3. Из воспоминаний А. Н. Демидова о путешествии в Танжер

Танжер. 17 сентября 1847 г.

В четверг 16 сентября с утра капитан «Оренока» был столь любезен, что явился лично предупредить нас, что отплытие назначено на одиннадцать часов...

В одиннадцать часов капитан Бешамей пришел за нами. Нас сопровождают и провожают до шлюпки с фрегата полковник Моль, консул Франции и несколько офицеров. Мы быстро поднялись на борт.

Горизонт вырисовывается с такой четкостью, какой мы еще не замечали со времени нашего длительного путешествия. Перед нами ясно предстал город Сеута, хотя мы не думали, что он находится так близко от нас, поскольку большую часть времени был скрыт от нас туманом наперегонки разглядываем берег в подзорные трубы.

— Хотя вблизи Сеута вам не очень понравится, сказал учтиво капитан, — вы будете много говорить о ней.

— Но вам это не причинит беспокойства?

— Никоим образом погода превосходная, и я в вашем распоряжении.

— Тогда пусть будет так, как вам хочется — и был взят курс на Сеуту.

Это должно было удивить друзей, которые наблюдали за нашим фрегатом из Гибралтара и видели, как мы направились на юг. Генерал Вильсон и капитан «Фираго» должны были догадаться, на что мы решились в отчаянии, и нас, так как мы предприняли эту, столько раз стоявшую под вопросом, поездку в Тетуан под соперничающим флагом.

«Оренок» со своей сверхмощной машиной, превосходным ходом быстро несет нас совсем близко от стен Сеуты. Мы пристаем к берегу. Город и форт воздвигнутый на горе и представляющий собой некоторое возвышение, могли бы сойти за остров, поскольку от Африканского материка это сооружение отделяет всего лишь канал шириной в человеческую руку. В городе насчитывается шестнадцать жителей. Он красив, хорошо расположен, имеет испанский облику. Многочисленные сады, которыми он окружен, рощи фиговых и апельсиновых деревьев, простирающих зеленые кроны между белыми домами, придают ему свежий, кокетливый и привлекательный вид. Город смотрит на север, от Европы его отделяет Гибралтарский пролив. [34]

Крепость, венчающая Сеуту, протянулась на довольно значительное расстояние. Там можно различить смесь мавританских построек и современных сооружений, восточных куртин, поддерживаемых круглыми башнями и аккуратными постройками в стиле Вобана. В целом это сооружение действительно имеет внушительный вид благодаря своему расположению

Склоны горы, на которой высится форт, не слишком круты, чтобы нельзя было их обрабатывать. Виноградники и оливковые деревья растут там амфитеатром. В целом здесь приятнее, чем в Сеуте если это место и не имеет стратегического значения, поскольку напротив него находится гора, гордые пики которой поднимаются с другой стороны пролива, то оно представляет собой то, что по крайней мере в условиях хорошей обороны является наименее грустным.

Мы огибаем выступ, чтобы войти в бухту, откуда видим город с другой стороны, и наконец оказываемся вынужденными остановиться, так как запутались в заброшенном в море рядом с нами огромном мадраге — так называются большие, дорогостоящие сети для ловли тунца. Изумленные рыбаки, увидев огромный корабль, следующий столь необычным маршрутом, начинают выражать свое беспокойство криками. Но внезапно «Оренок» делает маневр и сбавляет скорость. Появившись с северной стороны города на небольшом расстоянии и на юге Гибралтарского пролива, он останавливает машину, чтобы доставить нам удовольствие с полным комфортом рассмотреть Сеуту и запечатлеть в памяти ее расположение.

Мгновение спустя мы на полном ходу входим в пролив, легко преодолевая его извечное течение, которое изливается из океана в Средиземное море и которое так часто мешает движению парусных судов, если только на помощь им не придет сильный восточный морской ветер. Проходя в полумиле от берега Африки, мы совершенно ясно видим проплывающие перед нами его величественные и живописные ландшафты.

Особенно восхитительное зрелище представляет собой Обезьянья гора. Она изобилует утесами, сквозь которые просматриваются очаровательные уголки зелени в огромных лощинах и красочные кроны деревьев. Берег кажется необитаемым. Однако уверяют, будто там имеется несколько лачуг рыбаков, но на всем этом безграничном пространстве их не обнаружишь. Впрочем, берег пролива столь же дик, столь же негостеприимен, а может быть, и того более, что и самые опасные районы океана. Несчастный, кто даже в настоящее время потерпел бы кораблекрушение и искал бы там убежище! [35] Несколько морских лье отделяют цивилизацию и гостеприимство от варварства и разбоя!

В половине шестого, следя восхищенным взглядом за движущейся панорамой, с полудня разворачивающейся по борту «Оренока», по левому борту, если говорить языком обстоятельств, мы входим на рейд Танжера. Якорь бросают как можно ближе к берегу, хотя еще и на значительном расстоянии от него, но глубина. Необходимая для крупных судов, находится лишь в середине бухты.

Описывать месторасположение Танжера и его просторной бухты, открытой северным ветрам, означало бы взять на себя излишний. Это месторасположение всем прекрасно известно. Известно, что 510 белый город, который смотрится в волны и встречает лучи восходящего солнца. Танжер представляет собой вид сбоку двух одинаковых округленных холмов, которые не могут не придать арабской один из тех образов, к наивной неге которых она питает такое пристрастие.

Северная возвышенность, – та, которая соседствует со Спартельским мысом, покрыта зубчатыми стенами и башнями — причудливым и живописным сооружением, где фантазия довольно мало сообразуется с наукой и где восточные люди отличаются умением создавать более выразительный, нежели действительный эффект другой, южный холм покрыт домами и изборожден извилистыми улочками, составляющими изысканный квартал Танжера. Постройки Консульского квартала расположены у возвышенной части и изобилуют разными флагами, одинаково трепещущими на морском ветру.

Между двумя этими холмами открываются морские ворота — торчком обшарпанное сооружение, на стенах которого заметны следы недавних у креплений, шрамы от сражений или совсем недавней битвы.

Ворота, прикрытые двумя караульными помещениями, охраняет, а пушек разных калибров, покрывшихся ржавчиной и дремлющих в пришедших в негодность амбразурах. Это убежище довольно удобно, как и марокканская гауптвахта. Над перистилем господствуют диваны, находящиеся несколько в лучшем состоянии нежели пушки. Сюда по собственному усмотрению приходят посидеть на карточках или успокоиться бдительные часовые. Длинные с насечкой покоятся на полу вдоль стены. Несколько дорогих ружей содержатся в чехлах из красной шерстяной ткани. Остальным доставлено тихо мучиться на просоленном воздухе берега.

Часто каждый из этих аванпостов не насчитывает более одного часового; иногда там даже никого не встретишь, так как каждый здесь [36] умеет согласовать отдых и долг. Солдаты, с головы до ног закутанные в складки просторных бурнусов — белой ткани из мягкой и легкой шерсти, — умеют драпироваться замечательным образом. Красный костюм, сабля на караул, даже тюрбан исчезают под этой тканью, которая придает их строгому бородатому лицу весьма внушительный вид. Такими в библейские времена должны были выглядеть солдаты Олоферна и Гедеона.

Никто не уверен в том, что на берег в Танжере можно выйти сухим. Если бы было спокойно, но море несет свои слабеющие волны в чуть наклоненную глубину, что делает высадку на берег далекой от цели; приходится прибегать к примитивным средствам броситься в воду или довериться сильным плечам матроса, который, стоя в воде, поставит вас на сушу. Если дует ветер, поднимается волна и разбивается тремя угрожающими бороздами, баня может оказаться полной. Не исключена и реальная опасность затопления лодки волною, которая ее опережает.

Когда-то место высадки укрывала насыпь, но не однажды подвергнутая разрушениям то ли в ходе войны то ли бурей, сегодня представляет собой еще большую опасность даже за счет собственных обломков, образующих подводный риф, о который с гневом разбивается вода, готовая опрокинуть находящиеся в крутых волнах барки. Таким образом, в соответствии с господствующими здесь ветрами дни для посещения Танжера бывают благоприятными и неблагоприятными.

Отлогий берег, где высаживаются, является центральны местом морского движения: там складываются товары, нагружаются верблюды, медлительные и печальные животные с отвратите истрепанной шерстью такого же бледного и тусклого цвета, что и самой пустыни. День тянется. По песку величественно прогуливается рослый человек. Общий его внешний вид, огромный тюрбан, желтые бабуши — это начальник порта… Функционер, которому для руководства достаточно одного лишь порта, дабы оправдать свой титул.

Этот блистательный персонаж считает правилом фамильярно обращаться с пассажирами всех наций и умеет каждому из них сказать на его языке «добрый день» — и не только. Определяет он их, кстати, внешности. Говорят, что этот моряк-полиглот редко когда ошибается первого взгляда и обращает к испанским или французским слушателям стройную, мелодичную фразу, звук которой радует слух джентльмена. Костюм начальника так же пестр, как и его речь. Прекрасно, что осознаю это!

Чем больше я с наслаждением изучаю замечательный африканский тип запечатлевший черты, нравы, костюм своего народа, [37] тем более дикими и жестокими представляются мне их обычаи, а одежда – мерзкой, тем больше испытываю я отвращения к смешению образа действий и одеяний, которые раскрывают характер и самобытность индивидуума. Что требуется, чтобы поколебать этот гордый и независимый вид? Рубище Европы, комичная мишура.

Поверите ли вы что физиономия, мышление, рисунок, цвет все, что пленяет взгляд артиста при виде сурового лица мусульманина этот столь привлекательный облик, может устоять, например, перед неожиданной выставкой, на которой представлены цепочка от часов или табакерка из разрисованного картона? Конечно же нет! При этом исчезла бы вся гармония, и я так никогда бы и не испытал разочарования от этого зрелища при воспоминании о забавном парадоксе который имел привычки приводить один из наших добрых друзей, говоря об этих деклассированных восточных людях. «Поверьте мне, — говорил он, настоящих турок более не существует, а самые приближенные к ним люди родом из Ливорно».

Но вот мы уже далеко от начальника порта, невероятное одеяние которого вызвало у нас этот артистический каламбур. Так же далеко мы и от берега Танжера. Надо сказать, что на этот берег, столь оживленный и насыщенный народом из города выбрасываются страшнейшие нечистоты, ужаснейшие отбросы. Это отвратительное не прекращается и серьезно беспокоит вновь прибывших.

Тесная площадка, зажатая между стенами, через морские ворота ведет ко второму заграждению. Это пространство всегда загромождено, забито деловыми людьми с их образом действий, детьми визгливыми и назойливыми: ослами, тащущими груз к берегу, грузчиками, груженными провизией для кораблей; и рабочими ворочающими с места на место громадные тюки и раскладывающими на циновках из очень прочной материи. Эти люди с хриплыми, и резкими жестами своими движениями выявляют всю свою ловкость и силу атлетических натур. Сквозь лохмотья, которые на них и которые они не стесняются, резко просвечивает смуглый цвет их гибких загорелых тел, глубоко изборожденных игрой мускул.

Взбираясь по каменистой улочке, мы вскоре наталкиваемся на сцену в манере Рибейры. благородное вдохновение для написания одной из которых, несомненно, позаимствовал однажды Эжен Делакруа. Это старики, богомольцы, типичные фигуры, всегда представительные вне зависимости от того, одеты ли они обязательно в костюмы или в чьи-то лохмотья. Эти люди расположились в различных позах у входа в мечеть. [38]

Мечеть прекрасна, особенно благодаря превосходному минарету, усеянному арабесками ярко зеленого цвета. Эти орнаменты и те, которые украшают входную дверь, выдержаны абсолютно в том стиле, с той же фантазией, что и рисунки Альгамбры Монумент поддерживается безукоризненным образом и покрыт рисунками ослепительной белизны.

Мы прекрасно знаем об уважении, которое следует проявлять в отношении религиозных обрядов, чтобы даже и не пытаться проникнуть в эту мечеть. Один из нас лишь ступил на внутреннюю ступеньку портала, не имея никакого иного намерения, кроме того, чтобы только взглянуть через перистиль, как на лицах появились разнообразные выражения гнева и презрения, такие, что мы не решились продолжать в том же духе.

Ничего нет в жизни отвратительнее бестактного любопытства, но оно становится преступным, когда касается священных вещей.

За исключением домов консулов, выполненных в мавританском стиле, в которых можно обнаружить определенную внутреннюю привлекательность, о Танжере можно сказать, что этот город жалких лачуг. Каждый дом заключен в четырехугольные стены и не имеет даже другого выхода, кроме одной двери. Середину строения, украшенного террасой, обязательно занимает патио с тщедушной зеленью и водоемом.

Многочисленны и бдительны евреи: их узнаешь по черному головному убору. Их жены — единственные, кто может появляться на улицах и террасах с открытыми лицами, все остальные женщины с головы до ног закутаны в хаик, оставляющий открытыми только глаза, чтобы видеть дорогу.

Сказать, что все здесь являет собой в целом грязный нищенский вид, значит повторять избитые истины. Жилища людей — конуры. Семьи из десяти или двенадцати человек часто размещаются тесном и мрачном помещении, откуда можно видеть выходящих детей, полураздетых, но с живым, любознательным взглядом, играющих грязи и навозе так же радостно, как на лужайках парков наших городов резвятся прелестные маленькие цивилизованные создания.

Город и его окрестности совершенно безопасно осмотреть под охраной солдата. Люди из народа проявляв определенную любознательность в отношении иностранцев, но так как целом их поведение сдержанно, то они никогда не проявляют явно назойливости, чего нельзя сказать о детях если иностранец один, непослушное и шумное племя изводит и неотступно преследует с тысячью способов. Впрочем, сорванцы Ронды имели не больше [39] выдержки и проявляли себя значительно менее дисциплинированными, чем их собратья в Марокко.

Солдат держит в руках небольшую палку как знак миссии, которую исполняет, но в ход он ее пускает редко. Готовый к наихудшей попытке бестактности в отношении его подопечного, он умеет ее предотвратить предупредительным словом. Палка используется лишь в случае, если он выведен из себя и когда видит, что его приказу грозит неповиновение. Тогда несколько неожиданных, ловко осуществленных выпадов обеспечивают ему полный успех и вызывают всеобщее беспорядочное бегство.

В том, что покровительство необходимо и всегда действенно, убеждаешься, добиваясь успеха посредством испанского пиастра, утрата которого несопоставима с блестящим результатом, достигаемым столь незначительной ценой. Кто не пожелал бы таким образом и так дешево, причем я говорю не только о Марокко, оказаться огражденным от этих несносных надоедливых людей?

Над Танжером господствует альказар – касба, к которой можно подойти очень крутой дорогой. Это тесное, но прочное строение, как и все суверенные владения королей мавров, — пример удивительных отношений, существующих между ними и Альгамброй. Такое же расположение сводов, такие же арабески. Только касбе Танжера не ореола воспоминаний и истории, которая пленяет воображение, уже восхищенное наивной и в то же время кокетливой прелестью дворца Гренады. Добавим, что Альгамбра обязана своим живописным ландшафтом и великолепным пейзажем вокруг очарованию, которое невозможно встретить где бы то ни было в другом месте.

Касба Танжера удобно расположена и выглядит внушительно. Море, привычно и величаво несет свои волны. Основу пейзажа составляет большая гряда гор. Совсем рядом на склонах двух холмов простирается город, и там можно проследить взглядом изгибы узких улочек, сосчитать белые дома и террасы. Изящный минарет мечети, общий разнообразят и оживляют бельведеры Консульского квартала. Богатая окраска и роскошная растительность позволяют соседние горы; внутренние холмы, несмотря на их песчаную природу, предлагают букеты зелени, травы и обработанные поля. Далее просматриваются границы, прочерченные ненавистью к кактусам и алое. Море омывает основание этих холмов; оно глубоко и темно и кругообразно набегает на белые песчаные берега. Такое великолепие производит впечатление.

На рейде Танжера мало кораблей рядом с нашим Король рейда – это «Оренок». Мощный фрегат, покоящийся на якорях, едва реагирует [40] на глухую волну, пришедшую из открытого моря и немилосердно раскачивающую другие суда. Рядом с ним стоит на якоре жалкое легкое трехмачтовое парусно-весельное турецкое судно, разновидность трухлявой, изъеденной червями джонки, которая скрипит и стонет при малейшей бортовой качке. На этой расшатанной калоше, способной заставить вздрогнуть британского матроса, находится полсотни паломников, направляющихся в Мекку через Александрию.

Бедные пилигримы! Да поможет им Бог в их благих намерениях? Это опасное судно ожидает пополнения груза богомольцев, те, кто уже на борту, на месте испытывают все тяготы морской болезни не считая голода. Каждый день несколько из них стекаются на сушу в поисках жаткой пищи, а также воды в ожидании, когда капитан — это должен быть любопытный тип, капитан такой лодки, — сочтет себя обязанным накормить их, когда они выйдут в открытое море. За двенадцать пиастров — стоимость проезда одного пассажира отсюда до Александрии, этот капитан должен кормить их дважды в день и давать им по две бутылки воды. Бедные паломники!

Только что кончился Рамадан, но не совсем, так как необходимо совершить еще несколько религиозных церемоний. Вчера вечером город оглушили холостые выстрелы; сегодня в домах богачей, даже на пороге касбы, где мы только что были и откуда вели наблюдение, должна слышаться священная музыка.

Один из нас остался там, чтобы взглянуть на весь ансамбль Танжера, а его янычар, стоя, следит за ним. Внезапно шесть старцев как можно подумать, судя по столетним привидениям с белой бородой в драпированных бурнусах, с трудом карабкаются по шероховатому склону, примыкающему к дворцу. Они вооружены инструментами на виде гобоев или кларнетов и молчаливые останавливаются небольшой площадке .

Несколько минут спустя, следуя тем же путем, появляются е шесть совершенно запыхавшихся старцев. У этих в руках маленькие барабаны. Двенадцать музыкантов, населенных безусловно определенной долей религиозности, обмениваются нескольку, короткими словами и молча рассаживаются. Вскоре с высоты слышится гундосый и ритмичный голос муэдзина. Четыре часа. Это знак молитвы, а также набожной симфонии.

Музыканты приготовились, но вот загвоздка: наш рисовальщик удобно расположился час назад на единственном стуле в этом оказавшимся каменной ступенькой в тени. Поменять это место означало бы изменить точку наблюдения. Поэтому он не двигается со своего поста. А старцы, которые также должны разместиться на той же самой [41] ступеньке, какое-то время колеблются и кончают тем, что обращаются к солдату. Солдат, который вразумительно объясняется по-испански. Говорит рисовальщику о замешательстве, но артист и более того — любитель добровольно не оставляет свое дело завершить которое у него не будет другой возможности. Переговоры ведутся вежливо. Стороны приходят к договоренности кларнетисты сядут справа, а иностранец слева, тогда как барабаны разместятся в центре, напротив каменного дивана. Инцидент исчерпан, музыка начинается без вступления!

Но какая музыка! — пронзительный визг на все лады не прекращается, он продолжается, задыхаясь, и вновь возобновляется более неистовый! Омерзительный грохот, лишенный смысла мелодии отдыха, хотя тамтамы и считают своим долгом бить отрывисто, неравномерно по времени, так, чтобы отметить воображаемый такт. Издалека с конца города этот грохот диких инструментов пронзает атмосферу. Диссонансы не дают покоя барабанным перепонкам. Но кто мог вообразить себе муки несчастного, сидящего бок о бок с этими неистовым исполнителями! Тем не менее он продолжал работу в своего рода чрезмерном опьянении, с лопнувшими барабанными перепонками, дрожащими нервами, охватываемый временами ужасной мыслью о том, что он стал жертвой какой-то специально придуманной злым духом пытки, чтобы терзать человека, слишком любящего музыку.

Однако набросок отважно завершен, и, вскочив с места, наш несчастный пейзажист кинулся бежать, спотыкаясь, и испарился по крутой тропинке. Он был уже на берегу моря, а ужасный кларнет и ужасный, душу раздирающий тобой все еще завывали в его доведенной до изнеможения голове. «Вы не заметили ничего необычного в сегодняшней музыке?» спросил он у постоянных посетителей исламистских торжеств — «Нет, всегда одно и то же» — «Представьте, — продолжал несчастный, — а я-то вообразил, что эти двенадцать невероятных стариков исполняли концерт окаянных исключительно того, чтобы согнать меня с моего места!»

Бегая по Танжеру четыре или пять часов, особенно если при этом наблюдаешь любопытные сцены, странных типов, получаешь впечатления, испытываешь при этом — надо с этим согласиться — вполне объяснимую жарой, неровностями дорог, но главным характером мостовых. Наши пешие путешественники были изнурены. Те же, кто предпочел прогулку верхом, напротив, совершили тельную поездку вокруг рейда и внутри территории до одного старин моста, замечательного сооружения из настоящего платана, [42] архитектурная редкость, обычно не встречающаяся в мавританских строениях подобного типа.

Лавки по случаю пятницы были закрыты, и мы с консулами отправились на поиски нескольких евреев, которые незаметно принесли нам множество вещей местного производства. Это — круглые подушки вышитые по-мароккански. корзинки, бабуши двадцати видов кожаные, изящно украшенные подносы, инкрустированные с вырезанными на них узорами ружья, холодное оружие ткани, шарфы разнообразных и нежных расцветок, одним словом, настоящий базар Торговля шла активно и, само собой разумеется, без обмана, хотя такое и возможно между доверчивыми покупателями и добросовестным евреями.

Танжер насчитывает около двенадцати тысяч жителей. Из них девять тысяч — оседлое население, остальные — кочевники — арабы и мавры, которые приходят сюда торговать из внутренних районов Африки. Евреев среди горожан насчитывается примерно три тысячи человек. Народ невежественный, фанатичный, дикий враг иностранцев. К тому же он и мало интересен, не считая его живописности.

Колористы всегда найдут в Танжере тысячу занимательных контрастных сюжетов, заслуживающих того, чтобы пленить их воображение. Строгие рисовальщики обнаружат там открывающиеся взору красоты и благородные, великолепно выглядящие модели с осанкой, полной непринужденности и силы. Другие, по крайней мере я говорю об артистах, обрадуются возможности увидеть этот народ таким, каким он был восемь веков тому назад. Но кроме них я не знаю никого кто бы смог узреть привлекательность в незыблемом образе варварства.

Мы встретились на берегу в половине седьмого. Большинство мавров уже вернулись в город, ворота которого закрываются спозаранку. Поблизости от ворот, здесь и там — небольшие ухоженные бассейны для омовения верующих. Вода в них грязная, что никоим образом не является препятствием для этих актов благочестия. Несколько человек, распростертых вокруг этих бассейнов, совершают вечернюю молитву.

Начальник порта, полный метис в белом тюрбане, привлекший наше внимание, все еще прогуливается, величественный испытываемого им чувства своей геркулесовой повинности. Именно выпало на долю осуществлять власть над морем. Он ведет полицейский контроль за лодками, указывает баркам места стоянки и поддерживает на этом распространяющем зловоние берегу если не чистоту, то крайней мере вид охраны общественного порядка с помощью легко хлыста, которым он задевает за живое правонарушителей. Морских [43] офицеров он встречает с заискивающим различием и, само собой разумеется, выглядит намного менее любезным рядом с этими представителями разных наций. Только солдаты удостоены его высокого снисхождения, и он не пренебрегает случаем покурить с ними при условии, что они почтительно слушают его достойную и претензионную речь, рассчитанную на внешний эффект. Словом, этот оригинал — не худшая достопримечательность, которая ожидает в Танжере вновь прибывшего.

Что касается солдат, то они свою профессию не воспринимают слишком серьезно. Среди них мы заметили не одного, кто проникнутый пониманием выгоды от возможности использовать время, занимался мелкими полезными делами. Один из них, охранник огромной Ревевшей пушки, удобно разместился в амбразуре и, отдыхая, плел корзину, в то время как его длинное ружье покоилось в соседней комнате. Однако марокканские войска дисциплинированны и при взгляде на них можно отметить представительную внешность, воинственный и отчасти дикий вид, что характерно для африканских народов. Солдатская форма не должна меняться на веков: мы с удивлением обнаруживаем среди них людей, точно так же, как и воины на расписных потолках Альгамбры, о которой мы уже упоминали...

Наше второе знакомство с Танжером завершилось в конце дня. В десять часов фрегат начинает приготовления к отплытию, и на следующее утро с восходом солнца мы уже можем различить вдали, в светящейся дымке легкие силуэты куполов и многочисленных бельведеров Кадикса…

de Demidoff. Anatole Etapes maritimes sur les cotes d’Espagne de la Catalogne a L’Andalousie. Souvenirs dun voyage execute en 1847. En deux tomes. Tome second Florence. 1858. Imprimerie de Felix le Monnier. Перевод с французского.