Незадолго до открытия парламентской сессии во Франции, министерство Рибо успело освежить свою популярность — если она когда- либо существовала — благополучным окончанием мадагаскарской экспедиции. Главный город Мадагаскара, Тананарива, был занят 30-го (18) сентября войсками генерала Дюшена, после целого ряда стычек и битв с мало-дисциплинированными отрядами говасов; на следующий же день, 1-го октября (нов. ст.), подписаны были условия мира, в силу которых окончательно водворяется на острове французское владычество, в виде протектората. Королева Ранавало, несмотря на все убеждения своего первого министра и супруга, Райнилаяривони, выразила геройскую решимость остаться в городе и погибнуть под ударами победителей; но, — вероятно, к ее крайнему удивлению, — французы не только не умертвили ее, но сохранили за нею оффициальное положение королевы, тогда как бежавший супруг и первый министр признан низложенным и подвергнут изгнанию. Для французов было большою удачею то обстоятельство, что королева Ранавало пожедала быть героинею и не покинула своей резиденции; это дало им возможность немедленно заключить мир с законным правительством страны и сразу достигнуть, таким образом, цели своих усилий. Экспедиция и без того тянулась слишком долго, и французам грозила еще опасность впутаться в бесконечную партизанскую войну, которая могда бы иметь для них печальные последствия. Мадагаскар едва не сделался уже вторым Тонкином: он стоил очень многих жертв и давал бдагодарную пищу нападкам оппозиции. Кампания с самого начала обнаружила некоторые существенные недостатки военно-административной организации. Правительство вынуждено было нанимать транспортные суда для перевозки войск; сведения о местах, удобных для высадки, оказались неверными, и вместо предположенного передвижения по реке внутрь страны, войскам пришлось пробираться сухим путем по болотистым пространствам, без дорог, подвергаясь [399] убийственному действию жаркого климата. Запасы провианта скоро портились под открытым небом; не было хорошей воды для питья, так как привезенные фильтры не действовали, или плохо действовали; болезни развивались между солдатами в ужасающей прогрессии, и санитарная часть была крайне неудовлетворительна. Больные перевозились во Францию, и можно себе представить, как отражалось на них тридцатидневное морское путешествие, особенно в летние месяцы, при расслабляющей теплой погоде; многие умирали в пути, другие доставлялись на родину в безнадежном виде. Легко было устроить больных недалеко от Мадагаскара, на одном из островов, принадлежащих к французским владениям; здоровый воздух и правильный уход обеспечили бы выздоровление большинства, а возможность иметь удобную стоянку на острове Reunion, близ театра военных действий, значительно облегчила бы положение экспедиционного отряда. Как сообщали еще летом парижские газеты, военному министерству было сделано предложение в этом смысле некоторыми частными фирмами, но предложение было отклонено по весьма странной причине, которая на первый взгляд кажется даже маловероятною.

В печати и в парламенте не раз указывалось на недоброжелательное соперничество между тремя ведомствами, участвующими в ведении подобных предприятий, — между министерствами военным, морским и колоний. В данном случае требовалось соглашение военного ведомства с колониальным, а военные устроители экспедиции знали по опыту, что значит канцелярская переписка с учреждениями, от которых требуется какое-нибудь содействие. Министры бессильны против рутины своих подчиненных, и самое ясное дело, решенное в принципе, встречает тысячи препятствий, промедлений и оговоров при попытках осуществить принятое решение на практике, если дело касается "чужого" ведомства. Во время дагомейской экспедиции, французы терпели на первых порах серьезные неудачи только потому, что командиры кораблей смотрели на армейских начальников как на представителей постороннего ведомства, и не делали ни одного шага без специальных распоряжений морского министерства из Парижа; тогда приняты были особые законодательные меры, чтобы установить необходимое единство командования, которое и позволило генералу Доддсу довести предприятие до успешного конца. В Мадагаскаре морские силы, действовавшие у Таматавы и Маюнги, были уже подчинены главному начальнику экспедиционного отряда, генералу Дюшену, так что недоразумений на месте не могло возникнуть; тем не менее газеты указывали на факты, свидетельствовавшие о старом антагонизме между [400] канцеляриями управлений морского и военного. Что касается министерства колоний, то чины его оставались в этом деле посторонними для обоих ведомств, в трудно было рассчитывать на скорое соглашение относительно пользования удобствами острова Reunion для целей экспедиции, которою заведывало военное министерство. Как ни удивительны эти указания и намеки французской печати, они вполне соответствуют духу французская чиновничества, с его консервативною обособленностью и неизменными канцелярскими традициями. Искусство отписываться, придумывать разные проволочки и сложные формальности, нигде не достигло такого совершенства, как в среде французской администрации; каждое ведомство составляете там особый впрок, ревниво оберегающий свои интересы и свою компетенцию от вмешательства других ведомств и канцелярий. Чиновники разных управлений всего меньше расположены способствовать успеху дела, находящаяся в руках чужого министерства, и эта особенность бюрократических порядков давала себя сильно чувствовать в ходе мадагаскарской кампании. Раскрылись и другие недочеты в устройстве и ведении предприятия; ответственность за них возлагалась некоторыми на бывшего военного министра генерала Мерсье, который в свою очередь имел основание ссылаться на бывшего морского министра, Феликса Фора, нынешняя президента республики, так как оба они участвовали в составлении плана экспедиции. В действительности личные качества и ошибки министров не играли тут значительной роли, ибо самые лучшие намерения остаются бесплодными, когда проходят черев горнило тесно сплоченной и рутинной бюрократии.

Ивестие о занятии Тананаривы успокоило общественное мнение и возбудило обычные патриотические чувства относительно армии, которая беспорно составляет популярнейший элемент французского общества при республике. Армия не служить уже орудием своекорыстных и честолюбивых стремлений правителей, как это было при второй империи; она стала действительно национальным учреждением, одинаково близким и дорогим для всех французских партий. Милитаризм на службе демократии — явление новое и в высшей степени интересное; это явление возможно только в стране, где предания военной славы укоренились прочно и связаны неразрывно с общим историческим сознанием народа. Восторженные поздравления, посланные правительством генералу Дюшену и его сотрудниками передавали лишь господствующее настроение, которое одинаково выражалось и в печати, и в парламентских кружках. Старый республиканец Бриссон, принадлежащей в числу радикалов, открывая 22 (10) октября первое после каникул заседание палаты [401] депутатов, в качестве ее президента, произнес красноречивое приветствие по адресу французских солдат, сражавшихся в отдаленной стране за интересы Франции; так же точно в сенате первым словом председатедьствовавшего вице-президента Шадаме было выражение чувств благодарности храбрым войскам, победившим Мадагаскар. Министерство было вдвойне довольно, так как достигнутый успех должен быль упрочить положение кабинета и усилив доверие к нему падать.