Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

№ 1

Донесение В. Р. Бахерахта министру иностранных дел М. Н. Муравьеву о поездке к султанскому двору

Марракеш, 27 марта/8 апреля 1899 г.

«Милостивый государь
граф Михаил Николаевич,

Как я имел честь известить ваше сиятельство телеграммой своей от 17/29 марта (не публикуется — T. М.), я в тот же [108] день сел на пришедшую накануне в Танжер, предоставленную в мое распоряжение канонерскую лодку «Грозящий» и отбыл в Мазаган, куда прибыл на следующий день утром. Здесь встретили меня посланные приветствовать меня марокканские сановники. Население города и окрестностей густой толпой стояло за выстроенными шпалерами солдатами местного гарнизона и сплошной массой облепило развалившиеся городские стены. Паша встретил меня во главе подчиненных ему чиновников и именитых граждан у самой пристани. В сопровождении паши и с многочисленным конным конвоем, окруженный толпой туземцев в белых плащах, при пушечной пальбе со стен крепости, я направился за город, где на берегу моря разбит был лагерь, состоящий большей частью из палаток, присланных Султаном. Местный испанский консул представил мне всех своих сотоварищей.

На следующий день утром мы караваном двинулись в путь по направлению к Марракешу. Караван состоял из сотни вьючных животных с проводниками и из команды мастеровых для установки палаток. Старшим над ними был присланный меня встретить полковник султанских телохранителей «каид-ргак» (так в тексте. — Т. М.). Рядом с ним ехал «амин», чиновник марокканского казначейства, которому была поручена хозяйственная часть каравана. Ему же поручено было султаном раздавать милостыню вдоль дороги, что, как мне говорили, считается здесь знаком особенного ко мне внимания Султана. Впереди всех ехал знаменщик Султана с красным султанским штандартом, в знак того, что караван находился под непосредственной защитой Его Величества.

Не буду утруждать внимания Вашего Сиятельства подробным описанием моего путешествия. Дни сменялись днями в пути по довольно однообразным равнинам, отделяющим Мазаган от Марракеша и пересеченным невысокими цепями холмов, которые вплоть до самого Марракеша скрывают величественный вид снежных вершин Атласа.

Переходы были незначительными, от трех до четырех с половиною часов в сутки. По мере движения нашего вперед через земли попутных кабилов (племен) соответствующие каиды (уездные начальники) встречали меня на границе своих владений и провожали с более или менее значительным конвоем всадников, смотря по значению племени, до следующей границы.

Для сокращения времени и для чествования гостей Султана эти всадники в пути развлекали нас излюбленной арабами игрой «fantasia», стреляя залпом и производя на лошадях различные упражнения, смутно напоминающие лихие джигитовки наших казаков.

В девятый день, после выступления из Мазагана, т. е. в прошлую пятницу, мы наконец стали лагерем в семи верстах [109] от Марракеша. Это был последний наш день, проведенный в палатках, раскинутых на этот раз в чудной пальмовой роще на берегу р. [Тансифт]. Впереди тянулась отвесная стена увенчаннаго снегом Атласа.

Еще в пути я получил от Великого Визиря записку, в которой он просил меня назначить день для торжественного въезда моего в столицу. На другое утро в 7.30 часов я сел на лошадь и в сопровождении моих спутников, к которым присоединились чины здешней Французской военной Миссии и врач, состоящий при ней, поехал в город. По всему пути следования нашего стояли войска шпалерами, предводительствуемые своими пашами. Часть пехоты конвоировала нас во все время пути. Часть конницы также ехала за нами и по нашим сторонам, другая — стояла вдоль улиц. За войсками собралась несметная безмолствующая толпа зрителей. Впереди шла рота отборной мароккской пехоты с барабанщиками и горнистами. Знамена склонялись при нашем проходе. Дорогой меня приветствовал военный министр (брат Великого Визиря), который затем поехал рядом со мною. Постепенно после приветствия к свите моей присоединились: главный церемониймейстер, делегат Великого Визиря по иностранным делам, губернатор Марракеша и другие. Медленными шагами приблизились мы к городским воротам и, проезжая под ними, въехали в город, продолжая наш путь по пыльным, изрытым ямами и выбоинами улицам, окаймленным безоконными полуразвалившимися стенами. Наконец дошли мы до того сада, внутри которого расположен предоставленный в мое распоряжение и приготовленный заранее для меня дом, по-здешнему дворец. Бывшие со мной сановники, приветствуя меня от имени своего Государя, вели меня по всем помещениям, заново отделанным по-европейски, что свидетельствует об искреннем желании обставить нас со всем возможным в Марракеше комфортом. У ворот поставлен почетный караул из тридцати человек. По установленному порядку мне придется ждать три дня аудиенции у Султана.

С глубочайшим почтением и пр.,

В. Бахерахт». [111]

АВПР, ф. ПА, д. 1369, л. 31-32 об. (подлинник).

№ 2

Кредитивная грамота Николая II В. Р. Бахерахту

Санкт-Петербург, 4/16 марта 1898 г.

(По большому титулу).

«Его Величеству султану мароккскому (дружественное) приятельское приветствие. Пресветлейший и державнейший государь, любезный Наш брат и друг. Желая укрепить столь счастливо установившиеся дружественные отношения между Империями Нашими, признали Мы за благо учредить дипломатическое представительство Наше в Марокко. Вследствие сего повелели Мы Нашему статскому советнику в звании камер-юнкера двора Нашего [и кавалеру] Василию Бахерахту быть Нашим министром-резидентом [при вашем величестве]. Аккредитуя его в означенном звании, Мы просим Ваше Величество допустить его к себе благосклонно на аудиенцию и давать ему совершенную веру во всем, что он именем Нашим будет иметь честь представлять Вам, особенно же при засвидетельствовании уверения в истинной Нашей к Вашему Величеству дружбе.

Желаем Вашему Величеству счастливого царствования и успеха во всех благих начинаниях Ваших.

Дана в Санкт-Петербурге, марта четвертого дня, тысяча восемьсот девяносто восьмого года, государствования же нашего в четвертое лето».

АВПР, ф. ТС, д. 5363, л. 5-5 об. Черновик. На черновике — переводе на французский язык — пометы: Проект грамоты е. в. императора е. в. султану Марокко. Утверждена 4 марта 1898 г. Оригинал подписан е. и. в. собственной рукой: Николай. Завизирован министром иностранных дел: граф Муравьев (там же, л. 4 об.).

№ 3

Ответная грамота султана Мулая Абд аль-Азиза Николаю II

Марракеш, 6 июля 1898 г.

«[...] Мы получили послание Вашего Величества, составленное в самом изысканном стиле и доброжелательном тоне, свидетельствующее о заинтересованности Вашего Величества в укреплении отношений между двумя Нашими Государствами, а также о том особом внимании, которое Вы уделили выбору представителя Вашего Величества в Нашей счастливой Империи, который будет служить посредником между двумя Нашими странами. Ваше Величество назначил на этот пост дворянина Василия Бахерахта, который в должности министра Вашего — о Августейший монарх! — надеется встретить со стороны Нашего Шерифского Величества самый гостеприимный и обнадеживающий прием, равно как и подобающее отношение ко всему тому, что он будет передавать Нам от Вашего Августейшего имени, и прежде всего к заверениям в искренней дружбе Вашего Величества, пожеланий дальнейшего счастья, прогресса я процветания Нашему королевству.

Что касается желания Вашего Величества укреплять отношения между двумя странами, оно подтверждает то, о чем Мы [112] давно наслышаны — сколь славна деятельность Вашего Величества, благородны и высоки добродетели его. Что касается Нас, то Мы движимы по отношению к Вашему Величеству теми же самыми чувствами, а кроме того, еще и чувствами самой искренней симпатии и уважения.

Что касается Вашего министра, то он беспрепятственно вступил в пределы Нашей Империи и остановился в городе Танжере, где был окружен такими же большими уважением и [113] почестями, как и министры всех других стран, во исполнение договоров и конвенций, заключенных на прочной основе. И все, что он будет передавать от имени Вашего Августейшего Величества, будет с вниманием встречено и принято на веру, как в том, что касается чувств дружбы со стороны Вашего Величества в отношении Нашего Величества, так и Вашего горячего желания видеть Наше Королевство счастливым...

Мы надеемся, что дружба Вашего Величества явится для Нас одним из бесценных сокровищ и что проявление явной благосклонности Вашего Величества к Нам будет сопутствовать миру, согласию и торжеству радости во веки веков.

Дано во Дворце Нашем, в городе Марракеше,
16 сафара 1316 г. х.».

АВПР, ф. ПА, д. 1368, л. 48-51. Пер. с араб. на франц. сделан в российском генеральном консульстве в Танжере.

№ 4

Донесение В. Р. Бахерахта министру иностранных дел M. Н. Муравьеву о вручении верительных грамот султану Мулаю Абд аль-Азизу

Марракеш, 30 марта/11 апреля 1899 г.

«Милостивый государь
Михаил Николаевич,

Сегодня утром в 8 часов, как было заранее условлено с Великим Визирем, за мной приехал Каид Рга (так в тексте. — Т. М.) для сопровождения меня на аудиенцию к Султану. Я поехал впереди сопровождающих меня лиц, окруженный пешим и конным конвоем к дворцу, и остановился на обширной, прилегающей к нему площади, где уже были собраны пешие войска, без оружия. Мы слезли с лошадей и недолго ждали прибытия Султана. Сначала провели шесть кровных арабских жеребцов, прибежали телохранители, вооруженные саблями и палками, которые остановились и выстроились немного поодаль по обеим сторонам подъезжающего Султана. В шести шагах от меня Султан остановился. Он сидел на буланом жеребце, а за ним стоял человек, держащий над его головой большой красный зонт, признак власти в Магрибе. По обеим сторонам у стремян стояли служители, вооруженные длинными полотенцами, которыми отгоняли мух, могущих беспокоить Его Величество. У правого плеча лошади стоял всесильный Великий Визирь Бахмет. За ними стояли рядом главнейшие сановники махзена. Когда Султан остановился, я подошел и обратился к нему со следующей речью на русском языке.

«Ваше Величество, по велению Его Императорского Величества имею честь вручить Вам грамоты, аккредитующие меня в качестве министра-резидента при Вашем Величестве.

Исполняя сие приказание, могу лишь повторить то, что при приезде моем в Танжер я сказал представителю Вашему Сиди [114] Мухаммеду [Бен] Торресу, а именно: что мое присутствие в Марокко есть явное доказательство дружелюбного расположения Государя Императора к Вашему Шерифскому Величеству.

Я, следовательно, вправе надеяться, что Вашему Величеству угодно будет смотреть на меня, представителя могущественнейшей в мире державы, как на истинного друга, и что представители верховного авторитета Вашего Величества будут со мной обращаться как с таковым во все время моего пребывания в подвластной вашему Величеству стране».

После перевода моих слов драгоманом миссии я передал грамоты Султану. Подержав их немного, он передал их Великому Визирю и затем начал негромким, дрожащим голосом свою речь, которая была у него записана на бумажке, на которую он изредка косился. По дословному переводу с арабского, переданному мне драгоманом, сказал он следующее:

«Хвала Всевышнему!

Мы узнали, что Его Величество император России приказал Вам передать Нам эти высокие верительные грамоты, содержанием коих Мы глубоко прониклись. Мы считаем их весьма почтенными и столь же священными, сколь высоко их происхождение.

Мы признаем, о Ваше Величество, Вашего посла в качестве министра России в Нашем процветающем Королевстве; Мы встречаем его со всем радушием и обращаемся с ним как с послом великой державы.

Что же касается того, что единственной целью его посольства является упрочение дружественных связей между Нашим Шерифским Величеством и Вашим Августейшим монархом, то Мы постоянно слышали похвалы в адрес его благородных чувств и Мы принимаем их, выражая Вашему Августейшему монарху Наши ответные симпатии и заверения в самой искренней дружбе.

Что касается желания Вашего превосходительства относительно того, чтобы с ним обращались как с другом, то Мы будем относиться к Вам со всей благосклонностью, которую заслуживает посланник искреннего друга Нашего процветающего Королевства, и Вы познаете со стороны Нашего Шерифского Величества только радость на пути сближения между Нашими двумя странами в целях безопасности обоих народов.

Добро пожаловать, Ваше превосходительство посол и Ваша свита, в Наше гостеприимное Королевство!».

С глубочайшим почтением и пр.,

В. Бахерахт».

Помета царя: ·/· (Согласен). [137]

АВРП, д. 1369, л. 24-27. Подлинник. Изложение речи султана — на франц. яз.

№ 5

Письмо султана Мулая Абд аль-Азиза императору Николаю II о желании Марокко развивать дружественные отношения с Россией

июль 1901 г.

«От слуги Великого и Великодушного господа Бога; от того, кто верит в божественную власть, вырастившую и избравшую его, от Повелителя Правоверных, сына Повелителя Правоверных.

Прославленному и блистательному Величеству, столпу царской империи и главной жемчужине короны, ее бесценной [138] гордости; Его Императорскому Величеству, знаменитому своими бесчисленными благодеяниями, трон которого с каждым днем возвышается и укрепляется в величии и славе;

Его Величеству, Нашему великому другу Николаю II, Божьей милостью Императору всея Руси.

Хвала Богу. Нет Бога, кроме Бога, творца душ и всех милостей, Единого по Величию и власти над вещами скрытыми и видимыми.

Приветствуем Ваше Величество, воспитанное в соответствии с высокими достоинствами Вашей Августейшей персоны.

В течение нескольких месяцев я горячо желал направить Вашему Императорскому Величеству чрезвычайного посла в качестве ответа на то, что Ваше Величество соблаговолило направить посла Нам, а также с той целью, чтобы возобновить дружеские связи с Вашей Августейшей персоной и укрепить [139] существующие хорошие отношения с Вашим уважаемым Правительством. Мое желание только что осуществилось и проявлено официальным образом. Я избрал для этого важного дела и достойной цели нашего мудрого визиря, отличного советчика, сына Наших слуг и слуг Наших предков, юрисконсульта Аб-делькрима Бен Слимана, и с тем, чтобы повысить значение этого посольства, я приказал сопровождать мое посольство двум своим слугам — Залеб (так в тексте. — Т. М.) Бенасер Эль Ханнаму и Залеб Мохаммед Эль Геббасу.

Я поручил этому послу представить Вашему Императорскому Величеству заверения в дружбе, которую мы храним по отношению к Нему, и выразить Вам, насколько мы желаем упрочения и укрепления этой дружбы на вечное будущее.

Я полностью верю, что Ваше Уважаемое Величество встретит Нашего посла в благоприятном духе и что он соблаговолит его принять с доброжелательством, которое, как мы надеемся, проявит Его Августейшее Величество; что он соблаговолит оказать полное доверие ко всему тому, что будет сообщено ему от Нашего имени с тем, чтобы Наш посланник смог возвратиться с божьей помощью, довольный тем приемом, который он получит от Вашего Императорского Величества, и восхищенный результатами своей миссии.

Пусть Ваше Императорское Величество и Ваше выдающееся Правительство всегда будут великими и мощными и пусть мир и процветание также никогда не покидают Империю Вашего Императорского Величества».

АВПР, д. 1379, л. 5, 11.

№ 6

Ответное письмо Николая II Мулаю Абд аль-Азизу

28 июля 1901 г.

«Его Величеству Султану мароккскому дружественное приветствие. Пресветлейший и державнейший государь, [140] любезнейший Наш брат и друг. С особым удовольствием принял чрезвычайное посольство, коему Ваше Величество повелел прибыть в Нашу столицу. Мы усмотрели в решении отправить означенную первую официальную миссию в Россию новый залог искреннего желания Вашего Величества еще теснее закрепить дружественные отношения, столь счастливо установившиеся между Империями Нашими, особенно со времени учреждения дипломатического представительства Нашего в Марокко. Высоко ценя стремления Вашего Величества, направленные на сближение двух дружественных стран, считаем необходимым отметить, что Нам особенно приятно было видеть во главе посольства министра иностранных дел Абделькрима Бен Слимана, который благодаря своим выдающимся личным качествам с отличным успехом выполнил возложенное на него поручение. Желаем Вашему Величеству счастливого царствования и успеха во всех благих начинаниях Ваших.

Дана полугодия июля 28 дня тысяча девятьсот первого года».

На документе имеется помета: «На подлинной собственной е. и. в. рукой начертано: Николай».

АВПР, д. 1384, л. 6.

«Край золотого заката». В. И. Немирович-Данченко и другие русские деятели о Марокко и Магрибе

В последней четверти XIX в. Марокко посетил Василий Иванович Немирович-Данченко (1848/49-1936), русский писатель и журналист, брат Владимира Ивановича Немировича-Данченко, крупного советского театрального деятеля, одного из основателей МХАТа. Незаурядные личные качества делали Василия Ивановича заметной фигурой литературных кругов России. Его дарили своим вниманием А. П. Чехов, Л. Н. Толстой и другие русские писатели. А. П. Чехов называл его «талантливым писателем и превосходным человеком» 1. По свидетельству Д. Мейснера, сам В. И. Немирович-Данченко отнюдь не преувеличивал собственной роли в русской литературе, считая себя посредственным писателем 2.

Лучшую часть его творчества составляют очерковые произведения. Он обладал всеми качествами опытного журналиста, неутомимого путешественника, с гордостью называл себя русским «glob-trotter’oм». Исколесил всю Россию, побывал во всех странах Европы, на Дальнем и Ближнем Востоке, в районе Средиземноморья и в Африке. В 1874 г. был принят в члены Русского географического общества 3.

Владимир Иванович думал, что «у брата глаз, хватка, всяческая личность на подъем: и в буквальном смысле, ибо готов ехать за материалом, куда другой не соберется, и в переносном смысле — не имеет никаких насиженных, пролежанных общих идей. Сила его — в улавливании того, что станет общеинтересным завтра, и в быстрой достоверности, которой он умеет утолить возникающий интерес» 4.

Василий Иванович питал особую приверженность к Востоку. Возможно, он вынес ее из Грузии и Дагестана, где родился, где прошло его детство. Восточная тематика была всегда близка Немировичу-Данченко. Увлечение Африкой он отразил в книге «В Африке» — полиграфически превосходно выполненном издании с 300 рисунками. Путевые заметки служили основой для сюжетов сказок, легенд, повестей, в которых художественный [143] вымысел тесно переплетался с реальными фактами и наблюдениями. Пример тому — его неоднократно издававшиеся сборники: «Под африканским небом. Очерки, впечатления, миражи и воспоминания» (СПб., 1896), «Под небом Африки. Путевые впечатления в садах Гесперид. Сборник очерков» (М., 1901), «Край золотого заката (Очерки таинственного Магриба). 1. Львиные ночи. 2. В царстве солнца. 3. Африканские Афины» (М., 1912; Берлин, 1922) и др. 5.

Значительное место в этих книгах отведено Марокко, которое Немирович-Данченко особенно любил. Он побывал там дважды — при султанах Хасане I и Мулае Абд аль-Азизе. Осматривая достопримечательности Танжера, Рабата, Мазагана, Тафилальта, Феса, Мекнеса, Уаззана, Лараша, Тетуана, он не просто описывает то, что увидел. Он щедро использует свое художественное мастерство и дар психологического проникновения, вдыхая поэзию, одушевляя историю и действительность великой исламской цивилизации Магриба. Жанр его произведений о Марокко — это художественный очерк. Взгляды и суждения автора типичны для художника либерально-демократического направления: идеализм, эстетизм, романтизм, при этом осуждение всякой несправедливости, искреннее сочувствие угнетенному марокканскому населению. Находясь в эмиграции с 1921 г., Немирович-Данченко продолжал публиковать в русских эмигрантских и зарубежных газетах марокканские очерки: «В пустыне (Из воспоминаний о крае золотого заката)», «Вечер в пустыне (Из воспоминаний русского Glob-trotter'a)», «Песня белого Могадора», «Дворец Аль-Мансура (Поэма-легенда)», «Тихий свет (Из легенд марокканских евреев)» и др. 6.

«Край золотого заката» — наиболее интересная работа В. И. Немировича-Данченко о Марокко 7. Автор так объясняет выбор Марокко как цели своего путешествия: Европа — «будничная, давно утратившая оригинальные черты, знакомая во всех подробностях. Удобная и скучная... Путешественники по так называемым культурным странам не знают глубоких и величавых, полных безбрежного спокойствия и царственной красоты впечатлений пустыни, океана, безвестных, ненаслеженных стран, медлительных караванов, ночлегов под открытым небом, под чуждыми созвездиями, пламенных закатов, странных городов и невиданных людей... Я, впрочем, неправильно употребил слово «путешественники». Какие же это путешественники? Пассажиры — да! Таинственные страны вечных миражей...».

Художественность — на первом плане. Попытки исторических обобщений, анализа общественных явлений отходят на второй план, если вообще не отсутствуют. Советский востоковед Б. М. Данциг в своей книге «Ближний Восток» процитировал из книги Немировича-Данченко «Под африканским небом» только одну заметку, представляющую интерес для ученого-исследователя, — о работорговле в Танжере, Тетуане и Могадоре 8. [144]

Каждый найдет в книге такие стороны жизни Марокко, какие хотел бы найти. У одних воспламенится взор и мечты унесутся в «край золотого заката», как автор называет Марокко. У других, вооруженных минимумом знаний об истории и жизни этой страны, достанет умения отделить богатое воображение от реальных событий и найти подлинные факты и свидетельства. Например, о личности и повадках султана, о деятельности сановников при султанском дворе, о жестоких методах султанского правосудия, о султанской почте, о фесской аристократии, о городских базарах и, наконец, о доброжелательном отношении и интересе марокканцев к России и русским людям.

Книга Немировича богата этнографическими зарисовками. Это и описания заклинателя змей, других фольклорных сцен, быта и нравов всех слоев марокканского общества. С каким лиризмом и задушевностью, как тонко и величаво описана красота марокканок и марокканцев, неповторимая природа этого края!

Немирович-Данченко внес свой вклад в распространение знаний о Марокко в России. Его художественные очерки способствовали — и, может быть, в большей степени, чем иные научные труды, — пробуждению в русской публике интереса к исламской истории и культуре.

Приведем отрывки из книги В. И. Немировича-Данченко «Край золотого заката».

«Врата правосудия и тюрьма в Лараше»

«В этот раз некогда было оглядываться на все, что нас окружало, но потом я несколько раз приходил сюда любоваться «вратами правосудия».

Как был велик народ, оставивший по себе такие сооружения! Перед липой до сих пор словно вьявь Тройная арка вся в зеленых изразцах, в эмалевых арабесках, в тонком, точно кружевном орнаменте, которым окраена ее подкова. Выступающая кровля и другая над ней носит следы старой удивительной резьбы. Изящный уголок еще больше выигрывает от слепых белых стен около. На них точно нарисованы — так наводнение солнечного света сглаживает рельефы — отдыхающие мавры. Одни картинно прислонились к ней. Надо видеть, как падают складки их бурнусов, как белый муслин пышными волнами ложится вокруг гибкого стройного тела. Вон под «вратами правосудия» — солдаты, высокие фески, белые и голубые накидки, вишневые кафтаны...

Солдаты встретили наше появление довольно недружелюбно... Я услышал «шпаньол-шпаньол» с прибавлением каких-то энергичных фраз, в смысле которых нельзя было сомневаться. Дауд (переводчик и сопровождающий. — Т. М.) пояснил, что я — «московий, урус-руми» из того народа, который недавно [145] дрался с турками и побил их. И вдруг внезапная перемена декораций. Очевидно, мое появление из такой страшной дали поразило их, да и урус-руми они еще никогда не видели. Меня пригласили под «врата правосудия», в их вечную тень и прохладу. Откуда появился кофе?.. Я воспользовался случаем осмотреть оружие их. Ятаганы были, с их могадорскими клинками, великолепны. Личная стража каида одета куда лучше султанских войск, и какие это молодцы на подбор! Ружья — в сплошной инкрустации серебра и золота. Приклады с широким упором для плеча — в перламутре и слоновой кости».

«Нет ничего пленительнее спокойствия этих пустынь.... Клочок тени под венцами трех-четырех пальм. Вдали горбатые очертания черных шатров, капризное ложе полувысохшей реки, на краю неба, где степи сочетались с океаном, несравненный пламенный закат. Точно на краю этого мира в царственном блеске перед вами явь иного, с его огненными долинами, раскаленными вершинами и пурпурными водопадами. Медлительно и сонно жуют верблюды, подымая и поворачивая во все стороны длинные, гибкие шеи и вопросительно глядя на вас прекрасными странными у этого неуклюжего животного глазами. На золоте заката словно вырезанные из черного стоят мулы и лошади... Вон под куполом таких же пальм разостланы ковры, и на них белые мавры творят вечерний намаз. Сизый дымок в стороне. Тишина...»

«Лаб-эль-барода»

«Я уже говорил, что мне случалось видеть лаб-эль-барода и ранее, — но это было чем-то стихийным, осуществленным горячечным бредом. В раскаленном, искрившемся воздухе с такой быстротой, что ее уловить нельзя было, — вилось алое, лазурное, желтое, зеленое, красное. От всадников, как флаги в сильный ветер, откидывались прочь вишневые полотнища [...], белые волны шелка. Лошади мчались во все стороны, закусывая удила, грызя в бешенстве одна другую. Смотришь, и кажется,: они не по земле несутся, а в воздухе, оперенные волшебными развивами пламени. И на безумном скаку всадники их вскакивали на седле, швыряли вверх и ловили тонкодульные, длинные ружья, ухитряясь в это же время стрелять из них. Стреляли стоя, сидя, подвертываясь под брюхо коню, припав к его ногам, исчезая из седла. Иногда мерещилось, — и вдруг пронзительное гиканье, и на седлах опять пестрые, волнующие, окрыленные фантомы. Молниями мимо режут пространство и опять. Прицелы, залпы, стучали ятаганы об ятаганы, свистал воздух, хрипели на кружившем голову скаку кони, а кругом, — точно не люди, а черти владели ими, — визжали струны, выли волынки, стонали измученные флейты и кровожадно орали что-то неподобное здешние двойные барабаны. [146]

Но всего изумительнее был один маневр несравненных всадников. Откинувшись назад и касаясь затылком крупа лошади, они неслись на вас, и вдруг — выстрел в упор, и перед самым вашим лицом, на всем разлете, останавливается, весь дрожа, — вот-вот разорвется золотистая шкура, — широко раздувающий ноздри конь, взмыленный, роняя с удил лохмотья пены и свирепо глядя налившимися кровью глазами. Восторг толпы, — но как дать его понять на сумеречном и размеренном Севере! Ведь здесь, вокруг безумствовавшей стихии бесновалась другая. Крики ее точно сплетались в одну неразбериху с разлетавшимися клочьями огнистых одежд. Она жила так, что ей точно дышать было нечем. Лица разгорались, глаза метали пламя, голоса делались хриплыми. Люди доходили до того, что начинали сами метаться на месте, прыгали, вертелись, как одержимые. Дервишам и то бы не под силу! Этот воинственный припадок охватывавшего всех сумасшествия как начался, так и кончился тем же орлиным криком молодого вождя... Не прошло минуты, как вся великолепная «лаб-эль-барода» опять свилась в длинную волнистую гирлянду и, по другому воплю, втянулась во мрак больших арабских ворот священного города».

«Носители султанского слова»

« — Ийю, ийю.

Это неожиданно позади.

Оглядываемся.

За бугром желтая струйка песку и в ней темная бегущая за нами фигура.

— Эль-афтари! — шепчут кругом. Я останавливаюсь.

Бронзовый скороход... Голый весь, только пояс да на груди свалявшаяся кожаная сумка.

Аллах на пути вашем! — роняет он, даже не глядя на вас.

Десница его перед тобою! — отвечаем мы. Вон он уже опередил нашего проводника. Золотая струйка за ним... Долго кружится в неподвижном зное...

Ийю, ийю, — слышится оттуда...

Я уже знаю, что это за странник. От далекого Танжера к Фецу, от Феца к Мараккешу и Могадору, от Могадора в Сахару, в раскаленный Тафилалет обегают скороходы днем и ночью сыпучие пески Магриба. Почта его величества султана. Что японские и китайские рикши перед таким! Когда в пустыне замирает всякое дыхание и даже змея не смеет выползти на ее огненное лоно — и днем и ночью они несутся от оазиса к оазису. Сваливаются у полуиссякших вод на час-другой, и снова, вскакивая, стремятся вперед и вперед. Прежде их называли вестниками смерти и стрелами халифа, потому что в их кожаном мешке кровожадные и хищные повелители таинственного [147] африканского Запада посылали в отдаленные области беспощадные приговоры. Появление эль-афтари встречалось в затерянных по Сахаре ксарах воплями женщин, проклятиями воинов. Стрелы халифа поражали богатых, когда казна султана оказывалась пустой. Имущество казненного принадлежит владыке страны. Теперь в сумках указы Фесского махзена, новые законы, напоминания о недоимке, вызовы виновных к суду в Кайрван (так в тексте. Видимо, имеется в виду мечеть Карауин в Фесе, центр мусульманского права, фикха и шариата. — Т. М.). Ничья рука не подымется на бегунов пустыни...

В Марокко верят, что даже лев бежит прочь от этого почтальона его величества. Сам он говорит про себя: «Мы плохая добыча льву... У нас мясо присохло к костям. С нас ему столько же поживы, сколько с сожженных солнцем остовов павших верблюдов»... Реки они отмеривают вплавь, и это для них единственные моменты счастия в пустыне. Недаром мекнесский поэт Абу-Гассан, обращаясь к своей возлюбленной, говорит ей: «Ты для меня то же, что бегущая под пальмами река для эль-афтари». В дуарах, через которые пробегает, он не ест ничего. Пьет лишь козье молоко. Всякая твердая пища отняла бы быстроту у его ног и легкость у тела. Такие бегуны редко выживают долее тридцати лет. Их обыкновенная смерть — солнечный удар в Сахаре... Сколько раз, лежа под верблюжьим шатром, я слышал вдали песню такого эль-афтари. Они поют только по ночам на бегу. Поют — разве можно петь в вечном стремительном движении. Это ряд воплей, восклицаний на высоких нотах, похожих на писклявый клекот ястреба, жалующегося на что-то в недосягаемых высях.

Мне мой переводчик как-то записал такую «песню»: «Звезды, благословен ваш свет. Но выше вас пророк, и он видит меня, потому что я служу ему. Но еще выше — Великий, имя которого Единый... А есть ли что выше Единого — об этом знает только он...».

Ни разу не случилось, чтобы доверенная ему сумка пропадала. Бывали случаи, когда проходивший мимо караван находил тело эль-афтари... Высохший, как кофе, лежал он в песках. Проводник читал над ним молитву, бросал несколько горстей песку в незрячие глаза, перстом, омоченным водою, делал на медном челе таинственный знак — перед всеми путниками высоко, чтобы они видели, подымал сумку со «словами султана». Он должен был сдать ее наместнику той области, куда сам направлялся, и таким образом погибали люди, но жили повеления халифа».

«Моссаки, Москоу — так марокканцы называли россиян, Россию. Эта страна холодная и великая, «где вода тверда, как железо, а огонь холоден, как вода», от Магриба ее отделяют-много стран и народов». [148]

* * *

К. Скальский — известный русский путешественник, объехавший весь свет и опубликовавший десяток книг, посвященных путевым впечатлениям. В книге «Новые путевые впечатления» (СПб., 1889) он описал свою поездку в Испанию с заездом в Танжер и Сеуту.

Скальский дал блестящую хронику будничной жизни обитателей бухты и города Танжера.

«Никакого порта, разумеется, в Танжере нет, пароход останавливается за версту на рейде, и приходится по волнам, на «утлом челноке» ехать на берег. Теперь устроена маленькая пристань, а то в отливе со шлюпки вытаскивали арабы пассажиров на плечах... Гостиница назначена для англичан, поэтому содержится в идеальной чистоте, в порядке и вообще очень удобна и даже недорога. Вид с балкона гостиницы — чудо. Это, пожалуй, самое интересное, что есть в Танжере. Горы красиво окаймляют залив, в гавани — оживление: сотни арабов и негров садятся в лодки для переезда на пароход, который подвезет их в Джидду, откуда они пешком проберутся в Мекку. На эту картину любуются жители и жительницы Танжера, сидящие неподвижно, как мумии, на корточках по стенам танжерских укреплений. Стены эти украшены старинными пушками и ядрами, достойными pendant к той артиллерии, которая защищает испанские крепости и место коей скорее в военных музеях. Крутые скаты гор заросли кактусами, выше расположился город амфитеатром. Башни мечетей, покрытые майоликой и напоминающие архитектурой Жиральду (исп. Хиральда — всемирно известная башня собора в Севилье, сохранившая формы и лепные украшения старинного минарета, каковым она и была ранее. — Т. М.), разноцветные флаги консульств, раздуваемые свежим ветром, и группы пальм оживляют белый фон городских зданий. На высоте помещается дворец императора».

Вспомните описание танжерских берегов капитаном Скуратовым в 1778 г. Не правда ли, похожая картина, хотя минуло более чем столетие?

Внешняя торговля Марокко, по мнению К. Скальского, развивалась успешно. «Важнейший вывоз — миндаля, деревянного масла, кож, шерсти, воска и разных смол. Соседняя Испания участвует в этой торговле малою долею. В 1886 г. обороты ее с Марокко не превосходили 49,325 фунтов стерлингов, тогда как обороты Англии 941,150 фунт, стерл., Франции (с Алжиром) — 341,483 фунт, стерл., прочих государств — 79,779 фунт, стерл. Это не мешает Испании мечтать более других о приобретении Марокко».

А вот описание базара в окрестностях Танжера, подобного тому, который описывал В. Боткин в своих «Письмах об Испании». «Бедуины расположились со своими верблюдами, и [149] женщины их, в белом, варят кускусу — род каши из проса; арабские декламаторы по целым часам распевают заунывно подвиги разных воителей; огромная толпа терпеливо слушает, но редко подает медные копейки; фокусники ловко фехтуют палками, а выстрелами из ружья разбивают пополам апельсины, воткнутые на высоких палках; всюду крики балак! балак! (берегись), суета, движение, торговля, в особенности водою, финиками, чесноком и дешевыми сладостями; ослы и водоносы кричат и ревут на каждом шагу; столбы пыли покрывают все это, а солнечные лучи ярко освещают картину».

В Сеуте, писал К. Скальский, испанцы устроили место для испанских ссыльных. Тем не менее это достаточно привлекательный город. При благоприятных условиях он мог бы играть такую же важную роль в торговле, как и Танжер 9.


Комментарии

1. Чехов А. П. Сочинения. Т. 12. М., 1957, с. 122, 528.

2. Мейснер Д. Миражи и действительность. М., 1966, с. 213.

3. ЦГАЛИ, ф. 355. Василий Иванович Немирович-Данченко, оп. 2, л. 1.

4. Соловьева И. Н. Немирович-Данченко. М., 1979, с. 11.

5. ЦГАЛИ, ф. 355. Василий Иванович Немирович-Данченко, оп. 2, е/х 61.

6. Там же, е/х 59, 73, 75.

7. Немирович-Данченко Вас. И. Край золотого заката. (Очерки таинственного Магриба). СПб., 1912.

8. Данциг Б. М. Ближний Восток, с. 283.

9. Скальский К. Новые путевые впечатления. СПб., 1889, с. 249-260.

Текст воспроизведен по изданию: Россия-Марокко: далекое и близкое прошлое. Очерки истории русско-марокканских связей в XVIII - начале XX вв. М. Наука. 1990

© текст - Мусатова Т. Л. 1990
© сетевая версия - Тhietmar. 2012
© OCR - Strori. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1990