50. К НЕМУ ЖЕ (31).
Выражает свое огорчение, что чрез рукоположение в Епископа Сасимского введен в отношения, вовсе противные его духу.
Ужели не перестанешь хулить меня, как человека необразованного, грубого, не достойного дружбы, да и самой жизни, потому что осмелился сознать, что я потерпел? Ибо другого оскорбления не сделал я тебе, — можешь сам подтвердить это; да и я не сознаю, и не желаю сознать, за собою, чтобы в чем маловажном, или важном, поступил перед тобою худо, кроме того одного, что узнал себя обманутым, и хотя слишком уже поздно, однако же узнал, и виню в этом престол, который вдруг возвысил тебя надо мною. Устал я, слушая упреки тебе и защищая тебя перед людьми, которым хорошо известны и прежние и нынешние наши с тобой отношения. Всего смешнее, или, лучше сказать, достойнее сожаления — испытать на себе, что одного и того же и обижают и упрекают, как это случилось теперь со мною. Упрекают же иные и в том и в другом, каждый, в чем кому угодно, по собственному его нраву, или по мере гнева на нас; а самые человеколюбивые — в презрении, в пренебрежении, в том, что, по употреблении в дело, брошен я, как самый бесчестный и ничего не стоящий сосуд, или как подпорка под сводами, которую, по складке свода, вынимают и считают за ничто. Поэтому предоставим сим людям полную свободу; пусть говорят, что [157] могут сказать; никто не удержит самовольного языка. И ты в награду мне отдай те блаженные и пустые надежды, какие придумал против хулителей, что для моей же чести обижаешь меня, человека легкомысленного и способного только к чему-либо подобному. А я выскажу, что на душе; не посердись на меня; ибо скажу то же, что говорил и во время самой скорби; и тогда не был я до такой степени или воспламенен гневом, или поражен случившимся, чтобы потерять рассудок и не знать, что сказал. Не буду приискивать оружия и учиться военной хитрости, которой не учился и прежде, когда, по-видимому, особенное было тому время; потому что все вооружались, все приходили в неистовство (тебе известны недуги немощных). Не буду подвергать себя нападениям бранноносного Анфима, хотя и не совсем ловкого воителя, будучи сам безоружен, не воинствен, и открыт для ран. Но сражайся с ним сам, если угодно; ибо нужда и немощных делает нередко воителями; или ищи людей, которые будут сражаться, когда Анфим захватит твоих лошаков, охраняя тесные проходы и, подобно Амаликитянам, отражая Израиля. А мне в замен всего дай безмолвие. Какая нужда вступать в борьбу за млекопитающихся и птиц, и притом за чужих, как будто идет дело о душах и об уставах Церкви? Для чего митрополию лишать славных Сасимов, или обнажать и открывать тайну сердца, которую должно таить? Но ты мужайся, преодолевай, и все влеки к славе своей, как реками поглощаются весенние потоки, ни дружбы, ни привычки не предпочитая добродетели и благочестию, не заботясь о том, каким будут разуметь тебя за такой поступок, но предавшись единому Духу, а я от дружбы твоей приобрету [158] ту одну выгоду, что не буду верить друзьям, и ничего не стану предпочитать Богу.