308. Интервью с Михаилом Енгалычевым, опубликованное в газете «Россия»

7 (20) сентября [1900], Берлин

РУССКИЙ ДОБРОВОЛЕЦ О ТРАНСВААЛЬСКОЙ ВОЙНЕ

(От нашего корреспондента)

Сегодня я встретился и беседовал с одним из русских добровольцев, участвовавших в южноафриканской войне. Доброволец этот — князь М. Енгалычев, бывший поручик 16-го гренадерского Мингрельского полка.

Движимый чувством негодования против английских зверств в Трансваале, молодой князь решил пойти на защиту угнетенных буров. Вместе со своим полковым товарищем, поручиком Никитиным, он подал в отставку и немедленно отправился в Трансвааль. Там он находился в действующей бурской армии, сражался в битве при Дорнкопе, был ранен гранатой в руку и контужен в ногу, два месяца лежал в госпитале в Йоганнесбурге, был взят в плен и, наконец, как военнопленный, с другими пленными европейцами был отправлен в Европу. В Берлин князь Енгалычев явился без средств и русского паспорта, полубольной, голодный, в потрепанной офицерской тужурке и дырявых сапогах. Все, что у него было, отняли или украли просвещенные мореплаватели».

Князь, как очевидец и участник, рассказал мне очень много интересного.

«Выехали мы с Никитиным из Тифлиса и направились в Преторию через Константинополь, Александрию и т.д., — начал свою грустную повесть мой собеседник. — В дороге пришлось испытать много мытарств, но об этом не стоит говорить. В Претории буры приняли нас очень радушно и предложили нам на выбор — зачислиться в бюргеры или же добровольцами. Последним в случае благоприятного исхода войны обещали дать значительное денежное вознаграждение. Не желая сделаться подданными Трансваальской Республики, мы изъявили желание быть тоже добровольцами. Нас тотчас же вооружили, снабдили фуражом, дали по две лошади и отправили под Блумфонтейн. Там уже находился русский отряд, человек в 40. Нас причислили к этому же отряду. Под Блумфонтейном мы стояли целый месяц в полнейшем бездействии. Противник ничего не предпринимал. Мы выжидали. Время от времени показывались английские патрули, мы их систематически преследовали. Происходили небольшие перестрелки. По истечении месяца пришло распоряжение немедленно и быстро двинуться на Мафекинг. Нужно было ехать через Йоганнесбург по линии железной дороги на Клерсдорп. Прибыли в Йоганнесбург и соединились с вновь сформированным отрядом из полицейских. Здесь, к сожалению, русский отряд распался, и его постигло несчастье — русские и поляки — рабочие украли у нас двенадцать лошадей. Поехали дальше в Христианию, страшно торопились. Это была какая-то бешеная езда. Вследствие быстроты поезд дважды сходил с рельсов. По дороге встретились с отступавшей из-под Мафекинга двухтысячной отборной кавалерийской командой. Часть русского отряда присоединилась к последней и направилась с ней обратно в Йоганнесбург. Колонны Френча преследовали нас по пятам. Началась снова бешеная скачка. Двигались только ночью. Днем лежали в лощинах, прячась от англичан. Последние шли днем. Тяжелое, мучительное было время! Не спали, не ели, не пили. Частые тревоги. Добежали наконец до Дорнкопа и расположились здесь лагерем. Прошла тревожная ночь. Утром к нам прискакал бур, бледный, почти в полуобморочном состоянии. Он привел с собой в поводу прекрасную английскую лошадь. На седле у него был [466] негритенок. Он сообщил нам, что был на рекогносцировке, встретил двух английских кавалеристов, из которых одного убил, захватив его лошадь и бывшего при них лакея-негритенка. Он донес нам, что за горой, в трех верстах, находится колонна Робертса. Эта весть породила в нашем лагере панику; началась невообразимая суматоха.

Между тем батареи англичан выехали на гору и начали нас обстреливать. Стреляли они поразительно метко. Прошло немного времени, англичане выбили нас из первой позиции. Мы заняли вторую, но и здесь невозможно было долго держаться — гранаты градом сыпались на наши головы. Мы снова отступили и заняли третью позицию. Англичане выслали цепь и двинулись в атаку. Но в 800 шагах почему-то заиграли отбой. Английская кавалерия попыталась было обойти нас с фланга. Но наша артиллерия из 4 орудий начала ее обстреливать и быстро обратила в бегство. Вечером бой прекратился. Это было 27 мая [1900]. Ночь не спали, все время стояли под ружьем. 28 мая с утра битва возобновилась. Бой был по всей линии, исключая правый фланг, где все было спокойно. Но вскоре открылся огонь, и там англичане выдвинули две батареи и начали пальбу. Стреляли ужасно — целых два часа.

Выходные колонны приблизились на 800 шагов и, в свою очередь, открыли огонь. Затем подошла центральная колонна на такое же расстояние. Соединившись с остальными, она бросилась в атаку. Начался ад. Гранаты и пули сыпались градом. Наши бросили свои позиции с правого фланга, где англичане захватили два наших орудия. Вскоре была взята наша центральная позиция. Наш отряд все еще держался, лежа за камнями. Невозможно было поднять голову — пули и гранаты, как шмели, жужжали и лопались кругом. Я выпустил более ста патронов. Ружье накалилось так, что трудно было его держать. Но я продолжал стрелять, стоя у камня. Вдруг в нескольких шагах от меня ударилась о камень граната. Я в этот момент прицеливался. Граната лопнула. Осколки со свистом пролетели в разные стороны. Один из них врезался мне в левую руку, разбив приклад и выбив у меня ружье. Истекая кровью, я упал на землю. Между тем неприятельская цепь была уже шагах в 400 от нас. Буры схватывали лошадей и толпами, вскачь, бежали с позиции. На местах оставалось уже немного людей. Я лежал под камнем и не знал, что делать. Никитин был в нескольких шагах от меня и, не обращая внимания на все происходящее, с увлечением стрелял. Оставаться здесь и ждать англичан — это значило обречь себя на верную смерть. Я решил спасаться. Собрав последние силы, я пополз между камнями и кое-как добрался до лошадей. Меня посадили на лошадь, и мы целой толпой поскакали по направлению к Йоганнесбургу. Мы неслись так, что не чувствовали под собой земли. Издалека до наших ушей доносились крики «Ура!». То была взята англичанами наша последняя позиция. Среди нас было много раненых. Один бур, мужчина лет 45-ти, был прострелен в грудь навылет. Он ехал, истекая кровью. Рядом с ним скакал 13-летний мальчик с простреленным плечом. Всех раненых поместили в Йоганнесбурге в госпиталь. Бур с простреленной навылет грудью не захотел ложиться в больницу и немедля поехал в Преторию. Раненный в плечо мальчик последовал за ним; наверное, по дороге они померли!

На другой день, 29 мая, нам объявили, что Йоганнесбург взят англичанами. Нас, раненых, в тот же лень выбросили из госпиталя, заявив, что места нужны для раненых англичан. Я с моим товарищем Калиновским прошел в больницу французского Красного Креста, но англичане узнали обо мне и через неделю потребовали меня в форт, где взяли у меня подписку о соблюдении нейтралитета. Во французском госпитале я пролежал два месяца. Затем меня и Калиновского вместе с [467] остальными европейцами англичане выслали из Йоганнесбурга в Ист-Лондон. Оттуда, не давая опомниться, они отправили нас на английском пароходе в голландский порт Флиссинген.

Везли нас в трюме третьего класса. Всех нас военнопленных было около 400 человек. Плыли мы в самых тяжелых условиях. Кормили нас отвратительно. Давали тухлое, совершенно разложившееся мясо, рыбу, маргарин и невозможный чай. При виде этой пиши меня рвало. Чай я прямо выливал за борт. Приходилось почти голодать. Обращались с нами дерзко и грубо. Воздух в нашем помещении был скверный. Теснота, грязь, вонь. Во Флиссингене нас высадили и передали в распоряжение английского консула. Тот дал нам билеты, кому куда, и несколько денег на дорогу. Мне был дан билет до Берлина 2-го класса и 80 гульденов на дорогу от Берлина до Тифлиса. Французы получили билеты до Парижа 3-го класса. Благодаря этой помощи я добрался до Берлина и мог придать себе некоторый человеческий облик», — закончил свой рассказ князь.

— Какая судьба постигла остальных русских волонтеров, и где они теперь? — продолжал я беседу.

— Мой товарищ Никитин пропал без вести. Я думаю, что он убит под Дорнкопом. Буры рассказывали мне, что среди убитых был найден один русский в желтой верблюжьей тужурке с гербами на пуговицах. Это был костюм Никитина... Шульженко — штабс-капитан, сапер, состоящий до сих пор на действительной службе и пользующийся только отпуском, — был со мной под Блумфонтейном и в сражении при Дорнкопе, а потом оказался в Претории. Штрольман [Строльман] — морской офицер, лейтенант запаса — также пропал без вести. Рюгерт, поручик, лежал со мной в госпитале, затем поправился и выписался. Говорят, что он был схвачен англичанами. Причиной этому послужило то, что однажды он шел по улице с винтовкой. Где Августус и Дрейер — не могу сказать. Диатроптов, Кравченко и некоторые другие вернулись в Россию. Об остальных русских добровольцах-неофицерах сведений не имею.

— Какое заключение вынесли вы об английских войсках? — расспрашивал я далее.

— Дисциплины нет, но обучены хорошо. В сражении стойки и храбры. Артиллерия превосходная. Стреляют замечательно ловко и метко; кавалерия, наоборот, плохая.

— Какого мнения вы о бурах?

— Прекрасные стрелки и наездники, но и только. Открытого боя избегают систематически. Атак не выдерживают совершенно. Дисциплина ниже всякой критики. Все делается у них по личному усмотрению и капризу каждого. Не понравится один начальник — бур переходит к другому. Во время войны многие из находившихся в действующей армии пользовались продолжительными отпусками. Вообще во всем — крайний беспорядок.

— Почему сдали буры Преторию без боя?

— Они боялись, что в противном случае они могли бы лишиться всей армии, которая могла быть захвачена англичанами в плен, после чего война окончательно бы прекратилась.

— А долго, по вашему мнению, продолжится еще война?

— Не думаю. В самом близком времени буры принуждены будут покориться. Это всякий, кто был там, на месте, видит и должен признать. Силы уж слишком неравны.

— Здесь много писалось и рассказывалось о жестокостях англичан. Правда ли это? [468]

— Да. Мы находили убитых буров с простреленными и проколотыми телами. Очевидно, что это были только раненые и их прикалывали штыками уже позднее, при осмотре покинутого бурами поля битвы.

Н. Уральский

Россия». 12/25 сентября 1900 г., № 497, с. 2-3.