310. Статья Михаила Енгалычева об участии в англо-бурской войне
ТРАНСВААЛЬ И БУРЫ
(Из заметок русского добровольца)
Природа Трансвааля чрезвычайно разнообразна: высокие горы, покрытые дремучими лесами в северо-восточной его части, переходят к Претории в равнину, которая тянется до самого Блемфорта [Брандфорта], перерезываемая местами невысокими холмам. Между Блемфортом и Блумфонтейном снова тянется цепь гор, поросших низким кустарником, а от Блумфонтейна до английских владений — равнина. Климат отличается своими резкими переходами: от жары днем — к холоду ночью. Перед рассветом садится до того обильная роса, что наши одеяла буквально пропитывались ей. У лошадей гнили и отпадали копыта, мы же все страдали ревматизмом. Живут буры фермами, отстоящими одна от другой верст на 25 и более; главное занятие их — скотоводство. Все они лихие наездники и отличные стрелки. Я сам был очевидцем, как мальчики лет 13 на 1000 и более шагов из винтовки Маузера сбивали у бутылок горлышки. Зрением обладают они удивительным: мы часто с помощью бинокля не могли рассмотреть предмета так, как бур видел невооруженным глазом.
Народ буры — добрый, честный и в высшей степени религиозный, но грубый, и на европейцев смотрели с предубеждением, почему последних они неохотно принимали в свои команды, предоставив им право составлять отдельные корпуса. Армия их состояла из отдельных команд, получавших свое название от местности или города, из жителей которых они формировались. Каждая команда имела не более 1000 человек и подчинялась команданту и его помощнику или генералу и его помощнику, имевшему у себя секретаря. Команданты избирались на общем собрании из людей одной команды и за отличие производились своей же командой — в генералы. Каждая команда разделялась на 3 или 4 века (роты); век управлялся двумя фельдкорнетами (ротными командирами) и имел по одному капралу (фельдфебелю), через которого передавались все распоряжения. При каждой команде имелась одна батарея, состоящая из 4 или 6 полевых орудий, и небольшой обоз, где хранились запасы; все же необходимое каждый бур должен был иметь [472] при себе. Командных слов и сигналов в их армии не существовало, а каждый бюргер действовал так, как будто он один, своей особой, составлял отдельный отряд; равно и между отдельными командами не замечалось общей связи — все они действовали на свой страх и риск. Одним из существеннейших недостатков, от которого страдала армия буров, было право, дарованное Крюгером, для каждого бюргера, пробывшего 1/4 года в строю, брать месячный отпуск, чем многие из них злоупотребляли во вред своему общему делу, так что за все время сражалось их не более 30 000 человек, против которых англичане выставили 250 000.
Вооружение буров составляла винтовка Маузера (холодного оружия совсем не имелось, благодаря чему все ночные атаки англичан были удачны), заряжавшаяся обоймой с 5-ю патронами (у некоторых же, за недостатком винтовок Маузера — Генри-Мартини и Штейра, европейским добровольцам, кроме винтовок, выдавались еще револьверы). В походе буры держат винтовку за спиной, на рекогносцировке же или вблизи неприятеля в правой руке поперек седла. Для охранения лагеря выставляют за версту в стороне неприятеля — брандвахты, состоящие из 20 человек каждая, которые уже от себя выставляют часовых и посылают разъезды для освещения местности. Артиллерия их хотя и маленькая, но люди были хорошо обучены. Они с поразительной верностью, без всяких приборов определяли расстояния, и снаряди, пушенные ими, всегда достигали своей цели. Впрягались в орудия мулы (5 или 6 пар), так как лошади страшно утомлялись. Пищей в походе служили бурам сухари и бычачье мясо, разрезанное на тонкие пластинки, которые сушились на солнце, а перед употреблением поджаривались прямо на угольях. Иногда выдавались консервы. Напитком был черный кофе — без сахара, достать который было очень трудно. Спиртные же напитки в походе строго были воспрещены. Лошади пускались обыкновенно на подножный корм. Как на достоинство бурской армии следует указать на ее замечательную подвижность, которой, я думаю, нет ни в одной армии; в несколько минут у них готово все — артиллерия, обоз, и сам он уже в седле со своей неразлучной винтовкой.
Волонтерские отряды, как известно, составлялись из добровольцев всех национальностей. Они образовывали из себя корпуса, в которые входило не более 100 человек, и подчинялись каждый своему коменданту и капралу. Существенным недостатком этих отрядов было отсутствие дисциплины и наклонность к мародерству. Нашим русским отрядом, состоявшим из 50 человек, как я писал раньше, командовал ротмистр запаса Ганецкий, который отличался замечательным хладнокровием при спасении раненых своего отряда; последних он выносил всегда на собственных плечах из сферы неприятельского огня, рискуя каждую минуту быть убитым.
Был у нас еще другой офицер, некто штабс-капитан Шульженко, поражавший всех своей феноменальной отвагой. Несмотря ни на какую погоду, он ни одной минуты не мог усидеть на месте. По целым дням бродил он у английского лагеря и знал все его расположение; часто подходил шагов на 100 к неприятельским траншеям, натыкался на их разъезды и один завязывал с последними перестрелку, причем всегда почему-то оставался целым. В настоящее время он с остатками буров все еще воюет и, наверное, в конце концов сложит, если уже не сложил, свою головушку. Когда я лежал в Йоганнесбург во французском амбулансе, нас посетил однажды главнокомандующий английской армией Робертс. Он говорил, что остатки русского корпуса храбро сражаются за Преторией.
В английской армии солдаты вольнонаемные и получают по шиллингу (около 50 копеек) в сутки. Офицеры получают сравнительно мало. Так, офицер в чине [473] капитана получает всего 15 фунтов (150 рублей) в месяц. Солдат английский храбр, но не доверяет своему начальству (надо заметить, что офицерские чины, как говорили мне в Йоганнесбурге, покупаются в Англии за деньги), так как последние не имеют достаточной военной подготовки. Вооружен английский солдат 11-зарядной дальнобойной винтовкой Леметфорда [Ли-Метфорда], на которую надевается баленен [род штыка]. Кавалерия плохая — ее разъезды постоянно перехватывались скафтами (скафтами назывались лучшие бурские наездники, их было не более 200). Вооружен английский кавалерист карабином, который держит в правой руке, упирая прикладом в мелкий кобур при седле. Патроны носит через плечо в особом патронташе.
Артиллерия очень хороша и стреляет точно, и лишь благодаря рассыпному строю буров и неимению у них резервов последние не несли больших потерь. Не то было бы с европейской армией... Пули «дум-дум» употреблялись все время. Кроме того, между бурами носились слухи, что англичане жестоко обращаются с пленными и раненых докалывают, почему ни один раненый бур не оставался на позиции, а спешил, насколько позволяли силы, уйти скорей к себе на ферму или — когда последние были разорены, а большинство и сожжены кавалерией Френча — в Йоганнесбург и Преторию.
Надо заметить, что на позициях мы не имели не только врача, но даже фельдшера и раненые уезжали без перевязки, истекая часто кровью в дороге. Все же прибывшие из Европы санитарные отряды жили в городах и лечили одних англичан, которые несли сравнительно с бурами раз в пять большие потери, так что их ранеными под конец буквально были переполнены госпиталя и амбулансы. Бур же предпочитал лечиться своими домашними средствами, среди своей семьи.
Когда англичане заняли Йоганнесбург, то все работы на золотых копях прекратили, рабочих же и стражу распустили, взамен которых выписали людей из Англии. Кроме того, у всех жителей были отобраны подписки в том, что последние будут вести себя нейтрально, и обязали каждого взять паспорт, за который пришлось платить по 2 1/2 шиллинга; впрочем, это не помешало впоследствии массовым арестам. Так, при мне за один день было арестовано 300 человек. Всех арестованных сажали в форт, откуда отправляли в Капштат или в Ист-Лондон, садили на пароходы и отвозили в Европу, на остров Святой Елены и в последнее время — на остров Цейлон.
Сообщение мое в последней корреспонденции, что Иван Никитин убит в бою при Дорнкопе, к счастью, оказалось неверным. На днях мною получено от него письмо, в котором он сообщает, что возвращается обратно на родину.
Миша
«Тифлисский Листок». 7/20 октября 1900 г., № 235, с. 2.