Комментарии

К ГЛАВЕ IX

Офониопраты oJwniopratai. Судя по тому, что слово oJwnh, соединено со словом prathV, данная глава имеет в виду торговцев льняными тканями. В X в., очевидно, кроме слова «офониопрат», существовало и особое название для торговцев льняными изделиями — «мифан», miJaneiV. Термин miJaneiV в словаре греческого языка не встречается. MitoV —  нитка основы у ткачей, но слово miJaeiV, имеет другой корень — miJ -. OJwnh — льняная ткань, простая нижняя рубашка. Для пояснения этого термина приведем характерный рассказ из агиографии: некий грабитель хотел воспользоваться одеянием, в котором была похоронена девушка. Он откопал гроб и сначала снял с мертвой саван, потом «мафорион», но когда он стал снимать и oJwnh, обнажая мертвую, девушка вдруг встала и дала грабителю пощечину, от чего он навсегда лишился зрения. OJwnh — здесь покрывало, которым окутывали тело покойника. В таком значении употребляется это слово и в Новом завете.

Офониопраты были одной из привилегированных профессий. Они торговали льняными тканями и всевозможными вещами из них. Тончайшие льняные изделия ценились выше, чем шерстяные: по рассказу Камениаты, арабы, захватив горы тончайших льняных материй, не захотели брать шерстяные (Cameniat, p. 568). Николь считает офониопратов ткачами полотна. Штёкле безосновательно полагает, что офониопраты скупали лишь готовую грубую льняную ткань, подвергали ее вторичной обработке и продавали вестиопратам для изготовления одежды, которую могли приобрести любые потребители, в том числе и иногородние.

Нет никаких оснований думать, что офониопраты были ткачами. Они покупали у иногородних льняные ткани и перепродавали их в Константинополе. Упомянутые в § 7 «те, которые в городе изготовляют льняные изделия», не принадлежат к офониопратам. В этой статье, как и в других, торговцы льняными тканями в отличие от изготовителей выделяются в особую профессию.

Судя по той роли, которая отводится коллективным закупкам (о них говорится в разных главах Книги Эпарха), на константинопольском рынке разница между оптовыми и розничными ценами была существенной (что отвечало интересам крупного купечества). Корпорация совершала коллективную закупку во время «торжища», когда производилась оптовая продажа; по розничным ценам сбывали лишь остатки товара. Предварительная продажа организованным в корпорацию офониопратам была обязательной для приезжих купцов. Иначе какой был бы смысл вестиопратам покупать у посредников товар, если бы они, как и все прочие граждане, могли приобрести его непосредственно у приезжих купцов (ср. ст. XII, 6)?

Бамбакиновые, babmakinwn от bambax 'хлопок'. Таким образом, офониопраты торговали не только льняными, но и хлопчатобумажными тканями. Цахариэ-Лингенталь, однако, полагает, что в данном случае бамбакиновые ткани — не хлопчатобумажные, а из особого сорта льна из г. Бамбике в Сирии. Ю. Кулаковский слово bambakion понимает как хлопчатую бумагу, вату, которая шла на подбивку кафтанов пехотинцев X в. («Стратегика императора Никифора», изд. Ю. А. Кулаковский, СПб., 1908, стр. 29). Бамбакиновые одежды считались редкими. В агиографической литературе указывается, что подношения церкви делались золотом, серебром, шелковыми и «бамбакиновыми» одеждами (PG, vol. LXXXVII, col. 3388). Существует также мнение, что «бамбакиновыми» назывались сирийские ткани из коконов дикого шелкопряда (G. M. A. Richter, Silk in Greece, Cambridge, 1929; Эллинистическая техника, стр. 248).

К § 1

...Чтобы те не перепродавали другим. Отсюда следует, что только члены корпорации офониопратов имели право продавать привозные льняные изделия. Правда, купцы, доставлявшие ткани в Константинополь, могли продавать их любому потребителю. Но, поскольку пребывание в столице для иногородних купцов было ограничено тремя месяцами, их конкуренция не могла быть особенно ощутимой.

К § 2

Статья о задатке при сделках включена в разные главы (VI, 11; X, 5; XI, 5; XIII, 3). Византийское правительство стремилось нормализовать практику торговли и укрепить роль соглашения о купле и продаже.

Статья IX, 3 почти дословно повторяет статьи V, 3; VI, 8.

К § 4

Данная статья свидетельствует о том, что на офониопратов распространялось общее постановление о плате за помещение (см.: IV, 9; X, 3: XI, 7; XIII, 6; XIX, 2).

К § 5

Эта статья, как X, 4; XI, 9; XIII, 2, содержит запрет, связанный с особенностями денежного обращения в X в. В главах IX, 5; X, 4 возбраняется копить монеты, подлежащие сдаче трапезитам.

Вряд ли можно понимать настоящий текст как запрещение накапливать наличные деньги (в этом случае банковые функции трапезитов должны были бы быть очень велики). В средние века накопление сокровищ было и оставалось единственной формой накопления. Запреты иметь драгоценные металлы встречаются только в первые годы варварских завоеваний (например, в вандальской Африке). Нужно думать, что речь идет не об обязательной сдаче трапезитам выручки, а лишь определенной монеты — noumia (мелкой разменной медной монеты). Миквиц (Mickwitz, Gewerbe) считает возможным допустить, что Никифор взял у трапезитов все денежное наличие и принудительным путем хотел заставить их пополнить опустошенные им столы. Но под запретом копить noumia проще понимать запрет хранить разменную монету. Тогда обязанности трапезитов не выходят за рамки меняльного дела. Широкие функции государственного банка были чужды X в. Скопление же мелочи в частных руках затрудняло торговые операции, почему и существовали подобные запреты. Восточный рынок и позднее, в XIX в., периодически страдал от недостатка разменной монеты, а менялы получали от размена большой доход.

Слово endeia в сочетании со словом noumia может означать только недостаток в разменной монете. Торговцам представлялось определенно выгодным припрятывать мелкую монету [см. М. Я. Сюзюмов, О запрете накопления наличными деньгами в Византии, — ВВ, I (26), 1947, стр. 267].

... Отказываются от приема... — Греч. 'apostrejein можно понимать (по Николю) как «откладывать», т. е. припрятывать более ценную монету, или (по Миквицу) как «отбрасывать» —  отказываться от приема. Все, что сказано ниже о тетартероне, заставляет предпочесть второй вариант перевода.

Тетартерон. О приеме тетартерона говорится и в статьях X, 4; XI, 9; XIII, 2. 52-я новелла Льва VI, адресованная Стилиану, требовала приема золотых монет старой чеканки. Она осуждала политику прежде правивших императоров, которые, невзирая на тяжелый ущерб, приносимый населению, допускали к обращению только номисмы с собственным изображением. Как можно было не признавать золотую полновесную монету, какой была номисма? Очевидно, дело было в снижении курса номисм с изображением прежде царствовавших императоров при обмене этих монет на серебряные или медные. Можно думать, что некоторые императоры, в том числе и сам Лев VI, в начале своего правления, нарушая положения Юстинианова кодекса, «принижали» курс монет старой чеканки. Это «принижение» курса нужно понимать так: при размене номисмы новой чеканки давали больше милиарисиев и фоллов, чем при размене номисмы старой чеканки, и при взимании налогов новая номисма расценивалась выше старой.

Всякое снижение стоимости номисмы до конца X в. выражалось не в изменении веса или пробы самой номисмы, а в порядке обмена на мелкие деньги. Поэтому в 52-й новелле Льва VI говорится, что от дискриминации монет прежних императоров особенно страдали, помимо купцов, люди, живущие трудом «своих рук», и земледельцы, т. е. лица, которые постоянно нуждались в мелкой разменной монете.

Золотая номисма сохраняла прежний вес (4,45 г).Все налоги, выражавшиеся в номисмах и ее долях, выплачивались полновесной монетой (caragh), «сдачу» давали разменной монетой (antistrojh).

Надо думать, что это «принижение» курса старых монет при сборе налогов и пошлин давало правительству солидный доход. В период ослабления международных связей Византии дискриминация монет старой чеканки не отражалась существенно на рыночном обращении. Но после правления Василия I, когда связи Византийского государства снова окрепли, она стала действовать разлагающе. Как раз об этом и говорит Лев VI в своей новелле. При Никифоре Фоке правительство опять смогло извлекать доход из чеканки монет, но не путем махинаций с обменом золота на серебро и медь, а путем снижения веса золота в номисме.

По сообщению Скилицы, император Никифор Фока «снизил вес номисмы (plattwse de kai to nomisma), придумав тетартерон; с этого времени появилось две номисмы — при сборе налогов требовалась более тяжелая номисма, а при выплате денег расплачивались более легкой монетой» (Сedren., II, р. 369, 10). Никифор, таким образом, не отменил хождение полновесной номисмы, но наряду со старой приказал принимать по номиналу новую, неполновесную — тетартерон.

Вопросу о тетартероне, вызвавшем длительную полемику, посвящена обширная литература. Впервые о нем говорит Николь (Nicole, p. 7) в приложении к Книге Эпарха. Из этого источника трудно выяснить, чем, в сущности, был тетартерон. Вместе с ним всегда упоминается 86о тетартшу, что еще более затрудняет решение вопроса. Во всяком случае мы не можем считать, что название «тетартерон» указывает на снижение в четыре раза содержания золота в монете, так как такого рода монет в нумизматических коллекциях не имеется. Не можем признать тетартероном и разрезанную на четыре части номисму, так как в таком случае непонятно было бы его принудительное хождение. По выражению Кубичека, вопрос о тетартероне — спорное, совершенно необъяснимое «привидение среди мрака истории византийского монетного дела» (см. ст. «Zur eparchikon biblion», — NumZ, 44, 1911). Монеты X в., сохранившиеся в музеях, не давали представления о тетартероне. Золотые номисмы VI-X вв. весили 4,25 — 4,45 г. На этом основании сообщение Скилицы полностью отвергалось и для данных Книги Эпарха о тетартероне искали иных объяснений.

Христофилопулос связывал запреты Книги Эпарха с 52-й новеллой Льва VI, восстанавливавшей законодательство Юстиниана [Сod. Just., XI, 10 (11), 1, 3] об обязательном приеме монет. Следовательно, по мнению Христофилопулоса, порча и дискриминация монет прежде царствовавших императоров должны быть отнесены ко времени до правления Льва VI, а именно — к правлению Никифора I (802-811), которого Скилица спутал с Никифором II Фокой. Другие исследователи указывали, что отсутствие у Льва Дьякона сведений о введении тетартерона не опровергает сообщения Скилицы, как и то обстоятельство, что после Никифора не было известно никакой новой монеты: тетартерон как неполноценная монета не мог служить средством международного обращения; он не накапливался, не откладывался, а пускался в оборот; от него старались отделаться, а не хранить его. Так всегда бывало с неполноценной монетой. Поэтому-то в кладах не находилось ни одного тетартерона.

Наконец, в 1936 г. нумизмату Ф. Дворшаку удалось раскрыть весовое значение тетартерона. Ученый сообщил, что среди золотых монет Никифора II в Венском музее находится более тонкая монета, в 4,07 г, совершенно неистертая, не обрезанная («Studien zur byzantinischen Munzwesen», — NumZ, Bd XXIX, 193G, pp. 77-81, cp. BZ, XXXVII, 1937, S. 269).

Нумизмат Л. Шиндлер обратил внимание Дворшака на сохранившуюся гирю для взвешивания монет («экзагий») в 3,95 г с надписью duo tetartwn и формочку для отлива монетной гири с надписью tetarteron. Вопрос о весовом выражении тетартерона, а также двойного тетартерона был, таким образом, решен. Ф. Дворшак считает, что «тетартон» — это четверть унции, а «тетартерон» — монета, уменьшенная в весе 1/4 унции. Поэтому duo tetartwn — монета, уменьшенная в весе на 2/4 унции. Такую неистертую монету нашел несколько позднее Беллингер: она весила 3,98 г. Можно с определенностью полагать, что это и есть упомянутая в Книге Эпарха монета duo tetartwn. Относится она ко времени правления Иоанна Цимисхия (Lopez, Crise, vol. II, p. 406 sq.).

Большинство историков приняли теорию Дворшака. Но Христофилопулос считает доводы Дворшака недостаточно убедительными. Его поражает, что Никифор Фока (X в.) пользовался для проведения денежной реформы унцией — мерой, давно вышедшей из обихода. Христофилопулос (Christophilopulos Zetemata, pp. 125-139) полагает также, что находки Дворшака не показательны, так как колебания в весе номисм были вообще довольно значительны и до Никифора Фоки. Однако Ф. Дэльгер (Doelger, Tetarteron, S. 19) обращает внимание на то, что отступление от принятого веса номисмы отмечается в истертых обрезанных монетах, тогда как найденный Дворшаком тетартерон совершенно не истерт. Утверждение Христофилопулоса, что унция была уже забыта в X в., по мнению Ф. Дэльгера, бездоказательно. Со своей стороны хотим заметить, что именно в X в. появились Василики, в тексте и схолиях которых унция неоднократно встречается. Следовательно, о незнакомстве в то время с такой мерой не может быть и речи. К тому же унция дважды упоминается в тексте Книги Эпарха (см. VI, 9 и VII, 2). Необходимо отметить, что вопрос о снижении веса золотой номисмы при Никифоре II Фоке и Иоанне Цимисхии все еще остается спорным. Можно считать доказанным, что золотые монеты облегченного веса выпускались и раньше, в VI и в VII вв. (III. Adelson, Light weight solidi and byzantine trade during the sixth and seventh centuries, — «Numismatic Notes and Monographs», 1957, № 138).

Вопрос о тетартероне осложняется и тем, что слово «тетартерон» не всегда означало золотую монету, и теория Дворшака не в состоянии разъяснить упоминание этого термина в более поздних документах. В источниках до середины XI в. тетартерон, несомненно, — золотая монета. В документе Константина X тетартерону противопоставляется istamena — полновесная номисма. В венецианских грамотах середины XII в. говорится о двух видах золотых монет — stamines и tartarum (Doelger, Tetarteron , S. 21, Anm. 1). А. Фролов, однако, приводит данные из документов XI в., где тетартерон упоминается как весьма мелкая монета, которую раздавали нищим (A. Frolow, Les noms de monnaies dans le typicon de Pantocrator, — BS, X, 2, 1949, pp. 242, 283). Причем по смыслу текста, взятого из рукописи, описанной Дмитриевским (А. Дмитриевский, Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках православного Востока, т. I, Киев, 1895, стр. 617), следует, что тетартерон, или нуммий (tetarthrwn h noummiwn), составлял одну пятидесятую часть золотой номисмы. А. Лоран [A. Laurent, Bulletin de numismatique byzantine, — «Revue des Etudes Byzantines», vol. 9 (1951), p. 204] ссылается также на 94-е письмо Тцецеса (середина XI в.) и объясняет тетартерон как треть двенадцатой доли номисмы (ed. Pressel, Tubingen, 1851, S. 84). Впрочем, текст Тцецеса трудно переводим и допускает различные толкования (Doelger, Tetarteron, Ss. 23-32). Самая необходимость дать пояснение слова «тетартерон» говорит о том, что это понятие уже в середине XI в. в значительной мере потеряло прежнее значение.

Нужно думать, что наименование duo tetartwn вовсе вышло из употребления в XI в., а слово «тетартерон» в дальнейшем, как считает А. Лоран (Laurent, Bulletin..., p. 204), стало прилагаться вообще в любой монете — к золотой, медной и серебряной. При мелких оборотах тетартерон, конечно, разлагал денежное обращение и приносил ущерб беднейшим слоям населения, которые платили налоги полновесной монетой, а за свой труд обязаны были принимать плохую монету.

Цель выпуска тетартерона неясна. Р. Лопец считает, что со времени Никифора Фоки византийское монетное обращение претерпевало кризис (Lopez, Crise, pp. 403-418), который частично объясняется внешнеполитическими условиями: 1) непрерывным ростом итальянской торговли, вследствие которого значительно сократился ввоз золота в Византию; 2) необходимостью вести борьбу против динара, терявшего на Востоке первоначальный вес (введение номисмы с меньшим содержанием золота облегчило бы византийским купцам закупки в арабских странах). Но основную причину ухудшения номисмы Лопец ищет в финансовом кризисе, начавшемся в Византии в результате конкуренции западноевропейского ремесла, потери доходов от пошлин и затрат, связанных с дорогостоящими походами, которые не могли окупиться добычей. Однако Ф. Грирсон на конгрессе византиноведов в Салониках в апреле 1953 г. доказывал, что такого кризиса не было, что, напротив, уменьшение содержания золота в тетартероне было вызвано стремлением византийского правительства сравнять золотую византийскую монету с арабской местной монетой — динаром, к которому население привыкло и по которому расценивалось все на рынке. Кризис монеты наступил позднее, после битвы при Манцикерте и завоевания сельджуками Малой Азии. При Константине VII и Романе II номисма чеканилась в среднем 92-95-й пробы, при Никифоре II той же примерно пробы (92-96-й) и того же веса; тетартерон же на 10% легче и немного ниже обычной пробы — 90. Фатимидский динар по весу и содержанию золота почти соответствует тетартерону Никифора Фоки (4,05 — 4,11 г; Grierson, p. 80, ср. BZ, XLV1I1, 1955, S. 279). Если тетартерон был удобен для обращения в отвоеванных у арабов провинциях, то в Константинополе его принимали с трудом. Принудительный курс тетартерона держался, по-видимому, недолго. Судя по приведенному выше сообщению Скилицы, протесты против этого нововведения наблюдались лишь в правление Никифора Фоки. В дальнейшем никаких выступлений в связи с тетартероном не было. Принудительный прием номисмы-тетартерона по курсу полновесной номисмы был отменен. Тетартерон имел достаточную покупательную силу, но не равнялся золотой полновесной номисме. Во всяких соглашениях и обязательствах необходимо было оговариваться, о какой номисме идет речь. Отсюда в документах наряду с номисмой tataixevrj упоминается номисма-тетартерон. Но с середины XI в. золотое содержание тетартерона неуклонно снижалось, и он превратился в мелкую разменную монету, которая, однако, существовала наряду со старинными золотыми тетартеронами. Такой тетартерон упоминается в рассказах крестоносцев (Grierson, p. 386, п. 1). Встречается тетартерон (tartaro) и в венецианских грамотах 1147 г. (A. Lombardo, R. Marozzo della Rocca, Nuovi documenti del commercio veneto dei sec. XI-XIII, — «Monumenti storici publ. della Deputazione di Storia Patria par le Venezie», Nuova Serie, 7, Venezia, 1953, pp. 10, 17).

... Неподдельное (akibdhlon). С появлением тетартерона стало выгодным не подделывать монеты, в собственном смысле этого слова, а па обрезанной, неполновесной монете ставить фальшивое клеймо с изображением Никифора II Фоки или Иоанна Цимисхия. Данная статья закона требовала приема монет любого веса, но предупреждала о возможности подделки клейма.

Интересно, что правил о тетартероне мы не встречаем в главах об аргиропратах и трапезитах, где, казалось бы, в первую очередь должны были быть отражены все вопросы, связанные с денежным обращением. Чем же объясняется это поразительное отсутствие статьи о тетартероне в главе о менялах?

В издании перевода Книги Эпарха 1949 г. сказано, что трапезиты не обязаны были принимать тетартероны (а только милиарисии; ст. III, 3), иначе все, не желающие иметь неполноценную монету, сбыли бы ее трапезитам. К тому же они принимали от офониопратов мелкую разменную монету — нуммии, а не номимсы. Однако такое толкование следует признать неубедительным. В стране, где были разные номисмы, для менял должны были бы существовать определенные указания. Единственным возможным объяснением приходится считать различное время составления глав о трапезитах и об офониопратах.

Вся первая половина Книги Эпарха содержит главы, посвященные табулляриям и корпорациям, имеющим дело с золотом и шелком. Ни в одной из статей нет упоминаний о тетартероне. Напротив, во второй половине Книги есть ряд указаний на эту монету. Вполне вероятно, что с главы об офониопратах начинается вторая часть Книги Эпарха, отредактированная при Иоанне Цимисхии. Правда, в уставах мясников, булочников, рыботорговцев и трактирщиков сообщений о тетартероне нет. Статьи о тетартероне касались лишь торговцев благовониями, льняными материями и хозяйственными предметами. Покупки, сделанные у этих торговцев, большей частью определялись примерно в номисму; во всяком случае на фоллы ни духи, ни льняные ткани не отпускали...

К § 6

Некоторые считают, что настоящая статья свидетельствует о существовании меновой торговли между болгарами и византийцами (из этого исходят все переводчики Книги Эпарха), что позволило ученым говорить о «натуральном характере» торговли в Болгарии того времени («История Болгарии», т. I, M., 1954, стр. 78). Из такого понимания статьи следует, что болгары были исключительно отсталыми. Однако этому противоречит большое количество византийских монет X в., найденных в Болгарии, и общее положение данной страны в тот период. Можно ли вообще сведения о меновой торговле рассматривать как указание на слабое развитие денежного обращения в стране? Разве не болгары привозили льняные изделия из-за Стримона, которые покупались в обычном порядке за деньги (ср. I)? Мы полагаем, что в статье IX, 5 нельзя видеть меновой торговли. Болгары привозили лен и мед и хотели сразу же купить другие, нужные им товары. Перед нами не профессионалы — состоятельные купцы, которые останавливались на три месяца в гостиницах Константинополя, а простые крестьяне, не имевшие возможности тратить много времени, платить энойкион и монэ за проживание в домах для приезжих. Поэтому они, по всей вероятности, останавливались в пригородной местности, за стенами города (на эту мысль наводит выражение — eisercesJwsan), где вели торговлю с представителями городских корпораций. Денежный характер расчета совершенно ясен: после окончания торговой операции корпорации забирали товар в нужном им количестве, а оставшийся продавали офониопратам, получая прибыль по кератию на номисму, т. е. 4%. Если бы торговля была меновой, то в данном месте говорилось бы об уплате офониопратами стоимости товаров, полученных ими от членов других корпораций. Очевидно, болгары продавали товары за деньги и тут же покупали на вырученную сумму все им необходимое.

Болгария, по мнению Дитриха (Dietrich, Kulturgeographie, S. 41), в X в. представляла собою сельскохозяйственный придаток, «хиндерланд» Константинополя. Она могла ввозить в столицу Византии сельскохозяйственное сырье в обмен на предметы роскоши, в которых нуждалась формирующаяся болгарская знать. Подобная связь была вполне естественной. Болгарские купцы, как и все прочие, имели право останавливаться в митатах Константинополя. При Льве VI евнух Стилиана, по имени Мусик, пользуясь своей близостью к всесильному тестю императора, вошел в соглашение с «корыстными торговыми людьми» и получил на откуп сбор торговых пошлин с болгарских купцов. Чтобы извлечь большие доходы, избежать контроля и, возможно, захватить в качестве посредника в свои руки болгарскую торговлю, Мусик с соучастниками добился перевода митаты для болгарских купцов из Константинополя в Фессалонику. Мало того, в Фессалонике болгарская торговля была обложена высокими пошлинами [Theoph. Cont., p. 357; Cedren., II, p. 254. О переводе торговли в Фессалонику (по Златар-скому, 894 г.) см. Наследова, Ремесло, стр. G5].

Перенесение в Фессалонику центра торговли с болгарами обычно объясняют придворной интригой или коррупцией правительства Стилиана. Однако это мероприятие Льва VI соответствовало общему духу его политики покровительства торговым кругам и предоставления торговых монополий (М. Я. Сюзюмов, Экономические воззрения Льва VI, —  ВВ, XV, 1959, стр. 41). Константинопольская торговая фирма Ставракия и Косьмы использовала свое влияние при дворе, чтобы захватить всю посредническую прибыль, которую извлекали болгарские купцы, привозившие свои товары в столицу Византии. Предоставление одной фирме монополии на торговлю с болгарами было предвосхищением монополий эпохи абсолютизма, которые получили развитие в последующие времена в Западной Европе. Нет никакой необходимости считать этот шаг правительства Льва VI ответом на введение болгарским царем Симеоном славянского богослужения, как полагает Братиану (Bralianu, Commerce). В результате этих стеснений Симеон объявил Византии войну, которая, как известно, была для последней очень неудачной. Война была длительной; она перемежалась многочисленными периодами затишья и дипломатических переговоров. Возможно, что в такие «затишья» и происходила импровизированная, вне обычных установленных правил, торговля.

Интересно отметить, что современник, житель Фессалоники Камениата, нисколько не чувствовал войны и уверял, что после крещения болгар были «мечи наши перекованы на серпы», что «война исчезла отовсюду» и «мир воцарился в соседних пределах» (Cameniat, p. 499). Военные действия во Фракии, видимо, совершенно не отражались на Македонии, и вокруг Фессалоники продолжалась торговля.

Таким образом, описанные в § 6 торговые связи между Византией и Болгарией могли существовать, несмотря на враждебные отношения этих стран. Но во всяком случае в статье 6 ничего не говорится о монополии, предоставленной фирме Ставракия и Косьмы; речь идет о привилегиях, которыми могли пользоваться три константинопольские корпорации. Никакого недружественного отношения к болгарам в данной статье мы тоже не находим. В отличие от византино-русских договоров и договоров с сирийцами в ней имеются в виду простые продавцы, крестьяне, а не знатные «гости».

... Из других профессий... По Штёкле (Stoeckle, Ziinfte, Ss. 13, 65), к торговле с болгарами привлекали в порядке повинности представителей других корпораций, не нуждающихся будто бы в болгарских товарах. Но из этих профессий салдамарии, например, были заинтересованы в закупке меда, вестиопраты — в закупке льняных изделий, которые вовсе не были плохими. Продром в стихах расхваливает плащ, сотканный валашской женщиной (Prodromi poemata, pp. 258-262). К тому же участвующие в торговле члены корпораций получали 4% прибыли на ту сумму, которой рассчитались с болгарами.

Любопытно было бы отметить, что в русско-византийских договорах нет никаких указаний на то, что русские купцы обязывались вести торговлю только с определенными корпорациями Константинополя; наоборот, подчеркивалась полная свобода покупки любых товаров: «и да творят куплю, якоже им надобе...» (ПВЛ, стр. 25).

... В шестъ ладоней или более узкие... Чем уже был материал, тем он считался хуже по качеству. Для торговли с простыми крестьянами — болгарами, валахами — использовали материи более низкого качества...

К § 7

Те, которые в городе изготовляют льняные изделия... По Штёкле (Stoeckle, Zu'nfte, S. 35), это люди, перерабатывающие готовые грубые ткани. Необходимо заметить, что здесь говорится не об офониопратах, профессия которых состояла в перепродаже готовых изделий, а о тех, кто изготовлял ткани (oi ergazomenoi lina). Именно к ним предъявляются самые унизительные требования. Они не имели права торговать за прилавками, а свой товар должны были носить на плечах. В противоположность более влиятельным офониопратам эти ремесленники принадлежали к константинопольской бедноте. Им разрешалось производить любые изделия из льна и торговать ими, но только в качестве коробейников-разносчиков. Такие мелкие торговцы-ремесленники не могли быть опасными конкурентами организованным офониопратам.

Эти правила торговли должны были соблюдать и ремесленники, которые специализировались на изготовлении и продаже саванов (sabanon), даже если они были куплены у приезжих купцов. Отсюда следует, что состоящие в корпорации офониопраты не имели права торговать таким дешевым товаром, как саваны.

Саваном назывались разные простые изделия из льна — покрывала, банные простыни (см. Theoph. Cont., col. 199). Император Михаил, встретив бедную женщину, отправился к ней обедать, но так как у нее не было, что постлать на стол, дал ей свой sabanon, еще влажный после бани.

Примечательно, что в России наименование «офеня» относилось к мелким торговцам-коробейникам, которые на своих плечах разносили товар. Безусловно, между русскими офенями и коробейниками-офониопратами Книги Эпарха существовала преемственная связь, возможно, через Сурож. В. Даль изучил особый жаргон русских офеней, в котором было много греческих слов.

Следует прибавить, что не только льняные ткани, но и льняная пряжа имела широкий сбыт среди населения Константинополя. Обычно домашнюю льняную одежду не покупали на рынке: ее изготовляли члены семейства и домашние рабы. В стихотворении Продрома жена говорит о том, что она все время работает над льняной пряжей (Prodromi poemata, 1,93sq.):
...eceiV me yilonhtrian, kai kamnw to linarin
kamnw upokamisobraka, stibazw to bambakin
kai kamnw linobambakin imatin kai jorw to...