207. К НЕМУ ЖЕ (236).
Оправдываясь в жесткости предыдущего письма, просит исполнить данное обещание свидеться с Сакердотом.
Признаюсь, что прекрасный и добрый сопресвитер Сакердот — мне друг, и пусть будет другом, тем более, что он привязан к тебе. Ибо, и обвиняя тебя, не отложил своей приязни, но сделал более братский упрек, нежели враждебное обвинение. Впрочем я не так прост и опрометчив, чтоб произнес суд прежде, нежели выслушаю обоих; и не подозревай этого. Да и в самом письме, которое ты осудил в дерзости, (если только прочел его не без внимания) касался я не столько тебя, сколько тех, которые поджигают вас, и из нашего малодушия извлекают ту выгоду, что есть чем самим позабавиться. В каком же расположении писал я к тебе, — можешь узнать это таким образом: объезживающие молодых коней упражняют их в езде на таких местах, где есть яркие цвета, что-нибудь страшное, крутизны, и скаты; и это нужно не для того, чтобы их пугать, но чтобы приучить не пугаться. То же и я имея в уме, сделал письмо свое несколько жестким. Ибо много есть способов упражняться в любомудрии. И благодарение Богу, что нашел тебя не чуждым любомудрия, и не привязанным к веществу, но кротким и принадлежащим к нашему двору; почему и пишешь скромно и желаешь свидания! Поэтому, ежели подаришь нас оным, то хорошо сделаешь; и будь уверен, мы примем тебя с отеческим оком. А если удерживает тебя еще, [306] то попотчуем пока таким увещанием: ничего не предпочитай, даже и теперь, дружбе и единомыслию с братом Сакердотом, и поверь мне в этом, — случившееся между вами признавай не иным чем, как искушением лукавого, завидующего твоему любомудрию. Но ты смело и мужественно подвизайся при первом искушении, чтобы не сделал он второго, потом третьего, а в след за сим и многих искушений, напротив же того удалился от тебя побежденный и пристужденный. Ибо знаю, какие брани воздвигает он; научен этому и долговременностью и борьбами с ним.