СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 апреля 1912

В области международной политики замечается в последнее время некоторое оживление по отношению к делам ближнего Востока. В связи с этим возникли и распространялись какие-то загадочные слухи о внешних замешательствах, угрожающих [413] нам войною, при чем биржевая спекуляция играла, конечно, руководящую роль. Благодарною темою для разных предположений и выводов послужила внезапная отставка русского дипломатического представителя в Константинополе, Н. В. Чарыкова. В наших газетах от 28-го февраля появилось лишь краткое оффициальное сообщение о том, что «чрезвычайному и полномочному послу при его величестве султане, гофмейстеру Чарыкову, всемилостивейше повелено присутствовать в правительствующем сенате, с оставлением гофмейстером». Само собою разумеется, что дипломаты, и притом такие видные, как Н. В. Чарыков, вовсе не нужны сенату, и что назначение «чрезвычайного и полномочного посла» в скромный чиновничий сенат равносильно сдаче в архив с понижением ранга. Чем вызвана эта демонстративная отставка, объясняется ли она политическими или иными причинами — никто в точности сказать не может; но повсюду в Европе она произвела впечатление серьезного дипломатического шага, внутренний смысл которого остается неясным. На место Н. В. Чарыкова назначен послом в Константинополе бывший посланник в Румынии, М. Н. Гирс, сын покойного Николая Карловича Гирса, долго стоявшего во главе нашего министерства иностранных дел после князя Горчакова. Брат нового нашего представителя в Турции занимает пост посла в Вене. Состоявшееся назначение свидетельствует как бы о некотором родственном сближении нашей восточной политики с австрийскою.

Говорят, что Н. В. Чарыков был слишком близок с младотурками, что он склонен был действовать чересчур самостоятельно и не всегда угадывал намерения руководителей нашей дипломатии; но его служба в Константинополе совпадает с тем периодом, когда наше центральное дипломатическое ведомство само не знало чего держаться, при отсутствии и продолжительной болезни министра, и когда временные заместители последнего проводили свою собственную политику, которой по неволе должны были следовать ближайшие органы министерства за границей. В сущности и теперь у нас нет определенной международной программы, за которую отвечало бы определенное лицо, занимающее пост министра; взгляды и лица меняются в зависимости от разных случайных причин и закулисных влияний. Нынешний министр С. X Сазонов, быть может, обладает большими достоинствами, но его положение не считается прочным, и осведомленные газеты называют уже имена кандидатов на его место. Надо полагать, что при всяком министре русская внешняя политика должна быть миролюбивою и что поэтому поддерживать [414] хорошие отношения с господствующими в нынешней Турции младотурками обязательно для наших представителей в Константинополе; но нет ничего невероятного и в том, что в данный момент существует у нас противоположная точка зрения. Наши интересы сталкиваются с турецкими не только на Балканском полуострове и в вопросе о проливах, но и в Азии, в северной Персии, где турецкие войска заняли часть пограничных земель, близ области, входящей несомненно в сферу русского влияния. Из этого, однако, еще не следует, что мы должны воевать с Турциею: напротив, надо стараться быть с нею в дружбе и пользоваться в ее глазах авторитетом, чтобы достигать нужных результатов мирными средствами, как это отлично умеет устраивать Германия.

Наша дипломатия, к сожалению, мало заботится о целесообразности и успешности предпринимаемых ею шагов; иногда даже кажется, что она намеренно пускает в ход проекты, которые заранее рассчитаны на неудачу. Такова была шумная кампания в пользу ненужного нам открытия Дарданелл для военных судов, — кампания, в которой невольная роль соучастника выпала на долю Н. В. Чарыкова; такова была и недавняя попытка коллективного посредничества между Турциею и Италиею. Так как Италия уже объявила об окончательном присоединении северо-африканских турецких провинций, от которых Турция не хочет и не может формально отречься, то тут, очевидно, нет почвы для прямого соглашения, и бесполезно было обращаться к воюющим сторонам с предложением услуг для подготовки мира, основы которого еще не придуманы. Нельзя отрицать, что Турция имеет право рассчитывать на какую-нибудь компенсацию за потерю своих северо-африканских владений, и она могла признать для себя оскорбительною мысль о добровольном подтверждении этой потери без соответственного вознаграждения. В свою очередь и Италия не допускает даже намека на уступчивость в своем праве захвата чужой территории; поэтому она устраняет и вопрос о компенсации, который, впрочем, никем не возбуждался. В своем ответе великим державам итальянское правительство формулирует свои требования и уступки в таком тоне, что дипломаты, взявшие на себя неблагодарную миссию посредников, затруднялись даже сообщить их в Константинополе. В предисловии указывается категорически на то, что ответственность за войну лежит на Турции, вследствие ее упорного игнорирования итальянских жалоб и претензий. Соглашение могло бы быть достигнуто только в таком случае, если бы Турция признала [415] созданное Италиею фактическое положение и державы подтвердили бы правильность итальянской точки зрения; сверх того Турция должна отозвать своих офицеров и солдат из Триполи и Киренаики. Взаимные обязательства сторон выражены, затем, в семи пунктах, которые в сущности говорят только о правах Италии и взамен не предлагают Турции ничего реального. «Италия признает религиозный авторитет калифов, насколько им не затрагиваются юридические, административные и политические вопросы», т. е. в такой лишь духовной сфере, которая и без того находится вне всякого влияния и воздействия итальянских завоевателей. «Италия обеспечивает мусульманскому населению свободу религии, нравов и обычаев», т. е. гарантирует то, чего касаться не может. «Италия отказывается от наказания туземцев, которые после объявления аннексии продолжали неприязненные действия», т. е. отказывается от явного и возмутительного злоупотребления, в силу которого туземные обитатели произвольно объявлены подданными чужого государства ранее фактического завоевания их страны. «Италия гарантирует кредиторам Турции ту часть турецкого государственного долга, которая обеспечена таможенными доходами Триполи и Киренаики», — обязательство вполне безразличное для должника. «Италия покупает недвижимые имущества турецкого государства в Триполи и Киренаике», подобно тому как это сделала Австро-Венгрия в Боснии и Герцеговине. «Турция восстановляет итальянские почтовые учреждения, школы и таможенные условия в том виде, как они существовали до войны»; с своей стороны Италия обязывается отменить привилегии своих подданных в Турции, основанные на капитуляциях, — если то же самое будет сделано другими державами. Особенно интересен заключительный пункт: «Италия выражает готовность принять участие в переговорах с державами для установления действительных гарантий целости и неприкосновенности Турции». Говорить об обеспечении неприкосновенности Турции в то самое время, когда у нее отбирают две африканские провинции — это уже имеет вид издевательства над турками и турецким правительством. Целость и неприкосновенность Турции гарантировались державами много раз, до и после берлинского конгресса, — и чем больше говорилось об этих гарантиях, тем сильнее и крупнее были попытки постепенного раздела турецких земель между другими нациями. Правительство, поставившее себе задачей завоевание Триполи и не встретившее на этом пути никаких дипломатических препятствий, не должно было бы [416] напоминать туркам о мнимых гарантиях неприкосновенности их территории.

Все притязания итальянской дипломатии, — если они верно изложены в ответной ноте, сущность которой впервые опубликована в миланском «Corriere della sera» ¹ — свидетельствуют о таком повышенном настроении итальянцев, которое исключает мысль о миролюбии. Это повышенное настроение поощряется и усиливается еще разными посторонними обстоятельствами. На жизнь короля Виктора Эммануила произведено было 14 (1)-го марта покушение при проезде его по одной из римских улиц к Пантеону на молебствие в память его отца, короля Гумберта, по случаю годовщины дня его рождения. Преступник сделал три выстрела из револьвера и одним из них ранил конвойного офицера; король и королева остались невредимы. Задержанный субъект, по имени Антонио Дальба, совсем молодой, без постоянных занятий, объявил на допросе, что в качестве анархиста-индивидуалиста он хотел выразить свой протест против современной организации общества.

На первых порах итальянцы заподозрили, что виновник покушения подослан младотурками или триполийскими арабами, — до того невероятным казалось нападение какого-нибудь итальянского обывателя, хотя бы крайнего анархиста, на добродушнейшего и популярнейшего из монархов. Ничем не мотивированное нелепое покушение вызвало в Италии такие единодушные монархические манифестации, каких не ожидали и вернейшие друзья и поклонники королевской фамилии. Сочувственные заявления иностранных правительств значительно способствовали общему патриотическому подъему итальянской нации. Следы недавних неудовольствий и пререканий, вызванных толками о посредничестве, исчезли сами собою, и общественное мнение придавало большую важность предстоявшему визиту германского императора в Венеции. Вильгельм II посетил престарелого Франца-Иосифа в Вене, 23 (10)-го марта, и оттуда отправился в Венецию, где виделся 26-го числа с королем Виктором-Эммануилом. Итальянские патриоты почему-то уверены, что эти свидания и переговоры должны обеспечить свободу действий Италии в дальнейшей войне против Турции, — хотя эта односторонняя свобода действий едва ли может быть желательна для Германии и Австро-Венгрии, не говоря уже о [417] других державах, заинтересованных в сохранении мира и спокойствия на ближнем Востоке.

Комментарии

1. Мы заимствовали эти сведения из венской «Neue Freie Presse» от 17-го марта.