Мароккский кризис, волнующий теперь общественное мнение Европы, сам по себе вовсе не даете материала для крупных международных вопросов и обсуждении, так как с одной сторона Франция отказалась от мысли о протекторате, а с другой — Германия признала преимущественные права и интересы Франции [355] относительно Марокко, в ряду соседства этой страны с Алжиром. Англо-французская конвенция, предоставившая Франции свободу действий по отношению к Марокко, потеряла свою силу под влиянием неожиданных протестов Германии; министр Делькассе, строивший свою политику на тесном союзе с Pocсиею, вышел в отставку, и французское правительство вступило в непосредственные переговоры с берлинским кабинетом, чтобы достигнуть обоюдного соглашения.

Но Германия отказалась вести отдельные переговоры с Франциею о предмете, имеющем общий международный характер и касающемся всех других держав; она настаивала на созыв международной конференции для решения спорных вопросов и не пожелала также предварительно условиться с Францией относительно главнейших пунктов программы предстоящих дипломатических совещаний. Французское правительство должно было уступить; оно согласилось отдать свои мароккские интересы на суд международной конференции, надеясь добиться известного компромисса без ущерба для национального достоинства Франции. Конференция собралась в небольшом испанском городке, Алжесирасе, близь Гибралтара, и открыла свои заседания 16-го (3-го) января. Председателем избран представитель Испании, герцог Альмодовар; в состав конференции входят опытные дипломаты, особенно компетентные в мароккском вопросе: от Германии — посланник в Мадриде, фон-Радовиц, и представитель в Лиссабоне, граф Таттенбах; от Франции — бывший алжирский генерал-губернатор Ревуаль, с несколькими дипломатическими советниками; от Англии — посланник в Мадриде, сэр Никольсон; от Соединенных Штатов — Генри Уайт, посланник в Риме; от Италии — маркиз Висконти-Веноста; от Poccии — граф Кассини, посланник в Мадриде, и т. д. С самого начала было заметно, что Германия занимает особую позицию, опираясь на представителей мароккского султана и на уполномоченных некоторых второстепенных держав; французы имеют на своей стороне Испанию, Англию и отчасти Соединенные-Штаты, — не говоря уже о Poссии, голос которой едва принимается теперь в расчёт в Европе. Существенные разногласия еще устранялись благополучно, пока предметом обсуждения служили предположенные правила об урегулировании привоза оружия в Марокко и о мерах против военной контрабанды; нетрудно было также достигнуть соглашения по вопросам о свободе иностранной торговли, о равноправности различных наций и вообще о политике «открытых дверей»; но непримиримый антагонизм тотчас же вступил в свои права, когда конференция занялась вопросами и проектами, в которых выразились особые преимущественные интересы Франции. Французы предполагали, [356] совместно с Испанией, ввести правильное устройство полиции в Марокко, для ограждения безопасности соседних французских и испанских владений; германские уполномоченные требуют, чтобы мароккская полиция находилась в заведывании иностранных офицеров вообще, без каких-либо преимуществ в пользу французов и испанцев, и чтобы верховная власть султана не подвергалась притом никаким ограничениям. Французы предлагают устроить в Марокко государственный банк, с участием французских и других иноземных капиталистов; германские дипломаты вносят свой контр-проект, построенный на противоположных началах, с устранением преобладала французского элемента. В принципе Германи допускает некоторые притязания Франции, как основанный на естественных и договорных отношениях с Марокко; но на практике она решительно отвергает все то, что имеет какую-либо связь с этими специальными нравами и интересами французской нации.

Французы не сомневаются, что его бесцеремонное вторжение Германии в такую область интересов, где господство должно по праву принадлежать французам и испанцам, составляет сознательный враждебный акт против Франции; но в то же время они чувствуют свое бессилие в дипломатической борьбе против этой настойчивой и упорной вражды, за которою стоить решимость официальной Германии не отступать от перспективы военных действий. Вильгельм II, в публичном обращении в своим генералам, выражает уверенность, что, в случае войны, германские войска окажутся столь же победоносными, как и тридцать-пять лет тому назад, и это напоминание о победах 1870-71 годов было крайне горьким и незаслуженным уколом для французского национального патриотизма. Чем руководствуется германский император, возбуждая старые чувства неприязни между соседними нациями, — понять трудно; но эти вызывающая слова и действия находятся в странном противоречии с теми любезностями, которые часто расточаются самим Вильгельмом II и его канцлером в беседах с официальными представителями Франции. Очевидно, воинственный тон предназначается для армии и для самодовольных немецких патриотов, а дипломатическая вежливость должна отчасти смягчать впечатление официального недоброжелательства и соперничества; в результате же получается нечто чрезвычайно тягостное, возрождающее худшие традиции Бисмарковской эпохи. Франция, как великая держава, не может равнодушно принимать угрозы, к которым она не дает ни малейшего повода, и если она готова была бы даже совершенно отречься от своих прав и интересов в Марокко, то это добровольное отречение становится почти немыслимым в виду неприязненной тактики берлинского кабинета. В худшем случае, когда конференция в Алжесирасе разойдется, не достигнув цели, вопрос о Марокко останется в том положении, в каком он быль раньше, а так как Франция не станет действовать против воли других держав, и особенно против Германии, то предстояла бы только отсрочка спорных маровкских дел на неопределенное время, и открылась бы возможность отдельных соглашений и взаимных уступок, без всякого ущерба для общего мира. При таких обстоятельствах и при несомненной сдержанности французского общественного мнения, односторонние военные угрозы, исходящие из Берлина, должны быть призваны, по меньшей мере, преждевременными, и все поведение [358] официальной Германии в мароккском вопросе составляете пока какую-то политическую загадку.