СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АБУ ХАЙЙАН АТ-ТАУХИДИ

КНИГА УСЛАДЫ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ

КИТАБ АЛ-ИМТА' ВА-Л-МУАНАСА

АБУ ХАЙЙАН АТ-ТАУХИДИ ОБ АРАБАХ И ПЕРСАХ

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Древние арабы эпохи «невежества» ¹ из всех форм словесного творчества знали практически одну поэзию, которая была для них не только формой художественного самовыражения, но и архивом, хранящим сведения об их истории (диван. ал-'араб), и энциклопедией накопленных знаний, «наукой племени, у которого не было другой науки» ('илму каумин лам йакун лахум 'илмун сивах). После возникновения ислама процесс становления и развития арабо-мусульманской культуры привел к тому, что границы словесности значительно расширились, а ее структура усложнилась. Сложились наука ('илм), история (тарих), где-то в стороне, довольно обособленно, прижилась философия (фалсафа, хикма). Каждая из этих областей знания породила свою огромную литературу. Поэзия была освобождена от выполнения многих социальных функций, которые лежали на ней с древности. В классической арабской словесности научные и исторические книги и трактаты, с одной стороны, и поэзия — с другой, представляют-собой два полюса письменной традиции, образуя костяк традиции литературной. Между этими полюсами простирается широкая область с нечеткими границами, в которую входят прозаические сочинения, ставящие своей целью обучить, наставить, воспитать, развлечь образованную мусульманскую аудиторию, а в каком-то смысле и сформировать ее. Эта литература, определявшая для мусульманина нормы поведения и круг необходимых культурному человеку знаний, удовлетворявшая большую часть его интеллектуальных запросов и заполнявшая в значительной степени его досуг, в арабистике получила название адаб, или литература адаба ². «В III/IХ в. возникла великая литература адаба, включавшая в себя самые разнообразные знания, которая не была чистой наукой, хотя частично соприкасалась с ней, трактуя научные предметы, но концентрировала свое внимание на человеке, его качествах и эмоциях, окружающем его мире, на материальной и духовной культуре, созданной им» ³.

Эта литература исследована пока еще очень мало. Интересы исследователей часто сдвигаются к одному из двух названных полюсов: литературоведов — к поэзии, историков, исламоведов — к научным, историческим, философским сочинениям. Далеко не в полной мере оценены как литературные достоинства адаба, так и его значение в качестве источника всевозможной информации, подчас заполняющей пробелы, образующиеся между жесткими гранями специальных дисциплин, и позволяющей полнее представить развитие как науки, так и поэзии. К этому надо добавить еще два соображения. Принципы адаба: «брать от всего понемногу» и «просвещать, не утомляя, наставлять, развлекая» — определяют характер его памятников, где повествование причудливо перескакивает с одного [101] предмета на другой и само изложение в значительной степени беллетризовано (адаб, как правило, написан украшенной прозой) и драматизовано (идеи и доктрины излагаются в форме диалогов, диспутов, анекдотов, сценок, подчас весьма живых). Последняя черта делает литературу адаба ценнейшим источником сведений по социальной психологии средневекового арабо-мусульманского общества. Это во-первых, а во-вторых, именно адаб, определяя круг знаний, необходимых образованному мусульманину, оказывается тем самым надежным индикатором того, что на том или ином этапе входило в состав арабо-мусульманской культуры. В процессе становления эта культура активно впитывала в себя элементы разного происхождения (персидского, индийского, греческого), но далеко не все, что попадало в сферу ее внимания, превращалось в ее органическую часть. Шел отбор как из древнего арабского наследия, так и из достижений великих цивилизаций, с которыми арабы столкнулись в процессе завоеваний. Гетерогенные элементы необходимо было сплавить воедино, найти им место в общей системе культурных ценностей. Эту задачу выполняли среди прочих и деятели адаба, которые, поколение за поколением, возводили здание средневековой культуры арабского халифата, внесшей, как хорошо известно, значительный вклад в историю человеческой цивилизации.

Абу Хаййан ат-Таухиди (ум. ок. 414/1023) относится к числу наиболее выдающихся литераторов наряду с такими корифеями, как упоминающийся в приводимом ниже переводе Ибн ал-Мукаффа (казн. ок. 142/760), автор знаменитой «Калилы и Димны», как Джахиз (ум. 253/868) ⁴, придавший адабу его классическую форму, которого сам Абу Хаййан считал своим учителем и оценивал необычайно высоко, пытаясь подражать его стилю и манере изложения ⁵. В арабской традиции ат-Таухиди получил прозвище «второй Джахиз», поставившее их рядом. А. Мец следующим образом характеризует стиль Абу Хаййана: «Непревзойденным мастером этого стиля является Абу Хаййан ат-Таухиди. — он стоит на вершине этого искусства. Видно, что он знает и владеет всеми тонкими изгибами этого пышного стиля, однако у него он звучит приглушенно. Более простой и вместе с тем более сильной и темпераментной прозы никто не писал после него на арабском языке» ⁶.

Абу Хаййан был не только одаренным литератором, но и глубоким и оригинальным мыслителем, который в интеллектуальном отношении стоял на уровне своего века. X век, оказавшийся в политическом отношении временем иранского господства ⁷, стал «золотым веком» арабо-мусульманской культуры, эпохой ее наивысшего расцвета, «мусульманским Ренессансом», по образному,, хотя и терминологически неточному выражению А. Меца. Энциклопедичность познаний позволила Абу Хаййану стать рупором синтетической культуры IV века хиджры. Он сам как бы воплощал в себе синтез тех разнородных составляющих, которые легли в основание этой культуры, прежде всего традиционной «арабской» учености и греко-эллинистической науки. Йакут, первый биограф ат-Таухиди ⁸, назвал его «литератором философов и философом литераторов» (адиб ал-фаласифа ва-фай-ласуф ал-удаба), что стало его вторым прозвищем.

Широта взглядов Абу Хаййана не могла не восприниматься представителями ортодоксальных кругов как своего рода вольнодумство. В памяти последующих поколений с его именем связано еще одно клише из числа тех, которыми так [102] богата арабская традиция, — «один из трех величайших еретиков (зиндиков) ислама» ⁹ наряду с Ибн ар-Раванди ¹⁰ и Абу-л-Ала ал-Маарри ¹¹.

Судьба Абу Хаййана сложилась крайне неудачно. Это очевидно даже из того немногого, что мы знаем о его жизни ¹². Абу Хаййан Али ибн Мухаммад ибн ал- Аббас ат-Таухиди родился, как было вычислено из косвенных намеков в его сочинениях, в первой трети X в., где-то между 310/922 и 320/932 гг. О его детстве и ранней юности мы практически ничего но можем сказать. Неизвестны ни место его рождения (называли Нишапур, Шираз, Багдад или Басит), ни его происхождение (биографы и исследователи спорят, арабом он был или персом). Судя по всему, блестящей родословной он в любом случае похвастаться не мог. Отец его, согласно преданию, торговал в Багдаде финиками сорта ат-таухид, откуда и происходит прозвище ат-Таухиди, перешедшее к его сыну.

Благодаря настойчивости и прилежанию Абу Хаййану удалось получить первоклассное образование. Грамматику и филологию он изучал у таких авторитетов, как Абу Саид ас-Сирафи (ум. 368/978), грамматист и теолог мутазилит, «примешивавший к грамматике логику». Шафиитскому праву его учил видный законовед Абу Хамид ал-Марваррузи (ум. 362/973) ¹³. Наряду с этими «арабскими» науками, составляющими ядро мусульманской учености, он хорошо знал и «древни» науки. Философию и логику он изучал у таких известных ученых, как философ, логик, языковед, знаток поэзии Абу Сулайман ас-Сиджистани ал-Мантики (ум. 375/985) ¹⁴ и философ-христианин Абу Закарийа Йахйа ибн Ади (ум. 364/974). В своих философских воззрениях он более всего следовал Абу Сулайману, который был, как и большинство философов его времени, приверженцем неоплатонизма.

Способности, ум и образованность, казалось, гарантировали успех, тем более что сам Абу Хаййан стремился достичь его во что бы то ни стало. Однако, будучи, крайне неуравновешенным, желчным и болезненно самолюбивым, Абу Хаййан постоянно ссорился с теми, чьего покровительства он так добивался. С больппг трудом устроившись в библиотеку вазира Ибн Аббада (ум. 385/995) ¹⁵, он вдруг отказывается «тратить время» на переписку собрания посланий вазира и, [103] естественно, получает отставку. Не повезло ему и с другим вазиром — Ибн ал-Амидом (ум. 360/970) ¹⁶. Взбешенный неудачами, он пишет памфлет — сатиру «О двух вазирах» ¹⁷. Годы шли. Вынужденный зарабатывать гроши ненавистным ремеслом переписчика, в то время как другие, гораздо менее одаренные, добивались успеха, Абу Хаййан все более впадал в мрачное расположение духа. Погоня за богатством, постоянные переезды из одного города в другой не дали ему возможности завести семью. В конце жизни он остался совсем один и жил в нищете. О последнем периоде его жизни известно только, что незадолго до смерти он сжег все свои книги, которые сумел собрать, оправдывая это тем забвением, в котором он прожил 20 лет. Сохранилось письмо, где он объясняет свой поступок ¹⁸. Когда и где он умер, точно неизвестно, но предположительно его кончина приходится на 414/1023 г.

Судьба его книг тоже оказалась не самой счастливой. Абу Хаййану не везло и после смерти. Несмотря на высокое место, которое отводила ему традиция в иерархии выдающихся литераторов, его читали и переписывали мало. Существовало даже поверье, что некоторые его книги приносят несчастье своему владельцу. Если верить списку, составленному Йакутом, он написал около 20 различных сочинений. Из них в отрывках или полностью сохранилось не более половины. Довольно долгое время издатели и ученые его игнорировали. Его не публиковали, не переводили, не исследовали. Еще в такой книге, как «Литературная история арабов» Р. А. Никольсона, изданной в 1907 г., ему не нашлось места.

В XX в. положение начало меняться. Было издано несколько произведений Абу Хаййана, в основном усилиями арабских ученых ¹⁹. В каком-то смысле можно даже говорить о «буме» ат-Таухиди в арабских странах в послевоенный период. Его произведения оказались созвучными настроениям современного арабского общества, а своеобразное обаяние его трагической личности привлекло к себе внимание читающей публики. Начиная с сороковых годов было издано 7 монографий об Абу Хаййане ат-Таухиди, известных автору настоящей публикации, преимущественно в популярных сериях типа «Жизнь замечательных людей» ²⁰.

Вклад европейской и отечественной арабистики в изучение наследия Абу Хаййана весьма скромен, хотя интерес к нему начинает пробуждаться ²¹. Его произведения пока используются главным образом как источник информации для изучения других вопросов ²². Нет до сих пор ни переводов сочинений ат-Таухиди на европейские языки ²³, в том числе и на русский, ни специальных исследований. [104] «Книга услады и развлечения» представляет собой, пожалуй, одно из самых значительных сочинений Абу Хаййана. Мы располагаем единственным изданием, осуществленным в 1939-1944 гг. египетскими учеными А. Амином и А. аз-Зай-ном ²⁴. С первого взгляда «Книга услады и развлечения» своей композицией напоминает сказки «1001 ночи», знакомые каждому с детства. Ночь за ночью встречаются два собеседника: просвещенный вазир ²⁵ и ученый литератор, он же автор ²⁶. Они разбирают достоинства и недостатки людей своего времени: философов, литераторов, ученых, государственных деятелей, обсуждают самые разнообразные вопросы из различных областей знания. Вазир спрашивает, литератор отвечает. Иногда по просьбе вазира он сочиняет трактат о чем-нибудь важном и поучительном или записывает какое-то событие или беседу. Каждая глаза («ночь») строится вокруг одной, основной темы. Чередование тем произвольное, круг их практически неограничен.

Однако, если посмотреть повнимательней, в построении книги начинает проглядывать определенный порядок, подчиненный некой цели, ради которой, собственно, и написано все произведение. Цель эта — сплавить воедино две культурные традиции: арабскую и «древнюю», поставить их на службу единой арабо-мусульманской культуре. У каждого из трех томов своя структура и своя задача. Попытаемся хотя бы в виде предварительного наброска проследить основные тенденции.

Первый том авторского деления включает в себя ночи 1-16. Если не считать введения, обращенного к Абу-л-Вафе, и первую ночь, когда происходит знакомство будущих собеседников, то в композиции его можно выделить четыре раздела. Первый из них (ночи 2-5, с. 29-70) посвящен характеристике выдающихся современников, прежде всего философов, в число которых входят Абу Сулайман ал-Мантики, Мискавайх (ум. 421/1030) ²⁷, Йахйа ибн Ади, и литераторов, среди которых основное внимание уделено уже упоминавшимся вазирам Ибн Аббаду и Ибн ал-Амиду, а также литературному сопернику последнего — ас-Саби (ум. 384/ 994) ²⁸. В сущности, этот раздел является как бы продолжением знакомства, где литератор представляет себя, характеризуя других, и определяет собственную позицию, оценивая сделанное ими. Философия и проблемы стиля — вот что интересует прежде всего «литератора философов и философа литераторов».

Основная тема книги — тема синтеза — начинается непосредственно со следующего, второго раздела (ночи 6-8, с. 70-143). В нем обсуждается чрезвычайно важный вопрос, стоявший перед арабской государственностью и арабской культурой особенно остро с самого начала аббасидской эпохи. Для того чтобы воспользоваться плодами древних цивилизаций, не утратив собственного лица, надо было поставить «чужое» в отношение к «своему». Именно в этот раздел входят ночи, где сравниваются арабы с персами, математика (точнее, счетоводство — ал-хисаб) — с риторикой, греческая логика — с арабской грамматикой. Позиция автора [105] выражена ясно и определенно (и повторяет позицию Джахиза): арабы стоят выше прочих народов, в том числе и персов, а арабская грамматика, производная от арабского языка, выше греческой логики, выросшей из греческого языка, как путь познания истины.

Определив свое отношение к «древнему» наследию, можно было заняться изложением тех частей философской науки, в которых, по мнению автора, нуждалась арабо-мусульманская культура для своего дальнейшего развития. Чрезвычайно примечателен выбор Абу Хаййана. Третий раздел (ночи 9-14, с. 143- 216) посвящен учению о человеке как венце животного царства и учению о душе и ее свойствах. К этому разделу примыкает четвертый (ночи 15-16, с. 216-226). где рассматривается чрезвычайно важный вопрос, определяющий место человека в системе мироздания, над которым много думали мусульмане-теологи, — вопрос о предопределении и свободе воли.

Второй том, содержащий ночи 17-28, представляет собой как бы практическую реализацию установки на синтез, характеризующей творчество ат-Таухиди в целом и задачу данной книги в частности. Он открывается самой большой «ночью» (№ 17, с. 2-49), посвященной «братьям чистоты» ²⁹, где ставится проблема соотношения откровения и разума, философии и законоведения. Эта глава, подготовленная всем содержанием первого тома и одновременно подытоживающая его, является композиционным и смысловым центром книги. Далее на протяжении всего тома педантично выдерживается принцип чередования глав через одну: одна глава — какому-нибудь разделу арабской учености, следующая — чему-то из философии и т. д. Иногда изложение перебивается главами-интерлюдиями, явно предназначенными для того, чтобы развлечь читателя. Меняется и принцип подачи материала. Если в первом томе мы видим в основном пространные рассуждения, то во втором господствует афоризм, краткое изречение, хадис, стихотворная цитата.

Третий том авторского деления (занимающий конец второго и весь третий том в издании памятника), в который входят ночи 29-40, отличается от первых двух и по содержанию и по композиции. Во введении к нему, куда включен «трактат» о певцах и певицах, указывается, что этот том представляет собой смесь серьезного и шутки (что было немыслимо в первом томе и едва проглядывало во втором). Создается впечатление, что основная задача уже выполнена в первых двух томах. Однако в структуре третьего тома выделяются два смысловых и композиционных ядра: одно (ночи 31-33, т. 2, с. 201-205; т. 3, с. 1-85) — трактат о скупости и щедрости в духе «Книги о скупых» Джахиза, другое (ночи 34-38, с. 85-162) — нечто вроде наставления правителю типа индийских и персидских «зерцал», обладающее собственной внутренней кольцевой композицией и обрамленное поучительными рассказами о правителях и их вазирах. Возникает ощущение, что если первые два тома предлагают в дополнение к арабской учености греческую мудрость, то третий черпает прежде всего из ирано-индийского наследия. Завершается том двумя посланиями автора к вазиру, представляющими собой прежде всего образец эпистолярного жанра в духе ас-Саби и содержащими среди прочих тем мысли о стиле и профессии катиба (секретаря). Если вспомнить, что в первый раздел первого тома также вплетены рассуждения о стиле, то можно предположить, что они являются своеобразной рамкой, довольно свободно обрамляющей все произведение.

Для перевода была отобрана шестая ночь (т. I, с. 70-96), которая, по мнению переводчика, может представить характерные особенности данного памятника русскому читателю достаточно полно и наглядно и в то же время интересна своим содержанием. Тема ее — обсуждение сравнительного достоинства различных [106] народов, прежде всего персов и арабов, соперничество между которыми, как политическое, так и культурное, не утихало на всем протяжении классической истории Халифата, а в X в. достигло особой остроты. Повествование, направленное против идеологов шуубиййи ³⁰, раскрывает представления, идеалы и предрассудки распространенные в обществе того времени. В какой-то степени оно позволяет нащупать ответ на вопрос, долгое время волновавший и продолжающий волновав арабистов: каким образом арабским завоевателям, столкнувшимся с народами значительно превосходившими их по уровню культурного развития, и многое по заимствовавшим у них, удалось не только сохранить свою культурную, языковую и национальную самобытность, но и оставить глубокий след в культуре всех покоренных народов, как бы потом ни сложилась судьба последних ³¹.

Комментарии

1. Так в мусульманской литературе называлась эпоха арабской древности до ислама.

2. О различных аспектах значения арабского термина адаб и составе литературы адаба см.: Ш. Пелла. Вариации на тему адаба. – Арабская средневековая культура и литература. М., 1978, с.60-78; F. Gabrieli. Adab. – The Encyclopedia of Islam. Vol. 1. Leiden – London, p. 175-176

3. F. Gabrieli. Op.cit., p.176.

4. На русский язык переведено одно произведение Джахиза — «Книга о скупых» (М., 1908).

5. Среди книг, принадлежащих перу Абу Хаййана было «Восхваление Джахиза» («Такриз ал-Джахиз»), отрывки из которого сохранились у Йакута (ум. 626/1229) в «Му'джам ал-удаба» («Словарь литераторов»).

6. А. Мец. Мусульманский Ренессанс. М., 1973, с. 212. Следует отметить, что А. Мец одним из первых европейских арабистов сумел оценить место ат-Таухиди в истории арабской культуры. И, может быть, не случайно, что именно редактор арабского перевода книги швейцарского ученого Ахмад Амин стал впоследствии издателем трех крупных произведений Абу Хаййана.

7. В. Ф. Минорский называл X век «иранской интерлюдией» между арабским халифатом первых веков ислама и тюркским господством позднего средневековья.

8. Йакут. Му'джам ал-удаба. Т. 5. Лондон, 1929, с. 380-407.

9. Тадж ад-Дин ас-Субки (ум. 770/1369). Табакат аш-шафи'иййа. Т. 4. Каир, [б. г.], с. 3. Современные исследователи отмечали, что сохранившиеся сочинения Абу Хаййана вряд ли дают основание для такой характеристики его взглядов и творчества. См., например, статья, о нем в «Энциклопедии ислама» — Д. С. Марголиуса (1-е изд.) и С. М. Стерна (2-е изд.). Возможно, это связано с недостаточной изученностью произведений ат-Таухиди и той их особенностью, которую подметили сами арабы, говоря, что он самый опасный из трех еретиков-зиндиков, так как «он намекает, а не провозглашает» (Тадж ад-Дин ас-Субки. Указ. соч.), что он «рассыпается в славословиях Аллаху и восхвалениях Его, но подсыпает в них отсебятину» (ал-Багдади. Ал-Мунтазам. Т. 8. Хайдарабад, [б. г.], с. 185).

10. Ибн ар-Раванди (ум. середина или конец X в.) заслуженно принадлежит к этой троице. Вначале мутазилит, затем шиит — он кончил крайним скептицизмом, отрицая пророчество вообще и пророческий дар Мухаммада в частности, богоданность и неподражаемость Корана, чудеса, приписываемые пророкам, и религиозные истины вообще как несовместимые с разумом. Поколения мусульманских теологов занимались опровержением взглядов Ибн ар-Раванди.

11. Абу-л-Ала ал-Маарри (ум. 450/1058) — один из величайших арабских поэтов, неоднократно переводившийся на русский язык, чьи вольнодумные взгляды нашли яркое отражение, о частности, в его «Послании о прощении».

12. Йакут, живший спустя 200 лет после Абу Хаййана, пишет в его биографии: «Я не видел, чтобы кто-нибудь из ученых написал о нем в книге или упомянул в речи, и это странно и удивительно» (Йакут. Указ. соч., с. 381). В этой биографии, одной из самых длинных и содержательных у Йакута (наряду с биографией ал-Маарри), из 28 страниц 27 занимают выдержки из сочинений ат-Таухиди. Йакуту мы обязаны тем, что ряд из них дошел до нас хотя бы в отрывках.

13. Существовали взгляды, что Абу Хаййан приписывал кади Абу Хамиду собственные мнения, которые он не хотел высказывать от своего имени. См.: Ибн Аби-л-Хадид. Шарх нахдж ал-балага. (Комментарий к «Пути красноречия»). Т. 3, Каир, 1339 г. х., с. 282.

14. Абу Сулайман был одним из самых близких Абу Хаййану людей. В силу состояния здоровья и крайне непривлекательной внешности Абу Сулайман вел очень уединенный образ жизни. Абу Хаййан постоянно бывал у него, пересказывая все, что слышал или видел, так что даже поговаривали, что он только для этого и посещает собрания у вазиров и других покровителей наук и искусств. Абу Сулайман — самый цитируемый Абу Хаййаном авторитет не только ко логике или философии, но и практически по любым вопросам, особенно в двух его произведениях — «Книга услады и развлечения» и «ал-Мукабасат».

15. Буидский вазир ас-Сахиб Исмаил ибн Аббад был крупным литератором своего времени, который способствовал внедрению рифмованной прозы сначала в официальную переписку, а затем и в остальные виды прозаической литературы.

16. Ибн ал-Амид, выдающийся политический деятель эпохи Бундов (он занимал пост вазира 32 года, уступая в этом только знаменитому вазиру Сельджуков Низам-ал-Мулку), был также великолепным стилистом, сыгравшим вместе со своим политическим и литературным соперником Ибн Аббадом значительную роль в развитии арабоязычной прозы.

17. Полностью не сохранился, но реконструируется по большим цитатам у Йакута.

18. Йакут. Указ. соч., с. 386-391.

19. ал-Мукабасат (Бомбей, 1306 г. х.; Каир, 1929); ал-Имта' ва-л-Муанаса. Изд. А. Амин и А. аз-Зайн. Т. 1-3. Каир, 1939-1944; ал-Ишарат ал-Илахиййа. Изд. А. Бадави. Каир, 1950; ал-Хавамил ва-ш-Шавамил (написанная ат-Таухиди в соавторстве с Мискавайхом). Изд. А. Амин и С. А. Сакр. Каир, 1951; Ал-Басаир ва-з-Захаир. Изд. А. Амин и С. А. Сакр. Каир, 1953; Масалиб ал-вазирайн. Изд. И. ал-Кайлани. Дамаск, 1961. Были изданы также послания: два послания (Фи ас-садака ва-с-садик и Фи-л-'улум) Константина (1301 г. х.) и три послания (Рисалат ас-сакифа, Фи 'илм ал-китаба, Рисалат ал-хайат. Изд. И. ал-Кайлани. Дамаск, 1951.

20. В частности: А. Мухи ад-Дин. Абу Хаййан ат-Таухиди. Каир, 1949; И. ал-Кайлани. Абу Хаййан ат-Таухиди. Каир, 1957; А. М. ал-Хауфи. Абу Хаййан ат-Таухиди. Т. 1-2. Каир. 1957; 3. Ибрагим. Абу Хаййан ат-Таухиди: адиб ал-фаласифа ва-файласуф ал-удаба. Каир, 1963; и др.

21. Отметим в этой связи английского ориенталиста Д. С. Марголиуса, автора статьи об Абу-Хаййане в первом издании «Энциклопедии ислама», который практически первым из европейцев обратил внимание на ат-Таухиди и еще в начале века осознал его значение для истории арабской словесности, и уже упоминавшегося выше А. Меца.

22. Так, акад. И. Ю. Крачковский привлекал приводимые им факты и мнения при характеристике творчества Ибн ал-Мутазза, Е. Э. Бертельс — при характеристике атмосферы, в которой была создана «Кабус-намэ».

23. Единственное исключение связано опять-таки с именем Д. С. Марголиуса, который опубликовал и перевел на английский язык один отрывок из «Книги услады и развлечения»: D. S. Margoliouth. The Discussion between Abu Bishr Matta and Abu Sa’id al-Sirafi on the Merits of Logic and Grammar. – «Journal of Royal Asiatic Socitety». 1905, p.79-129.

24. Китаб ал-имта' ва-л-муапаса. Т. 1. Каир, 1939; т. 2, 1942; т. 3, 1944. Общий объем текста-659 арабских страниц (226 + 203+230), т. е. около 30 печ. листов. Текст издан на основе обеих известных науке рукописей памятника, одна из которых полная, а другая — нет. Полная рукопись была открыта каирским ученым А. Заки-пашой в одном из турецких хранилищ, вторая (содержащая отрывки из второго и третьего томов) хранится в Милане. Издание несколько раз воспроизводилось офсетным способом. С одной из таких перепечаток (Бейрут, б. г.) выполнен предлагаемый ниже перевод.

25. В книге его имя Абу Абдаллах ал-Арид. Его отождествляют, как правило, с Абу Абдаллахом ал-Хусайном ибн Ахмадом ибн Сааданом (ум. 375/986), вазиром буидского правителя Самсам ад-Даула (372/983-376/987), хотя на этот счет высказывались и другие мнения. См.: Энциклопедия ислама. Изд. 2-е, ст. «Абу Хаййан ат-Таухиди».

26. Автора представил будущему вазиру еще в 370/980 г. его друг, знаменитый математик Абу-л-Сафа ал-Бузджани ал-Мухандис (ум. 388/998), много сделавший в области тригонометрии. Ему и адресована книга, представляющая собой, как сказано во введении, запись бесед с вазиром, сделанная Абу Хаййаном по просьбе Абу-л-Вафы.

27. Соавтор Абу Хаййана, который обратился к нему с целым рядом вопросов, а затем обработал ответы Мискавайха и свел их вместе со своими вопросами в книгу «ал-Хавамил ва-Шавамил».

28. Ибрахим ибн Хилал ас-Саби — был секретарем при Буидах, знаменитый стилист, который довел до совершенства жанр «украшенной» эпистолярной прозы. Очень высоко оценивался Абу Хаййаном, который ставил его выше Ибн ал-Амида. .

29. Тайная религиозно-философская организация, основанная в Ираке во второй половине X в., политически связанная с исмаилитскими кругами. Ставила своей целью популяризацию естественных наук и философии в халифате. Ее членами составлена энциклопедия современных им наук — «Послания братьев чистоты и друзей верности». Отрывки из них опубликованы в переводе на русский язык в «Избранных произведениях мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока» (М., 1961). Абу Хаййан был, по-видимому, близок к этой организации, если не состоял ее членом. Эта «ночь» содержит ценные сведения о «братьях чистоты».

30. Движение покоренных арабами народом, прежде всего персов, в котором выразилось их стремление отстоять свою самобытность.

31. См.подробно: Г. Э. фон Грюнебаум. Истоки мусульманской цивилизации. – Г. Э. фон Грюнебаум. Основные черты арабо-мусульманской культуры. М., 1981, с.30-82.