276. Леонид Покровский о событиях при Спионскопе

19 февраля 1900 г., Коленсо

ИЗ ТРАНСВААЛЯ

(От нашего корреспондента)

IV-е письмо [продолжение]

Очень у них артиллерии много, сказал мне Жубер, ведь так и сыплют. Вот сейчас под Коленсо выставили более 30 пушек и изо всех сил все время стреляют, а у нас там только 5 пушек. Да и солдат с Тугелы Буллер перевел под Коленсо, набрал всего 14 000 человек. А наших там всего 2400 человек. [415]

После неудачных неоднократных атак Спионскопа Буллер приказал еще один, и последний, раз произвести решительную атаку этих позиций, для чего собрал туда почти все свои войска и всю артиллерию. Обидны, конечно, ему были постоянные неудачи и слишком большие напрасные затраты. Одна только спионскопская артиллерия англичанам стоила 150 000 (полтора миллиона рублей). Можете судить, сколько они выпустили в нас снарядов!.. А людей ихних сколько там погибло!.. Но солдаты решительно отказались атаковать вновь Спионскоп и не хотели слушать своих офицеров. «Атакуйте сами вместе с Буллером, — говорили солдаты офицерам, — а мы не хотим зря издыхать». Пришлось отказаться. А тут Уайт из Ледисмита требует скорейшего освобождения: «Если, говорит, на этих днях не освободите, сдаемся».

А Буллер все уговаривает его обождать. Ведь они каждую ночь разговаривают посредством электричества. Да не успеет Буллер прийти в Ледисмит, как Уайт действительно сдастся. Он бы и не хотел, да солдаты того требуют. Всего их там было 15 000 человек; 2000 сдались в плен во время первой вылазки; 3000 — умерло, а остальные чуть ли не все лежат нездоровые. Лихорадка их одолела, да и еды мало, а тут еще наши пушки да ружья покоя не дают; сейчас у них даже на содержание караулов не хватает людей. Все это я знаю от наших шпионов-лазутчиков; у меня есть три молодца, которые частенько наведываются в Ледисмит и узнают кое-что для меня.

— Я их видел в Претории и даже разговаривал с ними, один из них еще ходит в штанах английского офицера, — перебил я генерала.

— Да, да, — продолжал генерал, — есть такой. Так вот после всего этого Буллер и сосредоточился у Коленсо, оставив на Тугеле небольшие отряды кавалеристов и конной пехоты. По-видимому, он сильно торопился пробраться в Ледисмит, тем более их очень беспокоит устраиваемая нами дамба на Kliep-River, боятся, чтобы не затопило Ледисмит. Да вы это, впрочем, знаете, статс-секретарь Рейц пишет мне, что вы — сапер, можете делать всякие фортификации, и чтобы я послал вас на дамбу в помощь строителю. Но, я думаю, лучше, если бы вы поехали под Коленсо, там для вас много будет работы.

Я, конечно, не преминул согласиться и предложил полную готовность своего труда на все то, что только захочет генерал.

Поддерживая разговор о Ледисмите, я, между прочим, спросил; «А отчего вы не хотите взять Ледисмит приступом?» И тут же стал развивать план атаки. Достал свои карты, планы, прокладывал параллели, проводил подземные траншеи, доказывал возможность ночной атаки положительно без потерь, советовал пользоваться слабостью неприятеля вовремя, убеждал, что тогда и Буллер не будет так предприимчив, потеряв Ледисмит и оставив Наталь, что тогда разрозненные силы буров можно будет соединить вместе...

Генерал слушал меня со вниманием, следил за моими чертежами, но, когда я кончил, не менее горячо стал опровергать мои доказательства.

— В ваших планах, — говорил он, — мы ровно ничего не понимаем, а что такое атака — это мы испытали на собственных шеях, и больше атаковать никогда не будем. Всякая атака ведет к массе потерь, к массе смертей, а это не в наших принципах. Жизнью надо дорожить, жизнь надо беречь, а тем более нам, бурам, когда нас и так немного. Кто же будет воевать с англичанами, если мы будем подставлять себя под выстрелы?

Я снова начал доказывать, что в подвижных траншеях можно скрыться от неприятельского огня, что атака должна быть удачна, так как местность к бурам благоприятствует и они ее отлично знают, что ночная и особенно удачная атака не [416] повлечет за собой потерь атакующего, а если таковые и будут, то весьма ничтожные, что они вполне окупаются захватом десятитысячной армии неприятеля и громадных складов воинского снаряжения, что это вконец деморализует неприятельскую армию. Но все мои доводы очевидных выгод атаки разбивались о несокрушимо железное мнение генерала. Тогда я решился на последнее средство — предложил сформировать особый отряд из иностранцев, человек в 500, и с ними брался захватить платранду [возвышенная укрепленная местность], а тогда остальные укрепления и сам город сдадутся сами собой, не более как через час после захвата платранды. «Ведь иностранцев вам жалеть уж не приходится, лишняя обуза после войны», — не без колкости добавил я генералу.

— Нет, — сказал мне генерал, — все это лишний огонь в бою.

Затем он поблагодарил меня за то живое участие, которое я готов проявить в деле войны, выразил свое большое удовольствие по поводу нашего маленького спора и в заключение добавил: «Буры не доверяют иностранцам, и вы ничего здесь сделать не можете. Но если вы будете спорить с бурами и навязывать им свое мнение, то этим вы только вооружите толпу против себя. Это такой народ, с которым необходимо соглашаться и держаться общего мнения. Вам придется делать только то, что все делают и что они находят удобным делать. Из неоднократных опытов своей боевой жизни я убедился, хотя я тоже бур, что подобное мнение об иностранцах далеко не всегда справедливо, но что делать, мое мнение — единичное мнение, толпу не убедишь, тем более они имеют свои особые основания думать так, а не иначе».

Вошедший в это время сын генерала попросил нас обедать, и разговор прекратился. Стол был накрыт в шатре генерала.

Я был голоден и далек от мысли поддерживать какой бы то ни было разговор и за все время своим аппетитом ничуть не уступал любезным хозяевам, наперебой предлагавшим мне то одно, то другое кушанье, да и себя не забывавшим. Надо отдать справедливость в кулинарном искусстве супруге генерала, старушке, бывшей здесь же, в лагере, и ни за что не хотевшей оставаться в Претории. После обеда я простился с генералом, и его сын отвел меня в большую просторную палатку некоего преторийского адвоката, где мне предложили мягкую постель. Багаж, лошадь остались на попечении генерала. Ну, слава Богу, наконец-то можно расстегнуться, а то патронташ с полным числом патронов, тяжелый револьвер да затянутый в талию костюм и так уж сильно давили меня, а тут еще ситный обед... Просто беда!..

Леонид Покровский

Варшавский Дневник». 23 апреля/6 мая, 1900 г., №111.