БИЧУРИН Н. Я. [ИАКИНФ]

ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ

ОЙРАТОВ

В некрополе Александро-Невской лавры в Ленинграде внимание посетителей привлекает скромный черный обелиск с надписью китайскими иероглифами. На посеревшем от времени и непогоды камне выбито:

ИАКИНФЪ БИЧУРИНЪ

И китайскими иероглифами написано: "Постоянно прилежно трудился над увековечившими его славу историческими трудами", и далее следуют даты — 1777-1853. Здесь покоится прах монаха и ученого, русского востоковеда Никиты Яковлевича Бичурина, известного под монашеским именем Иакинфа.

Это был выдающийся человек своего времени, "вольнодумец в рясе", основоположник научного китаеведения в России, автор многих фундаментальных трудов по истории, географии и культуре народов Китая, Центральной и Средней Азии, Южной Сибири и Дальнего Востока. Н. Я. Бичурин блестяще владел китайским языком, обладал огромными знаниями в области востоковедения, поэтому в его трудах мы находим богатейшие россыпи ценных сведений об истории, быте, материальной и духовной культуре монголов, китайцев, тибетцев и других народов азиатского Востока. Современные исследователи отдают должное многогранной деятельности Н. Я. Бичурина и отмечают, что "под влиянием Иакинфа и его трудов, основанных на глубоком изучении китайских источников и проникнутых искренней симпатией к китайскому народу, сложилась школа выдающихся русских синологов и монголистов, которая, по общему признанию, опередила европейскую ориенталистику XIX столетия и получила отличное от нее направление" 1.

Никита Яковлевич Бичурин родился 29 августа (9 сентября) 1777 г. в селе Акулево Свияжской округи (позднее Чебоксарского уезда Казанской губернии) в семье священника. Фамилию свою он получил по названию села Бичурино, в котором находился приход его отца. Учебу маленький Никита начал в училище нотного пения в Свияжске, а оттуда в 1785 г. поступил в Казанскую духовную семинарию, где обучался грамматике, арифметике, поэзии, риторике, богословию и греческому языку. Здесь очень рано [7] проявились его незаурядные способности. В 1798г. Казанская семинария была преобразована в духовную академию. После успешного окончания учебы в академии в 1799 г. Н. Я. Бичурин был оставлен в ней учителем.

18 июня 1800 г. в Казанском Спасо-Преображенском монастыре он был пострижен в монахи и наречен Иакинфом. Этот необдуманный шаг молодого человека, когда он, по словам биографа, "монахом сделался из видов, а не по призванию", имел для Иакинфа Бичурина трагические последствия. Он всю жизнь тяготился своим монашеским званием, безрезультатно подавал в Синод прошения о снятии с него духовного сана. Но это все было потом, а тогда, как указывает П. Е. Скачков, "переход Бичурина в так называемое черное духовенство можно объяснить исключительно особым привилегированным положением, которое занимали "монашествующие": все высшие посты церковной иерархии могли занимать только монахи" 2. Благодаря покровительству бывшего главы Казанской епархии Амвросия Подобедова Иакинф был возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Вознесенского монастыря близ Иркутска. Его ожидала блестящая духовная карьера, но судьбе было угодно рассудить иначе.

В Иркутске, приняв под свое попечение монастырь, о. Иакинф одновременно становится ректором Иркутской духовной семинарии и членом консистории. Однако уже через год конфликт с местным духовенством и семинаристами, а также нежелание Иакинфа соблюдать строгие требования монастырского устава послужили причиной его отлучения от всех должностей и ссылки в Тобольский монастырь.

В тобольской ссылке Иакинф пробыл около двух лет. В это время готовилась к отправке в Китай очередная (девятая) Российская духовная миссия в Пекине, и Синод назначил главой этой миссии и архимандритом Сретенского монастыря, находившегося в столице Китайской империи, Иакинфа Бичурина.

Российская духовная миссия в Пекине была учреждена в 1715 г. по указу царя Петра I и призвана была поддерживать православие среди поселенных в Пекине русских пленных, захваченных китайцами при взятии крепости Албазин в 1685 г., и их потомков. Правившая в Китае Цинская династия проводила изоляционистскую политику и не допускала приезда в свою страну жителей других стран, поэтому духовная миссия в течение целого столетия была единственным представительством России в Китае. Для царского правительства она была также и единственным источником информации о дальневосточном соседе, через нее же поддерживались все отношения между двумя странами. Исключительно велико было значение Пекинской духовной миссии для развития русского китаеведения, монголоведения и маньчжуристики. Она явилась своеобразным университетом, откуда вышла целая плеяда крупных русских ученых-китаеведов (Иакинф Бичурин, Палладий Кафаров, В. Васильев и др. ); талантливых переводчиков китайской и маньчжурской литературы (З. сЛеонтьевский, А. Леонтьев, И. Рассохин), знатоков восточных языков, преподавателей, миссионеров, практических работников, менявшихся из поколения в поколение.

В этом же ряду мы можем назвать Антона Григорьевича Владыкина (1761-[8]1811), по национальности калмыка ("из верноподданных торгоутов"), который, приняв крещение в Астрахани, окончил Троице-Сергиевскую семинарию по классу философии и был отправлен в Пекин в 1780 г. Он был первым русским маньчжуроведом-лингвистом, первым преподавателем, составившим словари и другие пособия по изучению маньчжурского языка, в том числе и первую маньчжурскую грамматику 3. Ученик А. Г. Владыкина Михаил Сипахов был включен в состав девятой духовной миссии под начальством Н. Я. Бичурина.

17 сентября 1807 г. Бичурин с новым составом духовной миссии пересек близ Кяхты тогдашнюю русско-китайскую границу. Первой страной, лежавшей на его пути, была Монголия. Первые яркие впечатления от пребывания в этой стране, личные наблюдения во время путешествия во многом способствовали пробуждению у Иакинфа интереса к истории монголов и легли в основу его будущих книг. 18 января 1808 г. он прибыл в Пекин.

По прибытии в Пекин Иакинф очень быстро охладел к чисто миссионерской деятельности, тем более что она могла проводиться лишь в узком кругу немногочисленных албазинцев, а вести активную религиозную пропаганду среди китайцев было запрещено. Сама же миссия и монастырь отнимали не очень много времени, поэтому природная любознательность и деятельная натура заставили Иакинфа энергично приняться за изучение языка, истории, литературы, географии, государственного и общественного строя Китая и населявших его народов. Жить в стране ничего не понимающим и ничего не знающим чужеземцем он не хотел. В одном из своих писем, отправленных на родину через два года, Иакинф писал: "Не хваля себя, могу сказать, что живу здесь единственно для отечества, а не для себя. Иначе в два года не мог бы и выучиться так говорить по-китайски, как ныне говорю" 4.

Блестящие лингвистические способности и полученное в духовной академии знание латинского, греческого и французского языков сослужили Иакинфу добрую службу. Он не только быстро овладел разговорным китайским языком, но и освоил иероглифику и письменный язык, что позволило ему перевести с китайского языка на русский целый ряд трудов, преимущественно географического и исторического содержания. Постоянные контакты с католическими миссионерами, находившимися в Пекине, и изучение хранившихся в библиотеке португальской миссии трудов западноевропейских синологов А. Семедо, Ж. Майя, Ж.-Б. Грозье, Ж.-Б. Дюгальда и других, несомненно, облегчили Н. Я. Бичурину знакомство с Китаем и помогли ему в дальнейшей работе.

Пекинский период жизни Иакинфа был чрезвычайно плодотворным и наполненным напряженным трудом. Он составил несколько словарей китайского языка, в том числе большой китайско-русский словарь в девяти томах, [9]оставшийся неизданным. Кроме того, в Пекине Иакинф написал основные труды, впоследствии напечатанные в России, или подготовил для них исчерпывающие материалы. Среди них П. Е. Скачков называет рукописи "Описание Пекина", "Историю первых четырех ханов", "Историю Тибета и Тангута", "Описание Тибета", "Описание Зюнгарии", "Описание монгольского народа", "Трактат о прививании оспы", "Служебную (судебную. — В. С. ) медицину китайцев", "Систему мироздания", "Об укреплении Желтой реки и канала подвозного", "Монгольское уложение" 5. Большая часть упомянутых работ увидела свет после возвращения Иакинфа в Россию, остальные остались в рукописях.

Н. Я. Бичурин пробыл в Китае 14 лет. Он вернулся в Петербург в январе 1822 г. Помимо огромного количества личных впечатлений Иакинф привез с собой на родину уникальное собрание ценных книг на китайском и маньчжурском языках, рукописей своих трудов общим весом около четырехсот пудов (целый караван из 15 верблюдов). Но дома его ждало суровое наказание. За годы его пребывания в Пекине в Синод поступали жалобы от студентов и членов миссии, недовольных строгостью Иакинфа, его требованием усердных занятий китайским и маньчжурским языками. Всецело занятый научными заботами, Иакинф недостаточно внимания уделил своим миссионерским обязанностям и делам миссии. Тем временем хозяйство миссии, переставшей получать финансовую помощь от русского правительства, занятого войной с наполеоновской Францией, пришло в упадок. Чтобы хоть как-то поправить бедственное положение, порой приходилось даже продавать церковное имущество. Поэтому Иакинф был предан церковному суду, за "небрежение священнодействием и законопротивные поступки" лишен сана и сослан в пожизненную ссылку в Валаамский монастырь, бывший тогда тюрьмой для осужденных за различные религиозные преступления.

В монастыре Иакинф провел 3 года и 2 месяца, занимаясь переводами и обработкой собранных в Китае материалов. Его друзья Е. Ф. Тимковский и П. Л. Шиллинг, известные ученые и дипломаты, служившие в Министерстве иностранных дел, воспользовались тем обстоятельством, что министерство испытывало острую потребность в переводчиках, хорошо владеющих китайским языком, и ходатайствовали об освобождении Н. Я. Бичурина из монастырского заточения. По докладу министра иностранных дел К. В. Нессельроде царь Николай I высочайше повелел "причислить монаха Иакинфа Бичурина к Азиатскому департаменту" указанного министерства для перевода официальных бумаг, поступавших из китайской столицы. Ученому было позволено переехать в Петербург и поселиться в Александро-Невской лавре. От Азиатского департамента ему ежегодно выплачивалось жалованье в размере 1200 руб. и кроме того выдавалось 300 руб. на учебные пособия.

Скромная келья Александро-Невской лавры стала кабинетом ученого, где он продолжил свои, научные изыскания. По слонам известного востоковеда, археолога и историографа Н. И. Веселовского (1848-1918), "с этого времени (1826 г. ) начинается его неутомимая литературная деятельность, изумлявшая не только русский, но даже и иностранный ученый мир". Немецкий ученый Ю. Клапрот, работавший в Париже, прямо высказывался, что "отец [10]Иакинф один сделал столько, сколько может сделать только целое ученое общество".

Сохранился словесный портрет Н. Я. Бичурина, оставленный его биографом Н. Щукиным, близко знавшим ученого: "О. Иакинф был роста выше среднего, сухощав, в лице у него было что-то азиатское: борода редкая, клином, волосы темно-русые, глаза карие, щеки впалые и скулы немного выдававшиеся. Говорил казанским наречием на о; характер имел немного вспыльчивый и скрытный. Неприступен был во время занятий: беда тому, кто приходил к нему в то время, когда он располагал чем-нибудь заняться. Трудолюбие доходило в нем до такой степени, что беседу считал убитым временем" 6.

В различных периодических изданиях Петербурга и Москвы появляются многочисленные статьи, критические обзоры, заметки и переводы (в том числе с французского языка), которые сразу же привлекли к себе внимание читающей публики обстоятельным характером суждений их автора о Китае, полнотой сообщаемых им сведений об этой стране. Находясь в ссылке в Валаамском монастыре, Н. Я. Бичурин завершил и подготовил к изданию целый ряд своих работ, написанных вчерне еще в Пекине. В 1828-1834 гг. вышли из печати восемь его книг "Описание Тибета в нынешнем его состоянии" (1828), "Записки о Монголии" (1828), "Описание Чжуньгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии" (1829), "История первых четырех ханов из дома Чингисова" (1829), "Сань-цзы-цзин или Троесловие, с литографированным китайским текстом" (1829), "Описание Пекина. С приложением плана сей столицы, снятого в 1817 г. " (1829), "История Тибета и Хухунора" (1833) и "Историческое обозрение ойратов или Калмыков с XV столетия до настоящего времени" (1834).

Как видно из названий перечисленных книг, они в основном посвящены истории народов Центральной Азии и историческим связям этих народов друг с другом и с Китаем. Позднее, в 1842 г., Н. Я. Бичурин говорил по этому поводу: "Цель всех, доселе изданных мною разных переводов и сочинений в том состояла, чтобы предварительно сообщить некоторые сведения о тех странах, через которые лежат пути, ведущие во внутренность Китая" 7.

Не осталась вне поля зрения русского востоковеда и история Монголии. Он был пионером в области научного изучения истории этой страны и ее народа в России в первой половине XIX в. Благодаря трудам Н. Я. Бичурина отечественное монголоведение получило дальнейшее развитие. В предисловии к своей книге "Записки о Монголии" он сообщал: "В продолжение последних 8 лет моего пребывания в Пекине я приобрел о Монголии довольно сведений, почерпнутых частью из истории китайской, частью из обращения с коренными жителями той страны" 8. Из написанных им 15 больших [11] монографий и множества журнальных статей, рецензий и обзоров 4 представляют собой книги о Монголии и истории монгольских народностей 9. "Кроме того,— как пишет советская исследовательница, монголист Н. П. Шастина,— этим же вопросам посвящены многие журнальные статьи, а последний труд жизни Бичурина — "Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена" — также может быть отнесен к истории Монголии, так как в этом обширном труде собраны материалы по истории племен и народов, населявших Центральную Азию, в том числе и территорию Монголии" 10.

После выхода в свет первой большой книги Н. Я. Бичурина "Записки о Монголии" к нему пришла известность. В том же 1828 г. он избирается членом-корреспондентом Российской императорской академии наук, а в 1831 г. — действительным членом Азиатского общества в Париже.

Убежденный атеист и вольнодумец, Н. Я. Бичурин отрицательно относился к крепостническому произволу, был связан с передовой общественно-политической и литературной средой. Он поддерживал тесные дружественные отношения со ссыльным декабристом Н. А. Бестужевым, поэтом А. С. Пушкиным и литераторами пушкинского круга. Н. Я. Бичурин подарил поэту свою книгу "Описание Тибета" с дарственной надписью: "Милостивому государю моему Александру Сергеевичу Пушкину от переводчика в знак истинного уважения. Апрель 26, 1828 г. " В библиотеке поэта хранились и другие книги ученого, в том числе и "Историческое обозрение ойратов или калмыков. . . "

А. С. Пушкин ценил Бичурина как ученого, читал его работы и использовал их в своих исторических трудах, прежде всего в "Истории Пугачева" 11. С его "Историческим обозрением" он познакомился в рукописи еще до выхода книги в свет, о чем свидетельствует следующее примечание автора в "Истории Пугачева": "Самым достоверным и беспристрастным известием о побеге калмыков обязаны мы отцу Иакинфу, коего глубокие познания и добросовестные труды разлили столь яркий свет на сношения наши с Востоком. С благодарностию помещаем здесь сообщенный им отрывок из неизданной еще его книги о калмыках. . . " 12. [12]

С 1844 г. здоровье о. Иакинфа сильно ухудшается. Но и в последние годы своей жизни, находясь уже в довольно преклонном возрасте и будучи тяжело больным, ученый продолжает неутомимо работать над последним своим фундаментальным трудом "Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена". Эта книга вышла из печати в 1851 г. и была переиздана в советское время в трех томах в 1950-1953 гг.

Умер Н. Я. Бичурин, одинокий и забытый многими своими друзьями и сослуживцами, 11 мая 1853 г. в монастырской келье Александро-Невской лавры и был похоронен в ограде лавры. От того времени, в котором жил и работал выдающийся русский ученый, нас отделяет около полутора столетий, но в наши дни все более рельефно выступает значение его трудов для потомков, его вклад в науку.

Предлагаемый вниманию читателей исторический труд Н. Я. Бичурина "Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени" вышел отдельным изданием в Петербурге в 1834 г., но до этого печатался по частям в "Журнале Министерства внутренних дел" (Спб., 1833, №№ 5, 7, 8). Как говорит сам автор в кратком предисловии ("предуведомлении") к книге, его труд представляет собой Приведенное в хронологический порядок "собрание материалов, относящихся до истории калмыцкого народа". В конце книги были даны указатель собственных имен и карта, а комментарии вынесены в постраничные сноски. За эту книгу Н. Я. Бичурину была присуждена Демидовская премия — наиболее в то время почетная научная награда России, которую присуждала Петербургская Академия наук в 1832-1865 гг. за выдающиеся труды в области науки, техники и искусства.

"Историческое обозрение ойратов или калмыков. . " — первая в своем роде сводка систематизированных данных по истории ойратов и той части этого народа, которая в первой трети XVII века переселилась из Западной Монголии и Джунгарии в Россию и, обосновавшись в Нижнем Поволжье, стала известна под именем калмыков. Что побудило ученого обратиться к проблемам калмыцкой истории? Для ответа на этот вопрос следует сказать в нескольких словах о том, кто такие ойраты. Н. Я. Бичурин объясняет, что "ойрат есть монгольское слово, в переводе: союзный, ближний, союзник". Ойраты, или западные монголы,— народ центрально-азиатского происхождения, близкородственный монголам по языку, традиционному кочевому образу жизни, культуре и религии — известны на исторической арене с давних времен, еще с эпохи Чингисхана. В определенные периоды своей многовековой истории они играли значительную роль в Центральной Азии и соседних регионах. Особенно интенсивной была их политическая активность в XVII-XVIII вв., в пору существования сильного Джунгарского ханства (1635-1758), этой, по меткому определению академика Н. И. Конрада, последней большой кочевой империи в Средней Азии". Деятельность этого государства в той или иной мере влияла на ход исторических событий в Китае, Монголии, Тибете, Средней Азии и Казахстане, на юге Западной [13] и Восточной Сибири, вошедшей к тому времени в состав Российского государства. Поэтому освещение во всей конкретности и многообразии истории названных стран и регионов, а также населявших их народов невозможно было без тщательного изучения истории ойратов, в особенности периода существования Джунгарского ханства.

События конца XVI — начала XVII в. являются рубежом, отделяющим ойратскую историю от истории калмыцкого народа. Именно в это время нехватка пастбищных территорий, непрекращающиеся феодальные усобицы, военные неудачи побудили ойратских тайшей (правителей крупных феодальных владений — улусов) торгоутского Хо-Урлюка и дербетского Далай-Батыра откочевать со своими людьми в степи Западной Сибири, к верховьям рек Ишима и Оби. В дальнейшем эта часть отделившихся ойратов добровольно вошла в состав Русского государства и поселилась в Нижнем Поволжье, где сложилась самостоятельная монголоязычная народность— калмыки. Таким образом, калмыки имеют общую с ойратами древнюю и средневековую историю, протекавшую на территории Центральной Азии. И после своего поселения на Волге и создания Калмыцкого ханства их история продолжала быть тесно связанной с историей ойратов, с которыми они поддерживали более или менее тесные связи вплоть до гибели Джунгарского ханства в 1758 г.

В результате кровавой расправы маньчжуро-китайских завоевателей над ойратским населением территория Джунгарии почти полностью обезлюдела. В это время Калмыцкое ханство вступило в кризисную полосу развития. Со второй трети XVIII в. набирал силу процесс вольной и правительственной колонизации юга и юго-востока России, что вело к сокращению пастбищных территорий и вытеснению калмыков с занимаемых ими кочевий. Непрекращающиеся внутренние междоусобицы калмыцких феодалов, усиление социального и национального гнета, последовательная политика царского правительства, направленная на ограничение власти хана и установление более строгого контроля за действиями крупных феодалов, поощрение перехода калмыков в православие и другие неблагоприятные факторы склонили калмыцкую знать к решению откочевать из пределов России и вернуться в Джунгарию.

В 1771 г. наместник Калмыцкого ханства хан Убаши с небольшой кучкой калмыцких феодалов из своего ближайшего окружения увел из России в Джунгарию более 30 тыс. кибиток, или свыше 150 тыс. калмыков. В России остались лишь 13 тыс. кибиток. Во время трудного многомесячного перехода из Поволжья в Джунгарию в пути погибло от голода, эпидемий и нападений со стороны казахов и киргизов около половины народа. Надежды калмыцких феодалов вести в Джунгарии независимое существование, сохранить там автономию ханства не оправдались. Калмыки были расселены китайским правительством небольшими группами на территории Синьцзяна, искусственно созданной административной единицы, куда вошли захваченные маньчжуро-китайскими завоевателями земли Джунгарского ханства и Восточного Туркестана.

Со времени этих трагических событий прошло немногим больше полувека, и они еще были свежи в памяти современников Бичурина. Он взялся за разработку проблем калмыцкой истории, поскольку они имели актуальное значение для понимания современности и прошлого народов России и Центральной Азии. [14]

Современники, близко знавшие Бичурина, особо подчеркивали его увлечение всем китайским, идеализацию им Китая и "азиатчины". Отсюда и его некритическое отношение к известиям китайских источников, что дает повод современным исследователям упрекать автора в том, будто он историю ойратов и калмыков освещает с позиций официальной китайской историографии. Тут нет большой вины Н. Я. Бичурина, многое объясняется тогдашним состоянием источниковой базы. Сам же автор писал: "Предлагаемое мною Историческое обозрение Ойратов, показывая происшествия, относящиеся к сему народу в истинном их виде и порядке, доставит читателям возможность безошибочно судить о разных по сему предмету мнениях писателей" (с. 20-21). При написании своей книги Бичурин постарался привлечь не только- китайский материал, главным образом, из "Циньдин Синьцзян шилюе" ("Высочайше утвержденное описание Синьцзяна") и "Сиюй вэньцзяньлу" ("Описание виденного и слышанного о Западном крае"), но и использовал сочинения на русском языке И. Фишера, Н. Нефедьева, П. И. Рычкова, С. В. Липовцева, а также работы своих предшественников — маньчжуристов А. Л. Леонтьева и И. К. Рассохина.

Хотя ойраты являются народом древнего происхождения, Н. Я. Бичурин их историю начинает с XV в., не касаясь проблемы их этногенеза. Он ограничивается только беглым замечанием, что "поколения Усунь, Тула и Жужань должно почитать коренными предками нынешних калмыков"(с. 22). Ошибочно отождествляя этническую принадлежность древних народов с этнической принадлежностью современного населения тех мест, где некогда жили эти народы, он был приверженцем теории монгольского происхождения древних народов, населявших в разное время территорию Монголии — гуннов, сяньби, жужаней, тюрков-тугю, уйгуров и др.

Начало истории собственно ойратов, или, по его выражению, "чжуньгарских монголов", которые "появились на политическом поприще под названием ойратов," Бичурин связывает с изгнанием монгольских завоевателей из Китая в 1368 г. (у Бичурина в 1367 г. ) (с. 24). Он разделял распространенное в XIX в. мнение о существовании особого Ойратского союза или "Союза четырех ойратов (дурбэн-ойрат)" и объяснял причины возникновения этого союза следующим образом: "В Чжуньгарии хотя находились три сильные поколения: Чорос, Хошот и Торгот," но владетели оных порознь не могли равняться с Элютэем 13 в силе. И так желая соперничествовать с прочими на политическом поприще, они соединились между собой под названием Ойрат, и Чоросского Князя Махмуда, , как старшего между ними, объявили Главою сего союза" (с. 25). Ойратский союз стал четырехчленным уже после смерти внука Махмуда, знаменитого тайши Эсэна, когда "старший его сын Боро-Нахал получил особливый удел под названием Дур-бот (дербет. — В. С. ). И далее автор делает вывод: "Должно полагать, что до сего времени Калмыцкие Владетели назывались просто Ойротами, а название [15]Четырех Ойратов (Дурбэн Ойрат) приняли уже по основании Дурботского дома; потому, что самый союз их состоял из четырех поколений: Чорос, Дурбот, Торгот и Хошот" (с. 29). Вопрос об Ойратском союзе в настоящее время оспаривается современными исследователями, как не нашедший подтверждения в реальных исторических фактах.

Как и все представители домарксистской историографии, Бичурин не „ придавал решающего значения социальным факторам развития, он пони-; мал историю только как политическую и дипломатическую историю. Его " попытки объяснить некоторые попавшие в поле его зрения социальные проблемы не выдержали испытания временем. Вот типичный образец его рассуждений: "Выход Чингас-Хановых потомков из Китая произвел в Монголии всеобщее внутреннее брожение, в продолжение которого владетели или главы поколений снова присвоили себе первобытное право утверждать хана на упраздненном престоле, а отсюда родилось неуважение к верховной главе народа и самоуправство с равными себе — два источника, из которых наиболее : проистекают междоусобия у кочевых народов" (с. 24). Разумеется, причины феодальной раздробленности, наступившей в Монголии в послеюаньский период, заключались не в "неуважении к верховной главе народа и самоуправстве с равными себе", а заложены гораздо глубже, в самой природе феодального общества. Период феодальной раздробленности — это закономерный этап в поступательном развитии феодального производства, через него прошли все феодальные страны Европы и Азии.

Совершенно далек Н. Я. Бичурин от истины, когда дает свое объяснение объективным предпосылкам добровольного вхождения части ойратов в состав Русского государства. Он пишет: "Надобно заметить, что кочевые подданство считают некоторым торгом совести, в котором предполагают выиграть по крайней мере четыре процента на один; и когда находят благоприятный к сему случай, то еще соперничествуют в готовности изъявлять подданническое усердие. Но если бывают обмануты в надежде, то ухищряются мстить набегами, хищничеством и убийством. Итак, клятву и верность они считают средствами к выигрышу, а клятвонарушение и вероломство пустыми словами. Таково есть общее качество всех кочевых народов. Еще стоит заметить, что кочевые, вступая в подданство какой-либо державы, во-первых, ищут свободы от ясака, вместо которого предлагают свою готовность служить в войне против неприятелей. Первое нужно им для обеспечения своей беспечной жизни, а второе для удовлетворения наклонности их к хищничеству" (с. 32).

Подобная антиисторичность общей исторической концепции Бичурина объясняется тем обстоятельством, что в литературе ХУШ-Х1Х вв. многим авторам, пишущим о кочевых народах, в целом был свойственен необъективный, высокомерный взгляд на кочевников. Кочевое общество представлялось им аморфным, лишенным структуры, диким, неорганизованным, пребывающим в состоянии постоянной, анархии. Считалось, что кочевые орды объединяются предводителями, которые лишь одни вносят момент организации и упорядочения в кочевую стихию. Исходя из такой посылки, Н. Я. Бичурин очень низко оценивал "нравственность элютов " и считал, что "вся История ойратства представляет их склонными к хищничеству, падкими на корысть, легкомысленными, лукавыми, вероломными. Сии же качества мы найдем [16]и в Приволжских Элютах, известных у нас под названием Калмыков" (с. 70).

"Историческое обозрение ойратов. . . " Н. Я. Бичурина написано с позиций так называемого официально-охранительного направления дворянской историографии, занимавшей ведущее положение в русской исторической науке в 30—40 гг. XIX в. Выразительная характеристика тех задач, которые ставили перед историками правители России того времени, дана в одном из писем шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа: "Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Вот. . . точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана 14.

Историки этого направления стремились оправдать, а зачастую и представить в апологетическом свете политику царизма в отношении других народов. Поэтому ничего удивительного нет в том, что Н. Я. Бичурин, давая обзор русско-калмыцких отношений на основании официальных источников, всю вину за негативные моменты в этих отношениях неизменно возлагает на калмыков, описывая их поведение как сплошное неподчинение и постоянное нарушение принятых на себя обязательств. Здесь мы сошлемся на мнение историка М. М. Батмаева, который пишет: "В концепции Н. Я. Бичурина четко выделяются два положения, которые часто повторялись последующими дореволюционными исследователями и которые были безусловно ошибочными. Во-первых, не отделяются намерения и поступки калмыцких феодалов от чаяний и стремлений трудового люда и говорится о калмыках вообще. Во-вторых, факты нарушения тайшами своих обязательств объясняются якобы чисто нравственными, психологическими мотивами, легкомысленностью, будто бы свойственной калмыкам" 15.

Однако несмотря на то, что Н. Я. Бичурин лишь бегло останавливается на отдельных аспектах военной службы калмыков Российскому государству, даже те немногочисленные факты, которые он приводит, свидетельствуют скорее об обратном. В частности, сам автор приводит такой факт из истории русско-калмыцких отношений. Он говорит: "В 1697 году, когда Петр I вознамерился предпринять первое путешествие в Голландию, они (т. е. калмыки, — В. С. ) такую уже приобрели доверенность, что Хану Аюки предпочтительно поверено было охранение Юго-Восточных пределов России", (с. 88).

В то же время с легкой руки Н. Я. Бичурина в исторической литературе пошла гулять версия о том, что Аюка-хан является виновником гибели отряда князя Бековича-Черкасского, отправленного в 1717 г. царем Петром I с разведывательной миссией в глубь Средней Азии. По словам Бичурина, "злобствующий Хан тотчас придумал средство отмстить Бековичу. Он тайно известил хивинского Хана, что сей Князь под видом посольства идет в Хиву [17]с войском, и Хивинцы по сему известию скрытно приготовились к встрече Бековича. Известно, что сей воин со всем отрядом своим погиб в Хиве самым несчастным образом", (с. 92-93). Данные позднейших исследований опровергли эти необоснованные утверждения Н. Я. Бичурина 16.

Имеются в его работе и другие неточности в хронологии, передаче монгольских имен в китайской транскрипции, как, например, Элютай вместо Аругтай, Дарибу вместо Дэльбэк, Батор Хонь-Тайцзи вместо Батур-хунтайджи и др. Список таких искажений можно было бы при желании продолжить. Научное комментированное издание труда Н. Я. Бичурина является делом будущего. Мы же здесь попытались бегло обозначить лишь некоторые слабые места и ошибки в книге, объясняемые тогдашним уровнем исторических знаний.

Написанное в 20-х гг. прошлого века "Историческое обозрение ойратов. . . " Н. Я. Бичурина, естественно, отражает уровень развития науки своего времени, во многом даже его опережая. Поэтому известную оценку книги Бичурина академиком Б-Я. Владимирцовым как "кишащую неточными и ошибочными указаниями", от которой берут начало "многие совершенно неверные взгляды на ойратов 17”, следует признать, на наш взгляд, чересчур суровой.

Н. Я. Бичурин стоял у истоков отечественного калмыковедения, и его книга, несмотря на ее очевидные недостатки, представляет собой первое систематическое изложение истории ойратов и калмыков со времени падения Юаньской династии в Китае (1368 г. ) и до начала XIX столетия. "Значение самых ранних работ в отечественной историографии по истории Калмыкии заключается в том, что они пробудили интерес к ней в определенных кругах русского общества, наметили основные направления ее изучения, послужили отправной точкой для последующих исследований" 18. Проблемы, затрагиваемые в переиздаваемом труде выдающегося русского востоковеда первой половины прошлого века, получили развитие в исследованиях дореволюционных авторов и советских ученых, в том числе и историков Калмыкии. Однако сводный труд, который охватывал бы историю калмыцкого народа от древности до наших дней, до сих пор еще не создан.

Сейчас в нашей стране в связи с демократизацией общественной и политической жизни усиливается глубокий интерес к истории России и народов ее населяющих. Книга Н. Я. Бичурина вышла из печати около 160 лет тому назад небольшим тиражом и давно уже стала библиографической редкостью. Учитывая это обстоятельство, Калмыцкое книжное издательство переиздает для широкого читателя, интересующегося историей калмыцкого народа, эту книгу, не утратившую с течением времени ни научной актуальности, ни познавательной ценности.

В. П. Санчиров, кандидат исторических наук старший научный сотрудник отдела истории Калмыцкого института общественных наук АН СССР.


Комментарии

1. Кривцов В. Отец Иакинф. Л., 1978, Сб.

2. Скачков П. Б. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977, С. 90.

3. Скачков П. Е. Указ. соч. С. 79-83. См. также: Алексеева П. Э. Антон Григорьевич Владыкин и его вклад в изучение маньчжурского языка // Монголоведные исследования. Элиста. 1983. С. 94-99.

4. Цитирую по ст.: Хохлов Н. А. Н. Я. Бичурин и его труды о Монголии и Китае первой половины XIX в. /некоторые вопросы источниковедения/ // Н. Я. Бичурин и его вклад в русское востоковедение /К 200-летию со дня рождения/. Материалы конференции. Часть 1. М., 1977. С. 4.

5. Скачков П. Е. Указ. соч. С. 94-95

6. Цитирую по вступит, ст.: Бернштам А. Н. Н. Я. Бичурин /Иакинф/ и его труд "Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена" // Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I. М.; Л., 1950. C. I-VI.

7. Цитирую по кн.: Скачков П. Е. Указ. соч. С. 99.

8. Записки о Монголии, сочиненные монахом Иакинфом. Т. I. Спб. 1828. С. VI.

9. Записки о Монголии, сочиненные монахом Иакинфом. С приложением карты Монголии и разных костюмов. Т. I-II. Спб. 1828; История первых четырех ханов из дома Чингисова. Переведено с китайского языка монахом Иакинфом. Спб. 1829; Описание Чжуньгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии. Спб., 1829; Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. Сочинено монахом Иакинфом. Спб. 1834.

10. Шастина Н. П. Значение трудов Н. Я. Бичурина для русского монголоведения // Очерки истории русского востоковедения. Сборник. М., 1956. С. 181-182.

11. См. подробнее: Суржок А. И. Пушкин и калмыки. Изд. 2-е, испр. и доп. Элиста. 1981. С. 29-35.

12. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 томах. М., 1978. С. 205.

13. Н. Я. Бичурин неправильно передает имя влиятельного восточномонгольского тайши Аругтая, фактически единовластно правившего Восточной Монголией. Он длительное время вел борьбу с ойратами и был убит в одном из сражений с ними в 1434 г.

14. Цитирую по кн.: Сахаров А. М. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978. С. 103-104.

15. Батмаев М. М. Политическая история Калмыцкого ханства в русской историографии // Калмыковедение: Вопросы историографии и библиографии. Элиста. 1988. С. 45-46.

16 Подробности см.: Корсункиев Ц. К., К вопросу о гибели отряда Бековича-Черкасского в Хиве в 1717 г. // Ученые записки Калм. НИИЯЛИ. Вып. 8, серия историческая. Элиста, 1969. С. 77-91.

17. Владимирцов Б. Я., Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934. С. 157. Примеч.

18. Батмаев М. М. Указ. соч. С. 42.

Текст приводится по изданию: Н. Я. Бичурин (Иакинф). Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. Элиста. Калмыцкое книжное издательство. 1991

© текст - Бичурин Н. Я. [Иакинф]. 1834
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© OCR - Иванов А. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Калмыцкое книжное издательство. 1991