СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ФОН ДРЕЙЕР В.

ИТАЛО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА

(Из записок корреспондента).

20-го сентября эскадра адмирала Фаравелли в числе 9 судов с 6 миноносками появилась у города Триполи. Адмирал, выстроив свои боевые суда перед городом, долго медлил с началом бомбардировки, все надеясь, что турки выкинут белый флаг и дело обойдется без кровопролития. С этой целью он произвел специальную демонстрацию: заставил суда свои медленно продефилировать перед Триполи, показывая неприятелю свою боевую мощь. Но турки не сдались и тогда началась канонада.

Бомбардировка Триполитанских фортов была не сражением, а простым расстреливанием мишеней.

Гамидиэ и Султаниэ, а равно и форт (испанский по происхождению), находящийся на мысе у самого города, хотя и отвечали на выстрелы, но их снаряды не долетали до судов, итальянской эскадры и беспомощно шлепались в воду.

Тыл эскадры Фаравелли был защищен крейсировавшими судами I эскадры и эскадры адмирала Бореа-Ричи, а потому Фаравелли не мог ожидать внезапного появления турецкого флота. Итальянцы спокойно намечали на берегу каждую цель и как на учении ее расстреливали. Адмирал Фаравелли велел щадить частные здания и мечети, но несколько снарядов все же упали [98] в раионе дома австрийского консула и произвели некоторые разрушения.

Бомбардировка велась два дня с паузами, в ожидании сдачи неприятеля. Наконец, разрушенные форты Султаниэ и Гамидиэ перестали совершенно отвечать на выстрелы и на многих домах в городе появились белые флаги.

Всего в бомбардировке принимало участие 300 орудий.

В 9 час. утра 22-го началась высадка 1 200 чел. морской пехоты. Эта, казалось бы, преждевременная высадка слабого десанта вызвана была опасением возможности возникновения беспорядков и резни в городе со стороны арабов.

Высадка продолжалась до сумерек; к полуночи горожанами, по требованию итальянских военных властей, было выдано до 2 000 ружей.

23-го и 24-го сентября, по указаниям десанта, занявшего форт Гамидиэ и Бумелианские колодцы, продолжалось расстреливание флотом сухопутных фортов. Турки взорвали форт В, испортили в нем пушки, в остальных фортах увезли от орудий замки, так как лошадей для их увоза, очевидно, не было, и отступили к югу, продолжая разъездами следить за действиями итальянцев.

26-го сентября в Неаполе король лично напутствовал отправлявшиеся войска, после чего 1-й эшелон экспедиционного корпуса, состоявший из 12 транспортов, ушел в Триполи. В течение 28-го и 29-го происходила беспрепятственная высадка итальянцев в Триполи, а в конце сентября ушло из Неаполя еще 7 транспортных судов с остатками войск 1-го эшелона, а также с продовольствием, скотом и запасами воды.

За период времени до 10-го октября итальянцами было высажено всего 22 т. человек. Кроме Триполи и Тобрука, были заняты: Хомс, Бенгази и Дерна.

Овладение этими пунктами не стоило итальянцам больших трудов и жертв, за исключением занятия 6-го октября Бенгази, где дело дошло до настоящего боя, который длился без перерыва весь день до заката солнца и завершился бомбардировкой города ночью при свете прожекторов.

Турки, под начальством энергичного Энвер-бея, поддержанные храбрыми арабами племени сенусси, оказывали упорное сопротивление и, только благодаря искусному обходному движению, итальянцам удалось их выбить. [99]

Небольшие стычки в начале октября произошли и в Триполи, где турки пытались выбить итальянцев из Бумелиана, разрушить здесь колодцы и тем лишить город питьевой воды, но итальянская морская пехота и артилерия, несмотря на свои игрушечные бронзовые пушки, без труда отразили турецкие атаки.

В Дерне бомбардировка судов итальянского флота, вызванная отказом турецкого гарнизона сдаться, произвела в городе большие опустошения.

В общем следует признать, что десантная операция итальянского корпуса проведена была блестяще и без особых потерь, а действия турок, особенно у Триполи, ознаменовались за первый период кампании, т. е. до 10-го октября, полной пассивностью.

Объяснение такой пассивности нужно искать в неожиданности объявления войны, отсутствии боевого материала и, как следствие всего этого, необходимости съорганизоваться с арабами и выработать общий план военных действий.

По мере высадки 1-го эшелона, части итальянского экспедиционного корпуса занимали намеченные им места на южной окраине оазиса, где для формы слегка окопались, рассчитывая, очевидно, что одна угроза оружием приведет к близкой сдаче оставшейся горсти турок, а самая экспедиция явится лишь приятной прогулкой.

К 10-му октября войска экспедиционного корпуса заняли следующее положение: от форта А до С — баталион 6-го п. полка; [100] от форта С до Бумелиана — 40 п. полк; у Бумелиана — баталион 82 п. полка, здесь же и моряки; далее до форта Месри — 84 полк и, наконец, от форта Месри через весь оазис до Шарашата (у бат. Гамидиэ) стояли 3 баталиона 11-го полка берсальеров. Весь фронт имел протяжение до 10-11 верст и почему-то назывался линией аванпостов. Другой линии сторожевого охранения впереди не было, равно как не было и наблюдательных постов или застав кавалерии, а так называемая итальянцами линия аванпостов в сущности была линией обороны, имевшей в начале целью прикрыть высадку войск, а впоследствии превратившейся, по роковому стечению обстоятельств, в главную оборонительную позицию, основательно занятую и укрепленную.

Период времени с 10-го октября и до 13-го ноября знаменует собой эпоху успеха слабого числом, но сильного духом, противника, обрекшего экспедиционный корпус, увеличившийся вскоре почти вдвое, на целый месяц позорной пассивной обороны. Произошла буквально какая-то осада Магдебурга или Сарагоссы, с тою только разницей, что в Триполи сильный гарнизон отсиживался от смелых атак 1½ тысячи регулярных турецких войск и тысяч 3 босоногих арабов.

С самого начала высадки счастье сопровождало итальянцев. Командующий принял благосклонно выражение признательности за перемену подданства от разжиревших городских арабских купцов, сообразивших, что бунтовать для их кармана невыгодно, издал в назидание жителям несколько обязательных постановлений, на всякий случай придвинул ко дворцу полки для охраны и успокоился. Добродушие, доверчивость и беззаботность передались войскам, нехотя нарывшим окопы на линии «аванпостов» и не подозревавшим первое время, что существуют какие-то меры осторожности и охранения.

Все считали, что город завоеван, арабы оценили превосходство гуманного режима, а турки ушли к Гариану (кстати совершенно никому неизвестно, почему сложилось убеждение, что турки ушли именно к Гариану, за 100 верст?). Неторопясь стали готовиться к походу, день выступления в который, как конфиденциально шептали чины штаба, им известен, но держится в секрете. [101]

Громадные транспорты ежедневно привозили из Италии довольствие, воду, дрова и мулов, из Сицилии двухколесные арбы и кислое вино.

Город Триполи носил какой-то феерический вид. Бойко шла торговля, все кафе были переполнены, оживление царило на всех улицах — нельзя протолкаться; солдаты болтались по базарам и торчали в арабских и еврейских харчевнях до самой темноты.

И буквально ничто не предвещало скорой бури. А грянула она совершенно неожиданно как для штаба корпуса, так и для войск и всезнающих журналистов, с двух сторон: со стороны противника и с восточной части оазиса. Последнее направление оказалось наиболее чувствительным для войск.

Успокоенное, как предполагалось гуманным обращением арабское население Триполи в действительности оказалось столь же фанатично настроенным, как и в Бенгази, и устроило в тылу и на левом фланге итальянского расположения основательную резню.

Дело началось так.

Около 7 час. утра 10-го октября со стороны Гаргареша и Ель-Маамора появились неприятельские конные разведчики. Спустя несколько времени против левого фланга, занятого 11-м полком берсальеров, также обнаружили себя арабские разведчики.

Около 7½ час. утра верстах в 3-х к югу от Бумелиана, против расположения 40 пех. полка, появилась группа арабской конницы. Тотчас же 2 горных батареи, расположенные в раионе 40 полка, и цепи, занявшие окопы, открыли по ним огонь.

Конница арабов поболталась перед фронтом, продвинулась еще версты на 1½ вперед и к 8 ч. утра скрылась за вершины гор (вернее холмов) в юго-западном направлении. На вершинках появлялись то там, то сям группы разведчиков, но обстреливаемые артилерийским огнем, поочередно скрывались.

Предполагая на правом фланге снова появление противника, 6 пех. полк несколько усилил цепи из резерва. Вслед затем на форт С. была перевезена горная батарея и тут же установлена.

В 9 час. утра открыл огонь пулемет 6 пех. полка, но на несколько лишь минут, после чего пулеметный огонь больше не открывался.

В 9 час. 20 мин. открыл огонь броненосец Сицилия, стоявший на якоре вблизи форта А. [102]

Разрывы его снарядов были видны от Бумелиана верстах в 4-5 впереди, но противника, по которому он вел стрельбу, заметно не было.

Стрельба броненосца продолжалась минут 15 и вероятно предназначалась больше для морального воздействия на те несколько сот арабских всадников, что отступили на юго-запад.

Произвело на меня впечатление, что вообще стрельба артилерии в данном случае была бесцельна.

Против 40-го пехотного полка, расположенного западнее Бумелиана, и 84-го, занимающего Бумелиан и местность восточнее его (по опушке оазиса), противник никаких агрессивных намерений видимо не имел, так как обнаружить его не удалось даже в бинокль.

Не имея заслуживающего внимания объекта действий, батареи участков 40-го и 82-го пех. полков открыли стрельбу по площадям.

Начальник всей артилерии экспедиционного корпуса, генерал-маиор Джили-Черви, бывший на позиции горного дивизиона (12 орудий), не вмешивался совершенно в стрельбу командиров батарей, сказав: «это их дело, и мешать им я не хочу».

Около 10 час. утра стрельба на правом фланге и в центре, за отсутствием противника, настолько затихла, что начальник дивизии, генерал-лейтенант Пекори Джиральди, приехавший около 9 ч. на позицию к Бумелиану, в 10½ час. уехал в город.

Между тем на левом фланге, в раионе 84 пех. полка и особенно 11 полка берсальеров, просходили интересные события и бой здесь шел до самой темноты.

Около 8 час. утра, со стороны Айнсары, против левого фланга 84 полка и правого берсальеров, появилась арабская конница в небольшом числе и несколько сот пеших арабов. Завязалась перестрелка, но арабы близко не приближались.

Час-два спустя первый баталион берсальеров, бывший в боевой линии, стал получать огонь продольно с левого фланга и с тыла. Оказалось, что часть арабов, пришедших со стороны Айнсары и юго-востока, поддержанная турецкой регулярной пехотой — низамом, заняла беспрепятственно оазис (примерно восточнее линии Шарашат-форт Месри), соединилась с арабами Триполийского оазиса и, заняв прогалины и опушки групп оливковых деревьев, открыла стрельбу по итальянцам. [103]

В рядах первого баталиона берсальеров тотчас же начались потери.

Между тем число арабов все увеличивалось как непосредственно из оазиса, так и из города. Сигнал восстания последним подал молодой кавас Триполийского немецкого консула, убивший на базаре возле конака солдата 12 артилерийского полка ударом длинного ножа.

Тотчас же началась паника в городе: обезумевшее население, преимущественно евреи и еврейки, с воплями бросилось запираться и прятаться в свои дома; городские арабы, обратно, кинулись в оазис на подмогу своим.

Небезынтересно отметить как велика была паника, начавшаяся около 12-ти часов 10-го октября и буквально охватившая весь город от его подонков до высшей власти, имевшей резиденцию в губернаторском дворце. Все европейцы и евреи, едва раздались безумные крики: «arabi, arabi», бросились в консульства, а кто не успел, заперлись в своих домах. Офицеры и нижние чины, обедавшие в ресторанах города, тотчас же вскочили из-за столов и с револьверами в руках помчались по направлению к дворцу.

Здесь, не будучи ориентированными в обстановке и предполагая, вероятно, что арабы прорвали фронт войск у оазиса и устремились в город, спешно стали приводить дворец в оборонительное состояние, тюфяками и матрацами начали забивать окна, на крыши соседних домов рассыпали стрелков, заняли парапет дворца; на улицу, ведущую ко дворцу, потащили земляные мешки, бочки и все, что попало, дабы соорудить надежные барикады. А между тем арабы сами удирали из города, как зайцы, на подмогу своим, к Шарашату.

И в то время, как 1-й баталион берсальеров вел бой с восставшими на южной опушке оазиса, некоторые его роты, расположенные биваком в раионе Хенни и Шарашата подверглись резне и расстрелу.

О последнем я позволю себе сказать несколько позже; теперь же продолжу описание событий на левом фланге, со слов командира 1-го баталиона 2-го полка берсальеров и некоторых офицеров соседнего 82-го полка. Положение 1-го баталиона, обстреливаемого перекрестным и, что всего хуже, тыльным огнем, становилось с каждым часом все более затруднительным. Противник увеличивался численно; связь с прочими баталионами, [104] повидимому, потерялась, так как оазис с этой стороны оказался в руках арабов; патроны были почти все расстреляны.

Доблестный капитан берсальеров Перголези по собственной инициативе бросался в атаку, но существенного сделать ничего не мог, так как арабы превосходно использовали обстановку, не оставив без внимания даже верхушек финиковых пальм, откуда вели меткую стрельбу. Капитан Перголези, получив рану в руку и серьезную в бок, выбыл из строя. Наконец, на выручку берсальеров двинулся баталион из резерва от 82 полка с запасом патронов и бой восстановился в сторону итальянцев. Но наиболее серьезные потери понес у Хенни баталион 2-го полка, потерявший всех офицеров и 550 нижних чинов убитыми, ранеными и разбежавшимися. Арабы жестоко поступили с убитыми и ранеными, добив последних и обобрав до нитки.

Уже впоследствии, ровно через месяц, увидели итальянцы воочию каким мучениям подвергли арабы раненых берсальеров. Около 20-ти, например, трупов было найдено в ограде домов Хенни; дыры и ямки от ружейных пуль и следы крови на белой штукатурке указывали, что раненых распинали крестообразно, пробивая им руки и ноги железными гвоздями в дюйм толщины и 10 дюймов длины, употребляемыми для расщепливания пальмовых бревен; распятых расстреливали одиночными выстрелами. У раненых берсальеров, предварительно оскальпированных, были выбиты все зубы, отрезаны уши и носы, исполосовано лицо ударами сабель, выколоты глаза деревянными щепками, в оскальпированную голову вбиты железные клинья. Вырезанные на лбу кресты и выжженные раскаленным железом знаки, содранная ремнями кожа из спины и груди, переломанные руки и ноги и распоротые животы, — вот те мучения, которым подверглись товарищи доверчивых и неосторожных берсальеров.

Военные корреспонденты in corpore протестовали против этих жестокостей перед общественным мнением Европы, но турки, не стесняясь, противопоставили свой однородный протест.

Следствием неожиданного нападения турко-арабов, явились со стороны итальянцев репрессии: начались повальные обыски в городе и расстрелы захваченных с оружием или утаивших ружья и патроны.

Итальянцы, повидимому, были твердо убеждены, что все несчастье произошло исключительно от их мягкого обращения с [105] туземцами, не пожелавшими этого оценить, а отнюдь не от пренебрежения к азбучным основам тактики.

А потому, вместо того, чтобы усилить охранение, организовать разведку, целесообразно занять 10-верстный фронт, они ограничились исключительно мерами дисциплинарного характера. В первую голову расстреляли каваса, а затем пачками, человек по 10-20, пойманных арабов.

Прошло в этом занятии 3 дня, и турки на рассвете 13-го преподнесли итальянцам второй сюрприз, столь же неожиданный и одинаково неприятный по числу потерь.

Повторю, что разведки и охранения впереди опять не было, и вот, пользуясь этим, под покровом ночи, арабы, руководимые турками, искусно сосредоточились перед фронтом 84-го полка и флангом и фронтом берсальеров.

Едва начало светать, итальянцы шагах в 100-300 перед собой обнаружили целые цепи арабских стрелков, открывших по ним огонь. По официальным итальянским сведениям, в этой атаке принимали участие, якобы, 3 000 турок и 9 000 арабов. За направление атаки с фронта был принят каменный дом на опушке оазиса, восточнее Бумелиана, Джамаль-бей, занимавшийся 7-й ротой 84-го полка капитана Умберто, а со стороны оазиса удар был направлен со стороны Хенни.

На фронте у Джамаль-бея противник имел частный успех и с помощью арабов, не выселенных еще из оазиса, с этой стороны прорвал фронт 84-го полка и отбросил 7-ю роту, потерявшую 65 человек убитыми и ранеными и трех офицеров убитыми.

Подоспевший из резерва саперный баталион и баталион 82-го полка выбили арабов из Джамаль-бея и отбросили их за линию огня. На крайнем левом фланге 8-я рота 84-го полка имела даже частный успех и отобрала у арабов зеленое знамя пророка.

Атака со стороны оазиса была для нападающего также неудачна по окончательным результатам и, несмотря на нанесенные снова берсальерам потери в 200 человек, к вечеру отбита.

Несмотря на неожиданность, атака 13-го числа не имела решительного результата, главным образом, по той причине, что нестройные толпы, хотя и храбрых арабов, ничего не могли сделать с регулярными войсками, получившими громадную поддержку для отражения атаки в своей артилерии. Помимо того, [106] элемент внезапности был атакующими использован не в полной мере. Уже к 9-ти часам утра арабы были отброшены огнем с фронта, в оазисе бой кипел до самого вечера и с помощью подведенных резервов противник и тут должен был отступить.

Преследовать противника переходом в наступление итальянцам не пришло и в голову. Правда, была сделана в этом направлении слабая попытка на правом фланге, но баталион 40-го полка, продвинувшись на версту вперед, остановился, залег и, постреляв немного по отступавшим арабам, отошел на прежнюю позицию.

Деятельность, проявленная турками с 10-го октября, произвела на итальянцев ошеломляющее впечатление. Тотчас же спохватились, что позиция слишком растянута, а ее левый фланг слишком удален, находясь под ударами извне и со стороны тыла, а потому весь фронт, бывший в оазизе, оттянули на 1½ версты назад.

Официально, для сведений корреспондентов, было заявлено, что «отвод» войск назад делается для того, чтобы вывести людей из раиона трупного запаха убитых арабов.

Кроме этой меры тактического характера, генерал Канева потребовал телеграфом экстренной присылки новых войск, находя, что со своими слабыми силами (18 т. в одном только Триполи) он дольше держаться не может...

Удовлетворение этой просьбы не заставило себя долго ждать и уже через 3 дня после турецкого нападения первые эшелоны новых войск вступили на африканскую территорию и тотчас же влились свежей струей в линию расположения итальянцев.

Менее чем в неделю военное министерство перебросило в Триполитанию целую, третью по номеру, дивизию в 15 тысяч человек. Мобилизация произведена настолько быстро, что войска прибыли без обоза, без колониальных шлемов, но превосходно одетые в первосрочное обмундирование защитного цвета и с полным снаряжением. Обозы шли дополнительно.

Пополнение рядов и на этот раз произведено было переводом желающих действительной службы, а на их места были призваны запасные.

Мне рассказывал командир роты 1-го полка римских гренадер, как у них прошла мобилизация. [107]

«Я со своей ротой был на тактическом учении в горах, в десятке верст от Рима, как прискакал ординарец со спешным приказанием немедленно возвращаться в город.

Через 22 часа с момента получения этого приказания моя рота в составе баталиона, совершив посадку на железную дорогу, уже ехала в направлении к Неаполю».

Помимо 3-й дивизии, военное министерство решило послать и 4-ю, образовав таким образом второй корпус и подчинив оба, на правах командующего, генералу Канева.

Одновременно с первыми эшелонами свежих войск прибыли: командир корпуса генерал Фругони и начальник дивизии генерал де-Шоран.

Но не взирая на то, что потери 10-го и 13-го числа были пополнены через неделю, а войска экспедиционного корпуса доведены до 50 тысяч человек боевого состава только в Триполи (теперь их не меньше 60 тыс.), целый месяц прошел в позиционном сидении. Я не могу назвать этого периода времени до 13-го ноября позиционной войной, так как все дело ограничивалось лишь перестрелками на восточном фронте и рядом усиленных рекогносцировок, лишенных, по характеру их выполнения, целесообразности.

Остановлю внимание на одной из этих рекогносцировок, как наиболее характерной по выполнению и интересной в силу того, что для ее ведения был назначен отряд из 3-х родов войск.

Самая рекогносцировка вызвана была тем обстоятельством, что турки, едва только итальянцы отодвинули свой восточный фронт, поторопились занять форт Гамидиэ и подступы к форту Месри.

От форта Гамидиэ они стали посылать ежедневную порцию шрапнелей в город, норовя попасть в губернаторский дворец, а со стороны форта Месри очень настойчиво в течение двух недель состязались с 12-ю скорострельными пушками в Сиди-Месри и анфилировали фланг позиции 84-го полка.

Тщетно старались Сиди-Месрийские батареи привести в молчание турецкие клиновые пушки, но, не будучи в состоянии определить их местонахождение, не сумели этого достичь.

Вот для того, чтобы посмотреть, где эти пушки находятся, и была организована усиленная рекогносцировка. [108]

В 2½ часа дня сводный отряд в составе 7 альпийского баталиона, 4 скорострельных орудий и 1½ эскадронов 19 легкого кавалерийского полка, выступил от кавалерийских казарм (в 1½ верстах северо-западнее Сиди-Месри) в направлении на форт Месри, для производства рекогносцировки и выяснения места расположения турецких пушек.

Как известно, форт Месри, лежащий всего в 1½ верстах от Сиди-Месри, занимался берсальерами до 13-го октября включительно, после чего был брошен по различным причинам и самая позиция оттянута на 1½-2 версты назад. В военном отношении форту грош цена, но, будучи расположен на командующей высоте, он дает превосходный обзор. Неудобство его (что и выяснилось в боях 10-го и 13-го числа) — это близость к оазису и возможность его захвата нечаянным нападением.

Состав отряда, казалось, указывал, что рекогносцировка задумана усиленная, с хорошим боем, после которого последует, если не общее, то солидное частное наступление. Немножко странной рисовалась задача, данная целому отряду: выяснить место расположения турецких пушек. Пошлите для этой цели разъезд — он вам и выяснит.

Что же произошло на самом деле?

Выступив в назначенный час, альпийские стрелки прошли у Сиди-Месри линию окопов и проволочных заграждений и тотчас же приняли строй по-ротно: каждая рота по-взводно рядами. Превосходно, нельзя этого не отметить, применяясь к местности, стали наступать к форту Месри, не тревожимые совершенно противником.

В полном порядке, с соблюдением мертвой тишины в строю, к 3 час. дня заняли альпийские стрелки форт Месри (Д). Но так как по своему размеру форт не вмещал по линии огня более взвода, собственно внутрь его была введена лишь одна рота; прочие две роты расположились сзади за глинобитными заборами. Артилерия не заставила себя долго ждать и, разделившись повзводно, стала открыто по обе стороны форта, тотчас же открыв огонь в направлении бывшей турецкой артилерийской позиции.

Со стороны противника — временное молчание.

Устроившись удобно на бруствере форта, все свое внимание я сосредоточил на коннице, крайне заинтересованный тем, что она будет делать. Стоявший рядом командир баталиона, он же начальник отряда, любезно сообщил, что конница должна выяснить [109] местонахождение турецких пушек. Привязавшись с самого начала к пехоте, 1½ эскадрона, вслед за занятием альпийцами форта, в полном составе стали эволюционировать вблизи форта (шагах в 100-200), выписывая непонятные фиоритуры то вперед, то несколько в сторону оазиса. Наконец остановились, не отваживаясь (пожалуй резонно) проникнуть в конном строю в оазис, и выслали дозор в 3 человека на дальнюю опушку, на расстояние 500 шагов.

Передний дозорный смело дошел до опушки, поездил немного взад и вперед и через 10 минут присоединился к эскадрону.

Цель первой половины кавалерийского маневра осталась для меня непонятной. Эскадрон повернул и понесся на правый фланг, в сторону степи, где, конечно, для действий его открывался больший простор.

Но вот из оазиса засвистали пули маузеров и арабских «пищалей», и видно было, как внутри оазиса на горушках, в раионе Хенни, забегали арабы.

«Прицел 800»! И завязалась оживленная, но безвредная перестрелка, хотя арабы снялись с возвышенностей внутри оазиса и перешли на опушку. Снялись с бруствера и мы с начальником отряда. Артилерийский взвод, бывший ближе к форту, перенес огонь на опушку, откуда вел перестрелку противник.

Кавалерия, переехав на правый фланг, предприняла следующее. Эскадрон оставался во взводной колонне за линией стрелков, возле здания лазарета (на средине расстояния между фортом Месри и Сиди-Месри), полуэскадрон же выдвинулся и переменным алюром двинулся к месту нахождения турецких пушек. На расстоянии до полуверсты впереди и на флангах шли дозоры. В бинокль было видно, что передовой полуэскадрон далее как на две версты от лазарета не продвинулся и за гребень, откуда стреляла утром турецкая артилерия, не перешел. Говорят, что дозоры видели место артилерийской позиции, но пушек турецких там уже не было: их убрали в неизвестном для итальянцев направлении. О бывшем месте расположения неприятельских пушек судили якобы по валявшимся здесь убитым. Пусть это будет так. Во всяком случае, в течение двух часов начальник отряда сведений ни словесных, ни тем более письменных с приложением соответственных кроки, от подчиненного ему командира эскадрона не [110] получил. Да наконец, что это за работа разведывательного эскадрона в полуторном составе! В бинокль были видны конные и пешие группы противника по гребням возвышенности, всего в 4 килом. к югу от форта. А кавалерия, сделав всего 2-2½ версты вперед, не пытается не только пройти через эти группы, но даже приблизиться к ним.

Нужно ли еще говорить про организацию самой разведки с одним разъездом, висящим на ядре своего эскадрона.

Объяснить преувеличенную предосторожность можно лишь боязнью потерь, особенно конницы, которой здесь в Триполи было тогда всего 2 эскадрона.

Но у итальянцев, во-первых, такие лошади, каких я не видел ни в одной армии, и допуская даже, что эскадрон внезапно мог бы наткнуться на превосходную кавалерию противника, конский состав его бы не выдал. Самое же главное — нельзя бесконечно действовать в темную.

В. фон Дрейер.

(Окончание следует).