264. Мария З. о рядовом сражении и пленении английскими войсками буров и иностранных добровольцев

[...] Враг устилал свой путь трупами. Аля стрельбы приходилось приподниматься. Николай приподнялся и после выстрела грохнулся навзничь. Я бросилась к нему. Он рукой схватился за левое плечо. Я разрезала тужурку, жилет и рубаху. На груди возле плеча была сравнительно небольшая рана, но на спине зияла страшная рана от выходящего «дум-дум»; ведь этим людоедам-англичанам мало вывести человека из строя, им необходимо устроить ему пытку и рвать его тело.

Я принялась за перевязку (конечно, ни повозки, ни врача поблизости не оказалось, они ведь всегда где-нибудь подальше, где их не нужно).

Не прошло пяти минут, как, поднявши голову, я увидела двух английских солдат, бежавших прямо на нас со штыками. Между нами оставалось не более пяти шагов, как задний закричал, «Коли их!» Выхвативши револьвер, первого я в упор убила, а второго ранила. На холме показались еще солдаты с офицером. Я бросила револьвер и указала на белый платок.

Буры поспешно отступали. Через несколько минут мы оба были уже в плену.

Все повозки амбуланса переполнены были ранеными. Николая кое-как тоже приютили. Мне грубо запретили следовать за ним и отправили с двумя конвойными в лагерь. Я поняла, что если останусь в плену, то мне нельзя будет видеть Николая, и поэтому проклинала англичан, проклинала их жестокость. Ведь если бы такая же рана была от обыкновенной пули, он через три-четыре недели совершенно оправился бы. Теперь же меня больше всего мучила мысль, что он невыносимо страдает от раны (лопатка, по-видимому, была раздроблена).

Вечерело. Мои конвоиры решили не идти ночью вплоть до лагеря, а переночевать в кафрской деревушке, которая должна была встретиться по пути.

Действительно, часов около девяти я заметила огонек среди маисового поля. Несколько круглых кафрских хижин являлись единственным воспоминанием того, что этот край так недавно был их владением.

Мы вошли в хижину. Кровать, сделанная из нескольких досок и поленьев, была занята солдатами. Я устроилась на земле. Перед палаткой танцевали пьяные кафры, у которых был какой-то праздник.

Свою пляску они сопровождали неизменным припевом: «Теперь я иду, теперь я иду убить белого». Мои конвоиры послали кафра, и через полчаса он привел им молодую кафрянку. Не стесняясь присутствия целой кафрской семьи, они занялись удовлетворением своих инстинктов, ведь кафры для них не люди.

Солдаты несколько раз обращались ко мне со своими шутками, и я должна била отвечать в их духе, чтобы не навлечь на себя подозрения. Еще по дороге я заметила в чертах лица одного из конвоиров нечто еврейское. [384]

Когда наступил его черед не спать, я спросила, не говорит ли он по-русски; оказалось, что он русский еврей и сражается в армии как доброволец; разговорились, он стал жаловаться на строгость английской дисциплины. Я будто бы шутя предложила сто золотых в случае его побега со мной. Еврей подумал и согласился, когда увидал золото, я отдала ему весь задаток, что имела, и обещала еще вдвое [больше] в Претории и полную безопасность. Когда все уснули, мы тихонько ушли. После большого обхода нам удалось миновать поле сражения и на следующий день достигнуть лагеря. С пропуском от нашего генерала я прибыла в Преторию, расплатилась с евреем и отправила его в Лоренцо[-Маркез], а на следующий день укатила туда и сама с новым планом в голове [...]

Мария З. Как я была добровольцем в Трансваале. Киев. 1901. с. 26-28.