LIV. Послание епископов древнего Епира к августу императору Льву.

Боголюбезнейшему, благочестивейшему и христолюбивейшему, победителю, триумфатору, постоянному августу Льву, смиренный епископ Евгений (желает) о Господе спасения.

Мы, смиренные, удостоившись небесной благодати, желали пребывать в покое нашим умом и сохранят глубокое молчание в мире святого и достопоклоняемого Духа, для того чтобы, воздерживаясь таким образом, поддерживать в себе опасение сказать что-либо погрешительное, или по бедности человеческой, или по немощи. Но так как одержимый прелюбодейною страстью самовластительства возвышается и постоянно возносится выше и выше, и своими искрами воспламенил сердца многих, чтобы только разрушить премудрую красоту церквей Божиих: то оказалась настоятельная необходимость для нас переменить намерение и, по вашему вызову, выступить на [276] вид с этим словом, охраняя при атом свой слух верою в Бога, чтобы таким образом, избегнув смертоносного греха сирен или смерти их дочерей, по словам Иеремии (Иер. 9, 20. 21), трезво идти нам с тобою чрез самое море жизни. Итак прими это, благочестивейший, прими охотно от нас дар всех нас, священников, и прочих, которые поставлены на служение божественного учения, — прославление твоего повеления, написанное как бы из одной курии и по согласию. Священникам полезно поднести святой ответ бессмертной книги верному и верно вопрошающему государю, чтобы от тебя, христолюбивейший, от власти твоего миролюбия, они снова могли с кротостью пронести чашу благочестия по всей земле и всем людям, под всеобщим управлением единого Господа нашего, единородного Сына Божия, который один во все века постоянно царствует и на тебя, императора, скрывавшегося, когда надлежало, в неизвестности, возложил корону тем более явным изволением. Прежде всего, соединяя в себе знак царского достоинства блаженного Давида — искусство пращное с похвальною твердостью воли, ты пробегаешь пустыни и весьма искусно поражаешь зверей. Мы же, покоясь под деревом мира, без страха пребываем под приятным ветерком. Итак поражай, поражай, могущественнейший, по слову Даниила (Дан. гл. 8), даже ливийского козла, копьем отеческой веры, чтобы он, развратный, отнюдь не развеял того, что находится к югу. Ибо он, прыгнув немного к пределам страны Ливии, такую неизлечимую страсть разлил в городе Александрии, что убийцу его священника представил народу боголюбивым, и недостойно вручил преимущества священства святотатственному мужу, который оказывается чуждым не только священнического духа, как представляют прошения, писанные на него, но и признается лишенным всякого человеческого чувства, хотя всевозможными словами стараются заглушить слух о его действиях. Ибо, если бы преступление возобладавшего в его душе прелюбодейства не угрожало ему (наказанием), то достаточно было бы только того, что есть, чтобы совершилось отмщение нарушителю отеческого предания. Для кого не ясно, (разве для того, кто намеренно не желает знать), что постановлено священнейшими посланиями святейшего и блаженнейшего и, после Бога, отца нашего Льва? Умалчиваем о том, что прежде всего, при блаженной памяти государе Маркиане, перед всем народом, в городе Халкидоне определено о православной вере, к посрамлению злых и беснующихся людей и к прославлению и утешению благочестивых и верных. Эта вера получила доброе свидетельство и от этого святого и всеми уважаемого собора, и определение яснейшего учения скреплено единодушно, всеми, с удержанием самой формы, которая установлена прежде право мудрствующими на святом никейском соборе и на ефесском первом. В этой форме охраняется преимущественно вечность и человечество (так должно говорить) единого Единородного, именно — удержанием слов: «во единого Господа нашего Иисуса Христа, воплотившегося Слова Божия», да о имени Иисусове, как говорит апостол, всяко колено поклонится небесных, земных и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Филип. 2, 11). Итак пусть чрез тебя, благочестивейший, перестанут те, которые удел молчания [277] считают малым благом; пусть перестанут производить смятения и возмущать церкви Божии и обременять слух простых суетными речами; пусть устыдятся, по крайней мере, твоей правой веры, если не страшатся будущего суда. Зачем они тишину нашей святой веры возмущают бурею слов? Зачем на всяком месте и у всех народов составляют пустейшие сборища против Бога? Зачем подают стрелы демонам против нас? Зачем те, которые до сих пор думают только о земных вещах, устремляются на пажити за виновником нашего бессмертия, помышляя о смерти меньшей братии? Зачем те, которые до сих пор производят недостойное людей, усиливаются стать как бы богами по своему знанию, подобно Адаму (Быт. 3, 5)? Зачем нарушают тишину и спокойствие нашего мира, под предлогом ревности, разрушая простоту нашего святого и непостижимого таинства? — каковым таинством не только мы, но и все служебные духи превозносятся. Посему мы славимся, как бы сказано было, что мы имеем патенты на то вверенное нам достоинство, по которому рассуждается о Боге, и служим бесконечному знанию в соответствующей мере. Пусть опять это будет сказано нами, боголюбезнейший государь, со всеми людьми, живущими во всяком месте. Заключаем писание ответа тебе об исповедании и слововыражении тем, что от начала и доныне говорится святыми отцами: Отец, Сын и Святый Дух в вечной Троице, единоначальная сила, которая есть над всеми Бог, благословенный во веки (Рим. 9. 5).

Евгений, епископ епирский. Да сохранит Господь наш Иисус Христос твое благочестие невредимым и способным к долголетней жизни и на утверждение нашей святой и блаженнейшей веры, боголюбезнейший во всем и благочестивейший.

Валериан, епископ финикийский, тоже. Клавдий, епископ анкиасмский, тоже. Сотерих, епископ корцирский, тоже. Ипатий, епископ адрианопольский, тоже. Дидак, епископ фокский, тоже. Евгений, епископ евромский, тоже. Ураний, епископ додонэйский, тоже. Стефан, епископ бофротский, тоже.