314. Оценка событий в Южной Африке пленным английским офицером

ПИСЬМО ИЗ ПРЕТОРИИ ПЛЕННОГО АНГЛИЙСКОГО ОФИЦЕРА

Один английский капитан, взятый в плен при поражении у Дунди, написал своей семье, живущей в Лондоне, весьма интересное письмо, которое представляет рельефную картину жизни пленного.

«8 ноября 1899 года, Претория.

Дорогая сестра.

Надеюсь, что письма, отправляемые мной отсюда по почте, получаются вами. Корреспонденция, адресуемая вами из дому или откуда бы то ни было, нам не доставляется, а между тем мне было бы так отрадно получить известия от вас и узнать, как вы все поживаете. Последние письма ваши получены мной в Дунди за несколько дней до сражения.

Мы совершенно отрезаны ныне от мира, и даже чтение газет нам воспрещено. Все-таки мы знаем, что Ледисмиту угрожает бомбардировка и что 18-й гусарский полк стоит в Ледисмите. Какие грустные времена! Мы в плену, и положение наше просто ужасное. Я жалею, что меня не убили. Ведь мы не знаем, сколько времени нам предстоит оставаться в неволе! Мы надеялись, что нас обменяют или отпустят на “честное слово", но бурские власти не понимают, по-видимому, значения честного слова и предполагают, что мы нарушим таковое!

Здоровье всех нас, однако, хорошее, и с нами обращаются отлично. Нас посещают иногда начальники частей войск, находящихся в Претории. Все они крайне вежливы, но все почему-то убеждены, что мы дурно относимся к нашим пленным, тогда как этого, разумеется, быть не может, они уверены и в том, что наши войска пользуются пулями “дум-дум", тогда как и это ложно.

Конечно, наши газеты полны ужасным на наш счет враньем, равно как натальские газеты пишут небылицы о своих.

Потешно смотреть, как обе стороны приписывают каждый себе победу при Дунди! Если бы план их [буров] при Дунди был хорошо выполнен и если бы мы были атакованы одновременно с трех различных сторон тремя отрядами, мы были бы истреблены. На наше, однако, счастье, густой туман окутал местность и всю ночь лил дождь так, что только один из трех отрядов атаковал лагерь при Дунди, и, хотя нам удалось (с большими, впрочем, потерями) оттеснить неприятеля, наша позиция у Дунди была совершенна неудержима, будучи окружена многочисленным противником. Нашим войскам пришлось очистить местность и отойти к Ледисмиту, побросав палатки, лазарет, фураж, боевые снаряды, бочонки с жизненными припасами и всякого рода снаряжение, попавшее в руки буров.

Отступление на Ледисмит было проведено блестящим образом, несмотря на невообразимо печальные обстоятельства. Вся колонна двигалась день и ночь по неровной местности и под проливным дождем; одни фургоны тянулись на расстояние мили. 18-й гусарский полк прикрывал движение. Все люди были переутомлены, а лошади и мулы едва тащили повозки. Люди до того устали, что беспрерывно падали, засыпая тут же на земле! На рассвете им, однако, удалось избежать атаки и достигнуть Ледисмита более мертвыми, нежели живыми, но целыми и невредимыми! 5-й уланский полк вышел к нам навстречу, и когда войска увидали их, то воздух огласился радостными криками. Обо всем этом мне передавали некоторые офицеры, находящиеся вместе с нами в плену и участвовавшие в этом отступлении. [481]

Сперва нас было здесь 9 пленных офицеров и приблизительно 180 человек нижних чинов, из коих 80 человек 18-го гусарского полка; отряд, стоявший у фермы Аделаида, кончил тем, что сдался. Я уже сообщил вам подробности его капитуляции.

Полицейский караул охраняет нас день и ночь, хотя никто из нас не намеревается убежать. Мы окружены железными изгородями, а позади здания находится лужайка, на которой поставлен жестяной навес, служащий нам кухней, и разбиты палатки для нашей прислуги (нам разрешили взять из числа пленных нижних чинов десять человек для необходимых услуг). Тут же стоят палатки для караула и навес, вмещающий ванны. Впереди здания имеется веранда, в которой мы проводим день и из которой нам видно прохожих.

Ни одному, однако, экипажу не дозволено проезжать мимо нашего дома, и, дабы воспрепятствовать этому, поперек дороги протянуты веревки. Правительство выделяет нам консервированное мясо, хлеб и воду для питья; раз же в неделю отпускается картофель. Но, к счастью, нам разрешено покупать все, что нам вздумается, и мы устроили нечто вроде артели. Нам доставляют шпиг, варенье, овощи, тушеную говядину, пикули, табак и тому подобное. Как видите, мы с голоду не умираем. Утром мы делаем заказ, и в течение дня закупки нами получаются; оказалось возможным добывать даже яйца и свежее мясо.

Понятно, что мы, офицеры, прибыли сюда в том же снаряжении, в котором попали в плен, и потому нам пришлось накупить множество необходимых вещей, как то: губок, мыла, зубных и головных щеток, гребенок, носовых платков и тому подобного.

Трансваальское правительство выдало каждому из нас по железной кровати с тюфяком и подушкой, местную одежду “pyjamas", по паре туфлей, по фланелевой рубахе, одному носовому платку и тому подобному, и потому мы имеем все необходимое. Наши денщики стирают наше белье. Такое существование страшно скучно и однообразно, и мы им невыносимо тяготимся.

Вчера и третьего дня прошли точно так же, как пройдут сегодня и завтра. Я ночую в комнате с восемью другими офицерами (включая сюда полковника Моттера и капитана Поллотра, взятых в плен у фермы Аделаида). Средним числом в одной комнате помещается по восьми человек. Мы встаем в 6 часов 30 минут и предаемся роскоши холодной ванны. Засим, одевшись, я прогуливаюсь вокруг здания, обходя его восемь или девять раз. В 8 часов 30 минут мы завтракаем; нам подается похлебка, шпиг, сардинки, масло, варенье, чай или кофе, [хотя] нам полагается только чай, кофе и хлеб; все остальное покупается нами. После завтрака я обыкновенно читаю, курю до часу — времени обеда, к которому подается мясо, хлеб, масло, варенье и вода. Между обедом и чаем с вареньем и хлебом время тянется нескончаемо. В 7 часов подается ужин, после которого некоторые из нас играют в шахматы, а другие занимаются чтением. Я обыкновенно ложусь в постель в 9 часов 30 минут и немного читаю. Во время моего пребывания здесь я намерен проглотить много книг из числа одолженных нам городскими властями. Я отпускаю себе бороду; ныне она уже приняла совершенно респектабельный вид, но я намерен скоро ее сбрить. Придется ради этого купить бритву, щетку и мыло.

На днях число пленных умножилось 45 офицерами, принадлежащими почти все к глоссетерскому полку и черладским фузилерам [стрелкам], со своим командиром (Коретоном), так что ныне всех нас 54 офицера и 1400 нижних чинов. Я предпочитаю умолчать о том, каким образом они попали в плен. Достаточно сказать, что они были высланы из Ледисмита и их окружили буры после упорной борьбы, продолжавшейся несколько часов; когда они понесли достаточно сильные [482] потери и мулы их ускакали с орудиями, они оказались вынужденными сдаться неприятелю.

Мы, офицеры, живем теперь в Претории в большом здании, служившим училищем в иные времена, нижние же чины содержатся в скаковом доме, принадлежащем скаковому обществу (Race-Course) [ипподром].

Нам здесь гораздо удобнее, чем когда нас держали в том огромном каменном здании, на скаковом поле. Нас привезли сюда под сильным конвоем, и по пути мы могли составить себе некоторое понятие о Претории. Я скажу, что место это одно из лучших, виденных мной в Южной Африке. Город чистый и отлично содержимый, засажен деревьями, а климат в настоящее время чудесен.

Наша тюрьма значительно менее жаркая, чем первая; нас менее беспокоят мухи, хотя ночью комары все-таки одолевают.

Полковник не получил ни единого слова от миссис Моттер, находящейся в Марицбурге, в Натале; я думаю, что ни одно письмо не может быть переслано из Наталя в Трансвааль. Он получил от нее депешу, в которой она спрашивает о его здоровье, и та доставлена ему лишь после того, как ее прочли власти. Она спрашивает также, может ли она приехать в Преторию, чтобы повидаться; правительство уведомило ее, что она приехать может, но видеться с мужем ей не разрешается.

Неужели я буду лишен известий из дома — это ужасно! Воображаю, как все в Англии волнуются и как пожирают там газеты! Мне говорят, будто “Daily Telegraph" — лучшая [...] газета, поэтому советую вам прочитывать ее.

Какой длинный список потерь! Страшно подумать, что наши собственные пушки по ошибке стреляли в наших людей и перебили множество их. От одного пленного офицера я узнал, что бедный М. Кэн ранен в шею и в ногу. Его выздоровление идет успешно, он не лишился ноги. Что касается пули, пронизавшей его шею, то она не задела гортани. Он управлял нашим орудием Максима, попавшим в руки неприятелю.

Весь отряд его был перебит или ранен; в тот момент пули так и свистели вокруг нас.

Спрашиваю себя, что готовит нам будущее? Страшно подумать, что мы здесь заперты и бездействуем.

Я узнал от одного раненого офицера, оставленного в Дунди со всеми нашими ранеными и прибывшего сюда пленным, что буры, дравшиеся в сражении, отлично вели себя и не грабили ничего в Дунди, но что многие люди, следовавшие позади и не принимавшие участия в бою, помогали кафрам грабить город.

Буры очень хорошо отнеслись к нашим раненым при Дунди.

Засим прощайте, милая сестра. Берегите себя и передайте привет всем нашим.

Регги.

«Варшавский Дневник». 6/18 января 1900 г., № 6, с. 2-3.