283. К ХОРЕПИСКОПУ ТИМОФЕЮ (291).
Тимофея, который прежде проводил подвижническую жизнь, а потом стал заниматься мирскими делами, увещевает возвратиться к прежнему роду жизни. (Писано во время епископства).
И написать все, что думаю, нахожу как не соответственным мере письма, так и по другим отношениям неприличным для послания приветственного, но и прейти сие молчанием почти для меня невозможно; потому что сердце мое воспламенено против тебя справедливым гневом. Поэтому избираю средину: об одном пишу, а о другом умалчиваю. Ибо намереваюсь побранить тебя, если позволительно, с дружескою свободою.
Ужели ты тот Тимофей, который, как известно нам, с детства показывал столько усердия к строгой и подвижнической жизни, что в этом отношении винили тебя даже в неумеренности, [251] потеряв из виду, чтобы все меры прилагать о том, что надобно делать приближающимся к Богу, смотришь на то, что думает о тебе такой-то, отдаешь жизнь свою в зависимость приговору других, и не подумаешь, что и друзьям ты бесполезен, и врагам смешон, боишься стыда перед людьми, как беды какой, а не представишь себе, что пока останавливаешься на этом, сам того не примечая, не радишь о прежней жизни? Не возможно в одно время иметь успех в том и в другом, — и в делах мира сего, и в жизни по Богу. И Божественные писания, которым научены мы, и самая природа полны подобных примеров. И в умственной деятельности совершенно невозможно в то же время обдумывать двух мыслей. И в принятии чувственных впечатлений нельзя в то же время принять и различить двух голосов, вместе достигающих слуха, — хотя отверсты у нас два слуховые прохода. И глаза, если не будут оба устремлены на один видимый предмет, не могут в точности исполнить своего дела. И это показывает нам природа. А пересказывать тебе места из Писаний не меньше смешно, как по пословице, показывать сову Афинянам. Поэтому для чего соединять нам несоединенное, — волнения общественной жизни и упражнение в благочестии? Не лучше ли, удалясь от сих волнений и от того, чтобы и самим иметь, и другим доставлять дело, оставаться самим собою, и, какую давно предположили себе цель благоговейной жизни, утвердить ее самым делом, и желающим осмеять нас показать, что не в их силе огорчать нас, когда хотят? Это же будет, когда покажем себя свободными от всего, что подает повод к осмеянию. И о сем довольно. Но хорошо нам сойтись когда-нибудь вместе, и обстоятельнее посоветоваться о том, что [252] полезно для душ наших, чтобы при наступлении необходимого для нас исшествия не быть нам застигнутыми в заботах о суетном.
Я с удовольствием принял присланное твоею любовью; оно и само по себе весьма приятно; но во многократ большую приятность дает сему приславший. Прими благосклонно, когда и я пришлю тебе понтийских произведений — восковых свеч и крепительных врачевств; а теперь у меня их не было.