках. Вообразите: от Желтого моря до Xухунора, вдоль всей Великой стены линию лучшей Азиатской конницы, и вторую линию на севере от Бойр-нора до Или и Тарбагтая. Чего будет стоить всегдашняя предосторожность против толиких сил? Ныне Монголия в наилучшем благоустройстве, и смежные с нею народы должны искренно желать Китаю долговременной внутренней тишины; потому что с важным переворотом в сем государстве и политическое образование Монголии должно быть потрясено в самом основании. Тогда беспокойствия будут угрожать и другим, смежным с нею народам. [221]

Разрешение вопроса: кто таковы были Татары XIII-го века?

Варваров, опустошивших восточную Европу в начале XIII-го столетия, современные Европейские народы назвали Татарами: но История говорит, что это были Монголы. И так вопрос о Татарах непосредственно связан с нашествием Монголов на Россию, и не может почитаться предметом, не принадлежащим к обозрению Монголии.

Народ, обитавший в нынешней Xалхе (То есть от Далай-нора к западу до Убсы-нора), купно с сею страною, с XI-го столетия начал называться Татань. Сей народ разделялся на множество Айманей, из которых каждый имел особливое название. Сильнейшие из Татаньских Айманей были: Монгол, Тайгут, Кэрэ и Татар. Сии поколения еще подразделялись на роды или побочные линии владетельных домов, но по племени все вообще назывались Татаньцами. Чингис-Хан чрез свои завоевания распростер сие название на всю Монголию. Когда Xубилай принял своему дому название Юань, то вся сия страна принуждена была оставить название Татань; но [222] смежные с Монголами народы, по привычке к прежнему их имени, долго и после сего времени называли их Татаньцами, чему доказательства нередко встречаются даже и в Китайской Истории (Китайцы в разговорах и доныне сокращенно называют Монголов Та-цзы, т. е. одним первым слогом из слова Татань, и говорят Мын-гу Та-цзы, Калка Та-цзы, что значит: южные Татаньцы, Xалхасские Татаньцы).

Частные люди, сообщая первое известие об какой-либо стране или народе, не думают о удержании правильного выговора в собственных названиях оного; даже иногда совершенно переиначивают оные. Например, Россияне называют Казаков Киргис-Кайсаками, Туркистанцы называют Чжуньгаров Калмаками. Это общая погрешность, свойственная не одному древнему, но и настоящему времени. Вот источник, из которого проистекли многие недоразумения и запутанности в Истории древних народов.

При первоначальном устремлении Монголов на Европу, Россияне первые встретили их; и очень вероятно, что вместо Татаньцев, следуя или созвучности слов, или примеру соседних народов, назвали их Татарами. Тогда легко могли погрешить в [223] сем; ибо задолго до того времени около Аргуни находилось сильное Татаньское поколение, называемое Татар: почему последнее слово не могло не быть известным между народами Средней Азии. Чингис-Хан покорил сие поколение своей власти, и в великом Taтаньском ополчении, которое вторглось в Россию, в числе прочих покоренных народов, без сомнения, находились и Татары. Но чтобы Татаньцы при оном обстоятельстве назывались Татарами, по имени побежденного ими аймака, сие совершенно противно как тогдашним, так и нынешним обыкновениям.

Итак, по моему мнению, Россияне при первом нашествии Татаньцев, назвав их Татарами, первые погрешили и сообщили сию погрешность западным народам. Карпини, отправленный от Папы посланником к Хану Куюку, не токмо не исправил оной, но, вероятно, следуя худым толмачам, еще перепортил и другие собственные имена, помещенные в его путешествии. Новейшие Историки, желая своими догадками пояснить Карпини, впали в новые погрешности; а Географы, без дальнего исследования, всю полосу от Каспийского моря до Восточного назвали Великою Татариею. [224]

Каким же образом в последующее время на месте Татаньцев действительно очутились Татары (Здесь под Татарами разумеются Магометанские народы Турецкого племени)? Трудно сей вопрос решить удовлетворительно. Вышеупоминаемые Татары были соплеменники Монгольскому поколению: следовательно, последнее не могло претерпеть никакой перемены ни по языку, ни по религии от первых. Надобно искать причину сему в других обстоятельствах. Известно, что в Монгольских пограничных на западе гарнизонах большая часть солдат были из Туркистанцев, Киргизов и Казаков, которые все Турецкого племени. Первый народ, прежде обитавший в постоянных жилищах, тотчас и здесь принялся за оседлую жизнь и построил города с селениями, а последние, купно с Монголами, по-прежнему начали кочевать. Доможилые Туркистанки, без сомнения, были опрятнее и благовиднее юрточных Татанек и посему более нравились Татаньским полководцам. Когда же, с восшествием Xубилая на Китайский престол, раздробилась огромная Монгольская Империя, то приволжские Татаньцы, по примеру других, не преминули объявить себя независимыми; [225] а как они были очень малочисленны в сравнении с Турецкими поколениями, то от брачной связи с последними нечувствительно начали изменяться в Магометан, каковое изменение последовало и с прочими, владычествовавшими в Азии Ханами Татаньского племени (Как то: в Персии, Чаганьшае и пр.). Победители, переняв от Туркистанцев с браками их нравы и обыкновения, их язык и религию, мало по-малу совершенно потерялись, так что наконец самое имя Татаньцев исчезло, и они под Российским (Татары сами себя не называют сим именем; они имеют общие названия Узбеков, Ногаев и пр., а частию называются именами поколений и родов) названием Татар соделались как бы новым народом, который впоследствии господствовал в царствах: Казанском, Астраханском и Крымском. Впрочем, невзирая на перемену названия, Ханы помянутых царств никогда не оставляли производить свое происхождение от Чингиса. Таковое мнение относительно Татар есть не что иное, как догадка, имеющая на своей стороне вероятность, подкрепляемую посторонними доказательствами Испытателей древности, имеющих лучшие пред моими пособия.

Примечание: Г. Клапрот в конце сочинения [226] своего: Memoires relatifs a l'Asie, в статье: sur les Tatares, утверждает, что Монголы были истинные Татары, и в XIII-м веке справедливо названы последним именем; а встречающиеся в Китайской Истории слова: Татань и Татар — суть тождезначущие, т. е. два разных названия одному и тому же народу. Не доказав сего предположения ни одною ссылкою на Историю Китайскую, начал он приводить из разных историков места то о Татаньцах, то о Татарах, принимая сии слова одно за другое. Несмотря на то, что Китайские историки иногда неправильно писали Тата вместо Татань (ныне сия погрешность исправлена), они нигде не принимали сего слова заодно со словом Татар. Под первым разумели целое племя, занимавшее всю нынешнюю Xалху; а под вторым, т. е. Татар, одно только поколение из Татаньского племени, кочевавшее в восточной части Xалхи. Сие поколение само в себе еще делилось на роды, как то: Чагань Татар (белые Татары), Анци Татар (промышленные Татары) и проч. Там, где История говорит положительно и ясно, нет места ни догадкам, ни произвольным толкованиям.

Конец первой Части.

© текст - Бичурин Н. Я. [Иакинф]. 1828
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© корректура - Андреев-Попович И. 2013
© OCR - Бычков М. Н. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001

Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову за предоставление текста.