288. Владимир Рубанов о военной службе в боевых условиях

[...] Пробыв в Претории около месяца, я отправился в образовавшийся тогда русский отряд капитана [подпоручика] Ганецкого, который стоял под Блумфонтейном. Пришлось сделать 90 верст верхом, что для меня было не совсем легко. На [435] третий день вечером мы прибыли в лагерь. Еще издали мы услышали монотонное пение, которое по мере нашего приближения становилось явственнее, — это буры молились Богу.

На другой день для нас началась обычная лагерная жизнь [...]

Лагерная жизнь оказалась не особенно приятной. Только побывав на военном поле, начинаешь понимать всю тяжесть этой обстановки. Тысячи людей, оторванных от своих семейств и обычного труда, проводят целые месяцы без дела и коротают время в забавах, еде и сне.

Впрочем, была и работа, для непривычных довольно тяжелая, — приходилось все делать собственноручно: носить дрова, воду, варить пишу, ходить за лошадью и прочее. Кроме того, страшно изнуряет убийственный климат — днем нестерпимая жара, а ночью температура падает до нуля, и приходится, не раздеваясь, кутаться в три одеяла, чтобы согреться и заснуть. Тут блестяще выказалась замечательная выносливость русского человека, тогда как иностранцы сильно заболевали, между русскими за все время не было ни одного больного, и, к счастью, за все время пребывания русских волонтеров в Трансваале (многие были довольно долго) был только один убитый. Остальные благополучно возвратились на родину.

Единственным нашим развлечением в лагере было пение; у нас составился недурной хор с довольно большим репертуаром. Буры по вечерам, после молитвы, толпами приходили к нашим палаткам слушать непонятные им песни. Вообще во время нашего пребывания в лагере буры относились к нам с большим уважением. Иногда они приносили огромную воловью кожу и на ней качали желающих (это качание служит выражением почтения). Днем часто заходили в палатку два-три бура и задавали несколько иногда очень наивных вопросов. Сколько у русского царя войска? Много ли земли? Почему русский царь не пришлет им на подмогу несколько десятков тысяч войска? И тому подобное. Скажу, кстати, что на первом месте по скромности поведения и нравственным качествам среди волонтеров всех национальностей нужно поставить русских. Между нами не было ни одного приехавшего на театр войны с целю наживы; все приехали сюда исключительно для того, чтобы принести посильную помощь.

В первый же вечер нашего приезда в лагерь нам объявили, что англичане не сегодня завтра собираются наступать. Это наступление, впрочем, продолжалось все три недели моего пребывания в лагере буров, и за все это время была лишь одна перестрелка.

Место, где мы стояли, было передовой линией буров.

Накануне генерал Бота получил приказание выступать на англичан, чтобы отвлечь их внимание от движения генерала Девета, которого они старались окружить. Утром, в 10 часов, 400 человек буров и почти весь русский отряд направились к позициям неприятеля, который стоял в 6-7 верстах от нас, за двумя довольно высокими хребтами гор. Часа через два послышались залпы, а в ответ — одиночная пальба. Залпами по команде стреляют англичане, тогда как буры действуют порознь. После 3-часовой перестрелки все благополучно вернулись домой. Одного только бура легко ранили в ногу.

Нужно сознаться, что беспорядок в войсках буров поразительный: никто не знает о местопребывании того или другого отряда, и очень часто бывает, что буры стреляют по своим. То же случилось однажды и с русскими. Дело в том, что недалеко от нас стоял другой русский отряд, полковника Максимова (остатки отряда Вильбоа). Не признав своих, те начали перестрелку, с нашей стороны им ответили. [436]

Англичане, видя это и зная, что их войск в этом месте быть не может, начинают обстреливать и тех и других, точно желая разнять дерущихся. Английские пули заставили наконец обоих русских «полководцев» опомниться и обратить свой огонь на настоящего врага.

Вот вам образец существующих беспорядков и их печальных последствий. Нередко бывало, что буры убивали своих, в особенности во время ночной вахты. Должен, однако, заметить, что буры благодаря острому зрению удивительные стрелки. Пользуясь этим, они стреляют из своих великолепных маузеровских винтовок на расстоянии 2500 шагов.

На третий день после нашего приезда предстоял переход на другую [позицию], за две версты, предпринятый просто с санитарной целью. Передвижение это кончилось тем, что отряд разделился на две половины и одна половина тщетно искала другую. Наш отряд в конце концов просто заблудился и остановился ночевать у какой-то фермы. Здесь мне в первый раз пришлось испытать негостеприимное отношение буров, о котором я раньше так много слышал и читал. Не имея ничего с собой, мы постучались в дом, чтобы попросить молока и хлеба. Нам отперли; в дом вошли из нас семь человек; остальные остались ждать. За весьма приличную плату нас накормили и, ознакомившись, кто мы, выразили неудовольствие, что «какие-то» русские офицеры так поздно стучатся в дом; между тем было всего 8 1/2 часов вечера.

На другой день мы отыскали при помощи проводника место нового лагеря и принялись за обычные занятия, не предвидя конца неприятностям лагерной жизни.

Указывая на беспорядки, господствовавшие в лагере буров, я должен заметить, что подвоз продуктов в лагерь был организован превосходно, впрочем лишь до падения Претории. Кроме всякого рода консервов, то есть сардинок, корк-бифа, свинины и пр., каждый день привозили живого барана, муку, консервированное масло, чай, кофе, сахар, дрожжи.

Когда пришлось возвращаться из лагеря, я поехал с обозом совершенно другим путем, чтобы посмотреть другие места, запастись новыми впечатлениями. По пути попадалось множество ферм, но каждая наша попытка найти в них приют встречала резкий ответ — очевидно, ужасы войны озлобили население. И действительно, следы производили крайне грустное впечатление страшного разорения, причиненного войной. Фермы, покинутые почти всеми мужчинами, стоят запущенные, полуразрушенные; голодный, брошенный скот печально бродит за изгородями; дорога усеяна отвратительными, разлагающимися трупами лошадей, которые заражают воздух.

Товарищ, приехавший раньше нас и побывавший под Колензо, рисовал мне еще более печальные картины, которые ему приходилось видеть на поле битвы. Ужасные, изуродованные трупы павших англичан сваливались в кучу и еле-еле прикрывались землей, так как не хватало ни времени, ни людей, чтобы хоронить убитых как следует. Сплошь и рядом из почвы, упитанной человеческой кровью, высовывались части искаженных трупов, приводя в содрогание непривычных к такому зрелищу волонтеров [...]

В. Рубанов. От Петербурга до Претории. СПб.. 1900, с. 38, 40-51.