СВ. ГРИГОРИЙ БОГОСЛОВ (НАЗИАНЗИН)
СЛОВО 19.
ГОВОРЕННОЕ СВ. ГРИГОРИЕМ БОГОСЛОВОМ О СЛОВАХ СВОИХ ЮЛИАНУ, ПРОИЗВОДИВШЕМУ НАРОДНУЮ ПЕРЕПИСЬ И УРАВНЕНИЕ ПОДАТЕЙ.
Какая насильственная власть, которая постоянно мучит меня из любви! Какая моя мудрость и опытность, когда каждый праздник вызывают меня на борьбу! Я не нахожу в себе никакой мудрости, ни опытности, как ни разбираю и ни испытываю сам себя. Одно, правда, сознаю в себе, что может быть и не маловажно, хотя некоторые называют это скудоумием, — я бы желал каждую минуту умерщвлять в себе жизнь, а жить жизнью сокровенною во Христе, стать не мелочным купцом, но на все, что имею у себя, купить драгоценную жемчужину, все преходящее и тленное променяв на постоянное и небесное. Такое приобретение конечно всего важнее и надежнее для имеющего ум. Но если сие для меня невозможно; то я желал бы устоять по крайней мере в другом, и престол уступить желающим, а самому всю жизнь быть ребенком и учеником, пока не измою всей горечи сладкими водами учения. Пусть было бы сие одним и первым делом моего [148] любомудрия или скудоумия; а вторым и важнейшим следующее: поелику я не в состоянии удерживать словом моим слово многих и овладевшее ныне всеми стремление и желание учить и говорить о духовном, не имея в себе Духа; то идти другим путем, сколько я уверен, и лучшим и менее трудным, став примером молчания, научить всех безмолвию; и кто высоко о мне думает, того устыдить превосходством, а кто низко и менее надлежащего, того довести до скромности равенством достоинств. Такова причина моего молчания, такова тайна нашего воздержания!
Но что со мною делается? Меня влекут и порывают туда и сюда; входят о трудах моих в тяжбу, без милосердия, требуя с меня слова, как некоего долга; любят меня больше, нежели сам я себя; и все стали мудрее меня, потому что лучше меня знают время, когда говорить, и когда молчать. Они говорят, что не перестанут в меня, как в железо кремнем, бить укоризнами, пока от малой искры не воспламенится огнь слова. А некоторые из них обещают уже и выгоды от моих слов, поставляют мне на вид большие награды; во-первых ту, что они сами себе сделают добро, предав себя Богу и мне в плодоношение слова; потом ту, что по случаю переписи окажется добро и всем присутствующим здесь, то есть моему клиру, если клир отца моего вместе и мой, и моему стаду, с которым я поступил бы очень несправедливо, если бы не имел усердия благодетельствовать им всеми мерами. А самая лучшая награда та, что они за мое слово сами [149] предлагают то, чего бы посредством слова надлежало домогаться с большим усилием. Прекрасно соревнование, которым стараются победить меня! Похвально воздаяние! Видите, каково действие моего молчания; оно сделало самые слова мои для вас более вожделенными. Видите, каков плод нашего бесславия. О если бы такова была польза слова, какова польза молчания!
Итак, поелику вам сие угодно, вы победили непобедимого, восторжествовали над моим любомудрием; произнесу вам нечто лучшее молчания. А следственно произнесу не что-либо нежное, приятное и усладительное для многих своим благозвучием (такою беседою худо воздал бы я любящим меня), но скажу что-нибудь весьма мужественное и сильное, от чего вы могли бы сделаться лучшими, как возведенные от плоти к духу и достаточно возвысившиеся умом.
Сынове человечестии, начну вам словами велегласного Давида, доколе тяжкосердии, вскую любите суету, и ищете лжи (Пс. 4, 3.), почитая чем-то великим здешнюю жизнь, забавы, мелкую славу, ничтожную власть и ложное благоденствие, которые имеющим их принадлежат не больше, чем только надеющимся иметь, и надеющимся не больше, чем вовсе не чающим? Все это, как прах вихрем, восхищается и переносится от одного к другому, или, как дым, разливается, как сновидение, над нами издевается, как тень неудержимо; когда уходит, не безнадежно для не приобретших, и когда приходит, не верно для обладающих. Как не обратим взоров к небу, [150] горе? не истрезвимся? не очистим гноя с глаз? не познаем, в чем истинное богатство? в чем подлинная знаменитость? где неутрачиваемое достоинство? в чем бесконечное блаженство? где незыблемое, непременяемое, не подвергающее нас наветам благо? Не их ли станем приобретать, если бы так случилось, со многими усилиями и трудами? Не такими ли будем наслаждаться надеждами, если должно здесь чем-нибудь наслаждаться? Не помыслим ли о святых мучениках и о прочих святых, которые, подобно каким-то общим узам, объяли собою всю вселенную, и в честь которых совершается настоящее празднество? Для чего они и раны, и узы, и истязания, и прещение огнем, и острие мечей, и лютость зверей, и тьму, и голод, и пропасти, и расхищение имений, и отторжение членов, а наконец и самую смерть — все терпели охотно, как бы подвизаясь в чужом теле? Чем желали они быть, что наследовать? Не всякому ли сие известно, хотя бы и не говорил я? Почему и нам с тою же надеждою, пред тем же Раздаятелем наград и Подвигоположником не ополчиться против того же мучителя, столько же и ныне, как и в то время, жестокого гонителя душ, невидимого врага и противника? Почему не подвизаться с таким же мужеством на общем позорище, то есть на позорище мира (если не при крайней опасности, при чем и освобождение скоро, то в ежедневных трудах и борениях), чтобы удостоиться тех же венцов, или чего-нибудь весьма к тому близкого? А я всякому мужу и жене, старцу и юноше, городскому жителю и [151] поселянину, простолюдину и начальнику, богатому и бедному, так как всех призывает один подвиг, даю совет один — приготовиться к сему подвигу охотно, не расслабевать, не медлить, не терять времени, которого возвратить уже не возможно. Ибо настоящее время есть время делания, а будущее — время воздаяния.
Слышите, что говорит Спаситель: восстаните, идем отсюду (Иоан. 14,31.); говорит не тогдашним только ученикам, которых изводит местно из Иудеи, но и всем последующим, чтобы всех преселить отселе и привлечь к Себе вознесенному, по обетованию (Иоан. 12, 32.). Последуем за благим Владыкою, убежим от мирских похотей, убежим от обманчивого мира и миродержителя; всецело посвятим себя Творцу; почтим образ Божий, уважим звание, изменим жизнь. Для чего унижаем себя, будучи высокими? Для чего останавливаемся на видимом? Пусть всякий, во всякое время, при всяком образе жизни и обстоятельств, по мере собственной своей силы, и по мере данной ему благодати, принесет Богу плод, какой может, чтобы добродетелями всякой меры наполнить нам все горние обители, пожав столько, сколько посеяли, или, лучше сказать, столько вложив в Божии житницы, сколько возделали. Пусть приносят в дар, — кто богатство, а кто нищету; кто усердие к ближнему, а кто охотное принятие предлагаемого усердием; кто похвальное дело, а кто глубокое наблюдение; кто благовременное слово, а кто благоразумное молчание; кто непреткновенное учение и жизнь ему не противоречащую, а кто [152] благопослушный и благопокорный слух; кто чистое девство, совершенно отрешающее от мира, а кто честный брак не вовсе отлучающий от Бога; кто воздержание без надмения, а кто и употребление без похотливости; один ничем неразвлекаемое упражнение в молитвах и песнях духовных, другой тщательное защищение требующих помощи. Все же да приносят слезы, очищение от грехов, восхождение и усилие простираться вперед. Прекрасным будет плодоношением и простота, и уцеломудренный смех, и обузданный гнев, и глаз, удерживаемый от бесчиния, и ум не допускаемый до рассеянности.
Как бы ни было маловажно приносимое Богу, и как бы ни далеко отстояло от совершенства, но оно не столько мало, чтобы Бог не нашел сего угодным и вовсе не принял, хотя и праведным судом взвешивает милость. И Павлово насаждение приемлет Он как Павлово; приемлет и напоение Аполлосово, и две лепты вдовицы, и мытарево смирение, и Манассиину исповедь. Когда Моисей водружал на земле скинию во образ небесного; тогда все приносили, что было им велено. А доброхотные подаятели (мужи и жены), одни золото, другие сребро и дорогие камни для верхней ризы, другие виссон сканый и червленицу пряденую; одни багряницу, кожи овни очервленены, другие самое худшее, власы козии (Исх. гл. 25 и 35); каждый и каждая, что имели у себя на тот раз, все приносили в дело скинии, и никто из самых бедных не остался без приношения. Так и мы в честную Божию скинию сей церкви, [153] юже водрузи Господь, а не человек (Евр. 8, 2.), в скинию, созидаемую из различных украшений добродетели, хотя один меньше, а другой больше, но все будем вносить одинаково, при строительстве Духа слагаемые и сочетаваемые в дело совершенно, в жилище Христово, в храм святый. Без сомнения же, не внесем столько, сколько получили, хотя и все внесем. Ибо и то от Бога, что мы существуем, знаем Бога и имеем, что внести. Но всего прекраснее и человеколюбивее то, что Бог измеряет подаяние не достоинством подаваемого, но силами и расположением плодоносящего.
Итак не медли сделаться щедрым, но будь им теперь, и по недостатку достойного, не отказывай во всем. Напротив того одно внеси, другое пожелай внести, а об ином молись, чтобы Бог даровал прощение немощи. Он говорит: да не явишися предо Мною тощ (Исх. 23, 15 ). Никто да не будет тощ и бесплоден; ни одна душа да не окажется лишенною плодородия и чадородия. Всякий да плодоносит Богу, что у него есть и составляет его собственность: согрешающий — исправление; текущий подвигом добрым — неослабность; юный — воздержание; седина — благоразумие; богатый — щедрость; бедный — благодарность; начальствующий — не кичливость; судия — кротость. Священницы облекитеся (или, правильнее сказать, облечемся) правдою (Пс. 131, 9.). Не будем расточать овец паствы, не погубим тех, за кого положил душу Пастырь добрый, Который знает Своих и Своими знаем, глашает по [154] имени (Иоан. 10, 3.), вводит овец и изводит их из неверия в веру, из настоящей жизни в будущее упокоение. Побоимся того, чтобы, во исполнение угрозы, с нас не начался суд (1 Петр. 4, 17.), нам не принять от руки Господни сугубы грехи (Ис. 40, 2.); потому что сами не входим, и препятствуем тем, которые могут взойти.
Овцы не пасите пастырей, и не выступайте из своих пределов; для вас довольно, если вы на доброй пажити. Не судите судей, не предписывайте законов законодателям. Несть бо нестроения и беспорядка Бог, но мира и порядка (1 Кор. 14, 33.). Посему да не замышляет стать головою, кто с трудом служит рукою или ногою, или другим еще менее важным членом тела; напротив того, братия, кийждо в звании, в немже призван бысть, в том да пребывает (1 Кор. 7, 20.), хотя бы и достоин был высшего. Довольствоваться настоящим гораздо похвальнее, нежели домогаться звания, какого не получил. Кому можно без опасности следовать за другим, тот не желай начальствовать с опасностью для себя. Да не нарушается закон подчинения, которым держится и земное и небесное, чтобы чрез многоначалие не дойти до безначалия.
Образовавшие в себе дар слова не слишком полагайтесь на сей дар, не мудрствуйте до излишества и паче разума, не желайте во всем, даже и со вредом, одерживать верх, но в некоторых случаях, только было бы полезно, уступайте над [155] собою и победу. Принесите слово в дар Слову; обратите ученость в оружие оправдания, а не смерти.
Воины довольни будите оброки вашими (Лук. 3, 14.), и не требуйте сверх положенного. Так повелевает вам со мною Иоанн, великий проповедник истины, глас предтекший Слову. Что же разумеет он под оброком? Очевидно царское содержание и подарки, какие делают по закону за отличия. А от кого лишшее? Остерегаюсь произнести неприязненное слово; но вы сами поймете, хотя и воздержусь.
Градоправители воздадите Кесарева Кесареви, и Божия Богови (Матф. 22, 21.). Емуже дань, а емуже страх (Рим. 13, 7.). А когда говорю страх, запрещаю любостяжание. Какую же получим себе выгоду? — может быть скажете вы. — Великую, из всех величайшую, и если угодно, при посредстве моем, благие надежды и первенство в горнем граде, а не в сем малом и малейшем из городов, в котором (из уважения к месту моего воспитания скажу еще скромно) и начальствовать нет большой чести и славы. Пожелаем там быть первыми, приобретем тамошнюю славу; взамен сострадательности, какой не видим к себе здесь, упокоимся в недрах Авраамовых.
Будем праведный суд судить (Иоан. 7, 24.), измем нища и убога (Пс. 81, 4.); помилуем вдовицу и сироту, искупим убиваемых (Притч. 24, 11.), или (выражусь гораздо легче) не будем [156] сами убивать; не презрим просящего у нас даже крох со стола; не пройдем мимо покрытого струпами и лежащего в наших воротах. Не будем предаваться забавам, когда другие злостраждут; не погнушаемся подобным себе рабом, чтобы не подпасть нам, друзья и братия, одной участи с богачом, не страдать во пламени, не отделяться пропастию от праведных, не просить нищего Лазаря концем перста устудить палимый язык наш (Лук. 16, 24-26.), и просить напрасно. Будем добродушны, милосерды, сострадательны; будем подражать Владыке, Который велит восходить солнцу для добрых и злых, и всех одинаково питает дождем. Не дозволим себе обогащаться нищетою других; не отступим так далеко от Божией правдивости; не смешаем богатства своего с чужими слезами, от которых оно, как от ржавчины и моли, пропадет, или (скажу словом Писания) изблюется (Иов. 20, 15.). Но ежели мы алчны более, чем должно; то есть и добрая любостяжательность. Дадим здесь нечто малое, чтобы там обогатиться.
Сии правила общи для всех, а не для одних только гражданских начальников; потому что для общего недуга и врачевства общие. А ты, составляющий у нас перепись, переписывай нас правдиво; веди не тщательную перепись моих слов, от которых нет, или мало, пользы, и только приятность и удовольствие для слуха, но святую и человеколюбивую перепись моего народа, уважив, если не что другое, то самое время; потому что и Спаситель рождается во время переписи. Сказано: [157] изыде повеление от Кесаря Августа написати всю вселенную. Перепись началась. Взыде же и Иосиф в Вифлеем, написатися с Мариею обрученною ему, зане быти ему от дому и отечества Давидова (Лук. 2, 1-5.). И в сие-то время рождается Спаситель; о чудо! Создатель и Владыка всего рождается в бедной и малой обители. Устрашимся тайны, почтим домостроительство, и сами принесем нечто в дар времени. Ныне Ангелы радуются; ныне пастыри осияваются; ныне звезда течет с востока к великому и неприступному Свету; ныне волхвы покланяются, приносят дары, познают Царя всяческих, и прекрасно по звезде угадывают Небесного. Ныне Ирод неистовствует, избивает детей, и за Освободителя истребляет тех, которые должны были получить свободу. Но мы станем с поклоняющимися и Обнищавшему за нас до тела 1 принесем не ливан, как Богу, не золото, как Царю, не смирну, как вкусившему за нас смерть, но дары таинственные, превышающие видимое, то есть ничего не возьмем, ни в чем не уступим богатству предпочтения пред бедностью, не обидим твари для твари. Ты со Христом ведешь перепись, со Христом взвешиваешь, со Главою назначаешь цену, с Словом вычисляешь. Ныне для тебя наипаче рождается Христос, есть Бог, и соделывается человеком и живет с человеки (Варух. 3, 8.). [158]
Что показывает слово сие? Оно, по моему рассуждению, вразумляет тех, кому поверяют подобные дела, что Бог всегда входит в важнейшие распоряжения Правительств. И с одной стороны, чтобы устыдить производящих перепись, во время переписи вступает в общение с плотью и с людьми, а с другой стороны, чтобы утешить нас в рабстве и научить искренности (чего также не должно выпускать из вида), Сам платит дидрахму за Себя и за Петра, досточестнейшего из учеников ( Матф. 17, 24-27.). Ибо для нас стал Он человеком и принял зрак раба, за наши беззакония веден был на смерть. Так поступал Спаситель, Который, как Бог, мог спасти единым изволением. Но Он соделал то, что для нас важнее и наиболее нас пристыжает, стал нам подобострастным и равночестным. Ужели же мы, ученики кроткого, человеколюбивого и столько для нас послужившего Христа, не будем подражать милосердию Владыки? Ужели не будем милостивы к подобным нам рабам, чтобы и самим заслужить милость Господа, Который возмеряет, как сами будем мерить? Ужели не захотим чрез кротость приобрести души своей? Довольно для свободных рабства, довольно и того различия, что созданные из одной персти, кто властвует, а кто состоит под властью; кто налагает подати, а кто вносится в число дающих подать; кто может делать неправду и зло, а кто молится и употребляет все усилия, чтобы не потерпеть зла. Довольно различия между созданными по единому образу, в одном достоинстве, между [159] наследниками одной и той же жизни, между теми, за которых Христос равно умер! Довольно сего для свободных! Не будем отягчать сего ига и наказания за первый наш грех. Да погибнет зло и первое основание зла — лукавый, спящим нам встеявый плевелы (Матф. 13, 25.) (чем означается, что началом зла бывает нерадение о добре, равно как началом тьмы — удаление света)! Вот что произведено древом и горьким вкушением, и завистливым змием и преслушанием, за которое осуждены мы проводить жизнь в поте лица. От сего я стал наг и безобразен, познал наготу, облекся в кожаную ризу, ниспал из рая, обратился в землю, из которой взят, и вместо наслаждения имею одно то, что узнал собственное свое бедствие, вместо кратковременного удовольствия осужден на непрестанную скорбь и неприязнь к тому, который ко вреду был много возлюблен и привлек меня к себе посредством вкушения. Такова мне награда за грех! Вследствие сего я должен родиться на груд, жить и разрушаться. Грех есть матерь нужды, и нужда — любостяжательности, и любостяжательность — браней, а бранями произведены на свет подати — самое тягостное в нашем осуждении. Но по крайней мере мы, подлежащие тому же осуждению, не станем увеличивать наказания, и не будем злы к другим. Бог требует от нас взаимного человеколюбия, хотя Сам и наказывает нас.
Будет и другая перепись, другой составитель переписи; если ты слыхал о книге живых (Пс. 68, 29.) и о книге неспасаемых. Там все мы [160] будем вписаны, или, лучше сказать, уже вписаны, каждый по достоинству проведенной им жизни. Там и богатство имеет не больше, и бедность не меньше, а также и милость и вражда, и все прочее, чем здесь закрывается справедливость. Все мы вписаны перстом Божиим, и в день откровения отверста нам будет книга. Мал и велик тамо есть (Иов. 3, 19.), и раб купно с господином, скажу словами Соломона (Премудр. 18,11.), и Царь с подвластным, и знатность подле вводимых в перепись. Умолчу о том, что и выговорить ужасно; однако ж скажу, что, как сами пишем, так и будем написаны. Сие-то написание соделай и ты для себя как можно более милостивым, оказавши нам милость и человеколюбие.
Что скажешь на сие? Что напишешь, наилучший друг и сверстник, слушавший со мною одних учителей и одни уроки, хотя Бог и сопричислил меня ныне к лучшему (повременю говорить: к труднейшему) жребию — учить вас, облеченных властью? Что скажешь ты, плод благочестивого отечества и рода, священная отрасль священных родителей и корень еще более священных чад? Как примешь слова мои? Убедительны ли они? или потребуешь, чтоб я долее услаждал тебя? — Правда, не гадать о сем нужно, но достоверно можно знать, что слова мои издавна имеют над тобою силу. И если не на другое что, то на самые слова положиться могу, что они всегда удобно ведут тебя к прекрасному, и ты или предшествуешь им, или последуешь. Ибо сим-то именно [161] и отличаются мудрые от людей обыкновенных. Однако же присовокуплю нечто к сказанному,
Ты воздал уже награду словам моим, какова бы она ни была. Но и слова мои воздают тебе и приводят к тебе нищих, весь лик Иереев, лик любомудрых, никакими узами не привязанных к дольнему, обладающих только собственными телами, и телами несовершенно, ничего не имеющих для Кесаря, но все посвятивших Богу — песнопения, молитвы, бдения, слезы, стяжание не легко приобретаемое, то есть, чтобы умирать для мира, жить для Христа, изнурять плоть, отвлекать душу от тела. Их — служителей и таинников Божиих, прозрителей в небесное, начаток нашего рода, опору и венцы Веры, драгоценные жемчужины, камни храма, для которого основание и краеугольный камень — Христос, то есть прекрасной полноты Церкви, их пощадив или всецело воздав Богу, совершишь ты превосходнейшее дело и для них, и для себя, и для всех нас. И я желаю, чтобы это богатство пришло тебе от нас, а не великие сокровища золота и серебра, которые теперь существуют, но вскоре существовать не будут.
Таково вам плодоношение моего слова! Оно ниже вашей надежды, но соразмерно моим силам Воздайте и вы мне нечто большее моего приношения, — благопокорность, чтобы, сверх всего прочего, менее иметь нужды в моих словах, разумевающе руг друга в поощрении любве и добрых дел (Евр. 10, 24.), чтобы сподобившись [162] милостивого и человеколюбивого написания на небесах, и ликовствуя пред Царем всяческих, в чем и состоит все занятие написанных там, совершать Богу хвалу, созерцая и превознося единую славу и светлость Божества — Отца и Сына и Святого Духа. Ибо Ему слава, и честь, и поклонение во веки веков. Аминь.
Комментарии
1. Или до принятия на себя тела, как бы некоторого рубища, или до сложения с Себя и самого тела в смерти крестной.