СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ

СЕМЬ СТОЛПОВ МУДРОСТИ

SEVEN PILARS OF WISDOM

АРАБСКОЕ И АРМЯНСКОЕ НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ: ИСТОРИЧЕСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ

Имя английского разведчика и востоковеда Томаса Э. Лоуренса (1888-1935), сыгравшего видную роль в организации арабского национально-освободительного движения в период первой мировой войны и широко известного как на Западе, так и на Арабском Востоке, получило неоднозначные оценки в советской историографии. Предлагаемые вниманию читателя отрывки из настольной книги: западных востоковедов «Семь столпов мудрости» Т. Лоуренса в нынешний сложный период, национально-освободительного движения армянского народа представляют интерес не только с точки зрения разоблачения современных фальсификаторов истории, прямо или косвенно отрицающих факт геноцида армян Турецкой империей, но также позволяют извлечь актуальные уроки, касающиеся пантюркитской политики лидеров младотурок.

Хотя в своих отличающихся тонким юмором мемуарах Т. Лоуренс нарочито избегает ссылок на какие-либо труды и научные авторитеты, это ни в коей мере не снижает ценности его свидетельств как непосредственно вовлеченного в исторические события действующего лица. Несмотря на определенный субъективизм автора, его отличают, несомненно, искренняя симпатия к национально-освободительной борьбе арабов и других народов, неприятие тирании, что и должно быть определяющим фактором при оценке его труда. (Перевод отрывков из текста — по изданию: Т. Е. Lawrence, Seven Pilars of Wisdom, New York, 1964)

А. А. МЕЛИКЯН. (Москва)

СЕМЬ СТОЛПОВ МУДРОСТИ

Много лет в предвоенное время я провел на семитском Востоке, изучая образ жизни сельского, городского населения и племен Сирии и Месопотамии. Моя бедность обусловила тесное общение с: простым людом, с которым редко общаются европейские путешественники (...). Кроме того, я смог познакомиться с политическими силами, действующими на Ближнем Востоке в условиях упадка имперской Турции.

Турция изнемогала от перенапряжения, пытаясь с сокращающимися ресурсами удержать в руках доставшуюся ей в наследство целую империю. Сабля была преимуществом сынов Оттоманской империи, но ныне она безнадежно устарела, уступила; место более смертоносным современным видам оружия (...). Будучи наиболее консервативными народами азиатского Запада, они с трудом воспринимали новые концепции управления и жизнеустройства (...). Их администрация оказалась бессильной перед скоросшивателями, телеграфом, финансами, евгеникой и бухгалтерией. Неизбежно старые губернаторы, правившие при помощи либо физической силы, либо силы воли, необразованные, негибкие и грубые должны были уйти. Власть переходила к новым лицам, достаточно гибким и проворным, чтобы приспособиться к машинному веку. Члены комитета младотурок были по происхождению потомками греков, албанцев, черкесов, болгар, армян, евреев, но ни в коем случае не сельджуками, не османами. Массы перестали доверять своим правителям (...). Турция переживала упадок, и только кровопускание могло сохранить, ее существование. [79]

Упорно цепляясь за старые традиции, анатолиец оставался вьючным животным в своем селении и беспрекословным солдатом за границей, в то время как покоренные империей народы, составлявшие семь десятых ее населения, с каждым днем набирали силу, крепло их самосознание. Отсутствие груза традиций и ответственности за прошлое, наличие в их среде более светлых и быстрых умов определили их восприимчивость к новым требованиям. Непроизвольный ужас и пиитет, вызываемые в прошлом турками, начал улетучиваться, когда появилась возможность проводить более широкие сравнения. Изменяющийся баланс отношений между Турцией и подчиненными ей провинциями обусловил необходимость размещения там все растущих гарнизонов для сохранения старого порядка вещей. Триполи, Албания, Фракия, Йемен, Хиджаз, Сирия, Месопотамия, Курдистан, Армения — все эти провинции были «отрезанными ломтями», тяжелым грузом, лежащим на анатолийском крестьянстве, требовавшем растущих из гада в год расходов, самое тяжелое бремя несли беднейшие деревни, и с каждым годом они становились все беднее.

Новобранцы принимали судьбу безропотно, даже отрешенно, в соответствии с традициями турецкого крестьянства. Они были (...) нейтральны, без пороков и достоинств (...). Если им предписывалась мягкость, они могли быть хорошими друзьями и великодушными противниками. Но когда они получали приказ надругаться над отцом или выпотрошить собственную мать, они его исполняли совершенно спокойно, как безделицу и с большой степенью точности. Их отличало безнадежное отсутствие инициативы, что делало их самыми удобными и выносливыми солдатами. Эти люди были жертвами (...), которых могли загнать до смерти и выбросить за ненадобностью. Они были всего лишь орудиями исполнения наиболее порочных устремлений своих командиров. Их так дешево ценили, что не удостаивали даже элементарной заботы. Медицинское обследование отдельных групп заключенных в турецких тюрьмах показало, что около половины из них больны неестественным образом приобретенными венерическими заболеваниями. Опасность сифилиса и ему подобных заболеваний в стране не признавалась, и инфекция распространялась между солдатами в батальонах, где они служили в течение 6 — 7 лет. Таким образом, турецкое крестьянство в Анатолии вырождалось по причине военной службы.

Нам было понятно, что Востоку требовалась новая сила, новый этнический фактор, который превосходил бы турок по численности, экономическим и интеллектуальным ресурсам. (...) Некоторые из нас пришли к выводу, что скрытой потенциальной силой обладает арабское население — наиболее многочисленный компонент Турецкой империи. Они в течение пяти столетий находились под турецким, ярмом, теперь стремились к свободе. Поэтому, как только Англия порвала с Турцией, мы стали прилагать усилия к тому, чтобы направить вектор английской политики на ускорение формирования нового арабского фактора в этом районе Азии.

Гл. 6, с. 54-56 — здесь и далее в конце каждого отрывка указывается номер главы, затем — номера страниц.

Еще в раннее средневековье турки обосновались в арабских государствах, сначала в качестве слуг, потом помощников, а затем — в качестве паразитического нароста, который выжал остатки жизни из старых политических образований арабов. В свою историческую эпоху [80] они оказались удачливы: Европа была в руках варваров память о древнегреческой и древнеримской цивилизациях начала стираться. В контрасте с этим (...) деятельность арабов была во благо цивилизации, их образ мышления прогрессивным, а государство — процветающим. Они сыграли реальную роль в сохранении части классического античного наследия в период средневековья.

С приходом турок все это ушло в область преданий. (...); Турецкий режим был жандармским режимом, а турецкая политика столь, же жестока в теории, как и на практике. Турки внушали арабам, что интересы секты выше патриотических чувств, что отдельные мелкие интересы провинции выше общенациональных интересов. (...) Использование арабского языка было запрещено в судах, учреждениях, высших учебных заведениях. Арабы могли служить на государственной службе, только принеся в жертву свое национальное «лицо».

Указанная политика не принималась безропотно, (...) что проявилось в многочисленных восстаниях в Сирии, Месопотамии, на Аравийском полуострове против наиболее одиозных форм турецкой экспансии. Сопротивление оказывалось наиболее явным попыткам ассимиляции. Арабы не собирались отказываться от своего богатого и гибкого языка и переходить на (...) турецкий (...)

Затем произошла турецкая революция, был свергнут Абдул-Хамид, к власти пришли младотурки. (...). Младотурецкое движение представляло собой протест против иерархической концепции ислама и панисламистских теорий старого султана, который, будучи духовным предводителем мусульман, претендовал также и на руководство мирскими делами. Молодые политические деятели взбунтовались, бросили его в тюрьму, вдохновленные идеями конституционного суверенного государства (...)

Младотурки, окрыленные первыми успехами, по логике развития событий отвергли панисламизм и стали проповедовать османское братство. Порабощенные народы, поверившие в призывы сотрудничать в строительстве нового Востока, приветствовали турок в качестве партнеров. Но турки, испугавшись тех сил, которые они всколыхнули, дали отбой столь же внезапно, как и объявили наступление. Лозунг «Отуреченная Турция — для турок» («Ени Туран») стал основным. Позднее эта политика подтолкнула их к попыткам вмешаться в дела тюркоязычного населения Средней Азии, входящей в состав Российской империи. Но сначала они должны были «очистить» свою империю от непокорных и бунтующих подданных. Арабы, как наиболее многочисленный чужеродный компонент в Турции, должны были стать первыми жертвами. Арабские депутаты были разогнаны, их общественно-политические организации запрещены, родовитые арабы объявлены вне закона. Арабский язык и политическая активность арабов подавлялись Энвер-пашой более сурово, чем ранее Абдулт Хамидом.

Так или иначе, арабы, познавшие вкус свободы, не могли столь же быстро менять свои воззрения и практический стиль действий, а неуступчивые настроения в их среде не столь легко было ликвидировать. Они, читая турецкие газеты, видели, как слово «араб» в них заменялось в патриотической экзальтации словом «турок». Репрессии осуществлялись с неслыханной жестокостью. (...) Лишенные конституционных гарантий, арабские организации и общества ушли в подполье, превратившись из клубов либеральной интеллигенции в законспирированные группы. «Ахва» — «материнское» арабское общество, было официально распущено. Его место заняла глубоко законспирированная организация «Ахад», созданная в Месопотамии и [81] состоящая почти исключительно из арабских офицеров турецкой, армии, которые поклялись усвоить военную науку своих хозяев и повернуть ее против них же в интересах арабской нации в час, когда вспыхнет восстание. (...)

Крупнее общества «Ахад» было общество «Фатх», созданное в. Сирии. Землевладельцы, писатели, врачи, правительственные чиновники были связаны друг с другом тайными клятвами, паролями, конспиративными типографиями и фондами, ставящими цель разрушение Турецкой империи. С присущей сирийцам мобильностью они сформировали громадную организацию, которая стала искать внешней поддержки, полагая, что свободы можно добиться просьбами, без жертв. Они связались с Египтом, с шерифом (Шериф — букв, благородный в переводе с арабского) Мекки, организацией «Ахад», Великобританией. Их организация была настолько засекречена, чтоб турецкие власти, подозревавшие о ее существовании, не могли найти достаточно убедительных доказательств принадлежности к ней. Правительство искало удобный повод для нанесения удара. Это должны были быть явные доказательства, способные убедить английских и французских дипломатов, игравших в Турции роль общественного мнения. Война 1914 года обусловила отъезд этих дипломатов, и турецкое правительство получило свободу действий.

Мобилизация привела к концентрации всей полноты власти в. руках Энвера, Талаата и Джемаля — трех наиболее безжалостных, хитрых и амбициозных членов младотурецкой партии. Они задались целью подавить все нетурецкие движения в государстве. В особенности — арабское и армянское. В качестве первого шага они решили использовать секретные документы французского консула в Сирии, оставленные им в консульстве и свидетельствующие об имевших место контактах между Францией и арабским освободительным движением. Хотя организация «Фатх» не имела к ним непосредственного отношения, туркам эти документы были весьма полезны, поскольку они способствовали Джемалю в его попытках представить арабских, националистов в глазах своих единоверцев в качестве предателей, которые предпочли Турции Францию, особенно в свете негативной репутации в арабо-мусульманском мире, которую приобрела Франция из-за ее агрессивных действий в Северной Африке.

В Сирии эти разоблачения не имели, конечно, большого отклика. Арестованные члены организации были известными и уважаемыми, людьми, принадлежащими к академическим кругам. Их арест, осуждение и последовавшие за этим депортации, высылки и казни привели арабов, принадлежащих к организации «Фатх», к выводу, что если они не извлекут урока из этого поражения, их постигнет участь армян. Армяне были хорошо вооружены и организованы, но их лидеры обманули их ожидания. Они были разоружены и уничтожены по частям — мужчины вырезались, женщины и дети депортировались, по зимним дорогам в пустыни. Раздетые и голодные, вызывая жалость всех свидетелей, они в конце концов там и погибали. Младотурки убивали армян не за то, что они были христианами, а за то, что они были армянами. По тем же самым соображениям они бросали в одни и те же тюрьмы арабов, как христиан, так и мусульман, вешали их на одних и тех же виселицах. Своей политикой угнетения и грабежа Джемаль-паша способствовал невольно сплочению всех классов и сословий в Сирии, подготовил почву для восстания. Турки, испытывая недоверие к арабским офицерам и солдатам, служащим в турецкой армии, надеялись применить против них тактику [82] «рассеивания», которая оказалась успешной в борьбе с армянами. Но сначала этому препятствовали транспортные проблемы, затем — опасная концентрация арабских дивизий турецкой армии в. Северной Сирии в начале 1915 года (около трети, военнослужащих турецкой армии были арабоговорящим контингентом). Турки бросали эти дивизии то на европейские фронты, то на Дарданеллы, то на Кавказ или Суэцкий канал с тем, чтобы постоянно держать их на передовой, под пулями.

Гл. 4, с. 43-48.

Статус шерифа Мекки был двусмысленным. Титул «шериф» носили непосредственные потомки пророка Мухаммеда либо по линии его дочери Фатимы, либо ее старшего сына Хасана. Шерифы вписывались в генеалогическое древо — огромный свиток, который хранился у эмира Мекки — выборного «шерифа шерифов», который считался старшим и наиболее уважаемым среди них. Род потомков пророка играл руководящую роль в Мекке на протяжении последних девяти столетий и насчитывал около двух тысяч человек.

Старые османские правительства относились к этому клану со смешанным чувством уважения и недоверия. Поскольку они были слишком сильны и их невозможно было уничтожить, султан сохранял свое достоинство, торжественно утверждая эмира в его должности. (...)

По мере роста могущества султана им предпринимались усилия по ослаблению влияния шерифа Мекки (...) с целью в конечном счете назначить ему преемника из соперничающего клана. Абдул-Хамид переместил часть его семьи в Константинополь, взяв их в почетный плен. Среди них был Хусейн ибн Али, будущий правителе, который оставался пленником в течение 18 лет. Он воспользовался возможностью, чтобы дать своим сыновьям — Али, Абдулле, Фейсалу и Зайду современное образование и опыт, которые впоследствии позволили им повести арабские армии к победе.

Когда Абдул-Хамид пал, менее хитрые младотурки переориентировали свою политику и отправили шерифа Хусейна обратно в Мекку :в качестве эмира. Он тут же начал активную деятельность по восстановлению власти эмирата, продолжая поддерживать тесные й дружественные связи с Константинополем через своих сыновей Абдуллу, вице-президента Турецкого дома, и Фейсала, депутата от Джидды, Они информировали его о политических настроениях и столице вплоть до начала войны, когда они срочно вернулись в Мекку. (...)

Туркам необходимо было благословение Мекки на ведение «священной войны» — джихада мусульман против христианства. Хусейн был человеком уважаемым, проницательным и глубоко верующим. Он чувствовал, что «священная война» этически несовместима с агрессией и, более того, абсурдна в коалиции с христианским союзником — Германией. Поэтому он отклонил турецкие требования и в то же время обратился к союзным державам с просьбой не дать умереть населению его провинции от голода. В ответ турки немедленно ввели частичную блокаду Хиджаза, поскольку они контролировали хиджазскую железную дорогу.

Не только турки давили на шерифа. В январе 1915 года ему было направлено конкретное предложение предпринять совместную военную акцию против турок в Сирии. Угнетенное население Месопотамии я Сирии, комитеты «Ахад» и «Фатх», называвшие шерифа «отцом арабов», первым среди мусульман, своим великим правителем, и [83] потомком древнейшего рода, призывали его спасти их от зловещих: замыслов Талаата и Джемаля.

Хусейну, будучи политиком, правителем, мусульманином, реформатором и националистом, не оставалось другого выхода, кроме как: откликнуться на их призыв. Он направил Фейсала, своего третьего сына, в Дамаск в качестве представителя для ведения переговоров, старшего сына Али — в Медину с заданием без лишнего шума мобилизовать вооруженные формирования хиджазских племен и держать их в готовности, в ожидании сигнала от Фейсала. Склонному к политике Абдулле, второму сыну, было поручено выяснить у англичан, возможную реакцию на арабское восстание против турок (...).

Гл. 5, с. 48-50.

Фейсал по прибытии в Медину обнаружил, что она наводнена турецкими войсками, здесь же находилась и штаб-квартира двенадцатой армии под командованием Фахри-паши, безжалостного старого палача, известного тем, что он кровавым образом «очистил» от армян Зейтун и Урфу (...). В тот самый момент, когда Фейсал поднял арабский флаг, идея панисламистской наднациональной империи, во имя которой Абдул-Хамид истреблял народы, вместе с германской надеждой использовать идею исламского единства в геополитических планах кайзера канули в лету.

Гл. 5, с. 53.

Первое наступление на Медину было заранее обречено. Арабы были плохо вооружены и экипированы, гурки же были очень сильны, к ним присоединился отряд Фахри (...). Турки открыли огонь артиллерии по арабам, которые, не будучи знакомы с этим оружием, пришли от него в ужас. (...) Парламентеры от племени Бени Али направились к туркам с предложением о капитуляции в случае, если их деревни будут сохранены. Фахри заигрывал, с ними, пока его войска окружали пригород Авали, потом внезапно приказал взять его приступом и уничтожить все живое в его стенах. Сотни жителей были изнасилованы и вырезаны, дома преданы огню, живые и трупы брошены в огонь. Фахри и его подручные хорошо выучились на армянах искусству чередования медленного и быстрого убийства.

Гл. 13, с. 95.