181. К ЕВСТАФИЮ, ПЕРВОМУ ВРАЧУ (189).
Хвалит врачебное искусство и особенно в Евстафии, который помогает не телам только, но и душам, как св. Василий дознал своим опытом, что Евстафий ободрял его к обличению своих клеветников; дает ответ обвинявшим его в троебожии, в савеллианстве, в том, что в трех Ипостасях допускает одно Божество; сознаваясь в последнем, объясняет намерение обвинителей исключить Духа Святого из Божества, и доказывает, что Дух Святый в Крещении именуется вместе с Отцем и Сыном, что приписываются Ему все Божеские именования, что нельзя оспаривать у Духа имени: Бог; наконец на возражение: что имя Бог, как означающее собою естество, не принадлежит Духу, единством действования в трех Ипостасях доказывает тождество в Них естества. (Писано в конце 374, или в начале 375 года).
У всех у вас, занимающихся врачебным искусством, одно в виду — человеколюбие. И мне [17] кажется, кто вашу науку предпочитает всему занимающему нас в жизни, тот рассуждает согласно с разумом, и не уклоняется от своего долга; потому что драгоценнейшее всего благо жизнь делается ненавистною и мучительною, если не возможно иметь здоровья, а здоровье подается вашим искусством.
Но в тебе это знание доведено до особенного совершенства; ты полагаешь для себя обширнейшие пределы человеколюбия, благотворительность своего искусства не ограничивая только телом, но заботясь и об уврачевании душевных недугов. Говорю же это, не народной только следуя молве, но и наученный собственным своим опытом, как во многих других случаях, так особенно ныне, при неописанной злобе моих врагов, которая, подобно сокрушительному потоку, поглощала жизнь мою, и которую ты искусно отклонил от меня, это тягостное затвердение сердца моего размягчив излиянием утешительного слова. Ибо смотря на непрестанные и различные покушения против меня врагов моих, думал я, что должно мне молчать, в безмолвии переносить наносимые мне бедствия, и не противоречить вооружившимся ложью, этим опасным оружием, которое нередко вонзает острие свое, при помощи самой истины. Но ты, прекрасно сделав, ободрил меня к тому, чтоб не выдавать истины, но обличить клеветников и не допустить многих потерпеть вред от того, что ложь действует успешнее истины.
Мне казалось, что питающие против меня ненависть, которой нет и причины, делают что-то похожее на рассказываемое в Эзоповой басне. У Эзопа волк взводит некоторые вины на ягненка, конечно, стыдясь подать о себе мысль, будто бы без справедливого предлога убивает ничем его не оскорбившего; когда же ягненок без труда опроверг [18] обвинение, взведенное на него по клевете, тогда волк не удерживает уже более своей жадности, но хотя должен уступить справедливости, однако же решает победу зубами. Так и эти люди, для которых ненависть ко мне вожделенна, как одно из благ, краснея, может быть, при одной мысли, что ненавидят меня без причины, выдумывают сии причины и обвинения, и ни на чем из сказанного ими не останавливаются совершенно; но ныне одно, а вскоре потом другое, и еще чрез несколько времени опять что-нибудь иное выдают за причину вражды ко мне. Злоба их ничего не держится постоянно, но, когда принуждены отказаться от одного обвинения, хватаются за другое, а после этого берутся опять за новое и, хотя бы все обвинения были опровергнуты, не отступаются от своей ненависти.
Они обвиняют меня, что проповедую трех богов, повторяют это в слух многим, и не перестают сей клевете давать вид правдоподобия. Но меня защищает истина; потому что и пред всеми вообще, и наедине пред всяким, кто ни встречается со мною, показано, что исповедующий трех богов предается мною проклятию и не признается христианином.
Но как скоро слышат это, готов у них против меня Савеллий, и они разглашают, что Савеллиев недуг есть и в моем учении. Опять и сему противопоставляю обычное свое оружие — истину, доказывая, что таковой ереси боюсь наравне с иудейством.
Что же? Успокоились ли они, утомившись такими попытками? Нет. Но упрекают меня в нововведении, и таким образом, сочиняя против меня обвинение, укоряют в том, что, исповедуя три Ипостаси, именую единую благость, единую силу, единое Божество. И это говорят они не без правды: [19] потому что действительно так именую. Но обвиняя в этом, они говорят еще, что сего нет у них в обычае, и что не согласуется сие с Писанием.
Что же сказать мне на сие? Не почитаю справедливым для православного учения законом и правилом признавать господствующий у них обычай. Ибо, если обычай имеет силу в доказательстве православия, то и мне, конечно, позволительно противопоставить господствующий у нас обычай. А если они отвергают наш обычай, то и я, без сомнения, не обязан следовать их обычаю. Итак пусть рассудит нас богодухновенное Писание, и у кого учение окажется согласным с Божиим словом, на стороне того, без сомнения, будет голос истины.
Посему в чем же вина? Ибо в обвинении, какому подвергают меня, указываются вместе две вины: первая, что разделяю Ипостаси, а другая, что ни одного из боголепных именований не счисляю множественно, а напротив того, как сказано выше, говорю: единая благость, единая сила, единое Божество, и о всем тому подобном выражаюсь в единственном числе.
Что касается до разделения Ипостасей, то сего не должны бы чуждаться утверждающие инаковость сущностей в Божием естестве. Кто говорит: три сущности, тому уже не неприлично сказать: три Ипостаси.
Следственно в вину ставится это одно, что именования, прилагаемые к Божию естеству, употребляю в единственном числе. Но у меня на сие есть готовый и ясный ответ. Кто осуждает утверждающих, что Божество едино, тот, по необходимости, согласится с утверждающим, что Божеств много, или что нет Божества. Ибо иного чего, кроме сказанного, не возможно и придумать. Но что Божеств много, не дозволяет сего утверждать [20] богодухновенное учение, которое, где ни упоминает о Божестве, упоминает в единственном числе: яко в Том живет всяко исполнение Божества (Кол. 2, 9); и в другом месте: невидимая бо Его от создания мира, творенми помышляема, видима, суть, и присносущная сила Его и Божество (Римл. 1, 20). Итак, если число Божеств распростирать до множества свойственно только тем, которые страждут заблуждением многобожия, а совершенно отрицать Божество прилично было бы безбожникам: то какое основание обвинять меня в том, что исповедую одно Божество?
Но они яснее обнаруживают цель слова. Хотя в рассуждении Отца допускают, что Он Бог, и Сына согласны также почтить именем Божества, однако же Духа, сопричисляемого к Отцу и Сыну, не включают уже в понятие Божества, но утверждая, что сила Божества простирается только от Отца до Сына, естество Духа лишают Божеской славы.
Следовательно мне надобно, по мере сил, дать краткий ответ и в рассуждении этого мнения. Какое же мое об этом слово?
Господь, преподавая спасительную веру ученикам, к Отцу и Сыну присоединяет и Святого Духа. Утверждаем же, что Дух, будучи однажды соединен, во всем имеет единение; потому что не в одном чем-нибудь поставляется в единый ряд, во всем же другом отделяется, а напротив того, сила Духа приемлется вместе с Отцем и Сыном и в той животворящей силе, которою естество наше из тленной жизни преобразуется в бессмертие, равна и во многом другом, возьмем ли, например, понятия благости, святости, вечности, премудрости, правоты, владычественности, могущества и везде, во всех именованиях, взятых в превосходнейшем смысле, Дух не отлучен от Отца и Сына. Посему почитаю прекрасным делом думать, что [21] Дух, соединяемый с Отцем и Сыном в стольких возвышенных и боголепных понятиях, ни в чем не отделим от Них. Ибо в именованиях, какие мысленно прилагаем к Божию естеству, не знаю никакой разности относительно к лучшему, или худшему, так что позволительна была бы мысль уступить Духу общение в том, что в именованиях есть низшего, и признать Его недостойным того, что в них есть превосходнейшего. Все боголепные понятия и именования равночестны между собою в том отношении, что ни мало не разногласят в означении подлежащего. Ибо нельзя сказать, что к иному какому подлежащему ведет мысль нашу наименование благого, а к иному наименование премудрого, сильного и праведного; но во всех именованиях, сколько ни произнесешь их, означаемое одно. Произнесешь ли слово: Бог, укажешь на того же самого, кого разумел под прочими именованиями. Если же все именования, прилагаемые к Божию естеству, что касается до означения ими подлежащего, одни с другими равносильны, и выражая собою то или другое, приводят мысль нашу к одному и тому же; то какое основание, уступая Духу общение со Отцем и Сыном в других именованиях, исключать Его из одного Божества? Ибо по всей необходимости должно или и в сем именовании приписать Ему общение, или не уступать общения в прочих именованиях. Если тех наименований достоин Дух; то, без сомнения, не недостоин и сего.
А если, как говорят они, Дух ниже того, чтобы со Отцем и Сыном иметь общение в именовании: Божество; то не достоин Он общения и в каком-либо другом из боголепных имен. Ибо, если рассмотреть и сличить между собою именования по значительности, какую представляем себе в каждом; то найдется, что они ничем не ниже [22] именования: Бог. Доказательством же этому служит, что именем: Бог, называется многое и низкое; лучше же сказать, Божественное Писание не отказывается даже сим именем одинаково именовать различные между собою предметы; например: когда идолов называет именем: Бог. Ибо говорит: бози, иже небесе и земли не сотвориша, да будут взяты и брошены под землю (Иер. 10, 11). И еще сказано: вси бози язык бесове (Псал. 95, 5). И чревовещательница, волшебством своим вызывавшая Саулу души, о тех душах, которые требовалось вызывать, говорит: видех боги (1 Цар. 28, 13). Да и о Валааме, который был птицегадатель и волхв, как говорит Писание, в руке носящий волхвования (Числ. 22, 7), и чрез наблюдение полета птиц преуспел в демонском учении, в Писании повествуется, что он советовался с Богом (Числ. 23, 4). И из Божественных Писаний можно собрать и представить много таких доказательств, что имя Бог ничем не выше прочих боголепных именований, когда, как выше сказано, находим, что оно одинаково употребляется о предметах различных. Но знаем из Писания, что имена: святый, нетленный, правый, благий, нигде не даются предметам недостойным. Итак, ежели не прекословят, что в именованиях, благочестно употребляемых по преимуществу об одном Божием естестве, Святый Дух имеет общение с Сыном и Отцем; то какое основание утверждать, что не имеет Он общения в том одном именовании, в котором, как показано, по какому-то подобоименному словоупотреблению, участвуют и демоны и идолы?
Но говорят: сие наименование указывает на естество; а естество Духа не имеет общности с Отцем и Сыном, а потому Он не участвует в общении с Ними по сему имени. — Итак пусть докажут, [23] почему дознали они разность естества. Если бы естество Божие могло быть познаваемо само в себе, и если бы из чего-либо видимого можно было найти, что Ему свойственно, и что чуждо, то, без сомнения, не имели бы мы нужды в других каких-либо словах или знаках к уразумению искомого. Поелику же естество сие выше того, чтобы уразуметь искомое, а что не доступно нашему ведению, о том заключаем по некоторым знакам; то в исследовании Божия естества, по всей необходимости, должны мы руководствоваться Божиими действованиями. Итак, если увидим, что действования, примечаемые у Отца, Сына и Святого Духа, различны между собою; то по инаковости действований заключим, что и действующие естества различны. Ибо не возможно, чтобы далекие друг от друга по естеству согласовались между собою в роде действований: огонь не прохлаждает; лед не греет; но вместе с разностью естеств разнствуют между собою и их действования. Если же уразумеем, что действование Отца, Сына и Духа ничем не различается и не разнится, то по тождеству действования необходимо заключить об единстве естества.
Освящает, животворит, просвещает, утешает и все подобное производит одинаково Отец и Сын и Дух Святый. И никто да не приписывает власть освящения исключительно действованию Духа, слыша, что Спаситель в Евангелии говорит Отцу об учениках: Отче! святи их во имя Твое (Иоан. 17, 11. 17). А также и все прочее равно Отцем и Сыном и Духом Святым действуется в достойных: всякая благодать и сила, путеводство, жизнь, утешение, преложение в бессмертие, возведение в свободу, и ежели есть другое какое благо, нисходящее на нас. Домостроительство же о нас, и в разумной и в чувственной твари, если по дознаваемому нами надобно [24] сколько-нибудь заключать и о том, что выше нашего познания, и оно поставлено не вне действования и силы Святого Духа, тогда как каждый приобщается пользы по собственному своему достоинству и по мере нужды. Ибо, хотя не постижимы для нашего чувства и порядок и управление того, что выше нашей природы; однако же, выводя следствие из дознанного нами, с гораздо большим основанием может иной заключать, что Сила Духа действенна и в превышеестественном, нежели отчуждать Его от домостроительства в этом. Кто утверждает последнее, тот произносит чистую и нелепую хулу, не доказывая сей нелепости никаким рассуждением. А кто соглашается, что и превысшее нас домостроительствуется силою Духа, так же как силою Отца и Сына, тот утверждает сие, опираясь на ясном доказательстве, заимствованном из собственной своей жизни. Итак тождество действований в Отце, Сыне и Духе Святом ясно доказывает неразнственность естества. Почему, если именованием Божества означается и естество, то общность сущности показывает, что наименование сие в собственном смысле прилично и Святому Духу.
Но не знаю, почему эти люди, готовые все доказывать, наименование Божества обращают в доказательство естества, как будто не знают из Писания, что естество не бывает чем-то жалуемым. Но Моисей произведен был в бога Египтянам, как сказал ему Вещавший с ним: дах тя бога Фараону (Исх. 1, 1). Итак наименование сие служит доказательством некоей силы тайнозрения, или действования. А Божие естество в отношении к тому, что оно само в себе, при всех примышляемых именованиях, как я рассуждаю, остается невыразимым. Ибо, познав благодетеля, судию благого, праведного и все сему подобное, изучили мы [25] разность действований; но чрез сие уразумение действований ни мало еще не можем познать самое естество действующего. Ибо когда составит кто понятие о каждом из сих именований и о самом естестве, которому даются именования; тогда не одно и то же понятие составлено им будет и об имени и об естестве; а в вещах, о которых понятия инаковы, и естество различно. Итак иное нечто есть сущность, к выражению которой и слово еще не найдено, и инаково значение именований, какие даются сущности по какому-либо действованию, или достоинству.
Посему, по общности именований находим, что никакой нет разности в действованиях, но и на то, что есть различие по естеству, не встречаем никакого ясного доказательства; потому что, как сказано, тождество действований заставляет подразумевать общность естества. Итак будет ли Божество именованием действования, утверждаем, что как одно действование Отца, Сына и Святого Духа, так и едино Божество, или имя Божества, согласно с мнением многих, указывает на естество, то, поелику не находим никакого различия в естестве, непогрешительно определяем, что Святая Троица — единое Божество.