Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

151. К ЕВАГРИЮ ПРЕСВИТЕРУ (156).

Хвалит Евагрия за попечение о мире, от которого и сам не отказывается, хотя не берет на себя исполнения сего дела, потому что оно выше сил его, требует долговременных усилий и не одного человека, притом принадлежит собственно Мелетию, архиепископу антиохийскому, с которым он не может видеться, но к которому писать не отказывается, не смотря на то, что письмо его не может иметь важных последствий. Уверяет о себе, что ни с кем не имеет частных ссор; дивится, почему Евагрий не в общении с Дорофеем; извещает, что нет у него человека для отправления в Рим. (Писано в 373 году).

Столько далек я от того, чтобы скучать длиннотою писем, что это письмо, от удовольствия при чтении его, показалось мне даже коротким. Ибо что приятнее для слуха имени мира? Или что священнолепнее и наиболее угодно Господу, как входить в [278] совещание о подобных предметах? Поэтому тебе, принявшему такое прекрасное намерение, и так ревностно принявшемуся за дело самое блаженное, да воздаст Господь награду, обещанную миротворцам. А об нас, честная глава, разумей так: что касается до желания и молитв о том, чтобы увидеть некогда день, в который все составят одно собрание, не разделяясь между собою мнениями, то в усердии сем никому не уступим первенства. Ибо подлинно были бы мы безрассуднейшие из всех людей, если б радовались разделениям и сечениям в Церквах, и союза между членами тела Христова не почитали величайшим из благ. Впрочем, сколько есть в нас желания, столько, да будет тебе известно, не достает у нас сил. Не безызвестно твоему совершенному благоразумию, что болезни, усиленные временем, для исправления своего прежде всего требуют времени, а потом сильного и напряженного действования, если кто хочет дойти до самой глубины, чтобы с корнем истребить недуги в страждущих. Но ты знаешь, что говорю, и, если должно сказать яснее, не побоюсь сего. Укорененного в душах долговременным обычаем самолюбия не могут истребить ни один человек, ни одно письмо, ни краткое время. Ибо невозможно совершенное истребление подозрений и споров, производимых противоречиями, без какого-нибудь достоверного посредника в примирении. Если бы преизливалась на меня благодать, и был я силен словом, делом и духовными дарованиями постыдить противников; то надлежало бы мне отважиться на такое дело.

Но, может быть, и тогда не присоветовал бы ты одному мне приступить к исправлению, потому что, по благодати Божией, есть епископ, которому преимущественно принадлежит попечение о Церкви. [279] Но и он ко мне прийти не может, и мне отправиться к нему теперь зимою неудобно, или лучше сказать, вовсе невозможно, не только потому, что тело у меня, по причине долговременной болезни, отказалось служить, но и потому что переправы чрез Арменские горы в скором времени сделаются непроходимыми, даже для людей по летам весьма крепких.

Не откажусь же объяснить ему дело в письме. Впрочем не ожидаю, чтобы от письма вышло что-нибудь важное, гадая о сем по строгой точности этого человека и по самому свойству писем; потому что пересылаемое слово, как обыкновенно, не может решительно убедить. Ибо многое надобно высказывать: многое напротив выслушивать, решать встречающиеся недоумения, и на место сего ставить что-нибудь твердое; а ничего такого не может сделать слово, в письме брошенное на бумагу бездейственным и безжизненным. Однако же, как сказал я, не поленюсь написать.

Знай же, истинно благоговейнейший и превозлюбленный мною брат, что у меня, по милости Божией, ни с кем нет своей частной ссоры. Ибо не знаю, чтобы любопытствовал я о тех винах, какие на каждом есть, или взводятся на него. Почему вам следует обращать внимание на мою мысль, как на мысль человека, который не способен делать что-либо по пристрастию и не предубежден к оклеветанию кого-нибудь; только было бы благоволение Господне, и все делалось у нас по-церковному и в порядке.

Но опечалил меня возлюбленный сын наш содиакон Дорофей, известив о твоем благоговении, что усомнился ты участвовать с ним в общении. Впрочем, сколько припоминаю, у нас с тобою не было речи о чем-либо подобном.

Послать на запад мне совершенно невозможно: [280] потому что никого не имею, способного к сему служению. Если же кто из ваших братий берется взять на себя этот труд ради Церквей, то, конечно, знает он, к кому и с какою целью отправляется, от кого и какими должен запастись в дорогу письмами. А посмотрев вокруг себя, не вижу при себе никого. И желаю быть причисленным к седьми тысячам, не преклонившим колена пред Ваалом; впрочем и моей души ищут налагающие руки свои на всех; но ради этого нисколько не уменьшу должного усердия к Церквам Божиим.