96. Сообщение полковника Стаховича о слабой боеготовности британской армии

Мне пришлось беседовать о военном деле с одним английским генералом, близко стоящим к главнокомандующему Робертсу. Мой собеседник очень откровенно высказывал свои взгляды и между прочим сказал «С большим интересом прочел книгу вашего знаменитого военного писателя Блиоха: как он прав! Нынешние усовершенствования оружия делают войну почти невозможной, а наступление — немыслимым. Все европейские народы счастливы, они бесплатно узнают новые условия войны, тогда как мы, англичане, заплатили за это дорогой иеной, вынесем все на наших плечах. Явились два новых фактора: 1) страшная сила огня, 2) значительное ослабление импульса для движения вперед у солдата, который становится образованнее и культурнее. Что может заставить его преодолеть страшную опасность, и понятно, что он в страшные минуты наступательного боя думает только о том, как лучше укрыться, а потом, как безопаснее выбраться из этого ада».

Когда он кончил, я прежде всего пояснил ему, кто такой Блиох. Я отказался от чести причислить его к знаменитым русским военным писателям, указал на связь его с международным финансовым миром, выяснил побуждения, коими он руководствовался, писавши эту книгу, и т.д.; сказал, что в России его книга встречена решительным осуждением всей военной литературой и особенно войском. Далее стал оспаривать его тезисы. Согласился, что оборона приобрела преимущества, а наступление затруднилось (фронтальное). Теперь требуется больше искусства, надо уметь маневрировать (старался придать моим словам общий смысл, избегая намеков на настоящую войну), нельзя исключительно бить в лоб — но нет коренного изменения основных условий: всегда, во все времена, дух войск, их импульс, играл первостепенную роль; то же и теперь. Если наступать стало труднее, то и обороняться нелегко, ведь и у наступающего усовершенствованные средства поражения. Затем перешел к самому щекотливому вопросу — изменению духа солдат под влиянием цивилизации. «Теоретически рассуждая, — сказал я, — можно думать, что это новый и неблагоприятный фактор для войны. На практике, однако, этого еще нет; говорю, впрочем, только про нашу армию, поскольку других армий в этом отношении не знаю вовсе, так как нахожусь впервые при иностранных войсках». Он меня прервал: «Скажите, что может заставить вашего солдата идти под [96] градом пуль в атаку на неприятеля? Какое чувство?» Я ответил: «Чувство долга. Как оно вкореняется в нашего солдата, это вопрос сложный. Прежде всего, коренное, основное чувство в нашем солдате — беззаветная преданность царю и отечеству. На этом фундаменте создать остальное легко. Военное воспитание, традиции, вся военная жизнь культивируют это чувство и облекают его в наружную [так в тексте] форму. Я уверен, что наш солдат остался тем же, каким был в 1855, 1877 годах и даже в период Наполеоновских и Суворовских войн. Кроме того, у нас есть та особенность, что наши войны всегда популярны в народе. Солдат душой им сочувствует, а это могущественный фактор для наступления». Он меня прервал: «Хорошо, искренне с вами согласен, что вы, русские, находитесь в особенных условиях, но зато вы должны сознаться, что в смысле народного образования вы далеко отстали от Европы. Но скажите, что может заставить француза или германца наступать? Не говорю про нашего, потому что заранее знаю, что вы ответите — у вас другая система комплектования армии. Вы скажете — мы наемники. Я оставил без ответа и опровержения последнюю часть, а на первую ответил так: «Тоже чувство долга и военное воспитание. Культура, которая, конечно, выше нашей, имеет далеко не то влияние, какое вы предполагаете. Другое дело идеи социализма, которые, к сожалению, являются неизбежными спутниками образования и культуры в народных массах, вот когда они проникнут в войска, тогда военному духу и делу — конец. В каком положении находится этот вопрос в иностранных армиях — точно не знаю. Думаю, что у вас, англичан, и у французов социализма в армии нет. В Германии и Италии он стал проникать в армию».

Затем мой собеседник начал меня расспрашивать про нашу армию. Его очень интересует устройство нашего высшего управления, где сосредоточиваются вопросы обороны государства, планов кампании, административного управления армией и т.д. Спрашивал о власти и положении военного министра и сравнивал с положением их штатского военного министра (члена парламента).

Мне пришлось беседовать также с другими артиллерийскими офицерами. Один молодой офицер из конной артиллерии, раненный под Маггерсфонтеном, расспрашивал о нашей армии и восторгался тем, о чем я рассказывал, с горечью воскликнул при всех присутствующих: «Это не то, что у нас, у нас все плохо — и комплектование и вооружение; генералы не знают войск, видя их впервые на поле сражения; войска различных родов оружия — тоже друг друга не знают и не умеют совместно действовать. Нами управляют различные парламентские деятели, не имеющие понятия о военном деле; мы в пренебрежении; для нас ничего не делают, а еще смеют упрекать, что мы не умеем драться». Другой офицер из Scot's Grey жаловался на неумение генералов распоряжаться кавалерией; так, например, на третий день прибытия полка, когда лошади были в ужасном состоянии, их заставили сделать большой переход, от которого особенно пострадали лошади.

Третий офицер, командир батареи, говорил, что по первоначальному плану его батарея не должна была отправляться в Африку; тогда при мобилизации других батарей у него взяли почти всех лошадей, много людей, всех лучших наводчиков и фейверкеров, всех офицеров, кроме одного капитана, и, наконец, его самого отправили сюда. Потом мобилизовали и его батарею; 14 февраля [1900] она прибивает сюда. «Мне приказано, — говорил он, — встретить ее и вступить в командование. Хороша она будет; мобилизовалась под руководством одного капитана, офицеры все вновь назначенные и, конечно, неопытные, даже кадра людей [так в тексте] нет, остались только худшие люди, оборвыши, прибившие резервисты, конечно никуда не годные, большинство из них такие старики, что не знают [97] устройство орудий современного образца; лошади не выезжены — весело вступать в командование подобной батареей! Конечно, придется начать обучение с азбуки, самым элементарным вещам. А что будет, если через несколько дней пошлют в бой!»

Упоминание о колониальных войсках возбудило порыв негодования. Общее мнение, что они тунеядцы и никуда не годны, а ухаживание за ними — политика штатского министра. Между тем начальство им знает цену, так как их употребляют только для охраны путей сообщения. Артиллерист прибавил: «Если бы нам, регулярным войскам, дали 5 шиллингов в день на нижнего чина, мы могли бы достать людей не таких, какими являются теперешние».

Донесения Генерального штаба полковника Стаховича, командированного на театр военных действий в Южной Африке.

Донесение № ХVII (а) от 25 января/6 февраля 1900 г. из Каптауна, с. 1-4.