ПОЛЕВОЙ, Н.

Хань-вынь-ци Мын. Китайская Грамматика, сочиненная монахом Иакинфом. Напечатанная по Высочайшему повелению. Спб. в литографии Гемильяна, 1838 г., в 4, XXII и 237 стр.

Почетное место занимает между литераторами Русскими почтенный о. Иакинф, и бесспорно, первое между ориенталистами Русскими по своим практическим и полезным трудам. Отнюдь не думаем мы унижать нашими словами других почтенных людей, занимающихся y нас Востоком и его языками и литературами, каковы г-да Френ, Шмидт, Ковалевский, Сенковский, и другие. Но никто из них доныне не показал однакож более трудолюбия по своему предмету, не приготовил столько материялов для других по своей части, не передал столько любопытного из того, что сделалось ему известно. Доныне издано о. Иакинфом около девяти переводов и сочинений, касательно Китайского востока. Сюда принадлежат его Записки о Монголии (путешествие из Пекина до Кяхты, описание и история Монголии); История первых четырех Ханов Монголии, начиная с Темудзина; История Тибета и Хухунора; Историческое обозрение Ойратов, или Калмыков; Описание Чжуньгарии (Зюнгории) и Восточного Туркистана; План и описание Пекина; наконец Троесловие, элементарная книга [2] Китайцев. Не говорим о полемических сочинениях нашего хинолога, по поводу споров с разными Европейскими учеными; не говорим и о приготовляемом, и уже конченном в рукописи обширном сочинении, которое надобно почесть самым лучшим и подробным, систематическим описанием Китая, и энциклопедиею, так сказать, всех знаний Китайцев. Это сочинение, когда будет оно издано, без сомнения, превзойдет все, что только было доныне известно в Европе касательно Китая.

Неужели не явен и не ощутителен вред, [4] происходящий от всего этого? если бы науки и знания дружески подавали одна другой руки, советовались взаимно, поясняли взаимно язык и идеи свои, истинная польза произошла-бы для учения вообще, приложилась к общественной практике, облегчила, упростила новые открытия, сняла с умов кандалы мелких понятий и превратных идей, происходящих от упрямой близорукости и ученого невежества. Изучение общих истин всякого знания полезно всякому, и поверьте, что оно совсем не трудно, если мы не затрудним его вздорною схоластикою и ложными системами.

Есть y нас какие-то закоренелые особенно понятия о том, или о другом. Мы привыкли, например, считать Бакона реальным философом, Спинозу безбожником, и к таким предрассудкам принадлежат наши понятия о Китае вообще, и Китайском языке особенно. Мы смеемся над понятиями Китайцев об Европе, но не в праве ли Китайцы смеяться над нами, если бы слышали и понимали, что говорим и думаем мы об них? Ни один из чуждых нашего образования народов не представляется нам таким непонятным, таким странным, как Китайцы. Не постигая первобытной истории их, не умея разгадать будущности Великой Небесной Империи, мы видим в Китайцах что-то не человеческое, окаменелое, пестрое, растительное, не верим мудрости их философии, величию их политической самобытности, отчисляем их в антиподы рода человеческого. Нам не совестно кажется оставлять в забвении сотни миллионов самого крайнего Востока, царство, имеющее столь великое, политическое и нравственное влияние на Японию, Монголию, Среднюю Азию, восточный Индейский [5] полуостров, Малайский архипелаг, народ, обладавший великими тайнами искуства гораздо прежде нас, и один из древнейших в мире народов по образованию. Не спорим о пользе изучения Востока Санскритского, Арабского, Персидского, но почему забываем мы Китайский Восток? Почему не хотим мы даже заглянуть в Китайскую литературу? Изучение ее неужели не подарило бы нас новыми и важными истинами? Между тем, изучение Китая, познание языка его и литературы совершенно пренебрежены в Европе. Мы сохраняем еще доныне множество ошибочных известий, какие доставлены были нам старинными миссионерами, верим рассказам путешественников невежд, мимоходом глазевших на лаковые жилища и изразцовые башни Китайцев, известиям переданным через десятые руки, пустым компиляциям. Во Франции только в последнее время стали заниматься немного Китайским языком. Англия доныне оказывает удивительное хладнокровие к Китаю, в сравнении с тем, что она сделала для остального Востока. После трудов О. Иакинфа, нас, Русских, конечно, не упрекнут в подобном равнодушии, вспомня притом посильные наши прежние труды, и особенное попечение правительства нашего, которое учредило теперь практическую школу Китайского языка в Кяхте, и кафедру Китайского языка в Казанском Университете.

При непростительном небрежении к делу людей, от которых зависит наука, удивляться ли, что толпа с изумлением смотрит доныне на Китайские куклы и Китайские буквы равно, и в пестроте Китайских письмен видит какую-то тарабарскую грамату? С важностью повторяют нам, что y Китайцев 100,000 букв; что Китайские буквы суть затруднительные гиероглифы; что изучение [6] Китайского языка превосходит трудностью все, что только можно себе вообразить.

Нет надобности восходить к изъяснениям о том, что такое язык, и что такое письмена, или буквы. Языком того или другого народа называется собрание известных, определенных звуков, коими тот или другой народ выражает свои идеи и понятия. Законы сих звуков непроизвольны, и всюду основаны они на непременных и однообразных правилах, изъясняемых всеобщею грамматикою, разнясь только в произведении самых звуков, и в подробностях развития, что определяется происхождением языка, местностью, историею его, и составляет предмет частных грамматик различных языков. Письмена совсем другое: это суть произвольные, придуманные человеком начертания, или заметки, которыми оставляет он для себя память звуков, как будто схватывая их на лету, переводя их, так сказать, из времени в пространство, изображая для глаз и зрения. Письмена, или начертания, будучи постепенным созданием человека, подвергаясь его воле и прихоти, [7] долженствовали быть повсюду разнообразны, несовершенные, неполны и произвольны.

Гораздо совершеннее был другой род понятий, состоявший в глубокой мысли, которую разгадал человек, что все слова состоят из немногих основных звуков, и образуются только различною расстановкою звуков и придыханиями, и что следовательно, если найти знаки для немногих основных звуков, то перестановкою их и знаками придыханий можно будет, при немногих знаках, выражать все безчисленное множество составных слов. На этом основана звуковая азбука, начало, и место изобретения которой неизвестны. Напрасно мудрому Кадму и Халдеям приписывали прежде первое начало азбучных письмен: в Индии, колыбели человеческих знаний, мы находим самую древнейшую, удивительно полную и самую совершеннейшую азбуку, Санскритскую. Впрочем, великое изобретение это могло совершиться во многих местах отдельно; так Бертольд Шварц мог изобресть порох, не зная употребления его Китайцами, и Европа могла ведать о компасе и без знакомства с отдаленным Востоком. По крайней мере, при основном одинаком начале, ибо оно повсюду [8] основалось на природе языка человеческого, мы ни как не можем отдать преимущества древности одной азбуки перед другою, находя только, что все они, даже употребляемые просвещенными Европейцами, недостаточнее и несовершеннее Санскритской.

Идея быта сего достопамятного народа состоит в том, что Китай представляет собою одно из громадных явлений Восточной жизни, образованное в следствие одного, предварительно философически и политически обдуманного, и неизменного, умственного понятия. Не знаем, когда переселилась на свое место, и как составилась эта отличная порода Азийцев, но переселение ее некогда было, произойти ей следовало; надобно было перенести ей и множество внутренних революции, тяжких войн, неприятельских нашествий, перетерпеть систему уделов и феодалисма, и наконец образоваться, не только в политическом единодержавии, но и в неизменном общественном порядке. Это мы видим отчасти в Индии, где порядок основан на разделении каст. Индия может быть покорена, завоевана, во ничто не изменит общественной конституции Индусов, основанной на религиозных разделениях. Еще выше конституция Китайцев. Она основана на умственных выводах великих мудрецов, которых потомство причло в боги. Они установили основную идею своей религии, своего правления, отношений подданных к государю, и постепенно из основных идей их образовался [9] религиозно-политический, общественный быт Китайцев. Положено, что основные идеи всего суть неизменны во веки. Но Китай не отвергал и не отвергает прибавления и раздробления частностей. Отделенный географически от мятежного мира западной Азии, он принимает совершенствования, новые идеи и понятия, но присоединяет их к своим основным идеям, оставляя сии идеи неприкосновенными, приноровляя все новое к системе древней и основной, и уподобляясь Океану, в который вливаются реки и источники. Основная идея облечена в Китае в закон и власть. Все исходит отсюда, но и закон и власть суть блюстители только истины и порядка, которые признаны единожды навсегда, и должны кончиться только с гибелью и истреблением всего, как основные законы природы должны кончиться только с разрушением мира. Изумительное, чудное, приводящее к великой думе явление человечества!

Так и язык Китайский. В отдаленнейшие времена, когда варварство тяготело над разделенным Китаем, несколько мудрецов определили число, ряд и порядок идей и предметов, и придумали для них знаки. Это были собственно гиероглифы, (принимая сие слово, как символ предметов, a не священное письмо, что означалось y Египтян словом гиероглиф), и все они грубо изображали даже подобие самых предметов, причем незримые идеи выражались подобием видимых. Начертания сии потом изменялись, принимали свой характер, и окончательно перешли в собрание черт. Прибавками знаков стали изображать грамматические отношения одного предмета к другому. Все новые идеи и предметы были приложением к первоначальным, и наконец составилась таким образом система письмен, которые не суть буквы, не суть гиероглифы. В них, в словаре этих начертании заключаются [10] все идеи, все прфдметы, все грамматические отношения, и они на веки неизменны образуют письменный язык, который употребляется литераторами и во всех общественных сношениях, и которого не поймет Китаец, если он ему не учился. Разумеется, и нашей азбуке надобно учиться, во разница в том, что выучившись ей, мы можем все читать и понимать, a учение Китайских письмен соединено с изучением самых идей, и потому при нем надобно изучать идеи, и тогда только Китаец будет уметь читать и понимать, когда он разумеет связь и сущность идей написанного. Изучение письмен составляет после сего изучение философского, или ученого, так сказать, языка, который совершенно разнится от простонародного, или разговорного. Самые знаки, или письмена, восходят к основным и труднейшим, по степени содержания сочинений, разделяясь на древнейшие, позднейшие, главные, сложные, прибавочные, и произношение их определено и неизменно в Китае, хотя письмена с их идеями составляют между тем всеобщий языке всего Китайского мира, так, что произнося их различно, ученый Кореец, Японец, Сианец, Кохинхинец, не зная произношения Китайского, поймут совершенно все, что им напишут. Это можно уразуметь отчасти из наших цыфр: напишите Арабскими цыфрами 22, и Русский скажет двадцать два, Француз vingldeux, Итальянец venti due, Англичанин twenty two; они не поймут звуков, но поймут идею. Таким образом Китайцы осуществили y себя вполне мысль всеобщего философического языка, которая приходила в голову столь многим Европейским ученым. Поясним еще примером сказанное нами, что только учение доводить Китайца до познания его языка письменного, или мандаринского, как назвали его миссионеры: простолюдин наш, читая [11] философскую книгу, не понимает ее; переводя с иностранного, мы иногда не знаем, какою формою Русских звуков должно выразить то, или другое слово; кто не учился математике, тот не поймет книги с математическими формулами. Но разница в подобном незнании y Китайцев с нами та, что там нет произвола: дают читать, научивши сперва понимать; ведут от нисшего к высшему; власть и закон установляют порядок учения; с ним соединяется общественная иерархия чинов и званий, так, что высший чиновник гражданский (от военных учения не требуется) непременно должен знать более нисшего, и рангу, примерно, маиора не дадут знать более полковника, a капитану более ранга маиора. Дарованию открыт полный путь; оно при учении ведет к чинам и величию, и министр Китайский есть ученейший Китаец, ибо ему известно то, чего не знает никто из стоящих ниже его, a простолюдин, кроме того, что если бы он взялся за книгу высшую, нс поймет ее, но и делается преступником, если не прошел порядком письменной, или лучше сказать, ученой иерархии, не выдерживал постоянно экзаменов, и не получал степеней, после чего, постепенно открывается ему доступ и на приличное по учению его звание в обществе. Отсюда религиозное благоговение Китайца к письменам, ученое уравнение, похожее на Индейские касты, неизменная письменная иерархия. Следственно, на Китайском письменном языке основан и держится весь политический и общественный быт Китая, и явна ошибка Европейцов, говорящих, будто вся Китайская мудрость состоит в изучении азбуки, и что эта азбука состоит из определенных, ничего более недопускающих знаков. Здесь ошибка в том, что в этой азбуке, если угодно, включена вся мудрость, все знания Китайца; выучивший ее вполне изучил всю [12] энциклопедию, а прибавки и идеи совершенно допускаются, во только идут от власти и закона, находящихся в руках самых ученейших людей Китая.

Весьма естественно было вообразить Европейцам, при сбивчивом понятии о сущности сего языка, и при усмотрении постепенности и продолжительности [13] учения его в Китае, в следствие строгого иерархического и ученого порядка, что Китайский язык составляет бездну трудностей безконечных. Странная фигура Китайских письмен, не различение их по степеням, забвение того, что для познания какого нибудь языка нет надобности изучать все слова его, и что всех слов не знаем мы даже и в родном нашем языке, если не изучаем их, следственно, нет надобности изучать на память все знаки Китайские, a надобно узнать главные из них, или ключи, узнать потом прибавочные вставки, и аналогическое произведение слов, все это вводило нас в заблуждение. Грамматика О. Иакинфа, освобождая язык Китайский от оков, в какие до сих пор заключали его Европейские грамматисты, показывает удивительную легкость, с какою можно выучиться читать, понимать по-Китайски, и переводить с Китайского. Он доказал это на практик в Кяхтинской школе Китайского языка, где ученики чрезвычайно легко и скоро стали разуметь по Китайски, a рассмотрением изданной им ныне грамматики Китайской, мы надеемся сделать это ясным для наших читателей. Наперед просим однакож извинения в некоторой сухости предмета, надеясь на любознательность образованных наших читателей, которые должны ведать, что каждое знание и каждая наука требуют внимания, и отчасти своего особенного языка. Не узнавши его, нельзя судить о науке и звании. Только для бедной поэзии, и вообще для суждения об изящных искуствах, позволяется ничего не изучать предварительно, и руководствоваться золотым правилом: «со вранья пошлин не берут.»

Как всякий другой человеческий язык, Китайский имеет восемь, если угодно девять частей речи. Так уж заведено говорить в грамматиках, хотя мы никогда не сказали бы этого, если бы нам [14] пришлось писать какую нибудь грамматику, ибо считаем частей речи гораздо менее. Но пусть будет покамест по старому. — Подобно многим другим Азиятским языкам, Китайские слова односложны, a еще более однозвучны, и всего чаще различаются только по месту и связи, a не по произношению. Произношение вообще не трудно, но только странно для Европейца. Приведем для примера полную Китайскую Фразу: Цзы сы мин дао чжы бэн юань юэ. Тьхянь ся цзе лнь син дао цзяо и. И чжи синь дао цзяо го хэ вэй ху. Это значит в Русском переводе: Цзысы, объясняя корень и источник естественного закона, сказал: «под небом все говорить о природе, естественном законе и учении.» И так надлежит знать, что такое в самой вещи сут природа, закон и учение.

Прилагательные выражаются отдельными словаив (кху, горек, хун, красен), но всего более [15] соединением разных существительных и глаголов: инь, серебро, цянь, деньги, значат вместе, почитаемое прилагательным, слово, серебряную монету; чен город, мын, ворота, означают вместе прилагательное, городские ворота. Рода, числа, падежа нет, как в существительном, и прилагательное узнается по отношению его к существительному. Сравнительная и превосходная степени производятся прибавкою частиц: более, несколько, очень, весьма, и проч. Имена числительные идут y Китайцев от одного до десяти; отдельно выражаются еще сто, тысяча, десять тысяч; все остальные слагаются из них. Число: 14,500, Китаец выразит сложными словами: И (1), вань (10,000), сы (4), цянь (1,000), ву (5), бай (100).

Наречия, предлоги, союзы и междометия ни в каком языке не составляют трудности. Изучение [16] того, как приложение их изменяет имена существительные, прилагательные, и в глаголах делает залоги, времена и числа, y Китайцев весьма легко, a кончивши это изучение, вы кончили всю этимологию, и конечно, согласитесь, что едва ли есть в мире другой язык, который представлял бы этимологических правил так мало, и в котором были бы они простое, нежели в Китайском.

Касательно графики Китайцев надобно сознаться, что в ней встречается несколько более запутанности, нежели в звуках, особливо от схоластических и условных законов, но так бывает во всем, что придумывает человек! Однакож, за всем тем, система Китайской письменности весьма легка и понятна, и с самою малою привычкою представит затруднений не более азбуки Европейской, при удивительной определительности и точности. [17]

Скажем здесь мимоходом о любопытных [18] подробностях, которые не относятся собственно к нашему предмету.

Из двадцати, или тридцати звуков, [19] односложных, с двумя, тремя ударениями, образуется несколько сот звуков предметных, или, если угодно, слов выражающих идеи, которые изображаются известными знаками. Каждое «слово-идея», или «звук предметный», как мы их назвали, облеченные в очерк, делаются основанием для составных очерков, произношение коих определяется уже составом сложных очерков, выражающих подробности идей, a связь между ними и основными звуками и очерками поясняется особыми знаками. Вот вся тайна Китайской письменности.

Основание состоит прежде всего в изучении ключей, a потом в знании того, как по ним отыскивать производство, и в правилах, как писать знаки (при чем, само собою разумеется, нет никакой надобности изучать на память весь Китайский словарь). Глаз весьма скоро знакомится с Китайскими знаками письменными, и познание Китайского языка не представляет уже после сего никакой трудности при хорошем словаре, и самом даже небольшом навыке, ибо Китайский синтаксис чрезвычайно прост. Весьма любопытно изложевие его Китайскими филологами. Они делят все письмена на существенные, ши-цзы, и пустые, сюй-цзы. Первыми означаются существенные идеи имен и глаголов; вторыми все другия части речи, и связь и отношение слов. Пример пояснит дело лучше всяких изъяснений. Возьмем Китайскую фразу, [20] которую выставили мы выше сего, для показания Китайского произношения, и разберем грамматический склад ее.

Явно, что смысл следующий: «Цзысы, обьясняя [21] естественного закона корень и источник, говорит (или говорил).»

И (и так), чжи (знать — отсутствие имени показывает безличное наклонение), синь (природа), дао (ест. [22] закон), цзяо (учение), го (подлинно), хэ (что?), вэй (называть), ху (как выше сказано, знак вопроса).

Когда и как составилась эта система письменности, столь отличная от гиероглифической и [23] азбучной? Весьма естественно раждается такой вопрос при ее соображении.

Цан-цзе, которому Китайцы приписывают изобретение своих букв, имел пребывание в нынешней Китайской губернии Шаньси. Повествование об нем любопытно. В одно время, спустившись с Сюань-ху на северный берег реки Ло, увидел он черепаху, спина которой имела по красной земле темные черты. Рассматривая сии черты, и вместе с тем наблюдая следы разных животных и птиц, он падал на счастливую мысль изображать условными знаками самые понятия о вещах. Сей Цан-цзе, по древним преданиям, жил в такие времена, когда первобытные обитатели Китая находились еще в полудиком состоянии, укрывались в берлогах и норах, не знали ни одеяния, ни огня, питались сырым мясом и растениями. В след за ним, некто Суй-жинь-шы открыл употребление огня, и первый ввел способ замечать общественные дела узелками на веревочке. Из сих преданий с полною вероятностию можно заключить, что Цан-цзе первый открыл способ чертить на нем либо изображения видимых вещей, и не более как в сем самом состояло его изобретение Китайского [24] письма. По прошествии некоторого времени, государь Фу-си-шы выдумал восемь Гуа, из коих каждый состоит из шести черт, трех цельных и трех ломаных (Из различного соединения целых черт с ломаными произошло 64 разных Гуа, или фигур, из коих каждая содержит в себе нравственную истину, и сие самое составляет содержание книги И-цзинь, первой из древнейших Китайских книг). Сии самые черты привели Фу-си-шы к изобретению Китайского письма, т. е. условных знаков, которые он ввел для замечавия общественных дел, вместо веревочных узелков. Сей Фу-си-шы, по счислению, основанному на предположении вероятности, жил в конце 39, или в начал 38 столетия до Р. X. Следовавший за ним государь Ю-сюн-шы уже в состоянии был положить прочное основание гражданскому образованию в народе. Он разделил Китай на области, и учредил шесть министерств, доселе удержанных в Китайском управлении; изобрел ноты для музыки, и написал первую врачебную книгу, доныне существующую под названием Нэй цзин; сделал небесную сферу, и сочинил месяцеслов (Сему государю предания еще приписывают изобретение разной домашней посуды и оружия, телег, компаса, мер, весов, строения домов и водоходных судов, добывание медной руды, плавление медной монеты, открытие шелководства и введение царского одеяния). Шунь, первый законодатель Китая, в 3385 году по Р. X., предписал своим астрономам поверить прежние астрономические выкладки, и сделал новую небесную сферу. Все сие ведет вас к заключению, что хотя точное начало Китайского письма неизвестно, но весьма достоверно, что оно существовало до государя Шунь, и совершенствовалось на ряду с постепенным возвышением гражданского устройства в Китае.

В древности, пока еще не были изобретены в Китае кисть, тушь и бумага, (Писчую кисть изобрел Мын-тьхянь, полководец, построивший Великую Стену, за 800 с небольшим лет до Р. X., a евнух Цай-дунь, вскоре по Р. X., открыл способ делать из древесной коры и ветошек, или тряпок, писчую бумагу) писали вырезывая буквы на бамбуковых досках, или рисуя оные на шелковых тканях. Трудности и вместе с тем медленность такого письма, поставляли писателей в необходимость выражать свои мысли с чрезвычайною краткостию и силою. Так писали от династии Ся до династии Цинь (2205-202 до Р. X.), и [25] государственные люди и частные ученые. И как в сочинениях первых сохранились значение письмен, и первые уложения Китая, в последствии принятые за основание словесности и законодательства, то оные уже и во время славного мудреца Кхун-фу-цзы (Конфуция) почитались основными, Цзин, т. е. классическими, или священными. Со времен династии Хань до династии Юань (с 202 года до Р. X. до 1264-го по Р. X.), Китайская словесность поощряемая правительством, беспрерывно шла к совершенству. Но как сей период следовал непосредственно за древними временами, то писатели, увлекаемые подражанием, более руководствовались духом древности. В лучших их творениях господствует та же краткость в словах, та же выразительность в мыслях, и хотя сии творения, по мнению новейших Китайских критиков, уступают древним, как в красноречии, так в правильности и силе мыслей, но за всем тем считаются образцовыми, и на ряду с ними составляют, так называемую, древнюю словесность, Гу-вынь. С падением дома Сун начинается третий период Китайской словесности. В сие время потомки Чингис-Хановы, овладев престолом Китая, окружили себя смесью народов целой Азии. Гордый Китаец, изнемогший под тяжестью железного ига, наконец преклонился к раболепству. С сего времени, вместо прежней простоты и краткости в слоге, появилась пышность в наборе слов, роскошь в описательных выражениях, и словесность, одетая блеском пустого красноречия, утратила тайну управлять волею и действовать на чувство. Таков был ход Китайской словесности в продолжение минувших сорока веков. Но между тем, как ход ее изменялся с ходом политических перемен, язык, поддерживаемый законами, оставался неизменным, ибо в Китае издревле существует закон, которым запрещено вводить новые условные знаки (буквы), без утверждения оных верховною властию.

Почитаем любопытным выписать еще [26] критическое обозрение изданных доныне Европейцами Китайских грамматик, тем более, что при малоизвестности предмета, о котором идет речь, книга О. Иакинфа не поступит в продажу, следовательно, останется в руках весьма немногих читателей, будучи напечатана в небольшом числе экземпляров.

Первую Китайскую грамматику написал, сколько нам известно, О. Варо на Испанском языке, и расположил оную по порядку частей речи, применяясь к правилам Латинской грамматики. Он старался объяснить, каким образом, при неизменяемости слов в Китайском языке, можно выразить на нем изменения, свойственные Европейским языкам, a сие самое воспрепятствовало ему раскрыть подлинные свойства Китайского языка. Сверх сего Грамматика О. Варо написана только для общенародного, a не для ученого языка, да и Китайские слова в примерах писаны Латинскими же буквами, почему может она служит только для тех, которые желают обучаться разговорному Китайскому языку, и при том в самом Китае (Франциск Варо, миссионер Доминиканского ордена, напечатал свою Грамматику в Кантоне в 1703 году (8), под названием: Arte de la lengva mandarina, в одной книжке, состоящей из 64 листов. Буквы подлинника были писаны кистью, и в сем виде вырезаны на деревянных досках, на которых производилось тиснение по способу Китайского книгопечатания. Сия Грамматика стол редка, что по уверению Абель-Ремюза, даже в Парижской Королевской Библиотеке нет ни одного экземпляра оной. Я получил сию книгу для пересмотра из музеума Азиятских книг, принадлежащего барону Павлу Львовичу Шиллингу фон-Канштат). [27]

Вторая Китайская Грамматика, появившаяся в свет после Варовой, есть творение Байера, который обучался Китайскому языку в Европе, в такое время, когда Европейцы имели очень недостаточные сведения о самом Китае, не говоря уже о Китайском языке. К чести Байера должно сказать, что он получил, хотя очень неполное, но довольно правильное понятие о механизме языка. Сей ученый написал свою Грамматику на Латинском языке, и даже Китайский текст в примерах писан Латинскими же буквами. Нет сомнения, что Байер материалы для сей книги получил от Европейцов, долго живших в Китае, по совсем тем, его Китайская Грамматика также содержит в себе правила только для одного разговорного языка, и, как первое в Европе произведение в сем роде, носит на себе тяжелый отпечаток несовершенства, по недостатку правил, и по неисправности букв Китайских (Феофил Зигфрид Байер, профессор истории и древностей при С. Петербургской Академии Наук, издал свою Китайскую Грамматику под названием: Museum Sinicum, в двух томах, из коих в первом помещена Grammatica Sinica, во втором Lexicon Sinarum latine explicatum. Сия книга посвящена Феофану, архиепископу Новгородскому, и напечатана в типографии С. Петербургской Академии Наук в 1750 году (8). И так первая Китайская Грамматика в Европе напечатана была в России — членом С. Петербургской Академии Наук).

В след за Байеровою Грамматикою показалась третья Китайская Грамматика, изданная Фурмоном, под названием: Чжун-ю-гуань-хуа, что от слова в слово значит: «Китайский разговорный язык высшего сословия». Из самого названия книги можно видеть, что Фурмон написал свою Грамматику для одного разговорного языка, которым Европейские веропроповедники, проникшие в Китай, занимались преимущественно перед книжным, и который, как мы выше сказали, отличен от книжного. Сия Грамматика разделена на две части. В первой из них, кроме нескольких правил Китайского языка, помещены склонения имен и спряжение глаголов, по формам Европейских грамматик составленные, a во второй изложено словосочинение, которого самую большую часть составляют не правила, a [28] учтивые выражения, употребляемые при свидании. В конце книги приложен любопытный реэстр Китайских книг, находившихся в то время в Парижской Королевской Библиотеке. Это была первая Грамматика, в которой Китайский текст в примерах писан Китайскими буквами. Некоторые правила в оной изложены довольно хорошо, но вообще не полны; в примерах встречаются выражения нетерпимые в чистом разговорном языке, и самый перевод местами ошибочен. Все сие достаточно показывает, что сочинитель учился Китайскому языку не в Китае, a во Франции, по Грамматике О. Варо, и написав собственную Грамматику, не имел средств поверить оной с людьми, основательно знавшими Китайский язык (Стефан Фурмон, профессор Арабского языка в Париже, издал Китайскую Грамматику на Латинском языке, присовокупив к Китайскому и Латинское название: Linguae Sinarum Mandarinier hieroglyficae Grammatica duplex, latine et cum characteribus Sinensiuna. Сия книга посвящена Лудовику XV, и напечатана в Париже в 1742 году, в лист. Китайские буквы грубовато вырезаны).

В тоже самое время, когда Фурмон в Европе трудился над сочинением Китайской Грамматики, О. Премар, находясь в Китае, писал свою, под названием: Notitia linguae Sinicae. Сей миссионер, много занимавшийся Китайским языком в самом Китае, совершенно постиг свойства сего языка, и с большою точностию показал оные в своей Грамматике, не привязываясь к грамматическому порядку Европейских языков, как неимеющих никакого сходства с Китайским языком. В первой части своего творения, О. Премар кратко излагает основные понятия о языке и письменах Китайских; во второй изображает обороты разговорного, в третьей обороты книжного, или ученого языка. В обеих последних преимущественное дает место словам, имеющим многообразное употребление, и употребление оных объясняет многими прекрасными примерами, из которых, впрочем, самая большая часть суть выражения, принадлежащие в словарю, и не составляющия существенных правил языка. Примеры вообще писаны Китайскими буквами средственного шрифта. Жаль только, что в Notitia linguae Sinicae, творение единственном в сем роде по чистоте слога, находится общий высшим Грамматикам недостатков в правилах, на которых [29] основывается управление слов в разговоре и письме, свойственное Китайскому языку. По сей, кажется, причине, сам О. Премар не назвал своего сочинения Грамматикою, хотя в оном изобильно находятся материалы, потребные к составлению полной Грамматики (Иосиф Генрих Премар, иезуит, написал Notitia lingnae Siniсае, на Латинском языке, a примеры в ней изложил Китайскими буквами. Сия книга долго находилась в разных Европейских библиотеках в рукописи; наконец Англичане напечатали ее в Малакке под названием, Notitia linguae Sinicae Auctore P. Premare, Malacae, Cura Academiae Anglosinensis, 1831, in 4, 962 стр. Показание (index) 28 стр.).

Английские миссионеры, жившие в Кантоне, также издавна упражнялись в Китайском языке, но поздно начали обнаруживать свои сведения в оном. Г-н Маршман издал Claris Sinica (Ключ к Китайскому языку), в 1814 году. Я не имел случая видеть сей книги, и потому не могу произнести суждения ни о расположении, ни о внутреннем достоинстве оной. Абель-Ремюза, в Введении к своей Китайской Грамматик пишет, что Clavis Sinica не есть грамматика, но длинное рассуждение о слоге, которым писан Лунь юи, составляющий третие отделение Четырекнижия (Маршман, Английский миссионер в Кантоне, напечатал Claris Sinica, на Латинском языке, в Серампуре, в 1814 году, 600 стран. Потом он издал Лунь-юй, переведенный им на Английский язык).

Через год по напечатании Claris Sinica, Мориссон издал Китайскую Грамматику на Английском языке, в которой примеры писаны Китайскими буквами. При долговременном пребывании в Кантоне, он приобрел хорошее знание в Китайском языке, но при сочинении своей Грамматики, приспособляя употребление оной для своих соотечественников, старался изложить правила более для разговорного слога, и выразить на Китайском языке все грамматические изменения, свойственные Английскому языку, a сие самое заставляло его иногда составлять примеры из выражений мало употребительных в Китайском языке. Отсюда каждый может заключить, что такая учебная книга недостаточна к прямому познанию даже самого общенародного Китайского языка, ибо она не в точности показывает отличительные свойства сего языка (Морриссон, Английский миссионер в Кантоне, напечатал свою Грамматику Китайского языка в Серампуре, в 1815 году, под Китайским названием: Тхунь-юнь-янь-чжи-фа, с присовокуплением Английского перевода: A Grammar of the chinese language, 8, 280. стр. Китайские буквы в сей грамматике чисто вырезаны). [30]

Не смотря на все это, о грамматике Абель-Ремюза должно сказать, что ошибочное название частей нимало не вредит внутреннему достоинству самой книги, потому, что правила, изложенные в первой части для древнего слога, можно применять ко всем родам других ученых слогов, [31] употребляемых ныне в Китае, a вторая часть содержит правила для нынешнего общенародного языка (Абель Ремюза, член Французской Академии, издал Китайскую Грамматику в Париже, в 1833 году, под названием: Хань-вынь-ци-мынь, Elemens de la grammaire Chinoise. Она напечатана in 4, и отличается от прочих грамматик чисто вырезанными Китайскими буквами).

Последнюю грамматику Китайского языка написал Гонзальв на Португальском языке, он начал сию книгу кратким ключевым словарем, в котором при каждом знаке показаны ключ его, ударение, выговор, двоякий способ начертания, и употребительнейшие выражения. Далее следуют 20 глав выражений, употребляемых в книжном и общенародном языках. В след за сим изложено словосочинение, в котором, без означения правил, приведено множество примеров, показывающих, каким образом одна и та же мысль выражается, и книжным и разговорным слогом, и сии выражения применены к формам изменения частей речи, употребляемым в грамматиках Европейских языков; далее 46 разговоров на общенародном языке, пословицы, краткая биография славных мужей, начиная с Фу-си-шы, до настоящего времени; к биографии приобщено баснословие (Китайская мифология). Наконец Гонзальв заключает свою Грамматику примерными образцами различных родов Китайской словесности. Слог разговоров и примеров, как на ученом, так и на простонародном языке вообще, чист и правилен (Сия грамматика напечатана в Макао, в 1829 году, in 4, под названием Хань-цзы-вынь-фа, Arte China constante de alpnabeto e grammatica comprehendendo modelas las differentes composiciones. К ней приобщен второй том, содержащий в себе Словарь Португало-Китайский, расположенный по Латинскому алфавиту. Шрифт Китайских букв не очень ясен, что могло зависеть и от бумаги, которая несколько сера).

Из восьми исчисленных Грамматик только три заслуживают внимание наше: это суть Грамматики Премара, Абель-Ремюэа и Гонзальва, по которым можно обучаться и общенародному и книжному Китайскому языку. Но если сии три Грамматики сравнить между собою, то Премар и Гонзальв берут большее преимущество перед Абель-Ремюза набором примеров, a последний превосходить обоих, хотя недостаточным, но ясным изложением самых правил Китайского языка. По первым двум легко обучаться [32] Китайскому языку, находясь в Китае, a по грамматике Абель-Ремюза можно и в Европе приобресть в нем достаточное сведение.

Сие обстоятельство было поводом к тому, что Азиятский Департамент Министерства Иностранных Дел, ревностно споспешествующий распространению в нашем отечестве [33] Восточной Словесности и полезных сведений об Азии, препоручил мне написать Китайскую грамматику, для употребления в Кяхтинском училище, и испросил Высочайшее соизволение напечатать оную иждивением казны. Это уже седьмая моя книга, на которую Азиятский Департамент обращает всемилостивейшее Монаршее внимание, поощрительное для занимающихся науками. Записки о Монголии, также Описание Чжуньгарии и Восточного Туркистана, История четырех Ханов, Троесловие, История Тибета и Хухунора, Историческое обозрение Ойратов, или Калмыков, не были бы изданы в свет, без пособия со стороны правительства.

7. Ключевые письмена и измененные ключи. [34]

У нас, в России, как y частных людей, так и в казенных библиотеках находится не мало Китайских книг. Богатые собрания их есть в Париже, Лондоне, и даже в Германии. Но если чрезвычайно мало доныне издано Европейцами переводов с Китайского, то еще менее издано Китайских текстов. Может быть, этому отчасти причиною неудобство иметь подвижные Китайские буквы для печатания, при многочисленности Китайских знаков. Впрочем, y Французов и Англичан есть [35] такие буквы. Мы предоставляем себе удовольствие поговорить вообще о литературе Китайцев и трудах по сей части Европейцов, в особенных статьях.

Не можем не изъявить здесь желания нашего, чтобы за изданием Грамматики Китайской на нашем языке следовало издание Китайской учебной хрестоматии, могущей послужить пособием к изучению Китайского языка в России. Знаем, что подобные труды решительно можно назвать неблагодарными. Их ценят не многие, и тяжкий труд делателя едва ли награждается, в каком бы то ни было отношении. Но здесь должна руководствовать мысль общего добра, и беcкорыстие подвига для пользы просвещения. Конечно, не это может останавливать ревность нашего почтенного хинолога, но трудность издания в свет его трудов. Все, чем доныне обогатил он нашу литературу, могло явиться только с пособием просвещенного нашего правительства. Так правительством изданы y нас труды гг. Шмидта и Ковалевского, касательно Монгольского языка и Монгольской литературы. Видно, что не настало еще время для пожертвований на подобные подвиги частных людей, имеющих к тому средства. Так важные, обширный, новый труд нашего почтенного хинолога, (отрывок из которого читатели наши видели в С. О., книжка IV, отд. III, стр. 97-137, и о котором надеемся мы поговорить подробнее) ожидает благодетельного внимания правительства, н тогда только может явиться в свет, будучи со всем окончен в рукописи.— Так надеемся мы, что России суждено, может быть, подарить Европу, и необходимым пособием для изучения Китайского языка и литературы — словарем Китайским. Вообще недостаток Восточных словарей составляет великое и главное препятствие для Европейцов в изучении Восточных [36] языков. Они редки, дороги, недостаточны. Всего ощутительнее это в отношении Китая. Наполеону обязаны хинологи изданием первого Китайско-Французско-Латинского Словаря (Dictionnaire chinois, franсais et latin, Париж, 1813 г. ), с старинной рукописи О. Василия Глемонского (хотя ее и приписывали Дегиню). Издание было роскошно, но книга недостойна великолепного издания. Клапрот издал прибавление к этому словарю (Supplement au dictionnaire chinoislatin du P. Basile de Glemona, par J. Klaproth, Париж, 1819 г.). У Англичан есть недостаточный словарь Морриссона (Dictionary of the chinese language, 1815 r. 6 t. in 4). Недавно изданы еще в Макао маленькие словари Китайско-Португальский и Португальско-Китайский, Гонсальва (Diccionario portuguezchina, no estilo vulgar e classico gerai, 1831 г. в 4, и Diccionario china portuguez, composto por I. A. Goncalvas, 1835 r. in 4). Этим, кажется, ограничивается все, что сделано до ныне Европейцами для Китайской лексикографии. Будем надеяться, что России предоставлено показать что нибудь более совершенное. О. Иакинф имеет для такого важного предприятия богатые материялы, кроме собрания подлинных Китайских словарей, каковы новейший Китайский Словарь, в 6-ти томах, Кхан-си-цзы-дянь, и проч.

Текст воспроизведен по изданию: Критика // Сын отечества, Том 4. 1838

© текст - Полевой Н. А. 1838
© сетевая версия - Тhietmar. 2009
© OCR - Бычков М. Н. 2009
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1838

Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову за предоставление текста.