Того же Феодота, епископа анкирского, беседа на день рождества Спасителя, читанная на соборе в присутствии епископа Кирилла.

Прекрасен предмет настоящего торжества, приносящий людям общее спасение. Достославно также и настоящее собрание, приемлющее дарованную благодать с благодарением. А благодать, обыкновенно, с обилием изливается на тех, которые приемлют ее с благодарением. Потому что дары сообщаются по мере благодарности тех, которые получают их. Когда оказываешь благодарность благодетелю за получаемый от него дар, тогда не только вознаграждаешь за полученное, но обязываешь благодетеля к большим благодеяниям. Итак с благодарением принимайте сию предлагаемую благодать и настоящий праздник соделайте светлым для нас. Причиною же настоящего праздника служит явление Бога между людьми, пришествие всегда присущего, присутствие все наполняющего, посещение все видящего. Во своя прииде, говорит слово Божие, и свои Его не прияша, и еще: в мире бе, и мир тем бысть, и мир [97] Его не позна (Иоп. 1, 10, 11). Но это неведение не вменяется в вину людям. Бога, по божественному Его естеству, не может объять человеческая мысль; разум человеческий не может созерцать Его; божественное естество не доступно понятью ума человеческого; оно выше того, что постигается нашим чувством. Итак у нас нет познания Бога, по причине превосходства Его естества. Для устранения этого великого для нас несчастия, невидимый принимает видимое естество; неприкосновенный принимает на Себя осязаемое тело; невидимый Бог становится видимым; Слово Божие облекается в тело; единородный Сын Божий соединяется с своими рабами общением по рождению для того, чтобы естество, превышающее разум человеческий, не оставалось недоступным. Не думай, будто родился Сын, чуждый божеству. Ибо издревле предызображалось пришествие Божие, и непостижимый зрим был всегда в человеческом образе, при помощи стихий, видимых для нас. Иначе пусть предстанет иудей, пусть придет сюда неверующий явлению Бога в человеческом естестве; пусть скажет мне: каким образом Моисей видел Бога? видел ли он невидимое естество? никак; оно непостижимо для ума человеческого. Итак, как же видел, скажи, умоляю тебя. Он видел огонь, горящий из купины, но самой купины не опаляющий. Почему же не веруешь в рождаемого от Девы, и сохранившего Деву невредимою? Ты, слыша, что Бог провозглашает из купины и говорит Моисею: Аз есмь Бог Авраамов, и Бог Исааков, и Бог Иаковль (Исх. 3, 6), а сам Моисей воздает поклонение, веруешь, разумея не огонь видимый, а провозглашающего Бога; когда же я упоминаю о девической утробе, ты отвращаешься. Скажи мне: что маловажнее, купина ли, или девическая утроба, чистая от всякой греховной страсти? Неужели ты не знаешь, что события, совершившиеся в древние времена, заключают в себе образы новейших событий, совершившихся теперь? Тайны предуказаны были древним в образах. Почему купина горит, огонь виден, и однакож действия, свойственного огню, не совершается? Огонь светит, а не опаляет, сияет, а не пожирает, оказывает благодеяние, а не причиняет мучений. Неужели не усматриваешь ты в купине Деву? Неужели не видишь во огне любви и человеколюбия Того, кто снизошел к нам? Судия обращается между виновными, а суд не производится. Судия находится среди осуждаемых, а наказания нигде не видно. Судия приходит не с судом, а с учением, не с осуждением, а с врачеванием. Видишь, как тот таинственный огонь предызображал явленное здесь милосердие. Не дивись, что Бог Слово рождается из девической утробы. Бог не делает ничего бесславного в том, что раждается для нашего спасения. Не почитай естество божественное оттого униженным и презренным, что будто некогда оно подлежало уничижению. Все слабое и бренное, принятое Богом для нашего спасения, не наносит бесчестия Его естеству, Он усвоил Себе земное, чтобы спасти наше естество. Если же это низкое не делает никакого унижения естеству блаженного Бога и соделывает наше спасение: то как ты смеешь говорить, будто то, что делается для нас во спасение, наносит бесчестие Богу? Итак Бог родился днесь от Девы, а Дева, сохранивши непорочность девства, соделалась [98] материю. Ибо дающий нерастление не производит растления, виновник нерастления не совершил никакого растления.

Фотин говорит, что родившийся ныне есть простой человек, и отрицая рождение Божие, утверждает, что происшедший из утробы есть человек, отличный от Бога; пусть же покажет мне теперь, как могло случиться, чтобы человеческое естество, происшедшее из девической утробы, сохранило невредимыми ключи девства. Ибо ни одна мать человека не остается девою. Смотри, как рождение приводит нас к двум мыслям о самом рожденном. Если Он рожден подобно нам, то Он человек; если же сохранил неповрежденным девство матери, то все здравомыслящие признают рожденного Богом. Ибо Бог приходит в мир, не переходя с места на место, но воспринимая мою природу, или, как я сказал, благоволив открыть Себя невидимого по своему естеству. Итак в рождении Он получил начало, не для того, чтобы быть Богом, а для того, чтобы быть видимым для людей. Будучи Богом, Он, по своему милосердию к нам, восхотел сделаться человеком, чтобы мы усвоили себе самого Творца, как уже сродного нам, чтобы мы, обременявшиеся прежде свойством собственных дел, чрез Него самого получили дерзновение. Когда приводимый пред судилище не может опереться на свои добрые дела, он возлагает свои надежды на заслуги своего родственника. Итак что же? Является Бог, как человек, не переходя с места на место, но невидимое свое естество представляя видимым, и будучи видим, как человек, является и родственным людям, как говорит и евангелист: Слово плоть бысть. Но кто-нибудь скажет: как возможно, чтобы Бог Слово сделался человеком? Ты спрашиваешь об образе чудес Божиих? Но если бы мы могли понять непостижимость этого образа, то чудо было бы не чудом, а естественным делом. Если же совершившееся есть знамение и чудо, то образ совершения предоставь чудодействующему Владыке. Я хочу, чтобы ты знал совершившееся и верою получил от того пользу; а каким образом совершилось, это предоставь совершителю. Ты доверяешься наставлениям и предписаниям врача, поручаешь свое здоровье его искусству и не исследуешь с любопытством правил врачевания. Точно также и несведущий в каком-либо другом искусстве не исследывает приемы художника, но, зная произведение, то, каким образом художник создал его, предоставляет самому искусству; а ты стараешься исследовать законы всех божественных чудес, как будто тебе нужно знать эти законы для того, чтобы творить те же самые чудеса вместе с Богом. Повторяю опять, что уже сказал: событие, образ совершения которого мы знаем, не есть чудо или знамение. Вот пример. Архитектор строит дом; мы знаем образ постройки, видим материалы вместе сложенные, можем рассказать, как и из чего дом построен, хотя по неопытности не годимся быть строителями. Единородное Слово Божие Иисус Христос брением открыл глаза слепому от рождения; это выше нашего разумения; и как не может быть постигнуто разумом человеческим, то и именуется чудом; событие, выходящее из обыкновенного порядка вещей, называется знамением; и хотя мы знаем то, что совершилось, но образа совершения [99] объяснить не можем. Из глины выделывается только слабый сосуд, или кирпич, но не образуется изящная форма глаз, не делаются тонкие перепонки, не составляется разнообразный и красивый вид зрачка, не производится художественная округлость с такою прелестью цвета. Из глины нельзя образовать такого благородного органа, как глаз. Итак земля воспринимает несвойственную ей форму (ибо она негодна к тому, чтобы принимать форму глаза), не потому, чтобы сам совершитель чудес служил законам природы, но потому, что природу покорял своему изволению. Посему не ссылайся более на слабость человеческой природы, и не говори: каким образом человеческая природа могла вместить в себе Бога? каким образом Бог соделался человеком? каким образом Бог Слово явился в видимой плоти? Но веруй совершившемуся, а образ совершения предоставь знать самому совершителю. Если ты хочешь, чтобы мы пояснили тебе сказанное каким-нибудь примером, то я покажу, каким образом бестелесное воплощается, не видимое делается видимым, неосязаемое становится осязаемым, не изменяя собственного естества, но принимая видимый и осязаемый образ. Слово, которое произносится людьми, которое мы употребляем в разговоре с другими и которым передаем друг другу свои мысли, недоступно ни для зрения, ни для осязания, но воспринимается только слухом. Однакож, когда я беру собственное наше слово в пример ипостасного Слова Божия, то никто не должен думать, будто я говорю, что и божественное Слово произносится устами. Нет. Сын Божий называется Словом потому, что божественное Писание изображает рождение Его бесстрастным, — так как и ум человеческий раждает слово бесстрастно. Поэтому св. Писание называет Его в ином месте Сыном Отца, а в другом Словом, а иногда сиянием Отца. Каждое из этих наименований приписывается Ему для того, чтобы ты имел истинное понятие о Христе, уклоняясь от всякой хулы. Слово Божие усвояет Ему и другие наименования, с тем, чтобы передать учение о славе Божией. Так, например, желая выразить единосущие Сына Божия с Богом Отцем, слово Божие называет Сына единородным. Ибо, как твой сын одной с тобою природы, то св. Писание для выражения того, что Отец и Сын имеют одну и туже сущность, называет Сына единородным, от Отца рожденным, Сыном Отца. Потом, так как с словами рождение и сын у нас соединяется понятие о страдании, которым сопровождается рождение, то св. Писание называет Сына еще Словом, выражая этим последним именем бесстрастность рождения. Но так как всякий сделавшийся отцом, как человек, бесспорно старше своего сына (ибо самое наименование отчества указывает то, что отец представляется в мысли существующим прежде сына): то, чтобы ты не отнес этого и к божественному естеству, но исповедовал Единородного сущим всегда с Отцем, слово Божие именует Сына Божия сиянием Отца. Ибо сияние хотя происходит от солнца, но не позже солнца; по нашим понятиям, как скоро есть солнце, тогда есть и сияние, из него истекающее. Итак наименование Сына сиянием Отца показывает тебе вечное бытие Его с Отцем, наименование Его Словом — бесстрастность Его рождения, наименование Сыном — единосущие Его со Отцом. [100]

Но возвратимся к прежнему предмету; покажем явление родившегося днесь Бога и уясним примером, как невидимое по естеству становится видимым, и неосязаемое, по своему бестелесному естеству, делается осязаемым. Слово, произносимое нами и употребляемое в наших разговорах друг с другом, есть слово невещественное, невидимое для глаз и неподлежащее осязанию. Но когда это слово облекается в форму букв и вещественных предметов, то становится и видимым и осязаемым. Представь себе кого-нибудь, говорящего с другим человеком. Видишь ли ты слово, выходящее из его уст? Или, можно ли осязать его рукою, когда оно произносится? Если то, что сказано устно, напишешь на бумаге, тогда увидишь то, чего ты прежде не видел, и чрез бумагу и буквы осяжеш образ речи, которую прежде не мог осязать. Почему это? Потому, что невещественное слово приняло вещество бумаги и облеклось в форму букв. Указав этот наглядный пример, я покажу, при помощи его, и то, каким образом единородный Сын Божий, Бог Слово, сущий прежде всех веков с Отцем, бестелесный по естеству и в последствии времени принявший человеческую плоть, родился от Девы, получил начало не для того, чтобы быть Богом, но для того, чтобы явиться в человеческом виде. Не говори мне: если Единородный родился от Отца, то как Он опять раждается от Девы? От Отца Он родился по естеству, а от Девы раждается по божественному домостроительству; там раждается, как Бог, а здесь, как человек. И твое слово есть также порождение твоего ума. Но если это слово, родившееся в твоем уме, ты захочешь выразить в веществе и буквах, начертить на бумаге, и напишешь буквы рукою: то слову своему некоторым образом дашь новое рождение, не потому, будто бы оно получает свое начало с того времени, как ты пишешь его рукою, или когда изображает рука твоя буквы (ибо оно еще прежде родилось из ума), но потому, что в то время оно начинает быть видимым для глаз чрез буквы, изображенные рукою. Итак, если этот пример для тебя ясен и вразумителен, то приложим образ к самому Первообразу. В этом примере ты видишь ум, а в самом Первообразе, для уяснения которого мы взяли его, разумей Отца; там ты познаешь слово, произведенное умом, а здесь созерцай своею мыслью существенное и ипостасное Слово, раждаемое от Отца; там видишь руку, рождающую слова чрез буквы, а здесь разумей Деву, раждающую Слово по плоти, не так, будто этим рождением она дала начало божеству, но так, что родила Бога, вочеловечившегося и явившегося людям. А так как Бог сделался тем, что и я, то необходимо и родился так, как я, воспринявши вместе с моим естеством и мое рождение. Поэтому Бог Слово усвоил Себе и рождение, и, избравши матерью Деву, прошел чрез славную девическую утробу. Бог не отвращается ни от чего, созданного Им, потому что в творении Его нет ничего недостойного Его. Все, что сотворено Богом, добро и притом добро зело, как сам Творец нашел свои творения. Ибо виде Бог вся, елика сотвори; и се добра зело (Быт. 1, 31). На все смотри глазами непомраченными от страстей, и если будешь смотреть так, как смотрит Бог, то увидишь, что вся добра зело. Отбрось страсти и увидишь [101] красоту творения. Итак что удивительного в том, что Бог восхотел обитать в своем творении и доселе?

Но ты говоришь, что Богу прилично жить на небе; а человека представляешь недостойным Бога обиталищем, рассуждая о существе дела не по истине, а по страсти и по предзанятому мнению. Скажи мне, что выше — человек, или небо? Не смотри на блеск стихий, не предпочитай природе предметов красоту цвета, не изумляйся пред лучами сияющего солнца. Не возмущайся тем, что я, по словам божественного Иова, кожею и плотию облечен (Иов. 10, 11); но обрати внимание на превосходство разумной души, рассмотри состав человека, и ты удивишься этому творению. Он имеет разум, способный господствовать и управлять всеми прочими животными; имеет руки, которые служат его здравому разуму, которыми, как орудиями, производит он всякого рода искусства. Только он один из всех тварей одарен свободным произволом (в своих действиях), одного только человека Бог создал господином его воли. Не видишь ли, что солнце вращается по закону необходимости? Не замечаешь ли, как постоянно и всегда одинаково его обращение? А от чего это? Оттого, что оно не обладает свободною волею; а ты поступаешь свободно, делаешь, что хочешь, не терпишь никакого насильственного принуждения; ты создан свободным по душе. Солнце раболепствует необходимости, а человек одарен свободною волею. Кто же лучше, скажи мне, раб или свободный? порабощенный ли игу необходимости, или свободный от всякой необходимости? Итак ничего нет удивительного, ничего невероятного и нового в том, что Бог обитал в человеке, которого при сотворении благоволил облечь своим образом. Любовь свою к человеку Бог показал в самом начале, когда взял персть из земли и образовал его, соделавши истинным образом своего божества. Для чего Бог, положивши в совете своем почтить человека так высоко, образовал его из такого низкого вещества? Для чего Бог создал человека но из блестящей материи солнца, но из земли, из персти земной, вещества столь низкого и попираемого ногами всех животных? Хочешь ли знать, для чего? Бог почтил человека своим образом и образовал его из бренной материи для того, чтобы преимущество чести не возгордило человека, чтобы, будучи предпочтен (видимой) природе, удерживался от падения мыслию о бренности своей природы и разумел, что преимущество чести даровано ему не по заслугам его, а по благости дарующего. Итак делом благости творческой было и то, что образ Божий произошел по своей природе из земли. Эта природа служит залогом смиренной души. Следовательно человек — высокое животное, хотя в последствии времени он и унизился от прившедших к нему страстей. Не смотри на его падение, а цени в нем высокое достоинство божественного образа до грехопадения его. Зачем ты презираешь его падшего, забывая о первоначальном его устройстве, и не обращая внимания на то достоинство, которым он преисполнен был сначала, и которое снова и с избытком возвратил ему Бог, воссоединивши с Собою свой образ. Ничто не отвергнуто было благостью Божиею. Для благого Господа не унизительно придти в общение с рабом в рабском его состоянии; чрез [102] это не унижается Благий, а познается тем, что Он есть. Не удивляйся этому. Если ты устроишь себя самого в жилище для Бога, то и Бог будет обитать в тебе, хотя и не так, как во Христе. Ибо во Христе живет вся полнота божества телесне (Колос. 2, 9). Но, о чудо! Вся полнота божества обитает телесно в одном и однакож наполняет все и возвышается над всею тварью, всецело находится в одном и не отделяется ни от одного из творений. И сказанное не должно казаться тебе невозможным. Так, например, я произношу теперь слово; это слово все находится в одном, и также делается присущим во всех; и все это слово усвоил себе один, но от многих других оно не отчуждается. Итак, если вещь, имеющая начало и конец, вся существует в одном и вся обретается во всех: то что удивительного, если Бог и весь был на небе и весь находится во всем?

Итак причина торжества в настоящий день заключается в том, что Бог, соделавшись человеком, восприял человеческое, чтобы сообщить человеку божественное, усвоил Себе страдания (ta paqh), чтобы даровать нам бесстрастное (apaqeian), подвергся смерти, чтобы даровать нам бессмертие. Он принял на Себя наши немощи, как свои собственные; однакож не изменил своему собственному естеству, и усвоил их Себе по своему свободному хотению; и это сделать было весьма прилично, когда Он определил спасти человека. Почему же Он усвоил Себе немощи человеческой природы? Потому, что восхотел немощи уничтожить немощью же, смерть упразднить смертью и подобное победить подобным Он восприял на Себя крест, претерпел заушения, возложил на Себя узы, чтобы страдания, сделавшиеся страданиями самого Бога, получили силу против страданий. От этого божественное естество не потерпело повреждения, приняло на себя немощи, не изменяясь само в себе, но сообщило этим немощам силу против немощей. Ибо смерть, как смерть самого Бога, упразднила смерть; умирая, Бог разрушает владычество смерти, потому что Он был Бог и человек вместе. Но чтобы и это для тебя было яснее, обратимся к примеру, прежде приведенному нами. Представим себе, что царь издает какой-нибудь эдикт, возвещающий кому бы то ни было свободу, или другую царскую милость, и, выразивши свою волю буквами на какой-либо хартии, посылает в тот или другой город; представим, что этот эдикт, который на языке римлян называется священным, перехватил кто-нибудь неверный, непокорный, недруг государства и враг царя, и, перехвативши, разорвал; скажи мне: что здесь разорвано, хартия ли только, или царский декрет. Если скажешь, что одна хартия, то этот поступок, — раздрание хартии — может искупиться слишком малою ценою,—виновник его или вовсе не был бы подвержен никакому наказанию, или заплатил бы каких-нибудь пять оволов. Между тем такой человек подвергается самому строгому наказанию, определенному за уголовные преступления, не только как разорвавший бумагу, но и как уничтоживший царский декрет, не смотря на то, что царское слово не терпит от этого ничего, оставаясь тем, что по существу своему не может быть осязаемо рукою или разрываемо. Однакож оно как бы разрывается, потому [103] что ему усвояется то, что свойственно бумаге и письменам. Из этого видишь, каким образом то, что само по себе не подлежит никакому страданию, подвергается страданию, потому что сообщается с предметом, подлежащим страданию. Слово само по себе не может быть разорвано на части, но оно принимает на себя страдательное состояние бумаги и письмен. Итак пусть не извиняется иудей тем, будто он пригвоздил ко кресту простого человека. Ибо то, что видимо для глаз, была бумага, но то, что сокрывалось в ней невидимо, было царское слово, выраженное не языком, а в существе. Единородный называется Словом, не тем словом, которое произносится устами, но ипостасным и существенным, и как Слово, не подлежащее страданию, Оно не страдало в своем естестве, но перенесло на Себя страдания видимой природы, как свои собственные. И как царский, эдикт, явившись в вещественном виде бумаги и письмен, обратил на себя страдательное состояние бумаги: так и единородное Слово Божие усвоило себе страдания пригвожденного ко кресту тела. Почему, как тот, кто разорвал царскую священную хартию, подвергается тягчайшему наказанию, как бы повредивший самый царский эдикт: так и иудей, распявший видимое естество И. Христа, подвергся за то наказанию, как восставший против самого божественного Слова. Ибо Бог наказывает за такое злодеяние, как за оскорбление Его самого. Но об этом довольно сказано. Надобно взять в расчет и вашу память. Ибо обилие речи, обременяя мышление слушателей, приводит слушателей к забвению того, что было сказано. Благодать Божия да совершит то, чтобы вы могли, и сами обнять памятью сказанное, и другим доставить из того пользу, и наследовали царство небесное. Сего царства да достигнем все мы — благодатью Иисуса Христа, которому слава и держава во веки веков. Аминь.