Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

41. К НЕМУ ЖЕ (26).

Пересказывает, как один из монашествующих в каком-то собрании, где был и св. Григорий, укорял св. Василия и его самого, одного будто бы в нездравом учении о Святом Духе, а другого в робости, и как сам св. Григорий старался, впрочем безуспешно, оправдать св. Василия (371 г.).

Вождем жизни, учителем догматов, и всем, что ни сказал бы кто прекрасного, почитал я тебя издавна, и теперь почитаю; и ежели есть другой хвалитель твоих совершенств, то, без сомнения, он станет или рядом со мною, или позади меня. Так привержен я к твоему благоговению, и так начисто весь твой! И это не удивительно. Ибо с кем дольше обращаешься, от того больше видишь опытов; а где больше опытов, там и свидетельство совершеннее. Ежели есть мне что полезное в жизни, так это — твоя дружба и обращение с тобою. Так я думаю об этом, и желал бы всегда так думать. А что теперь пишу, пишу не по доброй воле; однако же напишу это. И ты не прогневайся на меня; или сам я буду крайне огорчен, если не поверишь мне, что говорю и пишу это из благорасположения к тебе. Многие порицают нас, называя некрепкими в вере, именно же все те, которые думают, что у меня с тобою все общее, что и прекрасно они делают. [148] И одни из них обвиняют явно в нечестии, а другие в робости; в нечестии — уверенные, что говорим нездраво, а в робости — приписывающие нам уклончивость. Но какая нужда повторять речи других? Поэтому перескажу тебе, что случилось недавно. Был пир, и на пиру было не мало людей знатных и к нам благорасположенных, а в числе их находился некто из носящих имя и образ благочестия. Пированье еще не начиналось; слово зашло о нас, которых, как это обыкновенно случается на пирах, вместо всякого другого междудействия выводят на среду. Все дивятся твоим совершенствам, присовокупляют к тебе и меня, как упражняющегося в равном с тобою любомудрии, говорят о нашей дружбе, об Афинах, о нашем единодушии и единомыслии во всем: но этот любомудренный муж находит сие оскорбительным и, с большою решительностью вскричав, говорит: «Что же это, государи мои, так много вы лжете и льстите? Пусть похвалены они будут за другое, если угодно; в том не спорю; но не согласен в важнейшем: за православие напрасно хвалят Василия, напрасно и Григория; один изменяет вере тем, что говорит, а другой тем, что терпит это». — Откуда у тебя это, пустой человек, новый Дафан и Авирон по высокоумию? — сказал я. Откуда пришел к нам с таким правом учительства? И как смеешь сам себя делать судьею в таких предметах? — «Я теперь, — говорил он, — с Собора, который был у мученика Евпсихия; и он свидетель, что это действительно так. Там слышал я, как великий Василий богословствовал: об Отце и Сыне превосходно и весьма совершенно, и как не легко было бы сказать всякому другому; а в учении о Духе [149] уклонился от прямого пути». И к этому присовокупил он одно подобие, сравнив тебя с реками, которые обходят мимо камни и вырывают песок. «А ты вот, чудный, — сказал он, смотря на меня, — очень уже ясно богословствуешь о Духе (и при этом напомнил он одно мое выражение, когда, богословствуя при многолюдном собрании, потом заключил я речь о Духе этими, часто повторяемыми, словами: доколе нам скрывать светильник под спудом 1?) ; но он не ясно высказывает мысль, как бы набрасывает тень на учение, не осмеливается выговорить истину, накидывая нам в уши выражений, приличных более человеку изворотливому, нежели благочестивому, и прикрывая двоедушие силою слова». — «Это потому, говорил я, что я стою не на виду, многим неизвестен; иные почти и не знают, что мною бывает сказано, и далее говорю ли я: поэтому и любомудрствую безопасно. О нем же много речей, как о человеке, который известен и сам по себе и по Церкви. Все сказанное им переходит в общую известность. Около него жестокая битва; еретики стараются ловить каждое голое речение из уст самого Василия, чтобы после этого, как все уже вокруг захвачено, и этот муж, единственная почти оставшаяся у искра истины и жизненная сила, мог быть изгнан из Церкви, а зло укоренилось в городе, и из этой Церкви, как бы из какой засады, разливалось по всей вселенной. Поэтому нам лучше быть бережливыми на истину, уступив несколько времени, которое омрачило нас , подобно облаку, нежели ясною проповедью [150] привести истину в упадок. Ибо о том, что Дух есть Бог, нет нам вреда знать и из других речений, приводящих к тому же заключению; потому что истина заключается не столько в звуке, сколько в мысли. Но Церкви великий урон, если с одним человеком изгнана будет истина». Такой бережливости не одобрили присутствовавшие, называя ее неблаговременною и даже насмешкою над ними; возопияли же на нас, что ограждаем более робость свою, нежели учение Церкви. Ибо гораздо лучше, стоя за истину, охранять свое, нежели такою бережливостью и свое приводить в бессилие, и чужого не принимать. Но пересказывать теперь все в подробности, что говорил, и что слышал я, и как сверх меры и собственного своего обыкновения изъявлял свое негодование противоречившим, было бы долго, а может быть, и не нужно. Конец же слову тот, что при этом я с ними расстался. Но ты, божественная и священная Глава, научи меня, до чего нам должно простираться в богословии о Духе, какие употреблять речения, и до чего доходить в своей бережливости, чтобы все это иметь в готовности для противников. Ибо, если бы я, который лучше всех знаю тебя и твои мысли, и неоднократно сам удостоверял и был удостоверяем в этом, потребовал теперь объяснения на сие сам для себя; то был бы самым невежественным и жалким человеком.


Комментарии

1. См. Творен. Св. Отц. Т. 1. стр. 312. (св. Григория Богослова Слово 12, говоренное отцу, когда поручил ему попечение о Назианзской церкви.-прим. расп.)